Ветхий Завет и Небесный Закон

Между созданием античного Ветхого Завета и установлением в степи средневековых норм Небесного Закона прошли тысячи лет, так что средневековая этика наверняка учла опыт древнего источника. Однако, Ветхий Завет, благодаря своей фиксации в письменной форме, до сих пор влияет на поведение людей как цельный догматический комплекс, несмотря на свою архаичность. Этические системы Ветхого Завета, реализованные в современных Иудаизме, Христианстве и Исламе, пока что доминируют на планете. Их только начинают теснить конфуцианский Китай и буддистская Индия. Даже марксизм советского образца как этическое учение представлял собой своеобразную христианскую секту, и поэтому неявно нёс в себе код древнеиудейской веры. Так что будет полезно показать, в какой мере Небесный Закон воспроизводит древнейшие ветхозаветные нравственные нормы.

Вот основной смысл десяти заповедей Ветхого Завета: «не имей других богов», «не делай себе кумира», «не произноси имя Бога напрасно», «не работай в субботу», «почитай родителей», «не совершай убийств», «не прелюбодействуй», «не кради», «не лжесвидетельствуй», «не желай чужого имущества и чужой жены». Это уже значительно короче списка из древнеегипетской «Книги Мёртвых», в которой упомянуто более 50 разнообразных норм. Теперь мы покажем, что все ветхозаветные заповеди следуют всего из двух положений Небесного Закона, когда они верны, и что они неверны тогда, когда они не следуют из него.

Первые три заповеди можно считать попыткой частично сохранить свободу воли человека, хотя и не вполне удачной. Наличие множества богов позволяет расплодиться множеству жрецов, каждый из которых посягает на свободу воли человека. Запрет на сотворение кумиров наверняка был общим запретом на внешнее оформление культа в любом виде, потому что жрецы даже единственного Бога тоже посягают на свободу воли человека. Христианство запрет на изображения игнорирует, тогда как Иудаизм и Ислам запрещают рисовать богов и людей. Но на самом деле запрет кумиров игнорируют почти все ветви и секты ветхозаветной традиции, превращая в кумира то ковчег с текстом, то саму книгу, то какое-нибудь особое место или храм. То же самое можно сказать и о запрете произносить имя Бога напрасно — все священники только этим и занимаются по долгу своей службы.

Небесный Закон воспроизводит первые три заповеди самым прямым путём — он требует от человека свободы воли, чтобы слушать свою совесть без внешних влияний. Тенгрианство не имело своих жрецов и священных книг. Однако, в «Сокровенном сказании» описано, как Чингиз-хан попробовал поручить отправление культа Тенгри особому жрецу, присвоив ему звание Тюб-Тенгри («высший по делам Тенгри»). Вскоре этот Тюб-Тенгри овладел волей Чингиз-хана, воспользовавшись страхами любого владыки перед дворцовыми заговорами. Он предсказал ему от имени Неба, что титул хана вскоре получит его брат, которого Чингиз-хан тут же поехал арестовывать и допрашивать. Его замутнённое сознание привела в норму их мать, когда примчалась к месту допроса, обнажила груди и напомнила, что они с братом вместе сосали её молоко. Эффектный удар по психике вернул Чингиз-хану его волю. Женщина победила жреца, опираясь на изначальное доверие, которое есть у человека к своим родителям и братьям. А предатель Тюб-Тенгри был отправлен с заслуженным повышением прямо на небо. С тех пор чингизиды порою спрашивали слишком настырных проповедников: «Кто ты такой, чтобы говорить со мной от имени Бога?». В этом вопросе выражалось, по существу, их требование соблюдать третью ветхозаветную заповедь и не произносить имени Бога напрасно.

Требование не работать в субботу никак не вытекает из Небесного Закона. Оно было добавлено раввинами самостоятельно, чтобы дать людям общий день для религиозных обрядов и обеспечить регулярность своих меропиятий. Это подтверждается тем фактом, что христиане сдвинули свой нерабочий день на воскресенье, а мусульмане — на пятницу. Наука пока не обнаружила никакого вреда от работы в любой из этих дней. Тем не менее, общество в целом движется в сторону сокращения трудовой нагрузки, что уже позволило удовлетворить как иудеев, так и христиан. На очереди мусульманская пятница, игнорирование которой уже неполиткорректно в мультикультурном обществе.

Заповедь «почитай родителей» следует из долга доверия в большинстве случаев, поскольку родители от природы желают только добра своему ребёнку и доверяют ему, когда он вырастает. Как уже было сказано, взаимное доверие детей и родителей является самым сильным, на которое человек может рассчитывать в своей жизни, поэтому данная заповедь действительно очень важна. Но и она не абсолютна. Если родители предали и бросили своего ребёнка, они уже не имеют оснований ему доверять и считать его своим. В такой ситуации долг доверия молчит, и ребёнок имеет право самостоятельно принимать решения. Средневековые дети Западной Европы, брошенные в лесу, или средневековые девочки Японии, проданные в публичные дома, уже ничем не были обязаны своим родителям. То же самое относится и к современным брошенным детям.

Заповедь «не совершай убийств» у древних иудеев касалась только незаконного лишения жизни «ближнего», то есть соплеменника (об идеальной христианской интерпретации будет сказано ниже). Убийство же инородного врага любым способом и при любых обстоятельствах вместе со всеми его женщинами и детьми было безусловной ветхозаветной доблестью. После падения Иерихона, согласно Библии, «...всё, что в городе, и мужей, и жён, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, всё истребили мечом». Придти к враждебному царю в гости или даже выйти за него замуж (для женщины), а потом убить его, воспользовавшись его доверием — типичный мифический подвиг древних иудеев. Помимо убийства всех людей враждебного племени, Ветхий Завет считал законным ещё и лишение жизни сородича ради принесения жертвы Богу. Он просто не называл это деяние убийством. Помимо прерванного жертвоприношения своего сына Авраамом, в Ветхом Завете сообщается и о реальном принесении в жертву своей единственной дочери неким военным лидером Иеффаем.

Как мы знаем, Небесный Закон считает убийство доверившегося тягчайшим преступлением. Поскольку соплеменники доверяют друг другу, для них данная заповедь в ветхозаветной интерпретации (не убивать своих) в целом подтверждается. Однако, Небесный Закон защищает не только сородича, а вообще всякого доверившегося, то есть любого, кто не проявил враждебности и пришёл с миром. Поэтому он действует шире, чем Ветхий Завет — он строго запрещает убийство гостя и убийство в гостях, то есть и в ситуации общения с мирными иноплеменниками, и в ходе переговоров с врагами. Разумеется, никаких человеческих жертвоприношений Небесный Закон не допускает, поскольку каждый человек в обществе доверяет свою жизнь окружающим, и находится поэтому под защитой каждого из них.

Закон Неба значительно шире защищает человеческую жизнь, чем ветхозаветная заповедь, вся хитрость которой скрыта в специфическом определении понятия убийства. Впрочем, больше известна христианская формулировка этой заповеди «не убий», интерпретируемая в духе нравственного абсолютизма на основе Нового Завета: «если тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Превзойти такую формулировку в теоретическом гуманизме нереально. Однако, из-за своего абсолютизма она просто не действует в реальном мире, поскольку запрещает оборону даже в случае крайней необходимости. Если бы её выполняли буквально, один преступник мог бы вырезать целый народ, подставляющий ему всё, что враг пожелает. Эта христианская формулировка обвиняла одинаково правых и виноватых, и тем самым в реальности снимала всякую ответственность за убийство. Если нападающий разбойник и обороняющийся крестьянин равно грешны, то лучше уж стать разбойником, а потом просто замолить грехи.

Небесный Закон приводит к совсем иным выводам по вопросу о необходимой обороне. Он снимает с человека всякую обязанность заботиться о безопасности того, кто пришёл с угрозой человеческой жизни, поскольку тем самым пришелец уничтожил всё доверие к себе. Более того, на каждого мужчину Закон накладывает обязанность не щадя своей жизни защищать от врага всех тех, кто доверил ему свою безопасность — то есть женщин, детей, слабых и безоружных, своих боевых товарищей и своих военных начальников. А ещё — казнить всякого мужчину, предавшего доверие боевых товарищей. Так что, если кто с мечом к нам пришёл, тому точно мало не покажется.

Однако, Небесный Закон не требует ничего подобного от женщин и детей — никто не вправе доверять им свою безопасность от внешней угрозы, тем самым обязывая их жертвовать собой. Женщина имеет право без колебаний спасать свою жизнь и жизнь своих детей, пользуясь защитой жертвующих собою мужчин, иначе в их героизме нет никакого смысла. Если женщина берёт в руки оружие без непосредственной необходимости защищать себя или ребёнка, она делает это не по священной обязанности, а по своей свободной воле, и поэтому убитые ею навсегда остаются на её совести. Так что любые женские, как и детские, вооружённые формирования и вооружённые женские должности стоят вне Небесного Закона. Это касается не только современных заминированных самоубийц и снайперш воюющих сторон, но и всех вооружённых героинь Великой Отечественной войны, заодно со всеми пионерами-героями, которых Небо признаёт лишь моральными жертвами сталинского обмана и произвола.

Кроме того, долг доверия требует строго соблюдать военные перемирия и не наносить вреда послам и мирному населению. Он же запрещает послам стрелять во врага. Таким образом, Небесный Закон, обязывая мужчин храбро сражаться, одновременно защищает и выводит из войны основную часть населения и даёт сторонам шансы договориться о мире. Все эти нормы кажутся почти современными, но нельзя забывать, что они действовали у передовых племён кочевников уже тогда, когда война в Европе подчинялась античным правилам физического взаимоистребления народов.

Заповедь «не прелюбодействуй» для своего понимания тоже требует знания древнеиудейской культуры. Для мужчины она означает только, что он не должен домогаться чужой жены, чтобы не посягать на права её мужа. У древних иудеев была патриархальная полигамия, и женатый мужчина мог искать себе во вторые жёны свободную от брака женщину, если мог её прокормить. А вдову своего умершего брата он просто обязан был взять в жёны, чтобы обеспечить её жизнь (так называемый левиратный брак). За совращение чужой жены от мужчины могли потребовать материального возмещения ущерба. Иногда закон формально требовал более сурового наказания, но в реальности оно ему грозило только тогда, когда он связывался с женой могущественного человека.

А вот женщину за неисполнение этой заповеди совершенно реально могли забить камнями до смерти, потому что она ставила под угрозу генетическую «чистоту» изолированного рода древних иудеев. Добрачные ошибки молодости могли привести её к такой же ужасной участи. Эти отвратительные «убийства чести», освящённые ветхозаветной культурой, до сих пор совершенно реальны в исламизированных регионах Кавказа, Ближнего Востока и Пакистана. Под угрозой забивания камнями прямо сейчас где-то зомбируют несчастных женщин для выполнения ими самоубийственных заданий, чтобы с их помощью убивать детей шрапнелью из нательной бомбы. Так что не настолько безобидна ветхозаветная мораль, насколько она стара.

Рыцарская духовная культура создавала для мужчины примерно такие же ограничения в отношениях с женщинами, что и ветхозаветная, и не исключено поэтому, что у них есть общий древнейший источник. Но вот отношение к женщине тут было совершенно другим. Ценность её жизни была очень высока, и степные рыцари не душили в себе природный инстинкт защиты женщины. Конечно, они бывали очень недовольны, если жена вдруг понесла от другого, но они не убивали её за это. Одна из многочисленных жён Чингиз-хана второго ряда изменила ему с воином его охраны, то есть оба обманули высокое доверие. Однако, при этом не возникло угрозы чьей-либо жизни, так что их нарушение долга не было смертельным. И потому хан ну просто ужас как обидно обругал их, а потом выгнал из своей орды на все четыре стороны, что больше всего напоминает наказание кролику из американской сказки, которого бросили в терновый куст.

В степной культуре, если жена беременела от кого-то чужого вследствие обстоятельств непреодолимой силы, на неё не падало никакой вины. Когда Чингиз-хан отбил свою первую жену Бортэ из плена, он знал, кто был её временным мужем, но не сказал ей дурного слова и никому не дал в обиду. Её первый сын Джучи, который, видимо, и не был биологическим сыном Чингиза, получил все законные права. А вот другой пример: когда жена Кобланды-батыра Кортка сказала ему, что в плену забеременела, он тоже не стал реветь маралом, как городской мещанин. Он спокойно ответил: «вырастет ребёнок человеком, будет мне помощником». Потому что батыр — это рыцарь, а не горожанин, и ему незачем доказывать своё мужество посредством унижения жены.

Никто в степи не считал, что эти женщины должны были самостоятельно поубивать посягателей припрятанными кинжалами или отравленным кумысом — такие поступки им были запрещены Законом Неба, категорически исключающим женщин из войны. Юдифь и Гудрун за их подлые мужеубийства были бы признаны в степи настоящими чудовищами, обманувшими изначальное доверие человека. Разумеется, Небесный Закон совершенно не признаёт никакой потери чести женщиной, если она была принуждена к сексуальным отношениям под угрозой её здоровью или жизни. В этом случае прежде всего мужчины её рода сплоховали и не защитили, на их голову и весь позор. И возмездие посягателю — тоже исключительно их дело. Даже современная обыденная мораль в сравнении с рыцарским Небесным Законом относится к жертве изнасилования хуже. Вопреки всякой логике считается, что она почему-то «потеряла честь», хотя ни в чём и не виновата. Тут мы явно имеем дело с реликтом морали изолированного рода, которому страшнее всего «чужие» гены в его потомстве, и который ради своей кровной «чистоты» готов на всё. Например, средневековые японки при угрозе насилия обязаны были перерезать себе горло специальным ножиком. С этой восточной культурой можно сравнить только западную культуру фрау Геббельс, которая перед своим самоубийством отравила пятерых дочерей и сына.

Заповедь «не кради», при всей её кажущейся простоте, тоже не действует вне культурного контекста. Дело в том, что для определения понятия кражи необходимо определение понятия собственности, а собственность в разных культурах разная. Все понимают, что такое личная собственность на предмет, который человек держит в руках или спрятал в одежде. Но уже для того, чтобы определить семейную собственность, нужно отдельное жильё для семьи. Племена вроде папуасов или викингов, которые жили в «длинных домах», рассчитанных на целый род, не могли выделить из родовой собственности жильё и мебель. Новорождённые члены племени заставляли всех остальных потесниться, вот и всё право собственности. А когда становилось слишком тесно, вспыхивала ссора, и какая-то группа уходила строить свой отдельный дом.

Или вот, например, собственность на людей. Древний иудей владел женой и дочерью как бесспорной личной собственностью. А вот у степняка их могли похитить, причём от воли его женщин в немалой степени зависел и замысел, и трудность исполнения такого предприятия. Так что похищение женщин в степи было ещё и фактором их свободы воли, как ни странно. В США начала XIX века помощь чёрному рабу в побеге была кражей, а в конце века — уже нет. Кочевников соседние земледельцы часто считали ворами уже потому, что те не выдавали беглых рабов землевладельцам. Тюркские племена на границе с Китаем и казачьи коши на границе с Московией регулярно пополнялись такими беглыми бедолагами.

Собственность охранялась с разной степенью строгости, в зависимости от того, насколько прочной считалась её связь с собственником. По Салическому закону франков кража поросёнка с выпаса наказывалась менее строго, чем его кража из-за изгороди. Но и современные законы вовсе не однозначно трактуют собственность — её защита сильно зависит от способа её размещения. Ваши деньги каждый день ворует государство, обесценивая их прямо в вашем кармане. Вы покупаете акции — их стоимость воруют биржевые спекулянты. Вы вкладываете деньги в недвижимость — получаете ипотечный кризис. Ваш автомобиль могут реквизировать для полицейской надобности, ваш дом — принудительно выкупить для освобождения земли под общественные нужды. И во всём этом есть разумная необходимость, никуда не денешься.

Собственность имеет разную степень принадлежности собственнику в зависимости от её вида и действующих обычаев. С учётом этого заповедь «не кради» выполнялась и у древних иудеев, и у степных кочевников, но у последних некоторые виды собственности не признавались столь же священными, как у первых. Скажем, кража личного оружия или стреноженного коня были и в степи позорным воровством. А вот угон табуна с пастбища был воровством только в случае, если угоняли у тех, кто лично доверял похитителям. Угон скота у враждебного или нейтрального племени — барымта — был своего рода всеобщим азартным спортивным состязанием, от которого нельзя было уклониться.

Барымта никак не искоренялась, потому что она позволяла выровнять условия обеспеченности скотом в соответствии с численностью людей, жизнь которых в любом случае ценилась выше любой собственности. Это у оседлых средневековых народов ценность имущества превышала цену человека, и там могли, например, повесить мальчика за кражу поросёнка. Подобная дикость в степи была нереальна. Признать барымту кражей — значит, проигнорировать культурную обусловленность понятия собственности на разные категории имущества. В советские голодные годы барымтачи из кочевников угоняли лошадей у дальнего совхоза, чтобы накормить детей своего — и совесть их была чиста. Да народ и по всему Союзу не признал полностью государственной собственности, отчего в конце концов и рухнул советский строй.

В целом, библейскую заповедь «не кради» можно считать эквивалентом требования Небесного Закона не обманывать доверия, примененного не к вопросам жизни и смерти, а просто к имуществу. Если некий предмет доверен всем окружающим для его сохранения в пользу хозяина, присвоение этого предмета другими — кража. Простейшей моделью действия этой заповеди в рамках Небесного Закона можно считать заключаемый по умолчанию договор владельца сразу со всем обществом и с каждым его членом об ответственном хранении имущества. У каждой культуры есть набор ситуаций, в которых предмет считается доверенным всем окружающим на хранение. Как минимум это ношение предмета при себе его владельцем, хотя бы и слабой женщиной или малым ребёнком, а также — его размещение в жилище или за любым постоянным ограждением. Сохранность дома или оставленного на улице автомобиля тоже доверяется всем прохожим. А вот мелкий предмет, оставленный на улице — уже под вопросом в большинстве стран, кроме Японии, где его обязательно вернут, даже если речь идёт о денежной купюре. Каждый из нас ежедневно доверяет свои деньги продавцу, когда кладёт их на прилавок и ждёт сдачи. Большинство из нас доверяют свой труд нанимателю, рассчитывая на зарплату в конце месяца. Обман во всех этих ситуациях есть кража, потому что имеет место обманутое доверие.

Но если деньги ставятся на кон в азартной игре — их отъём по правилам игры уже не будет кражей, какой бы там блеф и обман ни применялись. Афера «МММ» была настоящей кражей только у самых наивных бабушек, потому что остальные не так уж и верили Мавроди. Нечёткость правил в торговле позволяет размыть тут понятие кражи, например, снижая качество продаваемого товара или запутывая покупателя в ценах. В большом бизнесе имеет место законное рейдерство — захват предприятий путём внезапной скупки акций или долгов, что по своей пограничности моральной оценки довольно похоже на барымту. Забавно, что буквально слово «рейдерство», с учётом его английского корня, должно означать «наездничество».

Сама же барымта была законна в степи тогда, когда выпас табуна в чистом поле не считался по умолчанию проявлением доверия ко всем степнякам. Тогда предполагалось, что каждый табун обороняется его коллективным хозяином со всей той силой, которая позволяет защитить скот от волков и людей. Выгоняя своё стадо в степь, кочевой род тем самым гордо заявлял всему миру: «а ну-ка попробуй, отними!», и подкреплял вызов лаем своих волкодавов, демонстрацией оружия своих джигитов и угрозой именем своего хана. Так что если всё-таки стадо отнимали, это не было кражей, поскольку тут и не было никакого общепризнанного доверия.

Напротив, современный чабан заведомо не может защитить своё стадо от любых угроз, потому что за ним нет родовой армии, и у него нет самого мощного оружия своего времени, которое было у средневекового кочевника. Трусливый мерзавец с винтовкой может легко расстрелять пастуха вместе со всеми его собаками. Следовательно, современный пастух с табуном в степи доверяется всем проезжим точно так же, как люди и автомобили на улицах доверены жителям города. Вернуть ситуацию к недоверию средних веков можно было бы только в случае, если бы каждый табун охранялся армейским взводом с бронетехникой, приборами ночного видения и авиационной поддержкой. Вот тогда угон скота мог бы снова стать не бандитизмом негодяев, а барымтой отчаянных батыров.

Заповедь «не лжесвидетельствуй» имеет вполне ясное ограничение в рамках Небесного Закона. Лгать нельзя, если тебе обоснованно доверяют и ложь может нанести ущерб доверяющему. Но ложь дозволена и обязательна, если она необходима для спасения доверившихся тебе. При столкновении этих мотивов всё решает вес ожидаемых последствий. Так, персонаж фильма «Вокзал на двоих» ведёт себя как рыцарь, когда путём лжесвидетельства под присягой берёт на себя вину за автокатастрофу, спасая тем самым от тюрьмы свою жену. Не потому он прав, что жена права, а потому, что она доверила ему свою безопасность, когда вышла за него замуж. Известно, что Кант впал в заблуждение, когда ввёл требование не лгать в одну из конкретизаций своего категорического императива. Он писал, что, даже если заведомый убийца спрашивает у тебя, дома ли твой друг, надо ответить правду. Вспомним, что честностью такого рода гордился и Адольф Эйхман, организатор Холокоста евреев. Похоже, интеллект не помогает обнаружению границ применимости этой заповеди.

В степной культуре высшей Правдой является сам Закон Неба, а худшей ложью является предательство. Иуда правдиво указал на Иисуса стражникам, и тем самым предал доверившегося. Народ, который в большинстве своём перестаёт чувствовать разницу между правдой точного информирования и высшей Правдой долга доверия, находится в опасном заблуждении. И можно только посочувствовать бедным детям, в которых педагоги вколачивают примитивное понятие честности, включающее в себя доносительство.

Последняя заповедь Ветхого Завета — «не желай чужого имущества и чужой жены». На первый взгляд, это просто повтор заповедей «не кради» и «не прелюбодействуй», но это не так. Здесь речь идёт не о поступках, а о желаниях, которыми, кажется, и управлять-то нельзя. На самом деле человек не может управлять только по-настоящему своими, изначально присущими ему желаниями, которые выражают его свободу воли. Однако, по-настоящему своё желание может быть только желанием чего-то своего, а не чужого. Желание чужого внедряется извне. Человек не имел бы этого желания, если бы не знал о чужой жене и чужом имуществе. Пожелавший чужих ценностей уже и сам желает стать чужим человеком, унижая своё достоинство в своих же глазах. Так делается первый шаг к отказу от своей личности и к уничтожению своей свободы воли. Поэтому последнюю ветхозаветную заповедь, как и первые три, можно считать следствием первого положения Закона Неба: «сохрани свободу воли». Поставив заслон внедрению чужих желаний в свою волю, человек может выдержать почти любое нападение на его психику. Чтобы сохранить себя, не желай чужого.

Китайские династии всегда пытались соблазнить кочевников роскошью своего образа жизни и навязать им свои представления о ценностях. Иногда кочевые племена попадались на крючок, и тогда они забывали о своих желаниях — желаниях дружбы, любви, детей, свободы, лошадей, пастбищ, чести и славы, оружия. И начинали желать чужого — шелков и дворцов, покорных крестьян, красивой культуры, а также — по-китайски воспитанных жён, которые не спорят с мужчинами. Чаще всего результатом было подчинение таких кочевников империи, их переход на оседлость, утрата свободы воли, порабощение и гибель. Иногда результатом была военная победа над империей и насаждение кочевых ханов в качестве её новой династии. Но потом всё равно следовала утрата победителями своих духовных ценностей и их бесследное растворение в истории Китая. Так что для степных рыцарей отказ от желания чужого был первым условием сохранения себя, и поэтому их война с империей гораздо чаще была борьбой принципов, чем грабительским наездом.

Небесный Закон в наши дни

Применение Небесного Закона не может сводиться к использованию готового решения, полученного в прошлом. Тогда были другие условия задачи, и этот закон приводил к результатам, которые могут быть неприменимы сейчас. Мы имеем дело с законом природы человека, и его надо использовать скорее как закон физики, чем как закон государства. Надо не подбирать готовый ответ из учебника, а разбираться в логике действия закона в новой ситуации. Именно в таком подходе состояла причина гибкости законодательства и полной веротерпимости, которая существовала в монгольской империи. В ней никто не требовал от китайского крестьянина или русского священника исполнения Ясы Чингиз-хана, которая была только обычаем царствующего рода и военным уставом для кочевников. Никакой древний писанный закон или древний местный обычай не могут быть универсальной нормой для настоящего времени, потому что у них была своя ограниченная область применимости. Универсален для всего рода человеческого только сам Небесный Закон, да и то знание о нём всегда является лишь приближением к истине, как и знание о любом законе природы. С учётом этих предостережений можно применять Небесный Закон и к нашему времени.

Наблюдаемый в последние годы провал европейской политики мультикультурализма является всего лишь провалом конкретной неудачной попытки решить задачу, которую нельзя просто не решать. Мы наблюдаем в Западной Европе неудачу весьма примитивного курса, проводимого слишком самоуверенными лидерами. Великая Степь объединяет расы и культуры уже более десяти тысяч лет, и современные государства должны смиренно учиться у неё, если хотят получить хоть какие-то шансы на будущее. Потому что глобализация — это вовсе не превращение мира в одну большую деревню крестьян или большой город бюргеров. Глобализация — это превращение мира в одно Глобальное Поле, населённое новыми кочевниками.

Известно, что западный мультикультурализм основан на идее толерантности. Отсутствие обоих этих слов в языках степных народов говорит о том, что и сами эти понятия вряд ли адекватны задаче согласования многоэтнической системы. Надо осторожно принимать иностранные термины, точный смысл которых нам неизвестен. «Толерантность» переводится как «терпимость» или «допустимость». Например, допустимая неточность при изготовлении механических деталей по-английски тоже будет «tolerance». То есть идея толерантности состоит не в поиске общей основы для согласования разных культур, а в механическом расширении границ допустимого поведения. Например, если одна культура запрещает материться на улице, а другая — носить кинжалы на поясе, то мультикультурное общество должно толерантно разрешить и то, и другое. Наивность идеи толерантности очевидна и из технологического источника этого слова. В производстве машин она означает увеличение разболтанности деталей. Возможно, толерантная конструкция и будет легче крутиться, но такая машина вряд ли заработает правильно. Грамотный конструктор будет согласовывать машинные блоки более умными методами, чем простое расширение их разболтанности.

Настоящее решение задачи согласования культур требует огромного интеллектуального труда, но прежде всего оно требует общей идейной основы. Первой опорой глобальной идеологии является научное знание — никакая культура не сможет сейчас сохранить искреннюю веру в свои архаичные космологические мифы или вводить свою национальную таблицу умножения. Второй опорой должен быть Небесный Закон, который может уточняться научными методами в рамках его определения в качестве нравственного закона, от природы присущего всем человеческим популяциям. Приведём здесь примеры того, как он помогает придти к нравственным решениям в многоэтнической среде, к которым трудно придти иными путями. В этом проявляется сила теоретической общности Закона, которая даёт возможность не только повторить уже найденные решения, но и найти новые.

Известен конфликт культур между исламской и христианской ветвями ветхозаветной этики по вопросу семьи. Для большинства христиан полигамная семья недопустима как прелюбодеяние, а для мусульман и кочевых культур несколько жён в семье вполне возможны при условии их общего согласия. В рамках Небесного Закона этот конфликт снимается за счёт того, что любая форма семьи здесь трактуется как сложная и асимметричная, но по-своему уравновешенная структура взаимного долга доверия. Брак, заключённый в контексте моногамной культуры, по умолчанию включает веру жены в то, что она останется единственной женой в семье. Нарушить эту веру — значит обмануть её доверие. Если же культурный контекст был полигамный, такое обещание и не подразумевалось. В этом случае первой жене даётся другое обещание — о большой прочности брака и о неизменности её положения главной женщины в семье. Ряд культур Южной Азии допускает в условиях бедности и брак одной женщины с несколькими мужьями-братьями, и там тоже есть своя система взаимных гарантий, которая всех устраивает.

Неразрешимого конфликта культур тут нет, есть только абюсолютизация своих норм со стороны каждой из них. Доверие в браке может подразумевать по-разному асимметричные, но всегда уравновешенные системы взаимных обязательств, и надо выполнять в каждом случае именно то, что было обещано. Там же, где при заключении брака возникает неясность в содержании долга доверия (например, в случае совместного проживания разных этнических групп в одном государстве), эту неясность надо ликвидировать, введя в законодательство обязательный письменный брачный договор, проясняющий тип заключаемого брака, или просто заключать браки разного типа в разных учреждениях. Толерантный же подход — отмена всех тех ограничений поведения, которых нет одновременно во всех типах брака — очевидно неприменим, это было бы просто уничтожением институтов брака любого типа.

Но это не значит, что вообще любое межкультурное противоречие может быть разрешено бесконфликтно. Бывают архаизмы в культуре, требующие искоренения, поскольку они явно нарушают Небесный Закон. Так, ветхозаветные «убийства чести» блудных дочерей в исламских семьях должны жесточайшим образом преследоваться как преступления против человечества, поскольку они уничтожают высшее доверие в обществе, каким является доверие детей к родителям, и страшно унижают ценность человеческой жизни, создавая тем самым моральную инфраструктуру терроризма. Как говаривали английские колонизаторы в Индии, «ваш обычай убивать вдов не отменяет наш обычай вешать убийц». Есть Небесный Закон, выполнение которого обязательно для всякого человеческого существа, всякой культуры, нации, религии и идеологии. И если культура содержит ошибку — надо очищать её от этой ошибки, а не консервировать в ней опасный пережиток прошлого.

Другой античный архаизм получил развитие, наоборот, в современной западной культуре — речь идёт о расширяющемся вовлечения женщин в войну и иные жестокие и насильственные действия. Женщин ставят в военный строй с боевым оружием, дают пистолет и отправляют в перестрелку с бандитами, поручают им психические пытки заключённых и ставят на вооружённую охрану объектов. В них вбивают архаичный моральный комплекс древнеиудейской Юдифи и древнегерманской Гудрун, который приводит к уничтожению женского достоинства и навязыванию женщине роли убийцы. Не нужно большой науки, чтобы понимать всю противоестественность жестокости для женской психики. Впрочем, наука это тоже легко докажет, если её кто-нибудь спросит.

И не нужно великой мудрости, чтобы понять, что пропаганда ожесточения женщин одновременно поощряет и жестокость, направленную против них. Это одичание сопровождается ещё и активной западной кинопропагандой обесчеловечивания женщины, что вносит немалый вклад в развитие моральной инфраструктуры терроризма. С точки зрения Небесного Закона культивирование женской жестокости Западом — огромная ошибка. Она уничтожает доверие женщин к мужчинам, своим природным защитникам. И она уничтожает доверие мужчин к женщинам, которым природа запрещает наносить вред человеку, как клятва Гиппократа запрещает это врачу. Мировое сообщество в лице ООН уже доросло до запрета на вовлечение в войну детей, но пока ещё не достигло нравственного уровня средневековой степной орды, где было запрещено вовлечение в войну и детей, и женщин, хотя кони и луки степняков технически это вполне позволяли.

Борьба с террором до сих пор затруднена отсутствием международно признанного определения терроризма. Небесный Закон даёт его: терроризм — это любое вовлечение в войну номинально небоеспособных лиц, включая женщин и детей, будь то в качестве допустимых жертв или в качестве участников боя. Эти категории населения, составляющие большинство любого народа, полностью доверяют здоровым мужчинам свою безопасность. Поэтому здоровые мужчины, в отличие от женщин и детей, имеют долг защиты Отечества и иногда обязаны убивать друг друга. Но мужчины предают это доверие, когда ввергают в войну весь свой или чужой народ без различия пола и возраста, совершая тем самым преступление против Закона Неба. Есть прямая причинно-следственная связь между убийством чеченской девушки российским полковником и боевым применением чеченских женщин. Есть связь между чеченскими и советскими снайпершами прошлого века. Есть связь между бомбами, сброшенными на дома с самолётов, и бомбами, заложенными под дома вручную или принесёнными в город под одеждой. Все эти преступления нарушают Небесный Закон, и все они порождают друг друга.

Конечно, при таком определении терактами являются не только гитлеровские и японские преступления Второй мировой войны, но и бомбардировки Дрездена и японских городов. Советский Союз в ту войну тоже не был безгрешен, когда призывал на фронт женщин-снайперов и поручал партизанские диверсии детям. Но террор не остановить без осознания правды о нем. С моральной точки зрения терроризм включает в себя также и всё оружие массового поражения в мире, и любые артиллерийские и бомбовые удары по населённым пунктам без заблаговременного предупреждения. Бороться с терроризмом повстанцев отдельно от террора держав — занятие нелогичное и потому бесперспективное. Есть только один путь к искоренению этого зла — все народы, державы и повстанцы должны признать Небесный Закон и объявить войну его врагам.

Например, ядерное оружие уже практически бессмысленно на планете, как бессмысленна тяжёлая артиллерия в руках полиции. Не существует реалистичного сценария его применения законными ядерными державами, и даже его незаконные владельцы на самом деле не могут его использовать. Настало время приступить к сложной работе над мировым законом о запрещении подлого оружия, включая ядерное, биологическое и химическое, какими бы дорогостоящими ни ок<