Часть пятая. Создание Русской Освободительной Армии

 

Вода себе везде дорогу найдет.

 

Поговорка, которую любил повторять А. А. Власов

 

Снова и снова вглядываешься в фотографии Власова, пытаясь понять, что думал и чувствовал он, совершая свой путь…

На фотографиях 1942-1945 годов – других фотографий нет, кроме тех, которые сделаны в Лефортове, – лицо у Власова невыразительное.

Лоб с залысинами. Прямой нос. Круглые очки. Большие уши. Губы хорошо прорисованы, но нижняя губа явно толстовата.

Это лицо учителя или агронома…

Власов не очень-то похож на генерала, даже на фотографиях с вождями рейха и своими сослуживцами.

Вот Власов жмет руку Геббельсу.

Взгляд настороженный, прощупывающий…

Вот Власов пожимает руку генералу Трухину.

Он чуть наклонился вперед корпусом, как будто нос перевешивает его, и вид рядом с бравым, подтянутым Трухиным совсем не военный, но вместе с тем начальственный. И в наклоне корпуса, и в манере рукопожатия есть что-то неуловимо напоминающее Гитлера.

А вот Власов идет вдоль строя, небрежно подняв руку – не поймешь, то ли это плохой «Хайль!», то ли небрежное «Здравия желаю!»… [202]

На фотографиях Власов разный.

Но нигде при всем желании не заметишь в выражении его лица ни властности, ни кровожадности, ни подлости – столь характерной для наших и не наших генералов.

Нет в этом лице и горения.

Обычное лицо.

Если так можно выразиться, очень вежливое лицо…

Две фотографии выделяются из этого ряда.

Об одной из них, запечатлевшей Власова в лагере военнопленных, мы уже говорили.

Лицо у Власова на этой фотографии исхудавшее, морщинки над переносицей, горькие складки в уголках рта. Глаза опущены… Это лицо человека, решившегося на что-то, но еще не понимающего, на что он решился…

И вторая фотография…

Та, что сделана в 1946 году во дворе Лефортовской тюрьмы…

Власов висит с краю… Голова наклонена набок… В одежде полный порядок, и если бы не веревка, то Власов был бы похож на человека, задумавшегося о том, что он сделал…

Между этими двумя фотографиями – четыре года.

Вся вторая жизнь генерала Власова…

Однажды мне довелось беседовать с духовником Русской освободительной армии, протоиереем Александром Киселевым…

Отец Александр рассказывал, что Власов любил повторять поговорку: «Вода себе везде дорогу найдет».

Я попросил привести пример, когда, в каком контексте употреблял эту поговорку Власов, в каких ситуациях… Протоиерей Киселев задумался, но припомнить конкретную ситуацию не смог. Сказал, что Власов вообще запомнился ему этой поговоркой.

И, кто знает, может быть, в этой детали старенький протоиерей более глубоко проник в характер Власова, нежели даже в своей книге? Не в этой ли поговорке и попробовать нам поискать разгадку власовского характера?

Словно вода, перетекал он через, казалось бы, непреодолимые преграды, принимая, как и положено воде, очертания преград, которые он преодолевал…

 

Глава первая

 

Как утверждает Свен Стеенберг, в июне 1943 года в германской армии имелось больше 600 000 добровольных помощников из России и 200 тысяч солдат в добровольческих частях. [203]

«Это был значительный резерв, из которого в любой момент, как только последовало бы разрешение, могла бы образоваться освободительная армия».

Может быть, и могла бы…

Только вот беда, хотя Власов и его соратники и действовали так, будто Русское освободительное движение уже признано вождями и идеологами Третьего рейха, но все это было самообманом. Ни о каком формировании РОА немцы и слышать не хотели. Хотя русские батальоны и именовались Русской освободительной армией, а солдаты и офицеры – «власовцами», подчинялись они только немецкому командованию. Ни Власов, ни его ближайшие помощники никаких прямых контактов с русскими добровольцами, воюющими в немецкой армии, не имели.

Руководители Третьего рейха не позволяли поднять статус этих предателей-добровольцев до звания русских патриотов, сражающихся за освобождение своей Родины. В результате в связи с успехами Красной армии в конце лета и осенью 1943 года участились факты перехода на советскую сторону «добровольных помощников», а иногда и целых «добровольческих» батальонов.

Гитлер, когда ему доложили об этом, пришел в ярость и приказал разоружить восточные батальоны и отправить личный состав на угольные шахты.

Приказ этот был выполнен лишь наполовину. Восточные части были выведены из России, но не уничтожены на шахтах, как приказывал Гитлер, а переброшены на Западный фронт…

Вермахтовские пропагандисты из Дабендорфа постарались смягчить удар…

«…Сейчас наступил такой период войны, когда часть освобожденной русской земли вновь оказалась под властью большевиков, – вещал тогда А.А. Власов со страниц газет. – Приказом главного командования германской армии часть отрядов РОА перебрасывается с востока для борьбы с врагами на западе… Но мы вернемся с оружием в руках на родину, как освободители… Надеюсь, что наши люди сохранят идею русского освобождения, где бы они ни находились»…

«Мы прошли суровую школу борьбы на родной земле с бандитами, сталинской партизанщиной, – отвечали ему в „Открытом письме“, опубликованном в газете „Доброволец“, солдаты и офицеры РОА. – Сейчас наша задача – еще лучше обучиться и теснее сомкнуть свои ряды»…

Забегая вперед, скажем, что, американцы и англичане понесли серьезные потери, когда после высадки в Нормандии столкнулись с восточными батальонами. Это дает основание таким исследователям, как Филатов, говорить, что якобы по приказу Сталина и дрались так яростно русские части на Западном фронте; что для этого и был заслан к [204] немцам Власов… Никаких документальных свидетельств они, разумеется, не приводят, поскольку таких свидетельств и невозможно привести.

Все намного проще.

Тяжелые потери союзников во многом обусловила пропагандистская ошибка, совершенная ими. Перед своим наступлением союзники завалили все окопы прокламациями, в которых уговаривали русских добровольцев сдаться, обещая немедленно отправить их на Родину, в Советский Союз…

В Советском Союзе добровольцев ждали трибунал, лагеря и верная смерть.

В результате такой пропаганды сопротивление русских батальонов резко возросло и, хотя ошибка вскоре были исправлена и листовки сулили теперь полное соблюдение Женевской конвенции, это было воспринято как пропагандистская – а так и было на самом деле! – уловка…

Но об этом разговор впереди, а пока подчеркнем еще раз, что к русским добровольцам, сражавшимся, как на восточном, так и на западном фронтах, и Власов, и другие сотрудники «Вермахт пропаганды» были причастны только как пропагандисты.

Разумеется, у пропагандистов бывают просчеты и неудачи. Были ошибки и у «Вермахт пропаганды». Даже странно было бы обойтись без неудач при невероятно возросшем могуществе Красной армии, одерживавшей одну победу за другой, и, конечно же, при все той же человеконенавистнической ост-политике Гитлера…

Однако– вожди рейха оказались тут не слишком оригинальны! – когда решено было найти козла отпущения, в качестве одного из них избрали детище «Вермахт пропаганды» – власовское движение.

При этом было подтверждено, что ост-политика, несмотря ни на что, останется неизменной.

«Меня ни в малейшей степени не интересует, что произойдет с русскими или чехами, – заявил Генрих Гиммлер 4 октября 1943 года в секретном обращении к офицерам СС в Познани. – Все, что другие нации смогут предложить нам в качестве чистой крови, наподобие нашей, мы примем. При необходимости сделаем это путем похищения их детей и воспитания в нашей среде. Процветают ли нации или погибают голодной смертью, подобно скоту, интересует меня лишь постольку, поскольку мы используем их в качестве рабов для нашей культуры. В противном случае они не представляют для меня интереса. Погибнут от истощения 10 тысяч русских женщин при рытье противотанковых рвов или нет, интересует меня лишь в том смысле, отроют они эти рвы для Германии или нет…».

А 14 октября 1943 года в Бад-Шахене, выступая перед офицерами воинских частей СС, Гиммлер помянул и Власова, обозвав генерала свиньей, [205] а его слова: «Россия может быть побеждена только русскими» – неслыханной наглостью…

«Наше положение становилось день ото дня труднее. Поздней осенью 1943 года оно стало почти невыносимым, – писал В. Штрик-Штрикфельдт, вспоминая осень 1943 года. – Дабендорф{45}находился под постоянным обстрелом со стороны явных и скрытых противников, бюрократических и военно-бюрократических, мешавших работе больше, чем авиация союзников. Хотя и падали иногда зажигательные бомбы на бараки лагерного городка, хотя, бывало, срывало взрывами крыши, – все эти внешние повреждения можно было быстро исправить. Роты маршировали к противоосколочным рвам в ближайшем лесу, а после отбоя возвращались в свои помещения. Несколько нарушали расписание дневные налеты авиации, и приходилось продлевать курс обучения.

Наши немецкие враги были, однако, гораздо опаснее. Я уже упоминал ревнивое отношение Восточного министерства в вопросе национальных меньшинств и обвинение власовцев в великорусском шовинизме. Но все новые и новые нападки СД мешали деятельности руководства и угрожали его личной безопасности. Какие-то неопределимые учреждения СС, СД и различных партийных органов, используя все имевшиеся в их распоряжении средства, старались очернить и оклеветать русских и немецких членов руководства. Непосредственное вмешательство государственных и полицейских органов было пока невозможно, так как дело шло об армейском учреждении, военно-правовой статус которого был бесспорен».

Лагерь подчинялся отделу «Вермахт пропаганды» и числился там как батальон. Командиром его был назначен капитан Вильфрид Штрик-Штрикфельдт, заместителем – ротмистр Эдуард Деллингсхаузен. Ну, а саму школу в Дабендорфе вначале возглавлял генерал Благовещенский, затем – генерал Трухин.

На каждом курсе учились две-три тысячи слушателей. Курс длился от трех до четырех месяцев. Форму носили такую же, как немцы, но погоны были пошире. Еще отличались курсанты русскими – белый, синий и красный – цветами кокарды царского времени. На рукаве у них красовались крупные буквы – РОА.

Каждый курс в Дабендорфе завершался парадом. Принимал парад Власов. Генерал Трухин подходил с рапортом. Генерал Власов громоподобным басом поздравлял выпускников. [206]

5000 курсантов прошли через школу Дабендорфа. Считается, что эти курсанты и стали ядром будущего Комитета освобождения народов России и Русской Освободительной армии.

Обратим еще раз внимание, как точно совпадает отношение к России у фашистов и коммунистов ленинского разлива. Кажется, что эти слова о национальных меньшинствах и великорусском шовинизме сказаны не на заседаниях Восточного министерства гитлеровского рейха, а в отделе пропаганды большевистского ЦК ВКП (б).

И, конечно же, одними словами дело не ограничивалось. За словами последовали санкции. Армейские генералы, поддерживавшие идею Власовского движения, получали выговоры… Двингер, как мы рассказывали, попал благодаря своим хлопотам за Власова под домашний арест. Дабендорф объявили коммунистическим гнездом, где высиживаются антигерманские и антинационал-социалистические настроения.

Любопытно, что именно к осени 1943 года относится попытка службы безопасности (СД) под видом налета сотрудников НКВД физически ликвидировать генерала А. А. Власова.

В августе 1945 года на допросе в 4-м управлении НКГБ бывший советский военнопленный И.В. Евстифеев показал, что осенью 1943 года он получил от «партизан» задание передать комбригу Михаилу Васильевичу Богданову, которого «партизаны» внедрили в ближайшее окружение А.А. Власова, приказ на ликвидацию генерала. Впоследствии, когда Евстифеева арестовала служба безопасности (СД), он узнал, что «представители партизан» являются агентами СД, и Богданов об этом знал.

Сам Михаил Васильевич Богданов факта своей вербовки не отрицал, но говорил, что она исходила от настоящих чекистов{46}. Человек, назвавшийся майором госбезопасности Иваном Григорьевичем Пастуховым, предложил ему внедриться в РОА и попытаться физически уничтожить или дискредитировать Власова, а затем принять на себя руководство РОА.

30 августа 1943 года Богданов, будучи в командировке в Берлине, встретился с Власовым, они были знакомы по службе в 99-й стрелковой дивизии.

Власов обрадовался старому знакомому.

По словам Богданова, беседа шла о войне, которая «кончится, как считал Власов, в 1946 году, а так как обе стороны несут большие потери, это приведет к возникновению гражданской войны как в Германии, так и в СССР»…

– Вот тогда,-говорил Власов, – я и проявлю себя в полной мере, возглавив ту сторону, которая будет бороться против существующего строя. Тогда нужен будет человек, который, «встав на бочку», произнесет [207] несколько слов и поведет за собой толпу. Я, Власов, и есть такой человек. Для того чтобы обладать авторитетом, надо обладать реальной вооруженной силой. Такая сила – РОА.

Богданов пожаловался Власову, что боится, как бы из-за многочисленных побегов его воспитанников (он служил тогда в управлении организации ТОДТ{47}) его не вернули в лагерь военнопленных, и обратился к Власову с просьбой о зачислении в РОА.

Власов, однако, не настолько сильно обрадовался сослуживцу, чтобы протежировать ему, и посоветовал обратиться к капитану Деллинс-хаузену, заместителю командира «восточного батальона пропаганды особого назначения», в состав которого входили и «Русский комитет», и канцелярия Власова, и школа пропагандистов.

Из протоколов допросов так и не ясно, почему ни Евстифееву, ни Богданову не удалось осуществить ликвидацию Власова. Однако, учитывая, что ни Евстифеев, ни Богданов не были расстреляны в СД, нужно предполагать, что и «партизаны», и майор госбезопасности Иван Григорьевич Пастухов были самым теснейшим образом связаны с этой организацией, хотя ни Евстифеев, ни Богданов, возможно, и не знали об этом.

Косвенно это подтверждается и стремительностью карьеры Богданова в РОА.

20 ноября 1943 года его зачислили в «офицерский резерв» школы пропагандистов с окладом по 16-й категории – 10 марок в декаду, как у рядового солдата, а уже 1 декабря 1943 года присвоили звание генерал-майора РОА с правом ношения немецких знаков различия.

Злой рок витал осенью 1943 года над Власовым…

Лидеры движения, названного его именем, были совершенно искренне убеждены, что Борман и другие высшие чины Третьего рейха являлись агентами Сталина.

Сподвижники Власова, воспитанные советской идеологией, изменив советской системе, остались в плену наработанных интернационализмом схем и не понимали, что пафос национального превосходства придает воюющей армии гораздо больше сил, нежели способны дать союзники, навербованные из изменников… Они не понимали этого, и поэтому руководители Третьего рейха представлялись им твердолобыми глупцами, хотя глупцами сами они и были. Как еще можно иначе назвать людей, не умеющих понять, что противник твоего врага совсем не обязательно должен быть твоим другом?

Если непредвзято проанализировать отношение Гитлера к Власову, [208] то обнаружится, что на все сто процентов оно было подчинено интересам Германии, как их понимал Гитлер.

Власова переведут из области «пропагандного употребления» в ранг союзника только тогда, когда победы советских войск станут очевидными, когда их мощь станет вызывать уважение у немецких солдат.

Только тогда объявление Власова, бывшего генерала армии победителей, союзником немцев станет оправданным. Этот союз теперь будет не унижать немецкого солдата, а как бы возвышать его.

Как мы уже говорили, если бы не было побед Красной армии, не было бы и того Власова, которого мы знаем…

Власов изменил Советскому Союзу, но именно победы советской армии придавали сейчас все большую значимость его фигуре.

Из генерала побежденной армии он превращался в генерала армии-победительницы.

Это не игра слов.

Это неумолимая, жестокая логика столкновения действительно, одинаково чуждых Власову идеологий.

Он– не герой, но он – и не жертва. Он – продукт… Результат…

Если мы вглядимся в судьбу Власова, то легко обнаружим, что основные события его жизни совершаются как бы без его личного участия.

Власов становится героем битвы за Москву, долечивая то ли простуженное ухо, то ли подцепленный где-то триппер…

Власов становится виновником гибели 2-й Ударной армии, хотя эта армия была обречена на гибель еще до того, как он узнал о ее существовании…

Власов становится вождем и героем Русского освободительного движения, хотя сам в это время в основном предается разврату и пьянству на вилле Кибиц Вег…

Неведомая сила возносила Власова в заоблачную высь. Но возносила только для того, чтобы обрушить вниз.

Еще раз повторим, что трудно обнаружить во взлетах Власова его заслугу.

Но вину в его падениях обнаружить, конечно же, легче. Вина всегда виднее, чем заслуги.

Новый взлет генерала Власова не мог быть просчитан в отделах «Вермахт пропаганды»… Метаморфоза предназначенного для «пропагандного употребления» генерала в вождя Русского освободительного движения определялась на уровне мистических прозрений, столь характерных для руководителей Третьего рейха и всей густо замешанной на оккультизме [209] идеологии германского фашизма. Основывалась эта идеология, как мы знаем, на культе Силы, несущей в себе заряд не созидания, но разрушения, и мистические прозрения совершались тогда, когда наступало для этого определенное темными Силами время…

И если мы приглядимся, то увидим, что в поступках Власова в эти годы тоже начинает превалировать мистическая предопределенность.

Кажется, полностью погруженный в пьянство и безволие, он совершает в эти дни наиболее продуманные ходы, которые и позволят ему достичь необходимого результата, которые позволят переменить то, что ему было необходимо изменить…

Другое дело, что уже бессмысленно стало тогда что-либо менять…

Все это Власов если и не понимал, то чувствовал.

Свидетельство – разговор, состоявшийся у него в январе 1944 года с генерал-майором Гельмихом, только-только назначенным командовать восточными войсками, уже переброшенными на Западный фронт…

Судьба уже во второй раз свела Гельмиха с Власовым. Под Москвой он командовал 23-ей дивизией…

– Я не понимаю,-убеждал Гельмиха Власов. – Не понимаю, почему немцы не дают возможности русским самим воевать против Сталина. Причина, я думаю, в том, что эгоизм убивает не только сердце, но и рассудок.

– А что надо делать?

– Надо по возможности быстрее сводить русские подразделения в национальные дивизии. Это то, что, может быть, еще может нанести Сталину смертельный удар.

– Это дело политики,-сказал Гельмих. – Тут я ничего не могу сделать. Моя задача учесть всех добровольцев и озаботиться, чтобы они получали жалованье и были приравнены в правах с немецкими военнослужащими.

– И когда вы думаете закончить учет и снаряжение всех добровольцев?-спросил Власов. – У нас мало времени. Может быть, уже поздно. Но мы должны сделать, что возможно. Вы и я!

Гельмих пожал плечами…

 

Глава вторая

 

Гиммлер мог сколько угодно говорить о свинье – «унтерменше Власове», но теперь сама действительность заставляла его офицеров думать о формировании наряду с бельгийскими, голландскими и норвежскими дивизиями и «восточных» частей СС… [210]

В процессе организации находились галицийские формирования. Таким образом, вопреки пожеланиям рейхсфюрера подготавливалось мнение о необходимости сотрудничества и с Власовым.

Сравнивая режимы в Советском Союзе и Германии, перечисляя сходные черты, мы не упомянули такой же, как и у большевиков, чрезвычайной забюрократизированости системы, ничего не сказали о весьма развитой как в СССР, так и в Германии, соревновательности и жутковатом соперничестве спецслужб.

Разумеется, это не такое основополагающее сходство, как яростная русофобия, тем не менее именно оно многое определило в судьбе Власова и всего Русского освободительного движения.

Власов был завербован ведомством «Вермахт пропаганды», и в этом качестве («призывами и фотографией») отрабатывал у немцев свой хлеб и свою водку.

Но ведомство Галена напоминало айсберг, официальная работа занимала лишь малую часть сил сотрудников, и понятно, что «пропагандное употребление» было лишь официальной пропиской генерала в бюрократии нацистских спецслужб.

Какие именно планы связывал Гелен с генералом Власовым, судить трудно, но планы эти были.

Напомним, что наступил сорок четвертый год… В январе была прорвана блокада Ленинграда.

В феврале – окружена и ликвидирована Корсунь-Шевченковская группировка немцев.

В апреле советские войска перешли государственную границу СССР.

Мы уже говорили о фотографии, где Власов и генерал Трухин в Дабендорфе обходят строй очередного выпуска курсантов.

Рука генерала вскинута вверх в фашистском приветствии, но не расправлена, а согнута в локте. В результате – что-то среднее между фашистским «Зиг хайль» и русским отданием чести.

Итак все во Власове…

И не только в одежде, в манерах, но и в поведении…

Власов всегда – между. Между Россией и Германией…

Между эмигрантами-белогвардейцами и эмигрантами из партийных функционеров-большевиков.

Между ведомством Гелена и СС…

В начале сорок четвертого года Власов беседовал с полковником Генерального штаба бароном фон Фрайтаг-Лорингхофеном. [211]

– Гитлер боится завтрашней национальной России, а проигрывает войну против Советской России уже сегодня…-сказал Власов. – У меня же теперь лишь одна забота, чтобы освободительное движение не пошло ко дну во время крушения Германии. Но это будет возможно, если найдутся германские офицеры, с которыми мы решимся на этот последний, отчаянный шаг для спасения свободы всех европейских народов, включая народы Советского Союза…

И объяснил, что, несмотря на потери немцами всех занятых русских территорий, у него еще остается возможность для создания Русской освободительной армии.

Слова об «отчаянном шаге», на который может решиться Власов, понравились барону Фрайтаг-Лорингхофену.

Как и Гелен, барон принадлежал к той группе немецких радикально настроенных офицеров, которые в 1944 году уже готовы были пожертвовать и национал-социализмом, и самим Адольфом Гитлером для спасения Германии…

Некоторые историки Второй мировой войны считают, что в планах заговорщиков отводилось место и Русской освободительной армии.

«Штауфенберг, надо сказать, лелеял благородный, но несбыточный план, – пишет Борис Соколов, – после убийства Гитлера Германия с помощью РОА сбрасывает Сталина и заключает почетный мир с созданным Власовым новым русским правительством»…

Вот и барон Фрайтаг-Лорингхофен, похоже, для того и посетил Власова, чтобы «путем намеков» подготовить генерала к той роли РОА, которую она должна будет по плану заговорщиков сыграть в будущем. Барон покинул Власова в полной уверенности, что исполнил возложенную на него миссию.

Барон и не догадывался, что одновременно с ним о возможных «отчаянных шагах» Власов беседовал и с начальником пропаганды войск СС, издателем журнала «Черный корпус» Гюнтером д'Алькэном.

«Вероятно, никогда историки не смогут точно установить, сколько россиян пошли бороться на стороне немцев против коммунизма, против ненавистной власти Сталина, – утверждают „Очерки к истории Освободительного Движения Народов России“. – Уже тогда насчитывалось под ружьем 600 000 человек, т.е. почти 50 дивизий. А сколько добровольцев было одиночным порядком или горсточками вкраплено в разные немецкие части, шоферами автомашин, кашеварами, механиками – осталось неизвестным. По общим подсчетам послевоенного времени, можно считать, что численность добровольцев достигала одного миллиона человек. Если к этой массе прибавить еще около миллиона, а может быть, и больше „остовцев“, годных к военной службе, и остальных, которые могли работать в тылу и служить в вспомогательных частях, то прав А.А. Власов, когда он бросил немцам: „Я вам дал 4 500 000 людей! Где они?“ [212]

Барону Фрайтаг-Лорингхофену Власов понравился.

Гюнтеру д'Алькэну – нет.

Но так была устроена судьба генерала, что дружелюбие было для него столь же опасно, как и неприязнь.

Действительно, если бы барон Фрайтаг-Лорингхофен хотя бы познакомил Власова со своими друзьями, не миновать бы Андрею Андреевичу общей участи заговорщиков. Ну, а если бы д'Алькэн все-таки осуществил свой план, Власов бы сгинул в безвестности…

Спасительным для Власова оказалось то, что ни один из его собеседников не проявил настойчивости в реализации своих планов относительно его.

Сохранилось несколько фотографий Гюнтера д'Алькэна.

На всех фотографиях на лицо начальника пропаганды войск СС, скрывая его глаза, всегда падает тень козырька фуражки…

В такой же неразличимой тени д'Алькэн осуществлял план пропагандистской акции «Скорпион Восток». Идея операции сводилась к тому, чтобы, воспользовавшись наработками «Вермахт пропаганды», широко раструбить о существовании Русской освободительной армии, которая будет бороться не против России, а за Россию против Сталина.

Как утверждает протоиерей Александр Киселев, акция «Скорпион Восток» отчасти удалась. На фальшивку – призыв якобы исходил от генерала Власова – ежедневно стали перебегать из Красной армии тысячи бойцов только на одном Южном фронте, где эта акция проводилась. Перебежчики не хотели говорить с немцами, а искали Власова. «И это происходило в 1944 году, меньше чем за год до конца войны, когда Красная армия имела уже все основания считать себя победоносной».

Насчет тысяч тут явное преувеличение, но какие-то перебежчики появились, и за неимением других успехов этот успех мог воодушевить д'Алькэна. Оставалось продумать кое-какие малосущественные детали…

Д'Алькэн знал, что после выступления в Бад-Шахене Гиммлеру трудно будет изменить отношение к Власову, и он решил сразу произвести рокировку в Русском освободительном движении. Он предложил Жиленко-ву, которого привлек к сотрудничеству с самого начала акции «Скорпион Восток», принять от Власова руководство Движением. Спасая карьеру Власова, Георгий Николаевич Жиленков отказался от предложения д'Алькэна.

Почему?

Ответ пытались найти и судьи на московском процессе в 1946 году.

«Подсудимый Власов. Подсудимый Жиленков не совсем точно рассказал суду о своей роли в его связях с СС. В частности, он показал суду, что лишь по моему указанию он связался с представителем СС. Это не [213] совсем так. Жилетов первый имел связь с представителями СС, и именно благодаря его роли я был принят Гиммлером. До этого Гиммлер никогда меня не принимал.

Подсудимый Жиленков. Я не отрицаю показаний Власова, но хочу сказать, что только после моей поездки в район Львова и установления связи с представителем Гиммлера д'Алькэном при посредстве последнего нам удалось организовать встречу Власова с Гиммлером. Мне было известно, что Гиммлер называл Власова перебежавшей свиньей и дураком. На мою долю выпала роль доказать д'Алъкэну, что Власов не свинья и не дурак».

Судя по этой пикировке, мы не должны преувеличивать дружественности генеральских отношений… Всего за несколько шагов до петли Жиленков – все-таки он был истым партийцем! – так ловко «отшивает» своего павшего начальника, что трудно предположить, будто он отказывался от предложения д'Алькэна из-за боязни обидеть Власова. И, разумеется, нелепо говорить, что причина – в уважении, которое Жиленков испытывал к генералу Власову как к руководителю… Нет… Просто Жиленков хорошо понимал, насколько это хлопотно быть «героем», а честолюбие никогда не компенсировало Георгию Николаевичу практических благ, которые он мог получить от жизни.

Мы уже говорили, что бывший секретарь райкома партии, член Московского горкома ВКП(б) Георгий Николаевич Жиленков вырос беспризорником… Тем не менее (или благодаря этому?) любовь к красивой жизни пересиливала в нем тщеславие.

Ради комфорта Жиленков был готов пожертвовать многим.

И жертвовал{48}.

Как пишет протоиерей Александр Киселев, Жяленкова менее, чем кого-либо другого, можно считать выразителем идей освободительного движения…

«Вилла с блестящим адъютантом, красавицей секретаршей, породистыми псами и сам генерал как-то уже очень не гармонировали с общим настроением».

Не только протоиерей Александр Киселев, но и сотрудники, знавшие по ежедневной работе, считали Георгия Николаевича беспринципным человеком.

Мы видим, что этот упрек не совсем справедлив.

Ведь д'Алькэн так и не сумел убедить Жиленкова стать героем, заняв [214] вакансию вождя Русского освободительного движения. Тут Георгий Николаевич проявил завидную твердость… Он отказался и тем самым спас генерала Власова от погружения в трясину безвестности.

Получив отказ Жиленкова, д'Алькэн все силы бросил на то, чтобы переломить отношение к Власову у Гиммлера. Помогала ему в этом предприятии любвеобильная эсэсовская вдова Хейди Биленберг, бывшая с Гиммлером в весьма дружественных отношениях.

 

Глава третья

 

Свидание с Гиммлером должно было состояться 21 июля 1944 года, но накануне произошло покушение на Гитлера…

20 июля 1944 года в ставке Гитлера «Вольфшанце» полковник Штауфенберг заложил бомбу. Она взорвалась, когда генерал Хойзингер делал доклад фюреру о прорыве советской армии на Центральном фронте.

– Если наша группа армий в районе Чудского озера не будет отведена,-сказал он, – катастрофа…

Фраза осталась незаконченной, раздался взрыв…

Жизнь Гитлеру, по сути, спас полковник Брандт, отодвинувший портфель с бомбой за тумбу стола… Фюреру опалило волосы, у него лопнули барабанные перепонки, но сам он остался жив. Около часа ночи немцы услышали в приемниках его хрипловатый, лающий голос.

«Этот, некогда высокого ранга политический комиссар и генерал вспомнил опыт своей жизни беспризорника и развил поразительную деятельность, в которой сочетались ловкость, находчивость, юмор и чисто русская человечность… Наша комната вскоре стала временами походить на сапожную или портняжную мастерскую. Материал и инструменты Жиленков доставал у американцев легально или же, как он говорил, „с маленьким взломом“ кладовой, в которой американцы хранили постельные принадлежности, брезент и др. вещи».

Радиостанция «Германия» передавала обращение Гитлера к нации…

«Мои немецкие товарищи! Я выступаю перед вами сегодня, во-первых, чтобы вы могли услышать мой голос и убедиться, что я жив и здоров, и, во-вторых, чтобы вы могли узнать о преступлении, беспрецедентном в истории Германии.

Совсем незначительная группа честолюбивых, безответственных и в то же время жестоких и глупых офицеров состряпала заговор, чтобы уничтожить меня и вместе со мной штаб Верховного главнокомандования вермахта.

Бомба, подложенная полковником графом фон Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах справа от меня. Взрывом были серьезно ранены мои верные и преданные сподвижники, один из которых погиб. Сам я [215] остался совершенно невредим, если не считать нескольких незначительных царапин, ожогов и ссадин. Я рассматриваю это как подтверждение миссии, возложенной на меня провидением…

Круг этих узурпаторов очень узок и не имеет ничего общего с духом германского вермахта, и прежде всего германского народа. Это банда преступных элементов, которые будут безжалостно уничтожены.

Поэтому сейчас я отдал распоряжение, чтобы ни одно военное учреждение… не подчинялось приказам, исходящим от этой шайки узурпаторов. Я приказываю также считать долгом арест каждого, кто отдает или исполняет такие приказы, а если он оказывает сопротивление, расстреливать его на месте…

На этот раз мы сведем с ними счеты так, как это свойственно нам, национал-социалистам».

Фраза: «Круг этих узурпаторов очень узок…» – списана, кажется, из знаменитой работы В.И. Ленина про революционеров, которые были страшно далеки от народа…

Похоже, что Гитлер позаимствовал у Ленина не только ненависть к России и русскому народу, но нечто большее… Не случайно в тяжелую, трагическую минуту жизни вспоминает он ленинский текст…

Или, может быть, и не читал Гитлер статьи Ленина? Может быть, вот так – убого и единообразно – устроено мышление всех русофобов?…

Гитлер сдержал слово, по Германии прокатилась волна арестов.

Как свидетельствует историк Уильям Ширер, приговоры приводились в исполнение по большей части путем медленного удушения жертв рояльными струнами, перекинутыми через крюки для подвески мясных туш. Крюки же брали напрокат в мясных лавках и на скотобойнях.

Самое страшное тут – «напрокат».

Казнь была не только мучительной, но и предельно унизительной, приравнивающей прусских офицеров-аристократов к скоту.

По указанию Гитлера не было никаких трибуналов.

Заговорщиков предавали Народному суду, председатель которого Рональд Фрейслер (в прошлом фанатичный большевик, зверствовавший в ВЧК), которого Гитлер называл «нашим немецким Вышинским», с изумительной скоростью штамповал смертные приговоры.

Уже 7 августа начался первый процесс.

Проведя заговорщиков через ад подвалов гестапо, их облачили в старые шинели и свитера. В зал суда ввели небритыми, без воротничков и галстуков, в брюках без ремней и подтяжек. У фельдмаршала Вицлебена отобрали даже искусственную челюсть. [216]

Беззубый, жалкий старик стоял у скамьи подсудимых и то и дело хватался за брюки, не давая им упасть. А Фрейслер кричал на него:

– Ты, грязный старик! Что ты постоянно теребишь свои брюки?!

Все это снималось на пленку, которую Гитлер в назидание сподвижникам демонстрировал в своем логове.

Засняли и казнь…

Осужденных загнали в помещение, где с потолка свисало восемь крюков. Одного за другим заговорщиков, раздетых по пояс, вздергивали вверх, накинув на шею рояльную струну.

Осужденные поначалу свободно свисали в петле, а затем, по мере того как петля затягивалась, начинали хватать ртом воздух. Брюки сползали и падали на пол, несчастные еще долго бились в конвульсиях и наконец затихали.

Все лето, осень и зиму шли заседания Народного суда… Все лето трудился и Гиммлер, которому поручено было провести расследование.

Очень вероятно, что, если бы Власов не искал так настойчиво вопреки советам «домашнего святого» Вильфрида Карловича Штрик-Штрикфельдта (а это были советы генерала Гелена) контактов с СС, Русское освободительное движение не устояло бы.

Многие из тех, кто поддерживал Власова через ведомство Гелена, кто ратовал за изменение ост-политики, в том числе фон Штауфенберг, фон дер Шуленбург, генерал фон Треско, были казнены…

Но Власов оказался предусмотрительным…

Он встретил 20 июля во всеоружии бывшего члена Военного трибунала, не вынесшего (чтобы не ошибиться) ни одного оправдательного приговора во время «больших чисток».

Однажды на виллу Кибиц Вег прибежал крайне взволнованный капитан Штрик-Штрикфельдт.

Власов пил водку с генералами Малышкиным и Жиленковым.

– Еще один очень близкий друг мертв: Фрайтаг-Лорингхофен!-воскликнул Штрик-Штрикфельдт. – После ареста ему дали револьвер, чтобы он мог застрелиться и тем избежать суда и расстрела.

– Я не знаю его,-совершенно равнодушно откликнулся Власов. – А кто это?

– Ну, как же, дорогой Андрей Андреевич, это тот барон, блестящий полковник Генерального штаба, который так часто бывал у вас… [217]

– Не помню,-сказал Власов. – Не желаете ли водки покушать, Вильфрид Карлович?

Ничего не понимая, простодушный Штрик-Штрикфельдт вышел из комнаты. Через несколько минут в канцелярию поднялся Власов.

– Я вам уже однажды говорил, дорогой друг, что нельзя иметь таких мертвых друзей,-быстро прошептал он. – Вильфрид Карлович! <