Октябрьская революция и судьбы русской литературы. — КиберПедия 

Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...

Октябрьская революция и судьбы русской литературы.

2017-05-16 631
Октябрьская революция и судьбы русской литературы. 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

Три потока» русской литературы в пооктябрьскую эпоху.

 

Пооктябрьская эпоха - 1917 -1921год

 

С этого времени единая национальная литература была разделена на три ветви (беспрецедентный в мировой истории случай): литературу, именовавшуюся советской, «задержанную» (внутри страны, произведения, кот. запрещ. печатать, частичное возвращение в 60 -70х г) и литературу русского зарубежья.

 

Революция определила чрезвычайно многое во всех трех ветвях литературы.

Советские писатели мечтали переделать весь мир, писатели русского зарубежья - сохранить и восстановить былые культурные ценности. Но утопистами были и те и другие.

1. Построить рай, с помощью адских средств - невозможно,

2. невозможно вернуть все на круги своя таким, каким оно было.

«задержанная» литература - нет устойчивой закономерности.

 

Тоталитарная власть отторгала и преданных ей и оппозиционеров. Многое зависело от случайностей.

«Почему Сталин не тронул Пастернака, который держался независимо, а уничтожил Кольцова, добросовестно выполнявшего все, что ему поручали?» - удивлялся в своих воспоминаниях И. Эренбург.

О. Мандельштам, И. Катаев, Борис Пильняк, И. Бабель, др. и их произведения не вписывались в советскую литературу, были уничтожены властью.

Однако жизнь (но не свобода творчества) была сохранена А. Ахматовой, М. Булгакову, А. Платонову, М. Зощенко, Ю. Тынянову и т.д. Часто произведение вовсе не допускалось в печать либо подвергалось жесткой критике сразу или спустя некоторое время по выходе, после «его произ-ие как бы исчезало, но автор оставался на свободе, проклинаемый критикой. «Задержанные» произведения частично вернулись к читателю в середине 60-х-начале 70-х годов, как многие стихи Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, «Мастер и Маргарита» и «Театральный роман» М. Булгакова, но полное «возвращение» состоялось лишь на рубеже 80-90-х годов.

 

Рассечённая на 3 части литра 20го века оставалась всё таки единой! Практическое воссоединение трех ветвей литературы состоялось к концу века. Единство заключалось в высочайших художественных ценностях, которые были во всех трех ветвях.

Раскол произошел по идеологической, политической причине. Идеологическое разделение ветвей литературы не было однозначным.

В Советском Союзе были несоветски и антисоветски настроенные писатели, а в русском зарубежье - настроенные просоветски.??? Хотя откровенных монархистов среди писателей не было, в целом произошел сдвиг - в направлении православно-монархических ценностей.

Много потеряли лишившиеся родины писатели первой волны эмиграции, хотя многих эмиграция, спасла, сохранив возможность свободного слова.

 

Три ветви русской литературы объединяет не только то, что все это русская литература, что у них общие корни, что во всех ветвях появлялись замечательные произведения и что никто из писателей не был застрахован от превратностей исторической судьбы. При очень различном отношении к традициям все это - новаторская, новая литература, литература двадцатого века. Она в известном смысле разнообразнее классики XIX столетия - не по индивидуальностям художников и произведений, а по исходным глобальным творческим принципам. В этом смысле она наследница «серебряного века».

 

Литература русского зарубежья

 

Понятие «русское зарубежье» возникло и оформилось после Октябрьской революции 1917, когда Россию массово начали покидать беженцы. После 1917 из России выехало около 2-х миллионов человек. Различают три периода (три волны) русской эмигрантской литературы. Первая волна - с 1918 до начала Второй мировой войны, оккупации Парижа - носила массовый характер. Вторая волна возникла в конце Второй мировой войны (И.Елагин, Д.Кленовский, Л.Ржевский, Н.Моршен, Б.Филлипов). Третья волна началась после хрущевской «оттепели» (А.Солженицын, И.Бродский, С.Довлатов).

Наибольшее культурное и литературное значение имеет творчество писателей первой волны русской эмиграции. В центрах рассредоточения эмигрантов - Берлине, Париже, Харбине - была сформирована «Россия в миниатюре», сохранившая все черты русского общества. За рубежом выходили русские газеты и журналы, были открыты школы и университеты, действовала Русская Православная Церковь.

В то же время, в эмиграции литература была поставлена в неблагоприятные условия: отсутствие массового читателя, крушение социально-психологических устоев, бесприютность, нужда большинства писателей должны были неизбежно подорвать силы русской культуры. Но этого не произошло: с 1927 начинается расцвет русской зарубежной литературы.

Утратив близких, родину, всякую опору в бытии, поддержку где бы то ни было, изгнанники из России получили взамен право творческой свободы. Это не свело литературный процесс к идеологическим спорам. Атмосферу эмигрантской литературы определяла не политическая или гражданская неподотчетность писателей, а многообразие свободных творческих поисков.

Следование ленинским принципам народности и партийности позволяет писателям увидеть в жизни именно таких людей, деятельность которых отвечает интересам народа, тем целям, за которые борется партия коммунистов.

 

Научная политика Коммунистической партии Советского Союза — жизненная основа развития нашей литературы, тот надежный компас, который всегда помогает советским писателям творить по велению сердца в интересах народа, строящего коммунизм, творить свободно, масштабно, идейно — целеустремленно, а тем самым — активно влиять на умы и сердца миллионов.

 

За годы Советской власти литература социалистического реализма получила признание во всем мире.

 

№ 2.8

«Одесские рассказы» И. Бабеля.

 

Исааком Бабелем создано два прозаических цикла. Однако если «Конармия» с момента ее публикации и до последнего времени находилась в центре исследовательского внимания, то «Одесские раccказы», похоже, так и не вышли из тени конармейской книги.

Это представляется сегодня несколько странным, ведь для постсоветской России бабелевские «Одесские рассказы» актуальнее, чем для России советской. В бабелевском цикле целеустремленные его персонажи живут не по закону, а «по понятиям». И если массовое насилие «Конармии» до сих пор все еще шокирует — даже и постсоветского читателя, то параллельный официальному миропорядку мир, близкий художественным реалиям второго бабелевского цикла, для того же читателя стал повседневностью, а отнюдь не маргинальной для большой империи одесской экзотикой. Можно сказать, представительность «Одесских рассказов» неожиданно возросла настолько, что считать цикл своего рода опереточным балаганом сегодня уже вряд ли возможно. Даже некоторую утрированность «лиц и положений» (чего стоят хотя бы малиновые жилеты и рыжие пиджаки одесских налетчиков, ставшие униформой почтенных новорусских бандитов) вполне можно счесть не за бабелевский гротеск, а за «художественную типизацию» или даже вполне реалистическую зарисовку.

Ефраим Зихер и Г.А. Гуковский считали, что в «Одесских рассказах» есть «внутренние противоречия между сюжетами»1, что они «сюжетно... не вполне циклизованы»2.

А японский литературовед Тадаси Накамура, усматривая в бабелевском цикле «вакуум ценностей», даже заявил: «...попытки найти смысл “Рассказов” путем анализа их текста обязательно не смогут не потерпеть логический крах: нельзя найти никакую ценность внутри нуля. Смысл “Одесских рассказов” находится не внутри, а вне их мира...»3

 

 

№ 2.9

Цветопись в поэзии С.Есенина

Цветопись в поэзии Сергея Есенина
Как рождается поэт? С чего начинается «пробуждение творческих дум»? С красоты, не увиденной другими? С радостного удивления перед открытием неведомого и чудесного? С душевной ранимости и сострадания всем горестям и «слезам людским»? Кто знает? Но без умения видеть мир по-своему, без способности сопереживания, без впечатлительности и искренности нет поэта.
«Ночью луна при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов» («Автобиография»). Так начинался Сергей Есенин. И глаза, и уши поэта жадно впитывали в себя многоцветный, многозвучный мир: внешние зори, бешеный рёв вьюги, запах смолистой сосны, песня тальянки, копны свежие и рыжие стога, горластые гуси и чёрная глухарка с её заунывным карком…
В 1905 году Блок написал статью «Краски и слова», где сетовал, что современные писатели не обращают внимания на зрительное восприятие. Тоска по цвету была реакцией на символизм, который становился всё глубокомысленнее. Блок предсказывал появление поэта, который принесёт в русскую поэзию русскую природу со всеми её «далями» и «красками». Этим поэтом стал Сергей Есенин.
Первых своих читателей молодой поэт пленил тем, что как бы повёл их по забытой ими земле, заставляя всматриваться в её красоту и вслушиваться в её звоны и тишину.
«Я покинул родимый дом, голубую оставил Русь» - Есенин залил родные пейзажи голубизной, стремясь показать нам просторы Родины. Впечатление синевы Есенин создаёт настойчиво и последовательно: «В прозрачном колоде заголубели долы», «летний вечер голубой», «синяя вьюга».
Голубой цвет – это любимый цвет Есенина. И совпадение это, очевидно, неслучайно, так как синий цвет «голубой» считался цветом символическим, «божественным».
А когда надо предать пейзажу звучность, Есенин употребляет малиновую краску: «О Русь – малиновое поле и синь, упавшая в реку». Правда, пользуется он ею редко и бережно, словно бережёт эффект «малинового звона». Чаще заменяет малиновые «земли» менее изысканными – рябинно-красными: «Покраснела рябина, посинела вода».
Очень характерно для поэта и пристрастие к жёлто-золотому. В этой гамме выдержаны все его «автопортреты». И это не случайно. В образе, запёртом на замок тайного слова его «языческой» фамилии, образе, который расшифровывался как осень – есень – ясень – весень, Есенин видел как бы указания на своё предназначение в мире.
И поскольку молодому Есенину его судьба видится в «золототканом цветении», то, естественно, акцент делается на значении весень: жёлтая, осенняя появляется редко, мельком, а там, где не обойтись без жёлтого, он употребляет, не жалея, золота: «Луна над крышей, как злат бугор», «Не снились реки златых долин», «Где златятся рогожи в ряд», «Лижут сумерки золото солнца…», «Хвойная позолота», «Зелень золотистая». Нет ни увядания, ни смерти, осень – золотых дел мастер –» златит холмы». Увядающие листья приравниваются к плодам («На шёлковом блюде опада осин»), и тем самым снимается пронзительность «тоскования», с которым у зрелого Есенина связано переживание и изображение умирающей природы. Но каждый раз, когда в ранних, ещё весёлых и лёгких стихах звучит мотив «погибшей души», в перламутровую, ясеневую «свежесть» врывается горький жёлтый цвет: Весной и солнцем на лугу Обвита жёлтая дорога, И та, чьё имя берегу, Меня прогонит от порога. Жёлтая дорога – дорога в никуда. Жёлтая, потому что замкнулся жизненный круг, окончен жизненный цикл – от зимы до осени, - по жёлтой дороге возвращаются: умирать… Жёлтая, несмотря на то, что обвита весной и солнцем! Есенин доказал, что цветовой образ может быть «тучным»; с помощью слов, соответствующим краскам, поэт сумел передать самые тончайшие эмоциональные оттенки души. Чаще всего один из основных цветов Есенина, красный или жёлтый складывается из множества оттенков: рыжие щенята, ржаной закут, злотые глаза – в «Песне о собаке», багряные кусты, алый сок ягод, розовый закат – в «Не ходить, не мять в кустах багряных..». Я считаю, что есенинский пейзаж не только свеж и ярок, он ещё и пахнущий и звучащий. Запахи у поэта так же вещественны, как и краски. Есенин создаёт как бы «букеты» запахов, крепость которым придают запахи, простые и сильные, почти грубые: «рыхлыми драчёнами», «укропом вялым», а своеобразие – наличии медовой доминанты – «пьяный пах медовых сот». Есенин угадывает медвяное и в запахах вроде бы вовсе не медовых: остром – осиного гнезда («пахнет ромашкой и мёдом от ос»), резком – мужичьего пота («слаще мёда пот мужичий»). Даже в той сложной смеси, в том воздушном настое который так специфичен для православной церкви, Есенин улавливает этот древний, языческий запах: «Литии медовый ладан», «Пахнет яблоком и мёдом по церквам твой кроткий Спас». Картина будет неполной, если не обратить внимания и на есенинские «обонятельные» метафоры: «Хлебной брагой льёт теплынь», «запах трав от бабьей кожи», «запах мёда от невинных рук». Доступны поэту и оттенки звука, которые недоступны обычному слуху: «Звенит, как колос, с земли растущий снег», «звон надломленной осоки». Почти в каждом стихотворении Есенина слышны звоны. Цвет. Запах. Звук. Живая, празднично – яркая, сверкающая цветами всех переливов русская жизнь – всё это Есенин принёс с собой, как бы олицетворив то самое «стремление к разрыву с отвлечённым», которое Блок считал спасительным для русской поэзии.

 

№ 2.10

Образ Пушкина в поэзии М.Цветаевой.

 

Цветаева любила живого, а не «хрестоматийного» Пушкина. В своих ранних полудетских стихах «Встреча с Пушкиным» она говорит о своем романтическом родстве с поэтом — веселым «курчавым магом», который вполне мог бы быть спутником ее счастливых коктебельских лет. Она отстаивает «своего» Пушкина, свое право на понимание поэта. Цветаева ревниво охраняет его — даже от его реальной, сложной и противоречивой судьбы. В 1916 году появляется стихотворение «Счастье или грусть...», где Натали Гончарова, холодная красавица, небрежно теребит в прелестных ручках сердце гения и не слышит «стиха литого».

Но по-настоящему, в полный голос, Цветаева сказала о поэте в замечательном стихотворном цикле «Стихи к Пушкину», опубликованном в юбилейном 1937 году. Они разрушают саму атмосферу и обстановку юбилея, попытки превратить образ гения в икону. Ее Пушкин — бешеный бунтарь, выходящий из мер и границ:

Уши лопнули от вопля: «Перед Пушкиным во фрунт!» А куда девали пекло Губ, куда девали — бунт Пушкинский? уст окаянство? Пушкин — в меру пушкинъянца?

Критики часто упрекали Цветаеву в излишней усложненности стиха, ставя в пример классическую, в том числе и пушкинскую, поэзию. Но она считала, что великий новатор Пушкин — ее союзник в деле обновления поэтического языка:

Пушкиным — не бейте! Ибо бью вас — им!

Самым значительным из всего, что Цветаева написала о Пушкине, является очерк «Пушкин и Пугачев». Здесь она говорит о народности гениального поэта — не о сусальной этнографичности, а о подлинной близости Пушкина народной нравственности и поэзии, о его истолковании образа народного вожака Пугачева. Для самой Цветаевой тема русской истории приобрела особый, современный смысл.

 

№ 2.12

Тема коллективизации в творчестве М.Шолохова и А.Платонова

 

По крайнему к степи проулку январским вечером 1930 г. въехал в хутор Гремячий Лог верховой. У прохожих спросил дорогу к куреню Якова Лукича Островнова. Хозяин, узнав приезжего, оглянулся и зашептал:«Ваше благородие! Откель вас?.. Господин есаул…» Это был бывший командир Островнова в первой мировой и гражданской войнах Половцев.Поужинав, стали толковать. Лукич считался на хуторе первостатейным хозяином, человеком большого ума и лисьей осторожности. Приезжему стал жаловаться: в двадцатом году вернулся к голым стенам, все добро оставил у Черного моря. Работал день и ночь. Новая власть в первый же год вымела по продразверстке все зерно вчистую, а потом и счет потерял сдачам: сдавал и хлеб, и мясо, и масло, и кожу, и птицу, платил несчетно налогов… Теперь — новая напасть. Приехал из района какой-то человек и будет всех сгонять в колхоз. Наживал своим горбом, а теперь отдай в общий котел? «Бороться надо, братец», — объясняет Половцев. И по его предложению Яков Лукич вступает в «Союз освобождения родного Дона».

А тот человек, о котором они толковали, в прошлом матрос, а потом слесарь Путиловского завода Семен Давыдов, приехал в Гремячий проводить коллективизацию. Вначале созвал собрание гремяченского актива и бедноты. Присутствовавшие записались в колхоз дружно и утвердили список кулаков: попавших в него ждала конфискация имущества и выселение из жилья. При обсуждении кандидатуры Тита Бородина возникла заминка. Секретарь хуторской ячейки компартии Макар Нагульнов, в прошлом красный партизан, объяснил Давыдову: Тит — бывший красногвардеец, из бедноты. Но, вернувшись с войны,зубами вцепился в хозяйство. Работал по двадцать часов в сутки, оброс дикой шерстью, приобрел грыжу — и начал богатеть, несмотря на предупреждения и уговоры дожидаться мировой революции.Уговорщикам отвечал: «Я был ничем и стал всем, за это и воевал».

«Был партизан — честь ему за это, кулаком сделался — раздавить», — ответил Давыдов. На следующий день, под слезы выселяемых детей и женщин, прошло раскулачивание. Председатель гремяченского сельсовета Андрей Разметнов вначале даже отказался принимать в этом участие, но был переубежден Давыдовым.

Гремяченцы позажиточней в колхоз стремились не все. Недовольные властью тайно собирались обсудить положение. Среди них были и середняки, и даже кое-кто из бедноты, Никита Хопров, например,которого шантажировали тем, что он какое-то время был в карательном отряде белых. Но на предложение Островнова участвовать в вооруженном восстании Хопров ответил отказом. Лучше он сам на себя донесет. Да кстати, кто это живет у Лукича в мякиннике — не тот ли«ваше благородие», который и подбивает на мятеж? Той же ночью Хопрова и его жену убили. Участвовали в этом Островнов, Половцев и сын раскулаченного, первый деревенский красавец и гармонист Тимофей Рваный. Следователю из района не удалось заполучить нити, ведущие к раскрытию убийства.

Неделю спустя общее собрание колхозников утвердило председателем колхоза приезжего Давыдова, а завхозом — Островнова. Коллективизация в Гремячем шла трудно: вначале подчистую резали скот, чтоб не обобществлять его, затем укрывали от сдачи семенное зерно.

 

№ 2.13

Б.Л.Пастернак. Философские мотивы лирики.

Среди русских поэтов XX века Б. Пастернак занимает особое место. Его стихи всегда отличались глубиной чувства, психологизмом, философской насыщенностью независимо от того, писал ли он о природе, о человеческих отношениях или о состоянии собственной души.

Б. Пастернаку пришлось пережить страшные времена: две мировые войны, революции, сталинский террор, разруху послевоенных лет. Ко всем годам жизни и творчества выдающегося поэта можно применить его слова: «А в наши дни и воздух пахнет смертью: открыть окно — что жилы отворить».

Философские раздумья Б. Пастернака всегда имеют трагическое звучание — это раздумья одинокого человека. Причина одиночества лирического героя Б. Пастернака не в его гордыне или пренебрежительном отношении к людям. Это — одиночество обостренного чувства ответственности за жизнь и за все окружающее:

Природа осмысляется Б. Пастернаком глубоко философски. Это не поэт встречает и провожает весну или зиму, любуется летними грозами или зимними стужами, бродит тенистыми аллеями и лесными тропами, а все эти деревья и кусты, тучи и дожди, зимы и весны проникли в его душу и живут внутри нее. Природа и состояние души поэта слиты воедино.
Особенно ярко это единение ощущается в стихотворениях «Июльская гроза», «Никого не будет в доме...», «Зимняя ночь».

В стихотворении «Зимняя ночь» проявляется еще одна из центральных тем в творчестве Б. Пастернака — любовь. Это чувство охватывает героев «Зимней ночи» с такой силой, что в него втягиваются комната, дом, весь мир. Любовь метет метелью «во все пределы». Время как будто остановилось:

Когда герой лирики Б. Пастернака охвачен этим прекрасным чувством, для него «дольше века длится день».

Герой лирических произведений ищет истину, стремится к духовному и нравственному совершенству во всем:
Этот мотив прослеживается в цикле стихотворений, включенных в роман «Доктор Живаго». В них поэт задумывается над трагизмом положения Иисуса Христа, взявшего на себя ответственность за людские грехи. Б. Пастернака волнует трагедия человека, чувствующего личную ответственность за всемирное зло. Сходен с образом Христа у Б. Пастернака и образ Гамлета:

 

Как поэт-философ Б. Пастернак тяготеет к «вечным темам». Природа и творчество, любовь и ответственность — все это осмысливается поэтом как вечные проявления человеческого бытия. Стихи Б. Пастернака поражают глубиной философского понимания жизни.

Борис Леонидович Пастернак - поэт для думающего читателя. Я бы сказал - для читателя с думающим сердцем. Он, как известно, во всем стремился «дойти до самой сути» и, конечно, с самого начала был не просто поэтом, но и философом. Да если бы Пастернак не был философом, мы бы не узнали столько глубоких поэтических откровений. А его проза - это тоже плод философских раздумий о смысле бытия.
Один из циклов стихов Пастернака так и называется - «Занятия философией». Даже в названии чувствуется особенность поэта. Он не назвал свой цикл просто «Философские стихи», а именно «занятия», то есть, понять мир во всем многообразии, конечно, невозможно. Человеку дано лишь учиться открывать его для себя. Одному это удается в большей степени, другому в меньшей. Пастернаку, как говорится, с Божьей помощью удалось за свою жизнь сделать очень много прекрасных, грустных и порой ошеломляющих открытий.
Итак, поэт был склонен к определениям, а не к доказательствам:
Нашу родину буря сожгла. Узнаешь ли гнездо свое, птенчик?.. О, не бойся, приросшая песнь! И куда прорываться еще нам? Ах, наречье смертельное «здесь» — Невдомек содроганью сращенному.
Это из стихотворения «Определение души». Мне близка и понятна опаленная бурями времени душа человека, которая не утратила способность тонко реагировать на природу. Душа знает, что природа зависит от ее состояния так же, как она зависит от состояния природы. Поэтому у Пастернака природа роднится с человеческой душой, и нет ни страха, ни сомненья, что гармония выльется в стихи.
А вот философское определение поэзии:
Это - сладкий заглохший горох, Это - слезы вселенной в лопатках, Это - с пультов и флейт - Фигаро Низвергается градом на грядку.
Сочетание низкого и высокого рождает поэзию - вот основная философская мысль поэта. Но свести в единое целое так далеко отстающие друг от друга смысловые понятия - дело гения. И, как мы видим, «Фигаро» и «сладкий заглохший горох» оказываются в центре поэтической вселенной и прекрасно соседствуют.
У многих поэтов есть пристрастие к определению своего творчества. Это в основном рождает массу неинтересных читателю стихов о стихах. У Пастернака и эта тема «играет», способна заворожить, как любовная лирика. Вот пастернаковское «Определение творчества»:
Разметав отвороты рубашки, Волосато, как торс у Бетховена, Накрывает ладонью, как шашки. Сок и совесть, и ночь, и любовь оно.
И последняя строфа:
И сады, и пруды, и ограды, И кипящее белыми воплями Мирозданье - лишь страсти разряды, Человеческим сердцем накопленной.
Великолепна мысль Пастернака о материализации человеческого сознания. Возможно, мироздание действительно в какой-то степени есть отражение нашей духовной жизни. Недаром же у Пастернака природа часто поступает, как человек:
Гроза, как жрец, сожгла сирень И дымом жертвенным застлала Глаза и тучи. Расправляй Губами вывих муравья.
Так очеловеченная природа даст возможность ярко проявиться душе - доброй и злой, нежной и безразличной. Душа лирического героя Пастернака феноменальна в своем сострадании ко всему живому и вообще - в жизнелюбии

 

№ 2.14

Тема войны в поэме А.Твардовского «Дом у дороги» и стихи

М.Исаковского «Враги сожгли родную хату»

 

Поэму «Дом у дороги» А.Т.Твардовский начал писать в 1942 году, вернулся к ней снова и закончил в 1946 году.

Это поэма о судьбе крестьянской семьи, маленькой, скромной частицы народа, на которую обрушились все напасти и горести войны.

Отбившись от своих, Андрей Сивцов оказался во вра­жеском тылу, возле собственного дома, испытывая уста­лость от перенесенных лишений.

Тем дороже его решение все же продолжать путь к фронту, «никем не писанный маршрут распознавать на звездах». Принимая это решение, Сивцов чувствует себя «в долгу» перед погибшим в пути товарищем:

И раз он шел, да не дошел,

Так я дойти обязан....

Еще добро бы он живой,

А то он — павший воин.

Злоключения Сивцова были в ту пору совсем не ред­костью. Такой же общей для многих и многих семейоказалась судьба его близких: Анну с детьми угнали в Германию, на чужбину.

А впереди еще одна «беда в придачу к бедам»: в неволе, в каторжном лагере у Сивцовых родился сын, казалось бы обреченный на неминуемую гибель.

Мысленный разговор Анны с сыном принадлежит к самым проникновенным страницам, когда-либо написан­ным Твардовским. С глубокой чуткостью переданы здесь и материнская потребность беседовать с тем, кто еще «нем и глуп», и сомнение в возможности уберечь ребенка, и страстная жажда выжить ради сына.

И хотя так обездолена эта новая человеческая жизнь, так еще слаб ее огонек, так мало надежды на встречу с отцом, — жизнь выходит победительницей из неравного поединка с грозящей ей гибелью.

Вернувшийся домой Андрей Сивцов ничего не знает о судьбе своей семьи. Война преподнесла напоследок еще один горький парадокс — не жена с детьми ждет солдата домой, а он их.

Твардовский скуп на прямые похвалы герою, однажды охарактеризовав его как тип «подвижника-бойца, что год за годом кряду войну исполнил до конца». Он совершенно не приукрашивает его, даже в самых драматических ситуа­циях, например при выходе из окружения: «худой, зарос­ший, словно весь посыпанный золою», утирающий усы «бахромкой рукава» обтрепавшейся в скитаниях шинели.

В очерке «В родных местах» (1946), рассказывая, как его односельчанин, подобно Андрею Сивцову, строил дом на пепелище, Твардовский писал: «Мне все более естест­венным казалось определить возведение этого незатейли­вого избяного сруба как некий подвиг. Подвиг простого труженика, хлебороба и семьянина, пролившего кровь на войне за родную землю и теперь на ней, разоренной и приунывшей за годы его отсутствия, начинающего заводить жизнь сначала...»

В поэме автор предоставляет сделать подобный вывод самим читателям, ограничившись лаконичным описанием негромогласного подвига Андрея Сивцова:

Погостевал денек-другой. —

Ну что ж, на том спасибо.

И потянул с больной ногой

На старую селибу.

Перекурил, шинель долой,

Разметил план лопатой.

Коль ждать жену с детьми домой,

Так надо строить хату.

Дождется ли построенный героем дом своей хозяйки, наполнится ли детскими голосами — неведомо. Судьба Сивцовых — судьба миллионов, и окончание этих драма­тических историй неодинаково.

В одной из своих статей Твардовский заметил, что многие лучшие произведения русской прозы, «возникнув из живой жизни... в своих концовках стремятся как бы сомкнуться с той же действительностью, оставляя читателю широкий простор для мысленного продолжения их, для додумывания, «доисследования» затронутых в них челове­ческих судеб, идей и вопросов».

Лирика Исаковского тех грозных лет – настоящая поэтическая летопись войны. Проникновенно поэт рисует суровые будни фронта и тыла, героические дела и чувства воинов и партизан, рабочих и колхозников, раскрывает всенародный характер и исторический смысл борьбы с фашизмом.

Поэтически отображаются не только чувства и думы бойцов-фронтовиков («Перед боем»), но и мужество матери благословляющей сына-воина («Наказ сыну»), беженцев, покидающих родные края («Мы шли…»), девушки, провожающей бойца на позиции («Огонек»), советских девушек угнанных в фашисткую неволю («Не у нас ли, подруженьки…»).

Самым сильным, самым примечательным было написанное к концу войны стихотворение «Враги сожгли родную хату...», ставшее впоследствии известнейшей песней. Каких лирических глубин, какого психологического накала достигает здесь сконцентрированное чувство боли, страдания и вырастающей отсюда жгучей ненависти к фашистам, врагам всего живого!

Перед нами написанная кровью сердца, потрясающая душу история солдата-героя, который, пройдя со славой долгий путь войны, вернулся в родные края и ничего не нашел там, кроме пепелища на месте своей хаты и могильного холмика, укрывшего любимую жену. Скупы его жесты и слова, а за ними — жгучая мука и боль, которую в те годы испытывали многие и которую вообще трудно позабыть. Потому-то и сегодня глубоко волнуют горестные, жгущие сердце своей обнаженной правдой строки:

Враги сожгли родную хату,

Сгубили всю его семью,

Куда ж теперь идти солдату,

Кому нести печаль свою?

Лирика, эпос и драма слились воедино в этом произведении. Автор как бы стоит в стороне, эпически беспристрастно повествует о человеческой трагедии, страшной судьбе солдата, который, спасая мир и жизнь для всех людей, сам уцелел, но потерял самого близкого человека, утратил дом, нашел только пепелище на своей малой родине.

В 1943 году, когда дымилась только что освобожденная от врагов родная его Смоленщина, и люди, выходившие из укрытий, брались за топоры, чтобы строить новые жилища. Исаковский чутко улавливает и мастерски передает ритмику трудового созидания, динамику самой жизни.

 

 

№ 2.15

Творческие поиски И.Бродского

Иосиф Александрович Бродский – яркий представитель русской поэзии 20 века. Он родился в Ленинграде и с детства впитал в себя культуру этого города: книги, музеи, памятные места, само местоположение города, его дух. Его главным учителем на пути к поэзии стала Анна Ахматова, которая умело сочетала в себе и пушкинские традиции, и достижения Серебряного века. Под ее влиянием сформировалась этика и манера поэзии Бродского.

Раннему взрослению и человека, и поэта способствовало раннее начало самостоятельной трудовой жизни. С пятнадцати лет Бродскому пришлось пойти работать на завод. Также ему довелось поработать и в морге, принимать участие в геологических экспедициях. Это явилось важным жизненным уроком для Бродского: он обрел жизненную смелость, независимость в поступках.

В 1964 году поэта заключают в тюрьму за «тунеядство», высылают из Ленинграда. А в 1972 году он иммигрирует в США. Но еще до отъезда из России, до того, как он стал эмигрантом «внешним», Бродский сделался «внутренним», эстетическим эмигрантом. Он не принимал советскую власть, ее политику, и не мог писать «на заказ». Его ограничивали в свободе выбора тем, навязывали советскую идеологию, и это повлияло на отъезд поэта.

Первые годы после отъезда Бродский называл лучшими в жизни. Ведь в СССР его не печатали, а к читателю было легче прийти окольным путем, то есть через иностранные журналы и газеты. К тому же, прекрасное знание английского языка позволило ему стать двуязычным литератором. Бродский был как посланник русской культуры на Западе. Он очень активно продвигал, развивал русскую литературу.
В 1988 году в Нью-Йорке вышла антология русской поэзии 19 века, в которой Бродский выступил составителем, написал также предисловие и вводные заметки об авторах. Он устраивал и участвовал в крупнейших поэтических фестивалях, публиковал эссе о Достоевском, Ахматовой, Цветаевой, Мандельштаме, занимался литературно-педагогической работой, то есть читал лекции о русской литературе. К концу 70 годов он становится профессором и читает курсы в Мичиганском, Колумбийском, Нью-Йоркском университетах.

В 1987 году Бродский получает Нобелевскую премию, его эссе «Меньше, чем единица» признают лучшей литературно-критической книгой в США, а в 1992 году ему присваивают звание поэта-лауреата.

Поэзия Бродского своеобразна и оригинальна. Истоки этого в соединении античной литературы, русской классической и «новой» с англоязычной поэзией. Это проявилось уже в стихах 50-60 годов - в «Пилигримах», «Рождественском романсе» и др. Здесь мы видим сочетание противоречивых понятий: религиозность и богоборчество, традиционное и авангардное, ирония по отношению к лирическому герою.

В 1960-ых годах он пишет уже произведения более большой формы: поэмы-мистерии «Шествие», поэму «Зофья». Но мы знаем Бродского не только как поэта, но и как писателя-эссеиста. Он пишет «Предисловие к «Котловану» Платонова», «Поэт и проза», «О Достоевском», «Нобелевская лекция».
Эти размышления содержат блестящий и содержательный анализ сложнейших фактов литературы, требующих осторожного подхода. В них поэт также формулирует свои творческие принципы и убеждения. Он отстаивает свою мысль о поэзии как высшей ступени развития литературы, о языке как главной движущей силе поэзии.
Хотелось бы особо выделить эссе «Об одном стихотворении», в котором анализируется стихотворение М.Цветаевой «Новогодний». Здесь представлен полный анализ этого стихотворения, выполненный Бродским: он считает, что здесь язык текста диктует приемы и методы построения. Поэт не навязывает стандартных методик, а идет вслед за автором, раскрывая смысл произведения.

Нужно сказать, что Бродский меняется в своем творчестве, он эволюционировал, двигался к синтезу поэзии и прозы. Поэт отказался от чистого поэтического стиля, отошел от силлабо-тонических метров, отдавая предпочтение полиметрии, разнотопности и переносам:

Долго светает. Голый, холодный мрамор

Бедер новой Сусанны сопровождаем при

Погружении под воду стрекотом кинокамер...

Новым значением Бродский наделяет и рифму. Чаще всего он использует составную рифму, и в этой «составности» на последнем месте оказывается предлог, союз или частица:

…Видимо, никому из

Нас не сделаться памятником…

Здесь предлог не играет роли дополнительного ритмического сигнала, а это приводит к тому, что самое поэтическое место строки становится незаметным, более приземленным.
Еще одна особенность рифмы: иногда поэт использует несовпадающие рифмообразующие гласные ударного, то есть консолансы. Мы видим заимствования из новой английской поэзии (по-старому – в сторону, на палубе – голуби и т.д.). Главной особенностью поэзии Бродского является его литературность, даже философичность. Он жизнь сравнивает с фразой, и сравнений такого характера у поэта довольно много:

Как тридцать третья буква,

Я пячусь всю жизнь вперед.

Все выше снизу взрывы темноты,

Подобны восклицательному знаку.

Вообще, я считаю, что в основе поэзии Бродского лежит стремление к свободе. Все его творчество можно рассмотреть как призыв к свободе, обращенный к литературе:

Сорвись все звезды с небосвода,

Исчезни местность,

Все же не оставлена свобода,

Чья дочь – словесность.

Она, пока есть в горке влага,

Не без приюта. Скрипи перо, черней, бумага!

Лети, минута.

 

 

№ 2.16

Человек и природа в поэзии Н.А.Заболоцкого

Все творчество Н.А. Заболоцкого посвящено теме природы. Он с особым трепетом относился к русским пейзажам, так как родился и вырос в сельской местности. Красота тех мест навсегда запала ему в душу и поэтому он пытался донести до людей мысль о том, что природа – эта великая ценность данная Богом.

Не обошел Заболоцкий стороной и место человека в природе. Поэт считал что природа и человек связаны между собой неразрывной нитью. Человек считает себя царем природы, но на самом деле это не так. Он находится у нее в подчинении. Силы природы не сравнятся с человеком. Он не сможет противостоять природе, когда она разбушуется, и человек должен это понимать.

Поэт в своих стихотворениях призывал человечество беречь природу. Он считал, что человек обязан сохранять красоты природы. У Заболоцкого есть несколько стихотворений, в которых он пишет о жестокости людей. Ни


Поделиться с друзьями:

Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...

Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...

Автоматическое растормаживание колес: Тормозные устройства колес предназначены для уменьше­ния длины пробега и улучшения маневрирования ВС при...

Кормораздатчик мобильный электрифицированный: схема и процесс работы устройства...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.136 с.