Философская проблема-газация контекста

Неочевидность понятия «контекст» попадает в фокус теорети­ческого внимания только втом случае, если мы проводим различие между специально-научными теориями контекста и философской проблематтацией данного понятия. Теории контекста имеют сво­им предметом различные типы целостности и взаимосвязей ис­следуемого феномена, его включенности в язык, наличную ситуа­цию деятельности и коммуникации, локальную и универсальную культуру. Философская рефлексия ставит другие вопросы. Како­вы же они?

Допустим, что понимание слова предполагает учет многооб­разных контекстов. Тогда в пределе его смысл фактически оказы­вается конгломератом слабо связанных между собой смысловых элементов. Но если слово оказывается столь расплывчатым и многозначным, как же тогда сохранить идентичность смысла? Как обеспечить адекватность понимания и взаимопонимания?

Предположим, что генезис или функционирование некоторо­го феномена культуры (в искусстве, религии, науке и проч.) обу­словлен рядом детерминант, или контекстов. Однако данный фе­номен также характеризуется собственной идентичностью, отли­чием от своих контекстов. Каковы же границы редукционизма в контекстуальном объяснении? Сводим ли объясняемый феномен к совокупности контекстов, например наука к историческим ус­ловиям своего формирования?

Раздел I. Категориальные сдвиги

Пусть каждая теория зависит от присущего ей научного, со­циального и культурного контекста. Сравнимы ли в таком слу­чае разные, в том числе исторически и культурно дистанциро­ванные теории? Возможна ли их независимая истинностная оценка, их рациональный выбор? Обсуждение этих и других по­добных вопросов не дает окончательного ответа, но углубляет понимание вечных философских проблем, кроющихся за тер­минами «смысл», «объяснение» или «истина», а также способ­ствует прояснению конкретных методологическихдилемм, воз­никающих в науках и культуре.

Пример актуальности контекста

Обратимся к некоторым современным дискуссиям по про­блеме контекста и скептицизма, ведущимся в рамках аналитиче­ской традиции (Б. Страуд, Р. Фогелин, С. Коэн, Ф. Дретцке, Э. Голдман, Э. Coca, К. Дероуз, Т. Блэк). Отчасти они соответст­вуют тем спорам в отечественной философии, которые ведутся по поводу природы познания и принципов социальной эписте­мологии¹.

Точки зрения на отношения знания и контекста можно пред­ставить символически как позиции Д. Юма (скептицизм), Дж. Мура (здравый смысл) и Л. Витгенштейна (контекстуализм)². Контекстуализм подчеркивает зависимость знания, смысла и зна­чения единиц языка от включенности в синтаксические, семанти­ческие и прагматические системы, от ситуации употребления, культуры и истории. Скептицизм по сути исходит из того же само­го, но доводит эти положения до крайне релятивистских следст­вий. Философия здравого смысла, напротив, отрицает необходи­мость контекстуального подхода. Современный эпистемологиче­ский контекстуализм позиционируется, таким образом, как ответ

¹ См., например, панельные дискуссии в журнале «Эпистемология и филосо­фия науки» (2007. № 4; 2010. № 1-2).

² Конечно, это будет не в полной мере соответствовать исторической истине, поскольку действительные позиции этих философов значительно сложнее и их едва ли можно рассматривать как реальных участников данной контроверзы, од­нако мы отвлекаемся от истории для демонстрации логики этого спора вслед за Т. Блэком (Black Т. A Moorean Response to Brain-in-a-vat Skepticism //Australasian Journal of Philosophy. 2002. Vol. 80, № 2. P. 148-163).

Глава 1. Критерии знания: собственно эпистемические или социальные?

на скептическое отрицание возможности знания мира вокруг нас и на упрощенное обоснование возможности такого знания. Отно­сясь всерьез к проблемам, которые ставят скептицизм и филосо­фия здравого смысла, контекстуализм стремится разрешить яв­ный конфликт между следующими утверждениями:

[ 1 ] Я знаю, что у меня есть руки.

[2] Но я не знаю, что у меня есть руки, если я не знаю, что не яв­ляюсь мозгом в бочке (brain-in-a-vat¹ (BIV) — лишенным тела, по­груженным в сосуд с питательной жидкостью и стимулируемым электрохимическим путем, что вызывает точно такие же чувствен­ные восприятия, которые у меня возникают в условиях, рассмат­риваемых как обычные).

[3] Я не знаю, что я не являюсь мозгом в бочке.

Тезис [1] выражает собой тезис философии здравого смысла, или наивного реализма² — достаточно взглянуть вокруг себя, что­бы приобрести некоторое знание, оно, так сказать, просто валяет­ся под ногами. О чем здесь идет речь? Человек и в самом деле знает значительно больше того, что может обосновать рациональным образом. Огромное количество знаний он обретаетчерез практику деятельности и общения, а не из учебников. Эта позиция состоит в принятии весьма слабых эпистемических критериев, т.е. знанием можно объявить едва ли не все, что придет в голову и покажется заслуживающим внимания.

Тезис [2] фиксирует несколько более сложную картину, по­скольку содержит очевидные элементы конвенционализма и кон-текстуализма - знание всегда предполагает некоторое предшест­вующее знание, определенные предпосылки. Не постигнув их смысл, мы не можем получить сколько-нибудь надежное знание. Поэтому положение, содержащее знание, - всегда скрытое услов­ное высказывание, истинное при истинности своих предпосылок. Уже здесь выясняется, что обнаружить «последние основания» знания практически невозможно и программа фундаментализма оказывается несостоятельной. Отсюда, наконец, и тезис |3], кото­рый представляет собой кредо скептицизма — обоснование зна­ние невозможно, поскольку ограничено самим знанием, в свою

¹ «Мозги в бочке» - известный мысленный эксперимент X. Патнэма (См.: ПатнэмХ. Разум, истина и история. М, 2002. С. 19).

² Ср. с известным аргументом Дж. Мура (См.: Мур Дж.Э. Защита здравого смысла//Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998).

Раздел. I. Категориальные сдвиги

очередь требующим обоснования, а ничего, кроме знания, мы знать не можем.

Логическая безупречность последнего положения оказыва­ется, впрочем, кажущейся, базирующейся на типичной логиче­ской ошибке — скрытой подмене тезиса. Чтобы ее выявить, дос­таточно поставить вопрос о предмете знания: о чем говорит зна­ние, которое мы имеем в виду? Если оно говорит о том, как действовать и общаться в окружающем нас мире, то это одно де­ло. Такое знание в той или иной мере допускает практическую проверку. Круглая башня издали видится как прямоугольная, но уменьшение расстояния корректирует первоначальный образ. Иное дело, когда знание говорит о самом знании, т.е. имеет его в качестве предмета. Тогда это уже философский дискурс, кото­рый, если он замыкается в себе самом, попадает в ловушку скеп­тицизма. Преодолеть ее пытался тот же Юм, комбинируя бес­компромиссность философского разума и убедительность наив­ного реализма.

«Природа упряма и не хочет покидать поле сражения, как бы сильно не атаковал ее разум, но в то же время [позиция] разума так ясна в данном случае, что нет возможности ее маскировать. Не бу­дучи в состоянии примирить обоих врагов, мы стараемся по воз­можности облегчить свое положение, попеременно уступая каж­дому то, что он требует»¹.

Взятые вместе, эти три тезиса - наивный реализм, контек-стуализм и скептицизм - представляют собой головоломку. Они являются сами по себе возможными, но взаимно несовмес­тимыми. Положение [1] возможно без всяких объяснений; [3] - возможно, поскольку чтобы знать, что я не являюсь BIV, я должен отказаться от возможности, что я - BIV. И все же BIV и я имеем одинаковые чувственные восприятия. И мне, и ему ка­жется, что мы сидим за столом и печатаем на компьютере. Соот­ветственно мои восприятия не дают основания предпочитать одну из этих позиций. И я не могу исключить, что являюсь моз­гом без тела. Все это - аргументы в пользу возможности [3], т.е. скептицизма.

Тезис [2] всегда сохраняет свой статус логической возможно­сти, не важно, сколь высоко или низко мы устанавливаем крите-

¹ Юм Д. Трактат о человеческой природе. ВЗкн. М., 2009. Кн. I.C. 305.

Глава 1. Критерии знания: собственно эпистемические или социальные? 29

рии знания. Кейт Дероуз защищает позицию¹, согласно которой мое знание, выраженное в тезисе [2J, так же основательно, как и мое знание, высказанное в [1]. Если так, то положение [2J истинно независимо от контекстов и эпистемических стандартов. На мой взгляд, тезис [2] как условное высказывание, взятое с точки зре­ния его логической формы, и в самом деле не требует контекста. Но взятое по существу, оно представляет собой фиксацию того обстоятельства, что одно знание с необходимостью основано на другом, одно требует другого и истинно только при условии ис­тинности другого. Знание, требующее обоснования, конечно же, предполагает достаточно высокие эпистемические критерии.

Однако если даже тезисы [1], [2] и [3] являются сами по себе истинными, то вместе они невозможны, следовательно, нужно отбросить хотя бы один из них. Но какой?

Пытаясь ответить на этот вопрос, Дероуз расширяет подход, использованный в формулировке тезиса [2], на понимание тези­сов [1] и [3]. Он утверждает, что термин «знать» функционирует индексикально², т.е. как выражение, семантический контекст ко­торого (значение) зависит от контекста его использования. На­пример, слово «здесь» индексикально. Если я говорю: «Джон на­ходится здесь», то смысл этого зависит от того, где нахожусь я сам. Таким образом, «я» является также индексикальным, его смысл зависит оттого, кто себя им называет.

Если «знать» индексикально, то его семантический контекст зависит от контекста употребления. Это значит, что термин «знать» в сложных лексических конструкциях в свою очередь влияет на их семантический контекст, в том числе и на семантиче­ский контекст эпистемических атрибуций (высказываний, при­писывающих знание чему-либо). Иными словами, условия ис­тинности высказываний, приписывающих и отрицающих знание (высказывания типа «Узнает, что Р» и «S не знает, что Р» и их по­добия), варьируются в зависимости от контекста их артикуляции. В частности, варьируются эпистемические стандарты, которым S соответствует или не соответствует³.

' См.: DeRose К. Solving the Skeptical Problem // Skepticism: A Contemporary Reader; K. DeRose, T.A. Warfield (eds.). Oxford, 1999.

² Лингвисты часто используют вместо термина «индекс» термин «деиксис».

³ См.: DeRose К. Op. cit. P. 187.

3U Раздел I. Категориальные сдвиги

Поэтому тезисы [1J, |2] и [3] вопреки видимости не находятся в конфликте. Следует различать контексты, которые устанавлива­ют очень высокие эпистемические стандарты, и контексты, кото­рые устанавливают достаточно низкие эпистемические стандар­ты. Положение [1] ложно в первых контекстах и истинно во вто­рых, положение [3], наоборот, истинно в первом и ложно во втором типе контекстов. Различая контексты как условия истин­ности, мы сохраняем и науку, и повседневность, и значение скеп­тических (иначе говоря, собственно эпистемологических) аргу­ментов.

Более того, как нетрудно догадаться, в абсолютном статисти­ческом большинстве контекстов эпистемические стандарты до­вольно низки. Для обыденного сознания скептицизм вообще не­релевантен. Принимая [1 ], достаточно отбросить [2], а также ут­верждения о том, что вместо рук у меня щупальца или когти. Для этого хватает моего чувственного опыта. В этом смысле филосо­фия наивного реализма не является философией как таковой. Она абсолютизирует некоторый весьма ограниченный тип знания, не указывая для этого сколько-нибудь весомых оснований.

Если же конфликт между [1], [2| и [3] в действительности не имеет места, то почему мы именно так ставим проблему? Не явля­ется ли она надуманной? Вовсе нет. Дело в том, что в жизни мы по­стоянно переходим от одного контекста к другому и даже путаем их. Рассуждая обычно в рамках эпистемически сниженных кон­текстов, мы признаем тезис [1] истинным. Но стоит перейти на философский уровень дискурса для анализа положения [3], как в фокус внимания попадает BIV и мы начинаем рассматривать скептический сценарий. Тогда мы сдвигаем наш дискурс в иные контексты и повышаем эпистемические критерии, что позволяет нам считать [3J истинным. Конфликт, таким образом, имеет не просто мнимый характер, но обязан динамике нашего знания¹.