Апреля. Вторник. г. Придонск

 

С ночи на город обрушился дождь. Он изливался на землю сильными и равномерными струями, словно кто-то включил на полную силу душ да так и оставил его на весь день открытым. Текло с крыш, по улицам мчались пенистые грязные потоки; прикрываясь зонтами, люди спешили укрыться под крышами.

Полковника Буракова хоронили с казенной армейской скупостью. Бортовая машина с тентом, под которым стоял гроб, обитый дешевой красной тканью, автобус ПАЗ со взводом почетного караула — вот и вся траурная процессия. В Придонске подобного рода похороны событием запоминающимся стать не могли. Здесь обращали внимание на тризны, которые справлялись с показным размахом и выставляемой на обозрение роскошью. Например, когда на кладбище отбывал Жора Марчук, вор в законе и глава малого предприятия «К новой жизни», его роскошный дубовый гроб, крытый черным лаком и отделанный латунными молдингами, везли на крыше бордового «мерседеса», за которым на целый квартал растянулась череда шикарных автомашин всех расцветок и марок. Большие деньги меняли хозяина, и весь город высыпал поглазеть на это. На магистралях, что вели к кладбищу, застопорилось движение. Вот то были похороны! О них говорили недели две и помнят до сих пор!

Андрей стоял у открытой могилы, мрачный, с пустым, невидящим взором.

Мокрые комья тяжелой глины застучали по крышке гроба. Сухим треском разнесся залп автоматов. Потянуло едким пороховым дымом. Должно быть, так же пахло во дворе, когда убивали отца. Тугой комок слез перехватил горло. Андрей сжал кулаки, вонзая ногти в ладони...

А дождь лил и лил, монотонный, раздражающий...

Поддерживая мать под руку, Андрей подходил к воротам кладбища, когда их нагнал сухонький старичок в потертой плащ-накидке армейского образца. Протянул узкую костлявую ладошку. Дребезжащим голосом представился:

— Генерал-майор Хохлов. Степан Дмитриевич. Выражаю искреннее соболезнование. Надеюсь, вы меня посетите. Есть что рассказать сыну офицера, которого я искренне уважал.

Генерал резко кивнул, обозначая нечто похожее на поклон. Сдвинул каблуки с налипшей на них глиной.

— Честь имею! — И отошел, держа у бедра черную шляпу.

— Кто это? — негромко спросил Андрей у матери.

— Наш сосед. Они с отцом в нарды играли.

— Он служит?

— Нет, давно в отставке.

— Почему же он назвал себя генерал-майором?

— А ты видел офицеров, которые гордятся отставкой?

Они замолчали, погрузившись в свои мысли. Андрей вел мать под руку, держа ее твердо, но в то же время по-сыновьи нежно.

— Жаль, Колюшка не сумел приехать, — вдруг сказала она, когда они вышли с кладбища.

Колюшка — младший брат Андрея — учился в Серпухове в высшем военном училище ракетных войск и на похороны отца не прибыл.

— Ничего не поделать, — извиняюще объяснил Андрей. — Он на стажировке в войсках. Телеграмма пошла в училище, пока ему сообщат...

Мать всхлипнула, плечи ее дрогнули, затряслись.

— Какие мы невезучие, — прорвалось сквозь рыдания.

— Мама, — сказал Андрей успокаивающе, — не надо плакать.

— Все, сынок, все, — согласилась она и зарыдала сильнее. — Ах, Андрюша, я уверена: отец погиб из-за чудовищной ошибки...

— Почему ты так думаешь?

—А как думать иначе? Твой папа был человек честный. Если бы он даже кого-то задел, оскорбил, его могли просто ударить ножом. На месте, где это случилось. А стреляют сейчас, когда в деле замешаны деньги. Причем немалые. У папы их никогда не имелось. Сам знаешь, офицерская зарплата позволяет жить чуть выше грани нищенства. Не мне тебе объяснять...

— Если это ошибка, то с кем его могли перепутать? — спросил Андрей хмуро.

— Не знаю, — в голосе матери звучало отчаяние, — совсем не знаю. И теперь уже все равно — с кем, почему, по какой причине...

— Нет, не все равно, — возразил Андрей. — Я это так не оставлю. Во всем еще предстоит разобраться.

— Андрюша! — Мать не скрывала отчаяния. — В чем разбираться? Ты не веришь в честность отца?

— Как ты могла такое подумать?! — возмутился он искренне. — Я просто не верю в ошибку. Тут что-то другое. Сегодня иду в милицию. Меня обещал принять начальник уголовного розыска.

— Милый, тебе нельзя уходить, сегодня поминки...

— Придется, мама. Мне почему-то назначили именно сегодня. В двадцать один час.

— В девять? — переспросила она. — Что так поздно?

Андрей пожал плечами.

— А к Хохлову ты зайдешь? — спросила мать озабоченно. — Не стоит его обижать.

— К генералу? Зайду, только завтра. Ладно?

 

Два квартала до управления внутренних дел Андрей одолел пешком. Тускло светили фонари. Под ногами хлюпали лужи. Навстречу брели унылые люди с опущенными головами. Таким свой город Андрей раньше никогда не видел. Ни смеха, ни звона гитар в скверах. Все спешили оставить неуютные улицы, добраться до своих квартир, безразлично проходили мимо магазинов и лавочек с идиотскими пояснениями, что они «коммерческие». Андрея уже давно удивляла глупость этого определения. Во всем мире коммерция — это торговля. Коммерческий магазин — такой же абсурд, как промышленный завод или лечебная больница. Но у нас никто не обращает внимания на глупости словесные, потому что все по горло увязли в глупостях бытия, куда народное стадо загнали пастухи-демагоги.

Начальник управления уголовного розыска полковник Георгий Анзорович Джулухидзе, красивый мужчина в возрасте чуть за сорок, с орлиным носом, седыми висками, одетый в прекрасный костюм, из-под которого выглядывали ослепительно белые манжеты рубашки, схваченные золотыми запонками с розоватыми топазами, встретил Андрея широким приглашающим движением руки, державшей сигарету:

— Проходите!

Полковник сидел за полированным огромным столом и беседовал с кем-то по телефону.

— Садитесь. — Он приветливо кивнул Андрею и, прикрыв микрофон ладонью, доверительно сообщил: — Начальство. — И пожал плечами: мол, ничего не поделаешь с неизбежным злом.

Андрей опустился на стул и огляделся. Еще недавно этот кабинет соответствовал высшим меркам советского канцелярского уюта: деревянные панели на стенах, полированная мебель, ряд телефонов на тумбочке у рабочего стола. Отсутствовал только главный элемент канцелярской советской икебаны — портрет очередного мудрого вождя и учителя на стене. Правда, за спиной полковника выше его головы просматривалось светлое пятно. Там, должно быть, до недавнего времени красовался лучший немец истерзанной России — Михаил Горбачев, на портретах которого художники, несмотря на свое воспитание в духе сурового социалистического реализма, никогда не обозначали родимое пятно, цвета запекшейся народной крови, осенявшее чело неудавшегося правителя. Ельцин чести быть помещенным в кабинете начальника уголовного розыска почему-то не удостоился. Скорее всего из-за отсутствия демократического парткома в управлении, который бы проявил заботу об обеспечении всех нужными портретами в нужное время. Впрочем, отсутствие президентского лика за спиной таило определенные удобства. Уйдет в тень временщик — от него будет легче откреститься, как он сам некогда открестился от тех, под чьими портретами просидел большую часть жизни, вкушая мед и пиво, которые по усам текли и в рот непременно же попали.

Окончив телефонный разговор, полковник демократично вышел из-за стола и сел на стул напротив Андрея.

— Насколько я понимаю, вы сын полковника Буракова? — спросил Джулухидзе. — Приятно, когда у смелого человека такие дети...

— Благодарю вас, — сказал Андрей и вежливо склонил голову. — Я к вам в надежде узнать что-либо новое по делу отца...

— Новое у нас тут каждую минуту, — сказал полковник и развел руки в стороны, словно старался показать, как много этого нового. — Вот только что вернулся с операции. Брали торговцев наркотиками. Отлучился на два часа, а здесь... — Он выдвинул ящик стола, вынул оттуда бумагу, положил перед собой, прикрыл ладонью. — Вот, сводка происшествий за сутки. Пять убийств. Два раза с применением огнестрельного оружия. Десять угонов автомобилей. Нанесения тяжких телесных повреждений. Изнасилования. Разбой... Симфония преступности, если угодно…

Андрей машинально кивал головой. Он вдруг понял: полковник готов говорить о чем угодно, только не о том, что его интересовало.

— Что-нибудь удалось установить по делу об убийстве отца? — спросил он, невежливо прерывая Джулухидзе.

— Почему нет? Собрано достаточно много сведений. Мы уже знаем, что убийца использовал девятимиллиметровый автомат «узи». Баллистическая экспертиза показала, что до этого в преступных акциях оружие не применялось. Скорее всего оно прибыло с Ближнего Востока одним из последних транспортов. Преступникам удалось скрыться до того, как была объявлена операция «Перехват». Обнаружить их машину мы пока не сумели.

— Как я понимаю, у вас по нулям, — подвел итог Андрей.

— Отрицательный результат — тоже результат. Уже очевидно, что организовали нападение профессионалы. В их планы не входило попадаться на месте или быть обнаруженными какое-то время спустя. Работали чисто.

— Значит, ни фактов, ни версии?

— Версия — самое дешевое, чем в любых случаях располагает следствие. Мы отрабатываем их сразу несколько. Впрочем, наиболее вероятно, что вашего отца убили по ошибке. Охотились за кем-то другим, а вот не вышло...

— Мафия? — спросил Андрей. Полковник иронически хмыкнул.

— Мафия — модное слово. Мы избегаем такого определения. Более точно говорить об организованной преступности.

— Если ошибка, то за кем же они охотились?

Полковник поджал губы и посмотрел на Андрея пристально.

— Вы исключаете возможность ошибки? — спросил он. — У вас на этот счет какие-то сведения?

— Никаких. Просто стремлюсь выяснить, за кого они могли принять отца?

— Такая версия у нас есть. Служит в гарнизоне полковник Родионов. Насколько нам известно, он раньше проходил службу в Карабахе, в Степанакерте. Там шла война между азерами и армянами. Кому-то из них он не угодил. Потому именно бандиты одной из сторон и могли в него целить. А попали в другого... Вы служите на Дальнем Востоке?

— В Забайкалье.

— Для меня это почти одно и то же, — признался Джулухидзе и улыбнулся. — Почти на краю света... А вам, я думаю, лучше всего не брать в голову наши заботы. Спокойно возвращайтесь на службу и оставьте все дела нам.

— Я хотел бы задержаться, — сказал Андрей. — Чтобы присутствовать...

— Это ваше личное дело, — перебил его полковник. — Только учтите: я бы не хотел, чтобы вы как-то влияли на следствие. Найдем концы, возьмем виноватых — вам сообщат без промедления...

Андрей вдруг понял: за внешней доброжелательностью полковника, за его показным участием скрывалось лишь естественное желание чиновника, на котором повисла масса дел, отделаться от любого просителя, сплавить его подальше.

— В любое время, — заливался полковник, — приходите ко мне... Проинформирую лично... Сделаем все возможное... Главное — верить в успех.

Андрей встал:

— Благодарю за внимание, товарищ полковник. Что касается веры — не обещаю. Я — атеист...

 

Андрей шел по коридору к выходу, опустив голову и покусывая нижнюю губу. Ощущение собственного бессилия привело его в состояние безысходного отчаяния. Он готов был взорваться и крушить подряд все, что подвернется под руку. Навстречу ему двигался высокий мужчина в серых брюках и голубой безрукавке. Проходя мимо Андрея, он вдруг толкнул его плечом.

— Извините, — сказал Андрей машинально, подумав, что столкновение произошло по его собственной неловкости. Но тут же последовал новый, достаточно ощутимый толчок. Андрей резко обернулся, готовый сказать резкость, и встретился с парой серых улыбающихся глаз.

— Владик?! Черт! — сказал он растерянно и распахнул руки. — Ты как здесь очутился?

С Владиком Кольцовым они учились в школе с пятого по десятый класс и потеряли друг друга из виду, когда Андрей уехал в военное училище.

— Капитан милиции Кольцов, — представился Владик с нарочитой серьезностью.

— Обскакал! — воскликнул Андрей. — Извините, товарищ капитан, я с вами так фамильярно...

— Хорошо понимаете службу, товарищ Бураков, — в тон ему ответил Владик. Они порывисто обнялись, стиснув друг друга по-медвежьи сильно и горячо.

— Вот, был у вашего Джулухидзе, — сообщил Андрей.

— Почему у нашего? — удивился Владик. — Начальик УВД — достояние общенародное. — И тут же с другой, скорбной интонацией: — Знаю, что тебя сюда привело. И даже догадываюсь, что тебе сказал Джу-Джу.

— Даже так? — удивился Андрей. — Значит, результат нашего разговора можно было спрогнозировать?

—Сомневаешься?

— Нет, но все же... В чем дело?

— Это не коридорный разговор, — сказал Владик. — Зайдем ко мне, поговорим.

Он подхватил Андрея за талию и повлек за собой. У одной из дверей достал из кармана ключ, отпер замок и пропустил гостя в стандартный кабинет — с двумя столами, двумя шкафами, с массивным сейфом, разделенным на два этажа — верхний и нижний, и с одним окном, забранным мощной решеткой.

— Садись, — предложил Владик, выдвинул стул и смахнул с него рукой невидимую пыль. — Гостем будешь.

Андрей устало опустился на стул.

— Почему же мне Джулухидзе не сказал напрямую, что надеяться не на что?

— Ха! — Владик обозначил взрыв скептического смеха. — Кто же в нашей конторе рискнет расписаться в собственном бессилии? И Джу-Джу на такое тоже не способен.

— Почему?

— Да потому, дорогой, что он сейчас не столько служит, сколько балансирует на тонкой проволочке над пустотой.

— Не понял.

— А что понимать? Союза не стало. Границы открыты. Человеку нерусскому сейчас у нас трудно определиться, кому служить, что делать. С одной стороны, он вроде бы служит России, но что это за страна? Есть ли в ней власть, которая защитит его принципиальность и преданность державе? Может, выгоднее сочувствовать своим землякам, которые помаленьку скупают Россию, присваивают все, что можно, и одновременно стараются с ней окончательно порвать связи...

— Ты против грузинской самостоятельности? — Вопрос Андрея прозвучал испытующе.

— Нет, почему, пусть катятся куда хотят. Только чтобы была строгая определенность. Мне не нравится, когда словами о самостоятельности прикрывают повышение цен на самые кислые мандарины в мире и самое кислое вино.

— Понял. И что же полковник?

— Джу-Джу? Главное — он боится высказывать свое мнение столь же определенно, сколь я. И потому в сложных делах крутится как уж на лопате. С одной стороны, вроде служит закону. Обязан служить, во всяком случае. Потому как получает деньги. С другой стороны, закон сейчас настолько ослаб, что не защищает ни граждан, ни тех, кто ему служит. Это заставляет Джу-Джу опасаться копать глубоко. Чтобы не накликать на себя беду.

— Что ты имеешь в виду?

— Эх, Андрюша! Вспомни ростовскую историю...

— Убийство полковника Блахотина?

— Именно. Следствие тогда сработало четко. Выявили участников и пособников. Убийц даже удалось арестовать в Ереване. Но вывести их в Россию для следствия и суда армянские боевики не дали...

— Ты говоришь, будто и здесь та же компания.

— Не исключено.

— Предполагаешь? — спросил Андрей с подозрением. — Или есть основания?

— Или есть...

— Значит, надо гнать прочь таких деятелей, как ваш Джу-Джу! Сраной метлой! На кой черт занимает место?

— Как на кой? — шумно высказал удивление Владик. — Что ты понимаешь, скептик несчастный! Таких, как наш Джу-Джу, один-два на всю страну! Он лучший тамада в мире...

Владик встал, вознес вверх правую руку, словно держал в ней рог с вином:

— Благородный рыцарь Дон Алонзо собирался в крестовый поход. Он надел на свою верную супругу Донну Алисию пояс целомудрия, чтобы уберечь от соблазна измены, запер замок на поясе, а ключ отдал Дону Альварецу, своему другу. И сказал, садясь на коня: «Если не вернусь из похода, откроешь замок и освободишь плоть Алисии». Дав коню шпоры, Дон Алонзо поскакал к войску. Вдруг у ближних холмов его остановил громкий крик. За рыцарем вдогонку скакал Дон Альварец. «Мой друг! — возглашал он и махал рукой. — Ты оставил нам не тот ключ!» Так выпьем, друзья, за крепкий мужской союз, за мужскую верную дружбу!

Андрей скупо усмехнулся.

— Когда потребуется тамада, я буду иметь полковника в виду. Сейчас нужен хороший сыщик.

— Ха! — сказал Владик. — Ты хочешь, чтобы у каждого было по нескольку талантов? Это, друг мой, чересчур!

— А ты тут чем занимаешься, Влад?

— Всем понемногу, только не сыском. — Кольцов явно не собирался говорить о своей работе, и Андрей это понял. — Так что помочь не могу...

— Спасибо. Ты мне помог...

Андрей вышел из управления, прислонился к чугунной ограде бульварчика, тянувшегося к вокзалу. Полез в карман, достал сигареты, заглянул в пачку, ничего не обнаружил, с ожесточением смял и резко швырнул в урну. Ударившись о ствол липы, комок точно попал туда, куда и положено.

Дождь перестал. Промытое небо отливало густой синевой. Светили оранжевые уличные фонари. Ночь обещала быть прохладной и тихой.

Поправив фуражку, Андрей собирался идти, как кто-то взял его за руку выше локтя. Андрей резко обернулся.

— Извини, старлей...

Рядом стоял кряжистый, крепкий мужчина, метр в плечах, два — ростом. Из-под копны темных волос на Андрея смотрели блестящие глаза, холодную остроту которых нисколько не смягчала радушная улыбка, растягивавшая полные губы.

— Слушаю, — сказал Андрей и резко стряхнул чужую ладонь со своей руки.

— Это ты сейчас был у Кольцова?

— А ты кто такой? — ответил Андрей вопросом, намеренно нажимая на «ты», чтобы показать нежелание вести какие бы то ни было разговоры.

— Я?! — В голосе незнакомца прозвучало искреннее удивление, словно бы артиста Папанова, выходившего с сеанса «Бриллиантовой руки», не узнал восторженный кинозритель. — Я капитан милиции Катрич. Артем Катрич, если угодно.

— Слушаю вас, товарищ капитан, — не принимая предложенного обращения, сказал Андрей.

— Ты к остановке? — поинтересовался Катрич. — Я провожу. Есть разговор.

— Я уже заметил, что у вас тут полно мастеров разговорного жанра, — недовольно буркнул Андрей.

Они медленно двинулись навстречу освежающему ветерку, который благодатной свежей струёй тянул с реки.

— У меня жанр не разговорный, — сказал Катрич, отвечая на реплику. — Я сыскарь. Вот увидел тебя в коридоре и понял — ты Бураков. Так?

— Что дальше? — сухо спросил Андрей.

— Тебе нужна помощь, верно? Ты же за этим приходил в управление?

— Вы что, всем помогаете?

— Просто мне показалось, что мы можем стать союзниками.

— В чем?

— У вас убили отца. У меня — друга. Я подозреваю, что все это работа одних рук. За такое следует отомстить.

— Я ищу не мести, а правосудия.

— Блажен, кто верует, — сказал Катрич и хмыкнул, усмехаясь. — Разве оно есть сегодня? На суд обывателю надеяться не приходится...

— Слово-то какое вы выбрали, — недовольно сказал Андрей. — О-бы-ва-тель...

— Что в этом зазорного? Обыватель — обычный житель, облеченный заботами о доме, семье, заработке. Так вот, таких суд не защищает. Ты сходи в наш районный, старлей. Облупленные стены, слепые окна, протертый линолеум. Среднее между рыгаловкой и вокзалом. А судьи? Сидят и дрожат. Боятся всех. Преступников, которые угрожают расправой, представителей власти. И радуются тем, кто оплачивает нужные приговоры наличными...

— Насколько я знаю, телефонное право отменено.

— Конечно, но телефоны остались. И если звонит судье руководитель демократической администрации и говорит: «Валентин Павлович, ты там повнимательней разберись с этим делом. Пусть тебя не сбивает давление, которое создает пресса. Сам понимаешь, сегодня на демократов готовы свалить все грехи...» — и поверь мне, старлей, что Валентин Павлович уловит в рокоте демократического совета нужные нотки.

— Какой же выход? — спросил Андрей резко.

— Самый простой. Когда рыжих бьют, рыжие должны объединяться. Когда государство перестает защищать своих граждан или защищает их ненадежно, граждане получают право на самозащиту. Именно это я и предлагаю.

— С точки зрения закона звучит сомнительно.

— О каких законах вы говорите, Бураков?

— Вы явно недовольны властью...

— О власти судят не по тому, сколько и каких законов она написала, а по тому, как выполняется в государстве самый малый закон. Было время, Сталин говорил: «Нашим противникам пущено крови на десять процентов меньше, чем предусмотрено планом». И в тот же миг носители власти — члены политбюро, наркомы, секретари обкомов, горкомов, союзов писателей, художников, архитекторов, композиторов — разъезжались по стране проливать недопролитую до нужного процента кровь. И добивались перевыполнения плана. А теперь? Важно план принять, потом хоть трава не расти…

— Выходит, предлагаешь проливать кровь ради выполнения обещаний?

— Тебя смущает наше право давать этой швали отпор? Наказать тех, кто виновен в убийстве твоего отца?

— Найти и передать милиции — это одно, а затевать войну — другое.

— Все, старлей. Вот тебе моя рука — и давай разошлись по-хорошему. Снаружи ты парень ничего, а изнутри, оказалось, так, ни с чем пирог. Прощай!

— Что так сразу? — спросил Андрей удивленно. Неожиданное решение Катрича задело его. Несмотря на остроту, с которой капитан предлагал дело, в его позиции было нечто привлекательное. В самом деле, почему не попытаться сделать то, на что у милиции нет ни сил, ни желания? Во всяком случае стоило поторговаться...

— А то, что твоя неуверенность мне не по душе. Учти, даже если мы с тобой соберем в милиции всю сволочь до единого и передадим правосудию в мешке, долго в нем сидеть никто не будет. То ли побег, то ли зачет примерного поведения, амнистия, наконец, и они снова возьмутся за ножи и автоматы. Меня лично такое не устраивает. Эту сволочь надо просто давить.

— Давить людей мне не по душе, капитан. Пусть в исполнение приговоры приводят те, кому по штату положено.

— Значит, черкес Билю Дударов. Он у нас в кустовой тюрьме исполнитель. Такой мужичок — метр с кепкой и с пистолетом.

— Вот он и пусть исполняет, — согласился Андрей.

— Того, кого к нему приведут, он шлепнет. Но приводят к нему немногих. Теперь приговоры гуманные. Не такие, какой они твоему отцу вынесли. Поверь моему опыту. А мы с тобой свой трибунал образуем. Справедливый и честный.

— И черный, — усмехнулся Андрей.

— Цвет меня не пугает. Все дело в неотразимости возмездия. Кольцов тебе его никогда не обеспечит, будь уверен.

— Вы в контрах?

— Мне с ним делить нечего. Просто он человек не моего вкуса. Ландскнехт по найму. Сильный, умный, беспринципный. Готов служить тому, кто больше даст. Сейчас считает выгодным сидеть в управлении. Сидит. Спокойно, уверенно. Капканы ставит. Знает — начальству нужен. И ждет, когда Джулухидзе рухнет. Тогда займет его место. Короче — верхолаз. Пока на макушку не заберется — не успокоится.

— Раньше за ним такого не замечал, — удивился Андрей.

— Другая была эпоха. Кто высовывался, того пристукивали по кумполу. И осаживали. Теперь кто выше подскочит, тот и выскакивает. Хоть в депутаты, хоть в президенты...

— Лучше объясни, капитан, — спросил Андрей отрешенно, возвращая разговор к вопросу, который его терзал, — почему берешься за это дело?

— Потому, старлей, что я служу. И мне душу рвет, когда бандит ходит по городу хозяином, а честные люди лезут в щели, как тараканы, только бы ему на глаза не попадаться. И потом, я должен найти тех, кто положил Николая Шаврова...

— Кто он?

— Был мой напарник. Капитан. Молоток парень. Свойский, добрый. Верный... Если для друга понадобится, он расшибется в лепешку — сделает. Последний рубль отдаст, рубаху с себя снимет. И сгинул по-дурацки, из-за верности дисциплине...

— Как так? — спросил Андрей.

— А вот так. — Катрич скрипнул зубами. — Я бы законодателей, которые подписали милиции первый выстрел делать в воздух, послал бы на два ночных дежурства в нашу Нахичевань. Там бы они научились свободу любить. Милиционер, если у него подозрения, должен иметь право открыто идти с оружием в руках...

— Что же случилось?

— Трудно сказать точно, но Николай вышел на бандитов. Как честный служака, первый выстрел — в воздух. И сразу получил три пули в живот.

— И кто его?

— Предположение есть...

— Откуда у тебя время на частный сыск, капитан?

— Я за штатом. Нахожусь под административным расследованием... Проявил непочтение к закону.

— Меня это не удивляет, — усмехнулся Андрей.

— Шел ночью по Набережной аллее. Было темно, глухо... Навстречу из кустов — двое. Одного я узнал сразу. Жора Кубарь. Настрой у меня был на сыск — все время держал в уме образ — хромающий волк. Два убийства. Три судимости, побег. Объявлен розыск... Я без разговоров, без предупреждений влупил в него пулю. Потом второй выстрел для порядка вогнал в луну...

— Но это же...

— Точно. Это нарушение. Но мне, извини, не хотелось раньше времени лечь в яму. А не нарушил бы глупый порядок — улегся. У Кубаря рука в тот момент была в кармане на пистолете. Патрон в патроннике. Он только и ждал, когда лопоухий мент запулит в воздух. Я ему такого шанса не дал. Второй, который шел рядом с Кубарем, повалился на землю и стал орать: «Не убивай! Сдаюсь!» Только так и можно с этими паскудами дело вести. Только так...

— Зачем же я тебе, капитан?

— Вдвоем сподручней, старлей. Ты мне тыл прикроешь, я — тебе. Иметь дело с нашей клиентурой без подстраховки...

— Держи, — сказал Андрей и протянул капитану руку, открытой ладонью вверх. Катрич шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор...

 

Апреля. Среда. г. Придонск

 

— Честь имею! Рад видеть вас, молодой человек. Проходите.

Маленький сухонький сосед-генерал был чисто выбрит и благоухал крепким мужским одеколоном. Голубая тенниска с короткими рукавами и черные тренировочные трикотажные брюки с красными лампасами составляли его домашний наряд.

Генеральская квартира обратила внимание Андрея своей просторностью и чистотой. Пол сиял светлым лаком, и, едва переступив порог, Андрей подумал, что именно так, должно быть, выглядели стены знаменитой Янтарной комнаты — окаменевший слой липового меда. В гостиной вдоль стен — от пола до потолка — все место занимали книжные шкафы, а книги поражали глаз не красочной пестротой современного переплетного материала, а почтенной старостью корешков. Подобное богатство обычно свидетельствует о древности рода книголюба, поскольку в таком количестве старинные фолианты редко попадают в руки собирателей через книжные магазины и чаще достаются по наследству.

— Проходите смелей. — Хозяин сделал приглашающее движение рукой. — Садитесь сюда, Андрей. — Он повелительно указал на диван, покрытый сине-красным потертым пледом. — Простите, поручик, но называть вас по званию не стану. Это внесет в разговор ненужную официальность. И вы зовите меня по имени.

Андрей кивнул.

Генерал взял со стола чайник и стал наполнять большую кружку, расписанную золотом и розовыми цветами. Запахло душистой заваркой.

— Отец ваш был хорошим офицером, Андрей. Чтобы вы поняли все правильно, поясню, что имею в виду. Полковник имел убеждения и не собирался им изменять. Все эти горбачевы, яковлевы, ельцины — шелупа на фоне людей чести. В память народа они, конечно, войдут, но под этикеткой «ренегаты». Пока было выгодно, они считали себя коммунистами. Стало невыгодно, оказалось, что они борцы с коммунизмом со стажем. Таким история не прощает ни клятвопреступничества, ни отречений. Ваш отец в убеждениях и чести оставался человеком незапятнанным.

— Вы говорите об этом, Степан Дмитриевич, так, будто честь отца подвергалась каким-то особым испытаниям.

Генерал подвинул к Андрею цветастую чашку:

— Выпейте это и оцените.

Андрей сделал вежливый глоток, посмаковал и сказал:

— Чудесный чай.

Лицо генерала довольно засветилось.

— Чай обыкновенный, молодой человек. Наш, российский. Из Краснодара. А вот заварка — фирменная...

Генерал помолчал, забрал подбородок в кулак и задумчиво погладил его, словно расправлял бороду.

— Испытания были и не простые. Вашего отца испытывали великим соблазном. Перед огромным соблазном. При желании он в один день мог стать обладателем миллиона или даже двух. Не рублей, долларов. Но он не продал чести даже за такие деньги, хотя мне теперь ясно, что именно отказ и стоил ему жизни...

— Что вы имеете в виду, Степан Дмитриевич?

— Это я и собирался вам рассказать, Андрюша. Примерно месяц назад, в одну из пятниц, Константин Макарович пришел ко мне перекинуться в нарды. Так вот, кинули мы кости, и выпало Константину Макаровичу шаши-шаши. Две шестерки, если по-русски. Полковник тогда усмехнулся и говорит: «Как ты думаешь, Степан Дмитриевич, могу я стать в нынешних условиях миллионером?» Я, конечно, рассмеялся. «Что, — говорю, — честь продать решил?» — «Почему так думаешь?» — удивился он. «А потому, — отвечаю, — что, кроме чести, у офицера ничего ему принадлежащего для продажи нет». Тут твой отец расхохотался. Говорит: «А ты угадал, Степан Дмитриевич. В десятку попал. Именно мою честь и хотят купить». И рассказал такую историю...

Андрей отставил кружки и застыл, словно боялся неосторожным движением или словом помешать генералу.

— Где-то за неделю до нашего разговора, — продолжал генерал, — к полковнику зашли двое. «Вы Бураков?» — «Я». —«У нас деловой разговор». — «А кто вы?» — «Мы офицеры армии освобождения Армении». — «Что, разве есть такая?» — «Как видите, мы перед вами. И нам нужно оружие. Для начала назовем автоматы, гранаты, гранатометы. За услугу миллион наличными». — «Давайте этот разговор прекратим», — сказал твой отец. «Два миллиона, — тут же повысили ставку армяне. — Один прямо сейчас». «Прошу вас уйти, — предложил им полковник. — Вы пришли не по адресу. Я не владелец оружейного магазина». — «Нам это известно, — сказал один из армян. — Зато все это имеется на складах, которые вам подчинены. В пятом и третьем хранилищах». — «Вы даже это знаете?» — удивился твой отец. «И не только это. Потому и решили иметь дело лично с вами...» Короче, Андрюша, весь их разговор пересказывать нет смысла. Главное — полковник выставил гостей и счел, что на этом дело закончено.

— Отец никому не докладывал об этом случае?

— Мне он о таком не говорил. Да и что даст доклад? Сейчас всех покупают. Во всяком случае, пытаются купить. Никого подобным сообщением не удивишь.

Генерал взял чашку и сделал большой глоток. Взглянув в его скорбные глаза, вдруг наполнившиеся слезами, Андрей деликатно отвел взор. Дрогнувшим голосом спросил:

— Так вы думаете, что смерть отца как-то связана с этим случаем?

— Уверен, — произнес генерал. Он достал из кармана платок и стал шумно сморкаться, чтобы, как понял Андрей, скрыть внезапную слабость.

— Мама часто говорила, что вы видели, как произошло покушение...

— Видел. — Голос генерала вновь обрел твердость. — По утрам, пока не жарко, я сижу на балконе и читаю свежую газету. Конечно, вполглаза смотрю и на то, что происходит вокруг.

— Вполглаза деталей не засечешь, — усомнился Андрей. — А в таком деле детали —главное. Генерал усмехнулся:

— Я, молодой человек, деталей не упускаю. Глаз разведчика — это, сами понимаете, что-то значит... Такова привычка — первым делом охватить всю обстановку общим планом. Увидел многое. И стрелявшего и других. Стрелявший сразу побежал к «Москвичу». Видел, как он сел, как машина отъехала...

— Номер не заметили?

— Я не подсматривал за ними, Андрюша. Я наблюдал. Для того, чтобы разглядеть номер, нужен бинокль.

— Значит, вы могли заметить и то, что происходило чуть раньше, до выстрелов?

— Конечно. Я видел, как «Москвич» подъехал. Потом из него вышел человек и вошел в киоск «Союзпечать». В тот, что на углу. Пробыл минут пять внутри. Вернулся к машине. После этого из нее вышел стрелок в темном плаще...

— Чем он привлек ваше внимание?

— Скорее всего своим плащом. Было достаточно тепло. Но мало ли кто и почему может утеплиться? Я просто заметил его и отложил в памяти. То, что он стрелок, понял, когда прогремела очередь...

— С какого расстояния велся огонь?

— Почти в упор, — сказал генерал и вздохнул.

— Мне говорят, что могла иметь место ошибка. — В голосе Андрея звучало нескрываемое сомнение. — Как вы сами думаете, Степан Дмитриевич?

— Когда днем с пяти метров стреляют в человека, вероятность ошибки чрезвычайно мала. Убивали, Андрюша, ты меня извини, они убивали, зная кого...

 

В обед Андрею позвонил Катрич.

— Нам необходимо встретиться, старлей.

— Я готов.

— Подъезжай на «восьмерке» к Речному вокзалу. Только надень гражданское. Отсвечивать в форме тебе не след.

Приехав в назначенное место, Андрей искренне удивился, увидев, что, несмотря на жару, Катрич был в брюках и куртке-ветровке.

— Мерзнешь? — спросил Андрей с долей подначки.

— Ага, — ответил Катрич спокойно и слегка отвернул полу ветровки. Во внутренних узких карманчиках ее Андрей увидел милицейскую рацию, магазин, снаряженный патронами. Из-за пояса брюк торчала пистолетная рукоятка.

— Вот так у нас, старлей, — заключил Катрич, одергивая полу. — Без хомута и шлеи даже при коне огорода не вспашешь.

— Что будем делать? — признавая промах, поинтересовался Андрей.

— Начнем мотать с нитки, — улыбнулся Катрич. — Их в нашем деле напутан во какой моток. — Он показал руками размер футбольного мяча. — Синие, зеленые, желтые. А следует вытянуть до конца свою — черную.

— Кончик есть?

— Как будто. В протоколах я нашел показания бабки, которая видела во время стрельбы на углу парня с зелеными волосами. Вроде пустяк, а мне кажется — можно потянуть.

— Как это — зеленые волосы? — поинтересовался Андрей удивленно. — Не бред?

— Думаю — нет, — заверил Катрич. — Это панки. Или пеньки, как у нас их зовут. К одному — к Сопле мы сейчас и двинем. Он где-то здесь на пляже кантуется. С утра до вечера. Вот так, старлей.

— Слушай, капитан, — сказал Андрей раздраженно, — кончай ты с этим «старлеем». У меня есть имя. Или я тебя начну называть «кэпом».

Катрич засмеялся:

— Кэп — слово морское. А я — казак. Так что зови есаулом...

Он повернулся и двинулся по широкой аллее, обсаженной кустами, к городской лодочной станции.

Солнце высоко поднялось над рекой и зверски палило землю. По прибитому вчерашним ливнем песку они прошли к пристани. На ветхом, давно не знавшем ремонта помосте — у города на пустяки нет денег, — свесив ноги, обутые в старые валенки, сидел усатый сторож.

— Салют, Васильич! — поприветствовал его Катрич и вскинул вверх сжатую в кулак руку.

— Наше вам! — Сторож приподнял морскую фуражку с золотым «крабом», и его лысина тускло блеснула. — Швартуйтесь, мужики. Посидим.

— Некогда, Васильич. Ты тут, случаем, пеньков не заметил?

— Вроде чалились где-то. — Старик махнул рукой вдаль. — Утром туда Сопля на буксире поволок Жабу харить...

— Мне Сопля и нужен, — сообщил Катрич.

— Тады там они, — махнул рукой лодочник в сторону ивняка, росшего вдалеке.

Они пошли по пустому пляжу, неухоженному и заплеванному. Обрывки газет, окурки сигарет, полиэтиленовые пакеты — все это валялось вокруг так густо, что местность походила на площадку, отведенную для вывоза городского мусора. Андрей пнул несколько пустых пивных банок, брошенных какими-то хануриками прямо там, где их распили. Банки, гремя, отскакивали и тут же застревали в песке.

За кустами тальника на старенькой дерюжке, брошенной на песок, распластались два тела. Тощий парень с ребрами, выпиравшими как прутья из плохо сплетенной корзины, лежал на животе, подставив солнцу голые половинки задницы, сплошь покрытые красными прыщами. Его подруга — рыхлая, белотелая, словно обсыпанная мукой, лежала на спине, закрыв глаза и бесстыдно разведя в стороны ноги. Ее объемистое обнаженное вымя жидко расползлось в стороны, напоминая медуз, выброшенных волной на берег.

Андрей остановился, не зная, как себя вести, потом смущенно отступил за куст. Катрич с