Кудадей. Масторава. Эрзянский эпос

Комментарии:

Полемика

·

Сергей Ужакин 12.07.2016 02:12

Велика Россия своими корреными народами. Какое красивое изложение самобытного эпоса, какое глубокое прникновение в народную культуру. Нечто подобное испытано в детстве, когда отец подарил Давида Сасунского.

Надеюсь не обидеть автора, если скажу, что мне - не посвященному в этот пласт нашей культуры совершеннно не хватает авторских комментариев и по теме эпоса, его историческому контексту, особенностям поэтического стрря, сложностям перевода и т.д.

Если Вас не затруднит, прокомментируйте хотя бы по главному.

·

Татьяна Ротанова 30.07.2016 19:25

В качестве комментария могу предложить выдержки из моего интервью для газеты "Калининградская правда".

Эпос «Масторава». Автор эпоса - народ

Своё повествование об эпосе хочется начать словами благодарности его автору – народу, так как эпос – это результат творческого коллективного труда многих поколений, это литературный самоцвет, отшлифованный народными сказителями в течение веков и тысячелетий. А герои эпоса – это лучшие представители народа, оставившие яркий след в народной памяти.
РАСЬКЕ – именно так звучит слово «народ» на эрзянском языке. Любопытно сакральное значение этого слова - его дословный перевод на русский язык, проливающий свет на место проживания моего народа, а именно: народ реки РА.
Вот Инешкипаз из глины белой
Эрзю-человека зачал делать.
Взялся сердцем и душой за дело,
Глаз страшится, руки лепят смело.
Богом Человек где создавался?
Где Земли Хозяин зарождался? —
На высоком берегу святого Рава,
Там, где распростёрлась Масторава,
Во бору сосновом, на поляне,
Где ромашек солнечных сиянье.
Эпос «МАСТОРАВА». «Человек. Рождение Земли»

Земля Эрзян = ЭРЗЯНЬ МАСТОР, неотъемлема, прежде всего, от великой реки России – Волги, в глубокой древности величаемой именем Бога-Светила РА.
Мало кто сегодня знает, что современное название «Волга» имеет также эрзянское
происхождение: Валги = спускается, стекает.
Есть еще одно эрзянское имя этой великой реки, дословно именно так и звучащее: ИНЕ+ЛЕЙ = Великая река.
Древнеэрзянское название Волги: РА=РАВ
Именно здесь зародилась наша эрзянская (эрь, эрямо = жизнь) человеческая жизнь,
именно здесь находился пуп Эрзянской Земли, бел-горюч камень АЛ-АТ-ЫРЬ (сравните,
БОГ-АТ-ЫРЬ), эрзянский ГРА-АЛь, то самое первое, начальное семя, яйцо=АЛ, из которого зародились мы – эрзяне. Вспоминается русская народная сказка о золотом яичке?))
АЛАТЫРСКИЙ ВАЛ – вал этот образован известняковыми породами – меловые горы, вот вам и АЛАТЫРЬ – бел-горюч камень.
Именно здесь, на этой священной для эрзян Земле, и выросло наше древо жизни – белоствольная Берёза (Ашо Килей):
Зорькой ранней, лишь обсохли росы,
Белая, плакучая береза
В сердце Масторавы зародилась,
В пуп Земли стволом укоренилась.
В три конца раскинулась ветвями,
Распростерлась в три конца корнями,
Землю-Матушку собой объяла,
Клейкою листвой затрепетала.
Эпос «МАСТОРАВА». Рождение Богов.

Если мы переведём с эрзянского на русский язык название КИЛЕЙ (БЕРЕЗА), то дословно оно означает:
КИ+ЛЕЙ = ПУТЬ РЕКИ.
Вероятно, это совершенно неслучайно, что древнее имя мирового древа березы – КИЛЕЙ, напрямую связано с рекой. РА – одно из основополагающих сакральных слов в эрзянском праязыке, а затем и в русском языке, означающее пик творческого созидания, божественный импульс, давший начало моменту зарождения. Оно легло в основу целого ряда фундаментальных слов современных эрзянского и русского языков, таких как:
РОД = РОД,
РОДИНА
РАСЬКЕ = НАРОД

Кстати сказать, на языке «шокша» - одном из ряда мордовских языков: трава = НАР, новая, молодая = ОД. Трава молодая = НАР+ОД = НАРОД. Сравнив с библейским трактовкой: народ – песок морской, не перестаёшь дивиться мудрости наших древних предков, заряжаешься их жизненным тонусом.
РА – корень имени Россия - страны древнего (серебряного) народа, проживающего в бассейне великой реки РА. Это наше эрзянское прошлое, здесь жили наши эрзянские Предки. Это наша исконная Земля – Масторава. Именно нам, её детям, беречь и любить свою Матушку-Землю, не дать, не позволить растащить её на удельные княжества, отстоять её равноправную целостность и нашу древнюю эрзянскую самобытность.

Краткое содержание эпоса – герои, подвиги, места действия.

Пересказывать содержание эпоса я не буду. Об эпосе много и хорошо писал его составитель – фольклорист А.М.Шаронов, при желании всё это можно найти, как и сделанный им перевод-подстрочник.
Я расскажу лишь о тех сказаниях эпоса, которые мне посчастливилось перевести на русский язык. Импульсом к началу моей работы над эпосом стало прочтение сказания «Воздвижение города», почти шоковое состояние от прочитанного — так как речь шла о воздвижении Казани эрзянским царём Тюштей. Я не верила своим глазам, но в тексте чёрным по белому на эрзянском языке значилось название города — Казань, при закладке именно этого города была принесена в жертву девушка-эрзянка Куляша, за что Казань и была проклята матушкой захороненной заживо девушки:

Кода монь Куляша кулось, Как моя Куляша умерла,
Истя Казанесь ёмазо!.. Так же пусть Казань пропадёт!..

Появилось острое желание донести скрытую в эрзянском эпосе информацию до русскоязычных соотечественников, и я принялась за переложение на русский язык «Воздвижения города», отталкиваясь от текста на эрзянском языке и вдохновляясь им.
Следующим, переложенным на русский язык, стало сказание «Килява», в котором
повествуется о противостоянии эрзянского народа и враждебных кочевых племен, о мести кочевникам эрзянской девушки Килявы за поруганную родину. Переложение «Килявы» я уже осмелилась сделать полностью рифмованным, стараясь сохранить мелодику и размер стиха.
Затем я решила «начать сначала», и переложила Зачин и первое сказание «Рождение Земли», представляющее собой древнемордовскую космогоническую мифологию. Именно на этом этапе и стала явной связь с космогонией Междуречья и Греции, перекличка с Библией. Именно на этом этапе эпос моего народа становится для меня книгой книг.
Цикл сказаний «Кудадеево царство» меня привлекло необычайной поэтичностью слога и образов, а также завещанием Кудадея, обращающегося из глубины веков к нам, его потомкам. Налицо ярко-выраженная связь с русскими фольклорными традициями. Древнерусская культура: весь образный ряд, напевность, метафоры, эпитеты - всё перекликается с нашим эрзянским.
Мои наблюдения и размышления в ходе переложения «Масторавы» на русский язык дают мне основание думать, что древнемордовские культурные традиции – это и есть тот самый исток, который питал и по сей день продолжает питать русскую культуру.
А история, отраженная в эпосе, - это и есть реальная история России: история вековой борьбы с кочевыми племенами, история противостояния различных Цивилизаций:

…Посмотри туда, где солнце всходит –
Злые силы по степям там бродят,
В села-города беда стремится,
Налетает, хищная, как птица.
Взор свой обрати навстречу югу –
Грозный дождь да смерч идёт по кругу:
Вихрем налетает: нет отпора –
Рушится эрзянская опора.
Ты на запад посмотри, сестрица,
Где заходит солнце, пыль клубится,
Вороги со всех сторон нас душат,
Древний наш устав эрзянский рушат…
Эпос «Масторава», сказание «Килява»

Впереди огромная работа: предстоит ещё открыть имена всех тех, кто трудился над
записью сказаний, вошедших в эпос - список далеко не полный. Это одна из важных, на мой взгляд, задач - назвать всех собирателей эпоса и сказителей, никого не забыть, так как
именно благодаря их труду мы имеем возможность наслаждаться красотой и мудростью эпических сказаний и познавать реальную историю своего народа.

Как отражены в эпосе главные качества народа, черты его характера, вера и обычаи, взаимоотношения с родственными народами – мокшанами, коми, удмуртами, карелами?

Главные качества эрзянского народа – внутренняя порядочность, основанная на любви и уважении, трудолюбие и семейственность, об этом превосходно сказано в эпосе устами эрзянского патриарха Кудадея:

Ежели рождён человеком, знай:
Человеком жить только помышляй.
Лишь тогда тебе из-за чёрных туч
Солнечных удач улыбнётсч луч.
Полноводная жизнь течёт рекой,
Добрый путь пройти, знамо, нелегко.
Стоит для любви сердце распахнуть,
Лишь тогда познать сможешь жизни суть.
Души согревать призвана любовь,
С нею Человек воскресает вновь.
Пусть она горит светочью во мгле,
Лишь любовью мы живы на Земле.
Схожих два ствола в чаще не растут,
Отличается так и сельский люд.
Птица царствует в синих небесах,
Рыба плавает в реках да морях.
Но всему глава — человек один,
Только человек — всюду господин.
Ликом, словно Бог, светл да златокудр,
В помыслах он чист, мыслями премудр,
С ношею любой справится легко —
На плечах её тащит далеко.
Разумом-умом — с малых лет урок, —
До седых волос наполняйся впрок.
От людей иных перенял ли ум,
Чтоб сторицею долг свой возвернул.
Но чужим умом не живи, а лишь
Доброй мудрости у седых учись.
Пазом жизнь дана для полезных дел,
Призадумайся, свой найди удел.
В зев земной добро сеять лишь стремись,
Дел плохих беги, лени сторонись.
Жизнь сиротская без родных пенат,
Среди стен родных жизни каждый рад.
Угасает жизнь без рождения —
Без потомства нет продолжения.
Жизни смысл найдёшь в родовом гнезде,
Где бы ни был ты, строй его везде.
Лишь в семье своей ты познаешь суть,
Род эрзянский длить в детях — не забудь.

Из родственных эрзянам народов в эпосе упоминаются мокшане и буртасы. В сказание «Нарчатка» однозначно сказано: мокшане – это эрзяне с реки Мокша.
Другие, так называемые «финно-угорские» народы, не упоминаются, что, по моему убеждению, связано с относительной молодостью этих этносов. Древнемордовские эпические сказания имеют более раннее происхождение, и относятся, судя по всему, к временам первых набегов кочевых племен на российское Поволжье.

Есть ли сходство эпоса с русскими былинами? Древнейшие корни эрзянской культуры.

Литературное наследие эрзянского народа – это огромный пласт культуры, достойно не изученный и малоизвестный в России. Многообразие дошедших до наших дней эрзянских эпических сказаний, древне-мордовских сказок, пословиц и поговорок, кстати говоря, в большинстве своём при переводе дословно совпадающих с русскими, позволяет, по моему глубокому убеждению, считать древнемордовскую культуру основным базисом для последующего развития русских литературных традиций.
Сходство эпоса с русскими былинами, безусловно, есть. Это и битвы богатырей с огнедышащими многоглавыми змеями, это и плачи (лайшемат) о сиротской доли, это и многоэтапные испытания героев, предшествующие долгожданному счастливому концу. И, самое важное, самое объединяющее, на мой взгляд, - это историческая единая канва древнемордовских сказаний и русских былин – защита родной Земли-кормилицы и Рода от разоряющих кочевых набегов.
Можно найти массу перекликающихся сюжетов не только в русских былинах, а также в авторских литературных произведениях, например, в сказках Пушкина. Пресловутая бочка, в которой:
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам…
есть не что иное, как мордовский парь — свадебная обрядовая кадка, высотой до 1 метра,
диаметром 70—90 сантиметров для приданого невесты, в которой хранили самое ценное и
передавали от матери к дочери. Но это и немудрено, так как работа над «Сказкой о царе Салтане» была завершена в 1831 году, то есть ей предшествовала Болдинская осень 1830 года. Именно здесь, на древнеэрзянской земле, в Болдино, и мог поэт услышать этот сюжет. Литературовед М. К. Азадовский отмечал, что «очень труден вопрос об источниках «Сказки о царе Салтане». [Азадовский М. Источники сказок Пушкина // Временник пушкинской комиссии. 1936. Ч. 1. – С. 150.] Глубина и архаичность сюжета позволяют предположить, что в «Сказке о царе Салтане» нашло отражение одно из древних преданий эрзи, услышанное Пушкиным на болдинской земле.
Мало того, прослеживается связь древнемордовских эпических сказаний с древнегреческой мифологией, и ещё теснее - с культурой Междуречья, об этом мало кто задумывался, и до сих пор эти связи должным образом не исследованы. Первые известные деньги, раковины каури, - это древнемордовские женские украшения, как они попали к нам в таком огромном количестве?! Я убеждена, что исследования в этой области позволят установить и подтвердить прямые родственные связи России с Междуречьем, древней Грецией и Византией. Многие, так называемые греческие имена, их значения изумительно точно можно раскодировать при помощи древнемордовского пра-языка, разбив их на слоги:

Портатисса = ПЕ+ОРТА+ТЕЙСА = закрывающая-охраняющая врата, Вратарница
Одиги́трия (греч. Οδηγητρια — Указующая Путь) = ОД+ИЕ+КИ+ТРИЯ —вскармливающая-созидающая новый годовой путь - дословный перевод с эрзянского языка.
Такие совпадения случайными не бывают. Древнегреческий язык базировался, судя по всему на эрзянских языковых маркерах, латинский язык - та же история, следы эрзянского языка мы находим в современных английском, французском, немецком языках. Тем самым устанавливается родственность народов.

Не так давно ЮНЕСКО проводило исследование. Была «заложена» компьютерная программа и обработаны более 3 тысяч языков, среди них были и «мёртвые» языки, которые уже вышли из «употребления» человечества. В результате работы программы был получен результат — основа всех языков - "мордовский", какой именно из трёх — шокша, мокша или эрзя, был взят за основу, не разъяснялось. Но это не столь и важно, так
как три народа некогда объединились под одним именем «мордва» и выполняли одну задачу – созидали и защищали великое государство - Российское.

Роль мордовских племён в формировании великорусского этноса.

Эрзяне - далеко не малый народ, и не может быть им в силу обширнейшего ареала проживания – бассейн рек Волги и Оки, Рязань, Москва, Урал, Алтай, Сибирь – и по сей день сохранились мордовские деревни в различных регионах России. Топонимика всей восточно-европейской равнины свидетельствует о том, что данная обширная территория была в древности населена именно мордовским этносом. Исчезнувшая меря Костромской, Ярославской, Ивановской, Владимирской губерний есть не что иное, как часть некогда единого пранарода, общающегося на языке, родственном именно мордовским языкам. Это подтверждается и исследователями мерянского языка, и сегодняшними его носителями. Любопытные результаты были получены в ходе экспедиции Н.М. Могелянского, предпринятой в рамках программы Этнографического отдела Русского музея Александра III по сбору этнографического материала в 1902 году в Тульской и Орловской губерниях.
Могелянский впоследствии писал: «Добытый мною материал показывает массу сходства, если не полного тождества... с теми образцами, которые собраны были еще раньше финским собирателем A. Heikel'ем гораздо восточнее, у чисто мордовского населения...».
Необходимо, наконец, четко заявить, что на огромных территориях центральной России - как минимум, Калужской, Тульской областей (а в действительности весь верхнеокский бассейн), восточного района Брянской и западных районов Орловской и Курской областей даже в начале XX века еще ясно фиксировалась зона проживания мордовского этноса.
Анна Ильинична Ульянова, сестра Владимира Ильича Ленина, утверждала, что их батюшка – Ульянов Илья Николаевич, директор народных училищ бывшей Симбирской губернии, самый что ни на есть великоросс. И это, действительно, так. Дед Владимира Ильича был родом из эрзянского села Андосова Нижегородской губернии. На сельском кладбище, со слов очевидцев, сохранился его погост. «Николай Васильев сынъ Ульянин — Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова (верно - Андосово, андось = накормленный, эрзянский язык) помещика Степана Михайлова Брехова крестьянинъ» - это свидетельство о деде В.И.Ленина, www.rus-sky.com/history/library/arutnv1.htm
Согласно итогам Всероссийской переписи населения 2010 года численность мордвы составляет 744 237 человек. Однако следует помнить, что вследствие русификации титульное население России известно под этнонимом «русские», фактически по своим генам принадлежа своей исконной национальности.
Русские – по моему мироощущению, это, прежде всего, определение гражданской принадлежности (гражданства), и лишь затем – национальной. Русские – это удивительно многообразный этнос, формирование которого продолжает идти полным ходом и сегодня. Большая часть русских не может, как правило, определиться со своими корнями, так как фактически это интернациональный сплав, вобравший в себя всё национальное многообразие России. Именно в силу этого обстоятельства русские по своей природе очень терпимы, миролюбивы и гостеприимны, отзывчивы на чужую беду.

Какие Вы видите общие черты у мордовского и славянского этносов?

Принципиальных различий нет, а, следовательно, для обоих этносов характерны одни и те же черты – осёдлого народа, занимающегося в первую очередь земледелием и ремёслами, проживающего в городищах «кремля наксо» - на высоких берегах речных террас. Одно то, что славянский Бог Велес имеет единый корень с эрзянским «веле» = селение, говорит само за себя.

Какие общие слова известны в русском и мордовских языках?

Непосредственно связана с древнемордовской культурой, а в том числе и эрзянской, и очень популярная в наши дни тема праязыка. Будучи эрзянкой, я вправе говорить только об эрзянском языке. Вчитываясь в эпические сказания, я пришла к выводу, что языковые маркеры русского языка в своём большинстве совпадают с эрзянскими. Один из основополагающих маркеров – РА, мною был подробно освещён ранее. Это ещё одно обширнейшее поле для исследований филологов, по сей день остающееся практически невспаханным.
Слова «род», «родня», «родина», «раса», «Русь», «роса», «луга» и т.д. полностью совпадают в эрзянском и русском языках. Рожь = розь (эрзянский язык).
Вода = ведь (мордовские языки), отсюда ведун, ведать, Веды, так как известный факт, что вода – источник информации.
Мало кто знает, что русское слово «истина» имеет в своей основе эрзянский корень «истя», имеющий утвердительное значение «так, именно так».
Русские слова деяние, деятель, делать являются однокоренными с эрзянскими «теян» = делаю, «теиця» = деятель.
Русское сияние, сиять имеет в основе эрзянский корень «сия» = серебро.
Русское ставить, встать и эрзянское стявтнемс, стямс.
Другое русское слово «соха» произошло от эрзянского «сока»: сокамс = пахать.
Русские пряники несут в себе эрзянский корень «пря» = голова, «пряка» = пирог.
Таких слов великое множество, в рамках интервью все не перечислить. Иногда знание приходит самым неожиданным образом, например, в ходе перевода сказания «Сураля» мною было сделано приятное открытие — я «разглядела», что слова «туесок», «кузовок» в себе несут также эрзянскую основу: 1) "туес", "туезь" = то, в чём приносят, привозят или, наоборот, уносят-увозят, т.е. предназначенный для переноски-перевозки; 2) двойное совпадение: куз = ель и кузь = залезай, поэтому и закрепилось название, а заодно положило начало и русской поговорке: «Назвался груздем, полезай в кузов!»
При внимательном изучении и российская топонимика (в том числе и московская) легко расшифровывается при помощи мордовских языков:
Якиманка и Ордынка – и та, и другая дороги.
Якиманка от эрзянского «яки» – ходит: пеший путь – якамо ки.
Ордынка – от эрзянского «арды» – едет, скачет: конный путь, путь для всадников = ардынь ки.
Раужская набережная – от раужо - чёрная набережная в переводе со всех мордовских языков.
Русские устаревшие слова ямы, ямской, ямщик берут своё начало в мордовских языках: ям – суп, похлёбка, каша, пища. Судя по всему, первые ямы (станции) были созданы и финансировались мордвой. Вот как описывают русские исследователи первые ямы: «Обычно ям устраивался при населенном пункте. На ямском дворе располагались две-три избы, большая конюшня, сараи для сена и овса. К яму приписывалось несколько близлежащих деревень, население которых было обязано содержать определенное число ямщиков и лошадей, всегда готовых везти государственную почту, грузы и пассажиров, имеющих подорожные грамоты, выданные от имени Великого князя (Государя). При Иване III и его приемниках ямщики следили за тем, чтобы на яму было достаточное количество лошадей и корма для них, а также ведали расчетами. Позже ямщиками стали называть всех тех обывателей России, которые занимались гоньбой и извозом и составляли из них постоянный для себя промысел» (http://rusfs.narod.ru/int02/gurov_hist/HP_p1.htm).

- See more at: http://old.zavtra.ru/content/view/narchatka-erzyanskij-epos-mastorava/#sthash.iHwlRkxA

.dpuf

http://www.stihi.ru/2013/06/02/5731Тёкшонь.

Эпос Масторава

Вирява

Там, где солнце всходит, серебром горит
Горная вершина, грозная на вид.
Север каменеет пиком мрачных скал,
Каменные выси лишь смельчак достал.
А на юге словно воспылал штатол —
Плавится на солнце воск высоких гор.
Грозовые тучи застят небосклон,
Громоздятся горы с трёх земных сторон,
Окружают пики горные эрзян,
В узкую лощину бедный люд тесня.
Только там, где рдеет солнечный закат,
Путь лежит на запад, в край родной, назад.
Но и той дорогой, знамо, не пройти —
Змеево семейство встретишь на пути.
Логово Миняши да его жены —
Свились в кольца, вьются, жгут огнём они.

Не живут эрзяне — маются бедой,
Мрут голодной смертью в стороне чужой.
Норовава ходит по краям иным,
Во земле эрзянской пепелища дым.
Брошенное семя всходы не даёт,
Во полях пшеница на корню гниёт.
Масторава плачет – нивы не шумят,
Рожь не колосится, не ласкает взгляд.
Кружит над землёю смерть, как грозный смерч,
Да грозит косою острой всех посечь,
Радостно смеётся, воем песнь поёт,
Словно змей гремучий, жалит зло народ:
— Эй, встречай без страха смерть, эрзянский род!
На том свете вольно будет жить народ.
Без раздумий долгих собирайся в путь,
Да на том на свете беззаботен будь!
Не пахать, не сеять не придётся впредь,
Вволю наслаждаться, вволю пить да есть!..

И от слов зловещих ужас во сердцах
Дух эрзянский точит, нагоняет страх.
Молит небо эрзя: «Пазчангот, Шкипаз!
Смерть пронзи стрелою, бог Пурьгинепаз!»
В дом войдёт ли эрзя, из печи огонь
Вытащит, пугает смерть: «Попробуй, тронь!
То душа пылает, на её — возьми!
Ну-ка, хладной дланью душу погаси!
Ну-ка, чёрный лик твой пламенем спалю!
Ну-ка, смерть-злодейку я предам огню!

Пламенной лучиной окна освятит,
Да иной стезёю смерть поворотит.
Нет, не обернётся жизнь лихой бедой,
Не сломить, не вырвать корень вековой!
Для того ль родился да возрос народ,
Чтоб в нужде томился наш эрзянский род?
Коль желанье крепко, коль сильна мечта,
С новым днём отступит от эрзян беда.
Есть закон мудрейший жизни на Земле:
Юные побеги пустит пень, истлев.
Дряхлый ствол под гнётом времени падёт,
Корень остаётся – так же и народ.
Выпустит побеги корень вековой,
К солнцу устремится вновь росток младой.
Дряхлое истлеет, доживая век,
Так и Кудадеев пустит род побег.
Словно лебедь белый, облетела весть
Горных семь селений, приземлившись здесь:
— Древнего Кудая вновь воспрянет род,
Под звездой родившись, внук его растёт.
И умом, и станом — всем взял, лишь подрос.
Тёкшонь — нарекли так, знать, посланник звёзд,
Князем величали: «Будь нам царь да друг,
Правь эрзянским родом, Инязоров внук!»

Удался и статью Тёкшонь, и лицом,
Вырос он пригожим, добрым молодцом,
Словно на рассвете чистая роса,
Просветвленным взглядом зрят его глаза.
Рос, мечту лелея, замысел носил,
Дух великий зрел в нём — корень-девясил!
Силой богатырской наливался стан,
Слыл премудрым Тёкшонь, да не по годам.
Двадцать лет минуло, словно двадцать дней —
С каждым днём мужает Тёкшонь всё сильней.
Бродит лишь печален, чёрных туч мрачней,
Не даёт покоя внуку Кудадей:
Точит день и нощно дедов сказ-завет.
— Как спасти край отчий? — ищет внук ответ…
С сердцем изнурённым вечером заснёт,
На рассвете с той же мыслью он встаёт.
Конь не удержался, Тёкшоня спросил,
Человечьим гласом с ним заговорил:
— Еженощно, Тёкшонь, что тебя гнетёт?
Ежедневно, Тёкшонь, путь какой нас ждёт?
— Дальняя дорога, верный конь, грядёт:
Возвернуть край отчий, наш спасти народ.
— Тёкшонь, эй, в край отчий лучше не езжать,
Не пытать судьбину — жизнь исплошит тать.
Слышал я, хозяин, путь в тот край плохой,
Выпадет нам ехать смертною тропой.
С двух сторон глубоко враги пролегли,
Вдоль оврагов колья высятся с земли,
Головы людские, вишь, на остриях,
И стоят те колья на людских костях.
Без главы одна лишь пика — ждёт-пождёт,
Смерть твоя по следу, крадучись, идёт.

Вот созвал на вече Тёкшонь свой народ,
Седовласым старцам почесть отдаёт,
Трижды поклонился низко до земли:
— Тёкшоню-избранцу, сельский люд, внемли!
Мудрецы селений, мой расслышьте глас!
Дай нам разум светлый, бог Инешкипаз!
Что скажу — внемлите, старцы-мудрецы!
Надобно отчизну возвернуть, отцы!
Во спасенье рода от смертельных бед
Вызволить отчизну завещал мой дед.

— Тёкшонь, инязора Кудадея внук,
Завещал тебе он богатырский дух,
Сказывал, счастливой быть твоей судьбе.
Путь опасный, Тёкшонь, предстоит тебе.
Верим в дух могучий, в разум светлый твой,
Отправляйся, внучек, край вернуть родной.

С их благословленья тронул Тёкшонь в путь,
Бросилась супруга на груди всплакнуть:
— Муженёк родимый, ты меня услышь,
Ты супругу-Мазай в час прощанья зришь,
Ой, промолви слово жёнушке своей,
Перед расставаньем ты поведай ей:
Как услышу вести, Тёкшонь, о тебе,
Как узнаю, любый, о твоей судьбе?
Жив ли мой любимый, милый муженёк?
Иль грозит опасность средь путей-дорог?

— Мазай, сказ мой слушай да запоминай,
Жди моих известий, жди да примечай:
Вот конёк на крыше, я в него воткну
Верную, златую, острую стрелу.
Если жив не буду, заструится кровь,
По стреле стекая, – значит, муж твой мёртв.
Мазыйка, не мешкай, собирайся в путь,
Отыскать родного мужа не забудь.
— Как найти тебя мне, Тёкшонь, расскажи?
— Я найдусь, ты только, жёнушка, ищи.
Много птиц по небу в вышине парят:
Вороны да гуси, журавли летят.
Обо мне их спросишь — где меня найти:
На каком распутье, на каком пути.

Тёкшонь, расставаясь, Мазай целовал,
К землям Кудадея путь свой направлял.
Три вершины, словно птица, пролетел.
Пред дремучим лесом конь вдруг оробел,
Встал, дрожит всем крупом, не идёт вперёд,
Кованым копытом оземь чутко бьёт.
Смотрит Тёкшонь: лесом тянется овраг,
Вдоль оврага колья выстроились в ряд.
Головы людские, глядь, на остриях,
И стоят те колья на людских костях.
В глубине полянка с шёлковой травой,
И белеют гуси в зелени густой.
Клювы, словно жала ядовитых змей,
А глаза, как пламя — языки огней.
Вот навстречу Тёкшонь гуси семенят
Растерялся Тёкшонь, сам себе не рад,
Меч подняв, задумал он гусей посечь,
Только размахнулся, как услышал речь:
Превратились гуси в красных девиц вдруг —
Белые, нагие полонили луг.
— Делай, что желаешь, ждём тебя давно,
Полюби нас, парень, пригуби вино.
— Вашу песню, девы, вы пропели зря,
Пусть вас любит острый меч, клинком разя.
Вновь мечом булатным раз-другой взмахнул —
Девицы исчезли, словно ветер сдул, —
Ядовито змеи из травы шипят,
От клинка стального уползти спешат.
Смотрит Тёкшонь — видит, озеро пред ним
Гладью вод сияет: «Жажду утолим!»
Только наклонился к ключевой воде,
Глас раздался грозный: «Человече где?
Как посмел напиться ключевой воды?
Знать, ты не страшишься ни лихвы, ни мзды?»
Дуб могучий вырос — ветви поднялись,
Семиглавым змеем огнедышит высь.

Верный конь Тёкшоня время не терял,
Он хозяйку ветра нежно умолял:
— Добрая Вармава, двери отворяй,
Ураганы-бури в чащу выпускай.
Пусть летят скорее, змеев пыл гасить.
Змея-семиглава помоги сразить.

Слышит Тёкшонь — дует в чаще ветр могуч,
Воздух охладился, дождь полил из туч.
Он готов сразиться с змеем за народ.
Стало легче биться, Тёкшонь вверх берёт:
Змея раз ударит — двух голов как нет,
Дважды он ударит — три слетают вслед.

Змей здесь испугался, возопил: «Нет сил!
Тёкшонь, умираю!», — да испить просил
Ключевой водицы, перед смертью чтоб
С озером проститься, отхлебнув исток.
— Быть тому. Исполню просьбу, ине-змей:
Ключевой водицы в озере испей.
— Благодарствуй, Тёкшонь, выпью да умру,
Жажду утолю лишь, кровью изойду.

Ко воде озёрной змей, спеша, пополз,
Вот омыл он раны, окунул и хвост,
Затянулись шрамы, зарастают швы,
Головы вернулись на места свои.
— Благодарствуй, Тёкшонь! Жажду утолил,
Жизнь ко мне вернулась, вновь я полон сил!
Кто испьёт озёрной, ключевой воды,
Сил премножит втроё, станет молодым.
Изничтожу, Тёкшонь, я тебя! — вопит
Инегуй Миняша да огнём разит.

Но собрав все силы, Тёкшонь меч поднял,
И, клинком сверкая, свой нанёс удар.
Змея тем ударом надвое рассёк,
Богатырским духом, знать, силён клинок.
И промолвил Тёкшонь мудрые слова:
— Силе богатырской не нужна хвала,
Силу духа, знамо, змею не сломить,
Настоящий разум не перехитрить.

— Жизнь ушла из плоти, тяжело дышу,
Напоследок, Тёкшонь, я тебя прошу:
На поляне, видишь, дремлет древний дуб —
Выкопай могилу под корнями, вглубь.

Змееву могилу начал Тёкшонь рыть,
Под корнями дуба – так тому и быть.
Зашумела лесом, затряслась земля.
Облачками в небе белые крыла:
Лебедь над землёю царственно кружит,
За народ радея, молодцу велит:
— Будь разумен, Тёкшонь, так же, как силён.
Лживыми речами змей берёт в полон:
Если инегуя в землю низложить,
Ежели под дубом змея схоронить,
Всю земную силу он в себя вберёт,
Обездолит край наш и Кудая род.
На костре высоком ты врага сожги,
Да по ветру пепел — змеев прах, пусти.
Змея-инегуя впредь мудрее будь,
Лишь тогда достойно пройден будет путь.

— Благодарствуй, лебедь, на премудрости!
Надобно скорее змея извести!

Облачками в небе белые крыла:
Улетел бел-лебедь, вновь спустилась мгла.
Временем тем Тёкшонь разожжёг костёр:
Пламенеет красно, освещает дол.
На костре высоком инегуй почил,
Змеев прах по ветру молодец пустил.
А затем, да вместе с боевым конём,
Окунулись в воды озера вдвоём,
Чистою омылись колдовской водой,
Силы вновь вернулись. Ждал их путь иной…

Между тем Сэняша – древняя змея,
Между трав высоких к роднику ползла.
— Эй, кто луг зелёный дерзко затоптал!
Эй, кто мой источник чистый исчерпал!
Молодец пригожий луг мой затоптал,
Удалец красивый ключ мой исчерпал.
Парня удалого я подстерегу!
Храбреца младого смерти обреку!
Подожди-постой-ка, молодца сгублю!
Подожди-постой-ка, ядом напою!

Принялась Сэняша луг свой сторожить,
Жизни замышляет молодца лишить.
Ползала-шныряла, села отдохнуть,
Задремав, уснула… Тёкшонь правил путь
В это время мимо дремлющей змеи,
Видит — спит Сэняша, снятся, знамо, сны…
Выхватил меч острый Тёкшонь-удалец,
Выхватил надёжный меч свой кладенец.
Шесть голов слетели со змеиных плеч,
Ядовитых жал шесть удалось отсечь.

Ото сна очнувшись под лихим мечом,
Во весь лес Сэняша обронила стон:
— Молодец пригожий, пощади змею,
Тёкщонь, трижды в ноги я поклоны бью:
Не изволь убити, голову снести,
Дай змее Сэняше в землю уползти!
Не изволь последний мой язык отсечь!
Все свои богатства я отдам – не счесть!
Быстрого, как ветер, подарю коня, —
Пощади Сэняшу, не губи меня!
— Ни к чему богатства чуждые, змея:
Я не променяю верного коня,
Змеевых сокровищ горы не прельстят,
Деда Кудадея кладом я богат.

— Молодец пригожий, дочь, есть у меня,
Белою берёзкой возросла стройна.
Тёкшонь, так и быти, и её дарю —
Дочку распрекрасную, юную змею.
— Не нужна, Сэняша, мне и дочь твоя,
Ждёт меня в селенье верная жена.
Не к чему, Сэняша, долгая столь речь, —
И спешит седьмую ей главу отсечь:
Размахнулся Тёкшонь, не жалея сил,
Кладенцом Сэняшу богатырь сразил.
Был от змей гремучих край освобождён,
Сбылся так пророка Кудадея сон.

Вот спешит с победой Тёкшонь в дол родной,
С радостною вестью скачет он домой.
Мчится, словно ветер, всадник удалой —
Каменные горы за его спиной.
Засияли пики гор из серебра,
Вниз с крутой вершины путь держать пора.
...Временем тем гуси Тёкшоня настичь
Вздумали, обиду чтобы отомстить.
— Ну-ка, мы настигнем Тёкшоня с конём,
Скакуна за ноги клювами щипнём.
Крыльями взмахнули — взвились в синь небес,
Как и помышляли, совершили месть.
Пал с вершины в пропасть Тёкшонь да с конём,
Там друзья почили долгим вечным сном…

Ждёт-пождёт супруга, верная жена,
Да со страхом смотрит на стрелу она.
Капли крови красной зачали стекать:
— Знать, беда случилась, в путь пора мне, знать.
Собралась в дорогу, мужа отыскать.
Очи куда глянут, там ноге ступать,
Зову сердца внемля, выбирает путь,
Отыскать мил-друга, Тёкшоня вернуть.
Смотрит, в синем небе журавли летят,
Вслед за ними гуси белые спешат.
— Журавли да гуси, как помочь беде?
Тёкшоня-супруга не видали ль где?
— Мазай-молодица, не встречался, нет,
Муженёк твой Тёкшонь, — был таков ответ…
Глядь, по синей выси вороны летят,
Торопясь куда-то, вниз таращат взгляд.
— Вороны, постойте, приземлитесь ниц,
Отдохнут пусть очи в омутах глазниц.
Тёкшоня-супруга не видали ль где?
Где искать мил-друга, как помочь беде?
— Мазай-молодица, зорок птичий взор:
Зрили мы в ущелье Тёкшоня, меж гор.
Там, где на востоке серебрится пик,
Встретил муж твой, Тёкшонь, свой последний миг.
Бьёт исток прозрачный из-под той горы,
Первыми лучами здесь восход горит.
У ключа-истока, среди смятой ржи,
Вечным сном уснувший, богатырь лежит.
Из того истока мужа напои,
Той омой водою шрамы да рубцы.

Семь полей минуя, Мазай добрела
До горы высокой — пики серебра
Устремились в небо, выше облаков,
Хладом серебрится горный сей остов.
Средь ущелий тёмных камень точит плющ,
Здесь нашёлся Тёкшонь, любый её муж.
Павший с кручи скальной Тёкшонь мёртв лежит,
Рядом конь буланый, верный меч да щит.
На исток студёный обратив взгляд, враз
Вспомянула Мазай воронов наказ:
«Зачерпну водицы дланью из ключа,
Из беды мил-друга надо выручать!
Влагою сладимой мужа напою,
Да омою раны, боли утолю!»

Как замыслилось, таки деялось,
Претворилось всё, во что верилось.

Пред водой живою отступила смерть,
На мил-друга любо ныне посмотреть —
Шевелит дыханье Тёкшоня уста,
Будто от ночного пробудился сна,
Здрав, силён, пригож он — пуще прежнего,
Приоткрыл он очи цвета вешнего.
Поклонился Мазай низко до земли,
О коне буланом так её просил:
— Раз вернула к жизни, жёнушка, меня,
Воскреси из мёртвых верного коня.
Раз зачато дело, след его вершить,
О спасенье друга смею я просить.

Вот, живой водою к жизни возвращён,
Оземь бьёт копытом воскрешённый конь.

— Жёнушка родная, ключевой водой,
Горести да беды с белой плоти смой,
Будешь жить ты в счастье, сбросишь бремя бед, —
Молвил Тёкшонь, Мазай добрый дав совет.

Уточкою, Мазай, не идёт-плывёт,
Под струю ступает чистых хладных вод.
Плоть омолодилась в серебре ключа,
Хвори да болезни смыл родник, журча.
Смотрит Тёкшонь — сердце молодца поёт:
Словно Анге, Мазай-жёнушка плывёт.
Словно вновь родилась — вышла из ключа,
Родниковой хладью истекла печаль.

Вот вернулись Тёкшонь с Мазай в край родной,
Радостные вести принесли домой.
Вновь созвал на вече Тёкшонь свой народ,
Седовласым старцам почесть отдаёт,
Трижды поклонился низко до земли:
— Внуку Кудадея, сельский люд, внемли!
Змеев семиглавых род вконец зачах:
Я пустил по ветру их зловонный прах.
Вновь свободен древний наш эрзянский край,
Для грядущей жизни здесь найдём мы рай.

Посветлели взгляды древних мудрецов,
Засияли очи дедов да отцов.
Полегчало в душах женщин да детей,
Голоса да взо<