Часть IX. Марсельеза ( начало )

 

 

#np In this moment – Whore

 

 

Активно город строил Царь и братия.

Там был и Ферзь, и Слон, и Конь с Ладьёй.

Чтоб где-то строилось, должно где-то ломаться всё.

Дела там делались такие, что вобьёт

в язык мне гвоздь посол подобных башен,

коль разглашать решу секрет их страшный.

 

По счастью, от вершин стою далёко.

Сказала бы, "стою, но на своей".

Столпы идут высоко и глубоко,

до звёзд за куполом озона, дна морей.

Наверняка известно: шахматную доску

легко стратег поправит, как причёску.

 

Ни детектив, ни чтиво криминальное

писать не стану: этого в достатке.

Мы начинали с вами, помнится, со сна вообще.

Стоим теперь на смотровой площадке,

как на плацу... или это полигон?

На клетках чёрно-белых – бой за трон.

 

Я расскажу день икс, как клип на песню.

К нему довольно долго подступали.

Все ставки сделаны, и ставок больше нет. Их

довольно много. Да, мишени пали,

когда стреляла и бросала в них ножи

Лора. Ей видно, как идут в цари пажи.

 

Вся в чёрном: платье и чулки, и туфли,

и длинный, с чёлкой, чёрный же парик.

И губы, как цветок, слегка пожухлый,

бордовы. В её доме двое их.

Уехали, кто мог бы помешать.

Вот он, момент. Осталось сделать шаг.

 

Глаза закрыты линзами, зрачку в цвет.

Он рядом, наблюдает. В изготовке.

Сегодня выбрано... и завтра, чтоб собрав всех,

поставить перед фактом. «Город наш с ней, –

подумал Ян, – огромная работа

для лёгкого удара с разворота».

 

– Ты всё запомнила? – Конечно. Ты в моей

не раз уж памяти на деле убеждался.

– Что нужно для свержения Царей?

– Ученьем на ошибках обладать. И

для царства демонстрировать прорыв

к обширной версии всем выгодной игры.

 

– Что, если всё-таки один из нас провалит

свою часть миссии? – Так кто же, ты иль я?

Ручаюсь от себя, что пропуск в дали

подписан сластолюбцам-королям.

Ты не умрёшь. Ты слишком смерти хочешь.

Сама такая я, и знаю точно.

 

– Ты смерть считаешь выходом из жизни,

которая взрывается тобой.

А я смерть вижу, тут, всё время. И с ней,

как с чем-то внутренним, сживаюсь. Год, другой,

хоть сто, хоть два, но с пулей каждый встретится.

Сколько сам ст о ишь, столько дел успеешь здесь.

 

Ты не умрёшь. Ты слишком смерти хочешь, –

вернул он ей зеркальные слова. –

Посмотрим, – усмехнулся, – ближе к ночи,

управиться ли с телом голова. –

За тучей скрылось солнце. Вечер скоро.

– Представь, что мы умрём, – сказала Лора.

 

Крест-накрест падал свет на мулен-руже.

Зашторено окно из будуара.

С дивана Ян смотрел, как на жемчужину,

на очертанья тела над пожаром

светильников. Тень подплывала ближе.

– Представь: последний день осталось жить нам.

 

Что б сделал ты? – Что сделаю и так.

Покончу с жизнями, себя уж исчерпавшими.

– А после? – Есть ли разница? За так

гибнем, без вести до паденья павшие.

Я сделаю, что д о лжно, а потом

поставлю цель другую. Мысль о том,

 

что смертно существо, смешит без меры.

Крупица эры – бунт мышей и крыс.

К успеху нужен план и горстка веры,

но, что б ни получил, в нём удержись

путём дороги... как бежать по в о дам.

Остановившись, вмиг лишишься брода.

 

– Я останавливалась. Там, где гаснет шум

насущных тем, вопросов злободневных,

выходишь за пределы: в чистый ум,

всё понимающий внутри и вне вселенной.

– Опять про Бога? – Правда, не теперь.

– Потом я б разделил с тобой постель.

 

Ну, если уж до крайности быть честным.

– Не выйдет. Мы партнёры; не... всё это.

– Тебе самой, признайся, интересно.

– Нет, интересней мне понять планету.

– Путём убийства? – И убийства тоже.

– Тогда средь прочего познать придётся ложе.

 

– Оно быть призвано залогом единения,

но вместо этого – иллюзия и одр.

Не соглашусь вовек я на растление.

– Ну а со мной? – Глаз – керамбит: востёр.

И я действительно в тебе столкнулась с силой

того, с кем билась, и кого любила.

 

Тем хуже отдаляться с каждым разом,

когда глядишь в полу на рощу рая...

– О чём ты? – Мы несём в себе заразу.

Как крысы, верно. Жизнью – умираем.

– Не знаю, про что речь, но ты прекрасна.

Тьма во плоти. Чуть не хватает... красного. –

 

Раз, два, поехали. Меняем сцену, други.

Был клуб у Яна под названьем "Куб",

где собирались честные ворюги

и благородные убийцы; всем им люб

семейный вечер в двухэтажном зале,

где расслаблялись, пожирая дам глазами.

 

Учитывая совершеннолетие,

там, как танцовщица, могла явиться Лора.

Но, голос её слыша, он заметил ей,

что петь, на кубе стоя, будет скоро.

Царь в окруженьи свиты был "на ложе".

Начальникам высоты милы всё же.

 

Она точила жесты перед зеркалом:

движений подходящих череду.

Экспрессию отдать со звуком – нет проблем.

Со стриптизёршей встав в одном ряду,

так босса б стопроцентно привлекла.

Глотнув из фляжки, ей поправила вокал.

 

Ян подмигнул властителю, сюрприз, мол,

к нему за столик по-хозяйски сев.

Тут были: Ферзь, Китаец, Огр и Валидол.

Смести Царя он, были б рады все.

От одного советов тот не слушал;

другой разноязычия откушал;

 

третий был толст и жаден до наживы,

которой всегда было маловато;

четвертый про сердечные разрывы

от женщин пел, теряв на них зарплату.

Царь как-то трахнул пассию его,

про связь их душ не зная ничего.

 

Дошёл и Конь, сидеть прямолинейно

со ссоры совершенно неспособный.

Паяльником простату подогрели...

ещё до примирения с Царём их.

Ходил он буквой «г», взяв позвоночник

на службу по контракту, сверхурочно.

 

Морской конёк увлёкся контрабандой

(конечно, морем) любопытных смесей.

Растений, процветавших в южных странах,

от коих мрачный дядя стал бы весел.

Племянник старшего Коня был здесь барон.

Явнее всех за Яна встал бы он.

 

Слон выпивал по-крупному и сам был

не маленьким (скорей, наоборот).

Вершил дела всегда диагонально,

всех слушал, кто открыл случайно рот.

Наличие ушей на лысом черепе

давало данных, где крапива, где репей.

 

Ладья имел сложенье богатырское.

Прямолинейный, в мышцах, сутенёр.

Недальновиден: посидел уж много раз

(но как-то по чуть-чуть). Расправой скор.

Эскортной службой, во весь город, он владел.

И был властителем, бесспорно, но – лишь тел.

 

Тут были те, кто строил, те, кто правил

не тайно, но вполне себе открыто,

те, кто нуждался... нет, не в своде правил,

но в ком-то, кто бы смог руководить всем.

Ответственность за город ведь не шутка!

Особенно когда вздохнуть в нём жутко.

 

Кто сверху, должен быть непробиваем.

Желательно легендами покрыться

о том, как где-то в прошлом, за морями,

оставил смерть в игле, иглу в яйце и

так далее. Рекомендуется жонглёром

стать: жизни, – деньги, – вбрасывать на скорость.

 

На самом деле, мало кто поныне

желает сделаться козлом для отпущения.

Власть за собой влечёт ответственность. К вершине,

как "цель в себе", идут... по ком лечение

в повальной доле случаев рыдает.

Ну нечего, кроме себя, им дать нам.

 

Как правильно отметила про пару

фашиста и нациста Лора в... доме,

не возродят земли огни пожаров.

Ценить заставят несколько десятков лет

мир над башкой. Не для чего-то. Просто.

Нет веры в святость. Нет мерил для роста.

 

Вернёмся к столику. Там яства и напитки.

Фантазия ведёт меня к блуднице,

которая зачнёт красавца в пытке,

и пыткой в светлой маске разродится…

Всё, хватит злоупотреблять вниманием!

Продолжу кубков в "Кубе" описание.

 

С полицией дружили эти супчики

через язык, понятный и коню...

нет, Коню тоже, но не только о нём речь.

Одно и то же, хоть проверь на нюх –

закон с бандитами. И бреются, и бреют.

"Всё одно, люди" я в виду имею.

 

На хруст капусты падки, как зайчата.

Расслабиться порой хотят с цигаркой.

Влечёт телесность девочек из чарта.

Почти у всех на кухне – мультиварка.

В розетку подключается иль мужу

сама розетка: рознится не дюже.

 

Ян восседал от власти одесную.

Ключи в руках, для пропуска наверх.

Портрет на камне больше не рисую,

ведь он, как мы – всего лишь человек.

На сцене – ночь. Прожектор постепенно

ту осветил, что жжёт мужей степенных.

 

Собой вся – белое и чёрное. Узоры

вокруг переплетались; свет и тьма.

Из алькова, в пылу, вещать позор свой

и радость бешеную – точно: sorry, mom.

Вжилась, как в крик, в чужую песню Лора.

Взгляд царский говорил: моя ты скоро.

 

Ян выдохнул, ни мускулом не дрогнув. О

начале он и думал без помех.

Был в собственности дом Царя, за городом.

Специально предназначен для утех.

Туда пробраться с хода чёрного реально.

Охраны мало. Времени нормально.

 

Троянский конь вибрировал, смеясь. И

дразнилась, тварь: названная сестрица.

– На вид, как дочь. Едва минула ясли.

А взгляд, манеры – хуже светской львицы.

Те прикрывают темперамент, но от этой

призывный дух по залу, – босс ответил

 

на зрелище. Спокоен тон и рот, –

где ты достал такую красоту?

– О, было всё как раз наоборот.

Она досталась в нашем мне порту.

Не из приблудных: путешествует девчонка.

– Уж больно вкус твой, Ян, для заведенья – тонкий. –

 

Подняв ладони (и конечности пониже)

у зрителей, ушла (по лестнице в кулисы).

И оказалась там, где барышни бесстыжие

нарядно облачались, с хитрым, лисьим

видом. Лора же, смотря на пёструю ораву,

не знала, отвратительны они или по нраву.

 

Вступила в куб другая. С палкой виться.

– Подаришь мне её на этот вечер? –

спросил Царь. – Кого, Дану? – Нет, певицу.

– Ну, у нее спроси сам. Что ответит.

Я не Ладья, чтоб ей распоряжаться.

Мои решают сами, куда – жар их.

 

– Эмансипация во всей красе. – Да ладно.

Им тоже, как и нам, в постель охота.

Поговори не слишком с ней парадно,

и распланирована ночь этой субботы.

– Ты шутишь всё... С таким лицом серьёзным,

что жутки для иного и курьёзы. –

 

За сцену Царь, для понту задержавшись,

пошёл искать её. Нашёл в гримёрной.

Горели там светильники. Прижавшись

лбом к зеркалу, стояла "дева мёртвая".

– Ты очень круто спела. Молодчина.

Как звать тебя, красавица? – Кристина.

 

– Кристина, прогуляться ты не хочешь?

Твой на сегодня вышел срок рабочий.

– Нет, не хочу. Гулять – это не то, что

мужчина с женщиной проделывает ночью. –

Глаза, как чёрные провалы в темноте,

его притягивали, сродни наготе.

 

– Вопрос в цене, так понимаю? – Не совсем.

Должна компания твоя быть интересной.

– Заинтересовать могу... но, право, чем?

– Смотри... паук! Он на стене отвесной

сидит и держится за то, что сам и сплёл.

– Причём тут это? – Но паук равно что пол.

 

Мужчина сеть раскинет, нас приманкой

влечёт: деньгами иль харизмою. Потом

уходят к жёнам, к детям спозаранку.

Одну лишь ночь быть можно нам вдвоём.

Как будто смерть жуёт любовь с рассветом.

И, говоря всерьёз, люблю я это.

 

Мне станешь интересен, интерес

ко мне не проявляя откровенно.

Возьми, будто в ребро вселился бес,

и отвези, куда хотел, мгновенно.

– Так говоришь, как будто очень многие

сердца навязывают после, руки, ноги и

 

другие части тела, им вдогонку.

Ты можешь быть спокойна: погуляем

и разойдёмся. – Рада, что разгон твой

от плоти оказался. Я из края

далёкого, поездила немало.

Комфорт там – на свободу здесь сменяла. –

 

И говор правильный, и тело в тесном платье.

Царь в своём царстве видел ой не всё.

Оставив пиршество, продолжил досаждать ей.

– Как ни высок, передо мной – осёл, –

смеялась Лора внутренне, садясь

в машину. – Превосходит его князь. –

 

Она играла, ролью став, как Ян.

Тот не учил её: и до него умела.

Как томная принцесса с южных стран,

в Царя из-под тяжёлых век глядела.

Адреналин в крови сошёл на нет.

Был в её сумке нож и пистолет.

 

А Ян, оставшись по уходу главным

(отец его вторым всегда считался;

привычка всё же – дело очень славное),

с собравшимися запросто общался.

Царь возгордился, значит ему нужно

держать себя с достоинством, но дружно.

 

Приём этот работает всегда.

Жене гетера – противоположна.

Во всём изъян нам обнажат года.

Что уже есть, сменить совсем не сложно.

За переменой чудится мир лучший,

хоть скрыто солнце там иной лишь тучей.

 

Он время по минутам рассчитал.

Забалтывать умела Лора грамотно.

На откровенности не раз с ней выпадал:

искусной речью выяснит, сам ли убил.

Дела у всех собравшихся, с ног до лица,

сегодня неотложные. Да, позаботился.

 

Недолго посидели, но душевно.

Ян заведение оставил на сотрудников.

На мотоцикле долетел быстрей (чуть шею

ни обломав), чем двое "Мини Купером".

Она успела царское величество

связать, ни с весом не считаясь, ни с публичностью.

 

– Представь, что день последний наступил.

Что бы ты сделал? – Овладел тобою.

– Ну а ещё? – Дела все довершил.

Я завещал для дочери с женою

с компаньи моей делать отчисления...

Какое тут имела ты значение?

 

– Полезен смертный опыт человеку, –

она достала нож; присев, им шею

погладила. – Покайся мне, быть может, друга предал?

Быть может, ты тяжёлый вес в душе нёс?

– Что б я ни делал, то необходимостью

оправдывалось, как бы ни чернилось всё.

 

В убийцу поиграть решила, сучка?

– Нет, всё серьёзно, дорогой кобель.

Ты обездвижен и добротно скручен. –

(Она – на животе верхом. Постель.) –

Кричать не можешь даже. Симуляции

шлюх требуют... да, звукоизоляции.

 

– Гляжу, ты осмелела свыше края.

– Нет, что ты. Я играюсь предварительно.

– Ну хорошо. Уж раз я умираю,

могу с тобой общаться доверительно.

Частенько проститутки исповедуют,

что под епитрахилью поп не ведает.

 

Ты этого хотела? – Да, примерно.

Хочу тебя со смертью познакомить.

Что скажешь ты, меня представив – ей?

– Скажу, что смерть красивее Наоми.

Раз ты она, так слушай: никогда

не лезь во власть. Всё это ерунда.

 

Из преимуществ сваришь только кашу.

Давление идёт со всех сторон.

Верёвкой связан я сейчас. Но страшно,

как паутиной душу клеит трон.

Сбежать бы я хотел на край земли,

но кто меня заменит здесь, в пыли? –

 

Ножом чертила по груди узоры Лора

у обречённого; лежал тот, не боясь.

– Всё кончится с тобой. И очень скоро.

Мне выложить любую можешь грязь.

– Нет, девочка. Со мной уйдёт в могилу

всё... кроме дум о сыне моём милом.

 

– О сыне? – Да, он есть. Как ни банально,

не знающий, что я ему отец.

Я отписал ему всё, с чем работал сам.

Он далеко пойдёт, этот юнец.

Случись со мной... он справится с делами.

Ужасно не хочу, чтоб шёл стопами

 

моими! Кровью вписан этот след

в историю. Мою и городскую.

– Не скажешь, сколько сыну нынче лет?

– Немногим больше, чем игра на картах... Всуе

мы произносим имена любимых часто,

но перед смертью лишь звучат они прекрасно.

 

– Любил ты мать его? – Скорей там страсть была.

Она была красива черезмерно.

Мы познакомились в кино. Стояла мгла.

Та замужем была недавно. Скверно

красивых жён надолго оставлять!

Они порой не прочь и погулять.

 

– Что было дальше с ней? – Недавно мужа

до суицида довела, признав падение.

Любовника взяла. Прознал то суженный.

Рассорились. Открыла преступление

давнишнее, включив в потёмках свет, и

последней каплей ему стало это.

 

Ни женщины, ни сына, ни семьи,

которую он счесть успел своею.

И, тормоз резанув, взял газ: столбы

собой таранить. Но о чём я? С нею

лбы разбивали лучшие мужчины,

она же всех загрызла бы за сына. –

 

Всё дело выступало в свете новом.

Убийства не было; убийца был отцом.

Соображать ей надо быстро. К слову,

Ян близко был... И дело бы с концом,

услышь из уст Царя дофин всю правду.

Но незачем ему знать это: прав тот.

 

Разрезала верёвки. – Ты свободен. –

В перчатках руки шёлковых, до локтя.

– Да, ты права была: мне стало легче. Вроде,

не умер всё же... – Есть такой приём. Ты

в оковах их высказываешь. Те же

реальные оковы правдой режешь. –

 

Царь члены растирал затёкшие. – Ведь лет

тебе так мало, знание – откуда?

– Из книг и чувств, что подарил мне свет.

– И без любовных игр спасибо, чудо.

Ты странная. Посмотришь, не мигая,

и кажется, что про меня всё знаешь.

 

– Так потому, что я – твоя, Царь, смерть. –

Шаги слышны ей, ему станут скоро.

– Откуда знаешь кличку? Дай ответ! –

молниеносно выстрелила Лора

сидящему меж глаз, калибром крупным.

Застал, ворвавшись, Ян один лишь труп с ней.

 

 

Часть X. Марсельеза (конец)

 

 

– Прости, – лицо перекосила, – я иначе

его объятий бы не избежала!

– За дело? – Да. – Ну ничего. Удачно

поговорили, видимо. – Он жалок

был, каясь мне во всём, когда был связан.

– Он мёртв, знать, не предал тебя твой разум.

 

– Тебе он всё отдал. Заглаживал вину.

– Я знаю, что теперь на его месте.

Пошли скорее. Навестим, ко сну

идущую, мою мать. –

 

Вышли вместе.

Трясло чернявую от пальцев на ногах

до темечка. Ночь помнит о богах,

 

молчит, из глубины рассказы стелет.

Не было камер в пригородном доме.

О нём немногие и знали. Облетели

на байке город по сквозной (она, как в коме,

прижавшись к куртке со спины, столбы считала).

«В отъезде Гриб. Мать у себя», – всё рассчитал он.

 

– Иди ко мне, наверх. Закройся. Буду после. –

Она, кивнув, повиновалась бессловесно.

Ян к матери вошёл, нацелив в лоб ей

с порога пистолет. – О. Интересно, –

привстав от удивления с дивана,

приветствовала кровь свою Диана.

 

– Бери листок и ручку. Для письма.

– Какая муха укусила тебя, сын мой? –

до секретера шла (медлительно весьма),

не зная, быть в чём именно повинной.

– Пиши: «Пал Царь, моей убит рукой.

От связи нашей раньше сгиб муж мой».

 

– Как... Знаешь ты? – Всё нынче знаю, мама.

Пиши ещё: «Умру, но смыв позор тем».

– Всё, написала. Расписалась даже. Сам ты

убьёшь меня? Сейчас или... как скоро?

Да и зачем? Я жизнь тебе дала!

Какая разница, когда и с кем спала?

 

Меня ты ненавидишь, знаю точно.

Но матери убийцей стать? Ну нет!

– Тебя не станет вместе с этой ночью.

– Царь... пал... Уже не встретит он рассвет?

– Не встретит. Разговорчив был пред казнью.

– И ты так выгодно обтяпал всё, бесстрастный! –

 

Диана рассмеялась. – Одним выстрелом

двух зайцев сразу! Трёх, включая трон!

Ты знаешь, я б хотела попрощаться с ним...

– С Грибом? – Нет, с сыном. В тебе где-то он.

Я цианид приму, не разноси причёску.

Раз родила пирата, лезь на доску!

 

И ни один тебя не заподозрит...

Да, всё-таки в отца пошёл умом!

Ты мужа моего любил; теперь уж поздно

пытаться для тебя стать мамой. Лом

для чувства – холод. Била им наотмашь.

Теперь меня моим оружием убьёшь ты.

 

– Тянуть так можно до утра. Довольно.

– Запомни, Ян: я гибну, чтобы жил ты.

Однажды безразличье рвётся болью.

Несчастлив тот, кто чувства с себя смыл все.

Искала я любви в мужчинах разных,

но ты – единственный из них... не безобразный. –

 

Диван собой накрыла, вся внатяжку.

Одернула подол у платья синего.

Ещё не стёрт вечерний макияж был.

Будто на бархат уж легла, красивая.

Диана приняла, как жизнь, смерть: стильно.

Из перстня яд лизнула и застыла.

 

На пистолет, которым Царь убит,

её он пальцы тихо отпечатал.

И в ящик выдвижной убрал тот (вид

её спокоин), разумеется, в перчатках.

– Ни там, ни тут нас не было. Сад тих.

Лора – свидетель, кто патрон всадил.

 

Ян поднялся наверх, прикрыв к ней дверь:

он должен "обнаружить" тело утром.

И, оглушённый внутренне, теперь,

чтоб мысль убить, предался б камасутре.

Сидела Лора в комнате. Парик

валялся у кровати. Стан поник.

 

– Ну, Кобра. Не трясись. Всё, как по нотам.

С Царём ласкались, ворвалась Диана,

ты убежала, испугавшись... – Для чего ты

на самом деле это всё затеял, Ян? Ты

отца отмстить желал, по мне, так меньше,

чем выйти вверх: лечить чтоб и калечить.

 

Сам стать отцом для города, им править...

– Эй, посмотри сюда! – над ней он встал. –

Рефлексии о царстве и о праве

на "как-нибудь потом", прошу, оставь.

На, выпей. Той, кто стать моим оружием

решила, не подходит вид контуженный. –

 

Стуча зубами в край стакана, хлопнула

налитую им сотку "Капитана".

Сбив крови привкус, разлилось тепло по ней.

– Ты псих, скажу тебе, о, мальчик странный, –

почти пропела, и почти смеясь.

Вились на плечи волосы, как бязь. –

 

Меня, в участке на учёте состоявшую

(за нападение с оружием холодным),

не заподозрят? – Нет. Признанье есть у них.

Откуда б огнестрелу у тебя быть?

Ты темпераментна и вспыльчива сверх меры,

но не убийца. Даже в мыслях офицеров.

 

Хорош болтать. – О чём ты? – Поняла ты.

– С ума сошёл? Сейчас? – Чего бы нет?

Чтоб отдохнуть уму, полезны "траты",

как ты зовёшь, "себя". – Но это бред.

Не выключится мозг манером этим.

– Смотри сюда. – Нет, не хочу. –

 

Ян встретил

глаз её ночь, черней, чем платье. Плечи

обнажены (перчатки тоже сняты).

Следы порезов на предплечиях, как свечный

наплыв. А запах – дыма с чем-то... с мятой.

Смотрела сквозь него, видя свечение:

да, из-под кожи. Вот к чему влечение.

 

Всё с поцелуем в ней остановилось.

Жизнь саламандрой позвоночник обвила.

Его касания её лишали силы.

Вся стала как... прозрачной, из стекла.

С кем пламенеешь, даже пошлость свята.

За миг такой отдашь любую плату.

 

Чиркнула молния: застёжка на спине.

Полураздетая, в чулках, сидела прямо...

Как хочется сейчас заткнуться мне!

Шпионить низко за двумя. Как червь, из ямы,

невидимой героям. Но в эпоху порно нам

тандем – на пост; лишь снафф – блюдо скоромное.

 

Убийством опьянённая, она

сама ему навстречу подавалась.

Блок рухнул враз моральный. Как темна

душа наша – без стен! Когда смеркалось,

боялась темноты, но оказавшись

в ней, загорелась так, как говорила "ни в жизнь".

 

Пожрать другого хочется порою.

Затем, чтоб сплавиться с ним в одного.

Когда перестаёт быть бой игрою,

два пола возвращают статус-кво.

Мы ненавидим их, они же – нас.

За то, что отделяет тело. Класс!

 

Тут кровь на кровь. Тут лезвие ножа

ладонь – ему царапает, в то время

как рукоять – в ней тонет, впитывая жар.

В дугу изгиб, и выдох в потолок. Больнее

ей от щемящей красоты его, чем телу

в себя впускать… Вуайеризм – не дело!

 

 

Я описание подобной дефлорации

даю, вроде инструкции для чайников.

Тонка у женщин чувственность, как рация.

Раньше проникновения должна кончать она.

«Закрой глаза, думай об Англии», – так матери

невестам говорили знатным, мать его!

 

Мы всё же на ошибках христианской

истории должны учиться, chères amis.

Есть клитор, узел нервных окончаний (и

тот схватывает тело возбужденьями).

Когда либидо вглубь у дев задавлено,

приобретает монструозный облик там оно.

 

Воображая идеальный первый раз,

не в пьяном виде, чтоб попробовать, мол, надо,

не потому что под давленьем отдалась,

для парня, а не для себя самой, в усладу,

то а) на простынях не будет крови,

и б) всё постепенно происходит.

 

Начнём сначала. Мы установили,

что притяжение должно быть колоссальным.

От ласк, касаний многое зависит.

Но, осторожней, сука, с волосами!

Накручивать их на ладонь (к себе подтягивать) –

не то же самое, что вырывать с корнями, прядями.

 

Следуем дальше. Есть запал, есть страсть...

Нужен язык, чесать не только воздух

при болтовне. Причём: ну чтоб пропасть

тем, кто трёт, как наждачкой! Очень скользко

и быстро, словно уговариваешь босса

не увольнять: на грани, под вопросом.

 

Есть штука (не для чайников уже):

почти достигла дама апогея,

а ты – назад, и смотришь сверху. Жесть,

повтор "подката" коли сделать не сумеешь.

Сумевший же, дразнясь таким манером,

окажется в лавине... нет примеров.

 

«О, женщина, божественная тварь!» –

провозгласил Бодлер: не в бровь, а в глаз.

Задушены, как Фенрир, были встарь,

теперь все берега в разлив минуем. Нас

тот привлекает, кто "такой один".

На равных: госпожа и господин.

 

Ещё момент. Как раз про рукоять.

Прекрасно деву брать в момент оргазма

её, но девственницу, чтоб не обломать

весь кайф ей, не отбить желанья разом,

не "разрывать" пристало, а "расширить"

сначала, и потом – как в масло, вбить нож.

 

Не нож, а член. Износы с расчленением,

хоть популярны стали, не мой профиль.

Считаю я, что пани надо ублажать,

и в ублаженье становится профи.

Не из-под туфли, как Мазох, естественно.

Вот высший пилотаж: когда ты лепишь ей,

 

что хочешь, будто глиною ваятель.

Она тогда поймёт, что зарекалась

исполнить "нечто", когда самоё деянье

в процессе уж. И ей... по нраву... малость.

Насильем грубым трудно возбудить девчонку.

Стать её мастером, вот это – навык тонкий.

 

Признать придётся, тут особый дар

необходим. Жуана с Казановой.

Талантлив, как танцор иль кулинар

в своём призвании любовник образцовый.

Писать про "ух и ах" легко, ребята.

За встречей с «вот таким» – сердца в заплатах.

 

Я знаю разных фишек много. Их

сумела примененьем наработать.

В секс-шопе объясняла, как двоих

скрещение приносит вихрь... чего-то.

Работала в магазе взрослых практик

по молодости. Теоретик-тактик.

 

В оттенках красного друзья мои, персоны, –

иль персонажи, то и то подходит им, –

остались. Не нужны там плети. Стоны

на пике выдал гимн "царя храни".

Ещё не похоронен Царь с Дианой,

а эти стали – в смерти первозданны.

 

Позитивисты загоняют добровольность

и обсуждение до акта, что да как.

Наоборот всё: чем непроизвольней

свершившееся, тем в нём больше "ах".

Насилье – похоти несъёмный атрибут!

Но с генитальной зоной ласков будь.

 

Такие вот дела. Энциклопедия

ходячая, как Гермиона – в колдовстве,

я в рода разного людских соединениях.

И половом: не главном, лишь "в числе".

Сначала кровь, потом кровосмешение...

Ревёт по мне костёр для очищения.

 

Оставлю их. Наутро будет дома

Лора. А Ян поставит в курс о происшествии

своих. И полицейского знакомого,

начальника всегородского следствия.

Триумфом сына на костях родителей

закончился... фрагмент ознакомительный.

 

 

(заметки на полях)

                                                                       

Семейная сценка. Бог и люди

Как под пилой, орал и булькал ворон.

Она сидела на сырой земле.

 

Ей ждать его, кому рассудок отдан,

в любом бы месте, но никак не здесь.

 

— Кого накаркиваешь? — птицу вопросила,

и та заткнулась, с хамства обалдев.

 

Не территория решает, только сила

снимает горлопаев с их дерев.

 

Поляны, красные от духоты и крови,

девичьему смущенью не к лицу.

 

Ведь мог спасти; но он решил угробить...

Ему прийти скорей бы, подлецу.

 

Добро пожаловать в реальность, дорогая.

Сиди не в луже чуть, зарывшись в шаль.

 

Имя – до фарша изрезай зубами.

Ножом во рту, как мясорубкой, размножай.

 

А вот и он: за хвост или за ногу

или одну из мешковых штанин

волочит тело в чащу, где дорогу

приходится протаптывать самим.

 

Вокруг ни вздоха. Ночь и лес. Так тихо

только в гробу или степи глухой.

 

Её душонка тикнула да стихла

у дьявола за пазухой. Покой.

 

– Спокойной ночи, папа. – Закопают

отца вдвоём (они – сестра и брат).

 

Улыбка красит деву больше платья.

Для их любви теперь уж нет преград.