Сколько солнца в холодной воде

Немного солнца в холодной воде...

Поль Элюар

Сколько солнца в холодной воде,
Сколько света в нетающем снеге!
Слава Богу, никто и нигде
Не узнает о нашем побеге.

Здесь над нами кружит тишина,
Распускается в крынке багульник,
Ходят ходики, как на прогулке,
По дорожке из чистого льна...

Богородица тонким перстом
Указала нам эту дорожку:
Вышивала славянским крестом,
Осыпала жемчужною крошкой.

Улыбалась, как добрая мать,
Чтобы мы разглядели друг друга...
Злое времечко кинулось вспять,
И утихла старинная вьюга.

Над Байкалом клубится мороз,
А тепло неизбывно и свято,
И рябины дразнящая гроздь,
Как насмешка над «круглою» датой!

Говорю у тебя на груди:

«Муж любезный, ты Бога мне застишь!..»

Ночь и снег у меня впереди.

Что же сердце распахнуто настежь?

НОЧЬ КРЕЩЕНСКАЯ

От всего, что было, не было ль,
В этот вечер отойду.
Ночь стоит морозно-белая,
Тополь мечется в саду.

Что ж ты мечешься, качаешься?
Вроде ветер невелик.
В чём пред целым светом каешься –
Или к жизни не привык?

В этой жизни все запутано,
Хлесткой плетью сплетено.
Мглой туманною окутано,
Горькой горечи полно.

То, что в жизни предназначено,
Трудно, трудно обойти,
Если с Господом утрачено
Ощущение пути.

В Крестном Знаменье засветится
Ясный и морозный путь:
Молодая нежность месяца,
Жизни истина и суть.

МОЛЕНИЕ О ЧАШЕ

В безветрии душном томящийся сад
Беззвучно грохочет листвой,
А небо предгрозья - клубящийся ад -
Так низко висит над землей.

Как будто бы пепел горячий летит
С небес на лицо и на грудь.
И в страшном предчувствии сердце болит:
«Приблизился крестный мой путь».

Отужинав, крепко заснули друзья...
Будил - добудиться не смог.
Иуда исчез... И, сомненья дразня,
Змея заползла на порог.

Я ныне один в помертвевшем саду,
В бесплодной и страстной мольбе.
Не пот - это кровь выступает на лбу...
«Отец мой! Взываю к Тебе.

Сквозь молнию, Отче, на сына взгляни.
Земному земное прости.
От чёрного слова меня охрани
И Чашу вели пронести...»

Тяжёлые,

редкие капли стучат.
Небесная воля слепа.
Шаги... Голоса...

И светильников чад -
Там требует жертвы толпа.

«Иуда, и ты... Но тебя я прощу.
Я мечот врагов отведу.
Вовек не роптавший -

и днесь не ропщу.
Молчите! Я с вами иду.

Я с вами иду - я один ухожу
Высокой стезёю своей.
И вечно сверкающий путь проложу
Для грешных и смертных людей...»

 

 

РОЖДЕСТВО

К вечеру снега залиловели,
Звоном раскатились холода...
Ровно в полночь над верхушкой ели,
Как младенец в тёмной колыбели,
Народилась чистая звезда.
Народилось чудо. Засмеялось,
Сорвалось - и каплей - посолонь![1]
- Ах, куда ты? Это что за шалость?!
Сердце под рукой не удержалось
И упало - в Божию ладонь..

НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ

Привычный бой часов в покоях зимней ночи,
а месяц над крыльцом прозрачен и лучист.
Пустая злоба дня не жжёт и не пророчит:
отпрянуло во тьму, за тёплый круг свечи,
и, затаившись, ждёт, как зверь холодноглазый,
чтоб завтра подстеречь и солнце погасить...
Но в этот час звезда горит, как светлый разум,
и только с ним душа желает говорить.

Я потушу свечу и выйду за калитку.
Пред чистотой зимы томит меня вина.
Нечастые огни как золотые слитки,
А цепь моих следов от глубины черна.
И, обступившие предгорную деревню,
деревьев чёрные чеканны образа.
И озеро в снегу... Высокое смиренье
пред вечностью самой,
бездонной, как слеза.

Тревожен мир души твоей,

и мы с тобой давно устали
от вспышек счастья и печали,
от напряжённо-горьких дней.
Они останутся в судьбе,
но ничего нам не прибавят,
ошибок наших не исправят,
сердца не сделают грубей.
А потому - не лучше ль нам
отдаться тёплому теченью:
улыбкам,

музыке,

свеченью
окна, где листья и туман?..
Такие ночи не забыть,
не подчинить искусству слова:
в них всё так древне,
всё так ново,

что даже страшно говорить.
Они проходят - краткий миг,
почти трагически прекрасный...
Что перед ним - дневные страсти
и наш несдержанный язык?!

ОСТРОВ ВЕРЫ

Этот остров лежит посредине,
Посредине небес и воды.
Балансирует солнце на льдине,
Голубые щебечут сады,

Табунятся чернильные тучи
С обжигающей зренье каймой.
Хлынет ливень стеклянный - и тут же
В небе радугой встанет Двойной!

Перепутала тучу с волною
Чайка - плачет, хохочет, кружа.
Это мечет круги надо мною
Уязвлённая жизнью душа.

Друг! В печали своей утешенье -
Я не ангел - не жди от меня.
И в глазах моих отраженье
Не блаженства, но самосожженья
Беспокойно летящего дня.

Этот остров мне брошен судьбою,
Словно в море - спасательный круг.
Дай мне руку, и станем с тобою
Парой чаек, холодным прибоем,
Тучей, сыплющей льдинки на луг!

День сгорает кудрявой берестой,
Зажигая степные цветы.
До свиданья, неназванный остров
С острой зеленью возле воды.

Ни друзьям, ни врагу не открою
Чудный берег непуганых птиц:
Четки чибисов чистой зарею,
Гнезда, полные пестрых яиц.

Пепел сумерек ветер рассеет
Над крутящей воронки водой.
Засыпая, безмолвствует Север.
Ни волной не всплеснёт, ни звездой.

От забот, без отрады влекомых,
От вражды, что не ставлю ни в грош,
От предательства милых знакомых,
Остров веры, меня ты спасёшь.

Ты от чёрного выстрела злобы
Моё сердце прикроешь крылом.
Дашь мне силы и радости, чтобы
Жить, не помня о горе былом.

Ночью ветер шумел во дворе,

Незакрытыми ставнями хлопал.
Шевелился и вздрагивал тополь -
Незаметно кончался апрель.

И покуда подтаивал лёд,
Стали ветки длиннее и гибче,
А в горючем, сыпучем Египте
Журавли торопились в отлёт.

Было холодно в доме моем,
Он болел деревянной тоскою.
Только месяц был странно спокоен,
Погружённый в ночной водоём.

Но от этого месяца мгла
Лишь чернее была за окошком.
И холодная, злая дорожка
От него на полу пролегла.

Никогда по дорожке такой
Не придут ни друзья, ни любимый...
Жизнь, казалось, проносится мимо,
Как идут поезда за рекой.

Но едва пробивался рассвет
Сквозь тупую бессонницу ночи,
Я сама убеждалась воочию:
На земле одиночества нет.

Вот и птица с куста сорвалась,
И округлая капля - блеснула...
Наконец! Я спокойно уснула,
Ощутив теплокровную связь

С этой птицею, с этим кустом,
Всем, что дышит, цветёт и искрится...
Я спала - и знакомые лица
На меня наплывали сквозь сон.

Зеленое пламя земли!

День ливня, озона и света.
Мне дарит короткое лето
Секунды в волшебной пыли.

Светла молодая полынь,
Крапива как злая принцесса...
Меня подхвати - и отхлынь,
Волна, уходящая в детство.

Я вынырну там - и опять
Мне явится дом у дороги,
Где весело с братом играть
В индейцев, свободных, как боги.

Где за полночь можно читать
Запретные «взрослые» книги
И всей-то душой трепетать,
В дворцовые вникнув интриги.

...Там ливни такие же шли,
И травки промокшие никли,
И дней золоченые нити
Сквозь сердце прозрачно текли!

Они все текут и теперь,
Да золота в них не осталось.
По капле скопилась усталость,
Как яд, от незримых потерь.

Ах, взрослую книгу прочтя,
Я тоже бы сникла, наверно,
Когда б не наивная вера
В целебную силу дождя!

КОЛЫБЕЛЬНАЯ
ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

Спи... Под мохнатыми звёздами лета
Вольной рекою течет бытиё.
Пусть пролетающий ангел рассвета
Легким крылом осенит забытьё.

В городе стылом незримыми ранами
Путь твой отмечен... А сон золотист:
Дышат поляны грибными туманами,
Первый, безвременный падает лист.

Лес охраняет дремучие тайны
В каждой ложбине, под каждым кустом.
В месячном трепете - необычайны
Тени, тропинки, бревенчатый дом.

В доме молчанье такое глубокое,
Даже кукушка умолкла в часах.
Спи, моё сердце, моё одинокое...
Слышится Ангела пенье далекое,
Сны исчезают в рассветных лучах.

ОСЕННИЕ ПОЛОТНА

Рисую осень.

Жёлтый карандаш

очиниваю тоненько и длинно.

Вот жёлтый лист.

Вот жёлтая долина,

вот жёлтый день - осенний ералаш.

Вот человек. Его не знала я.
Не берегла, не называла милым.
Не задержу: пускай проходит мимо,
в осенний парк, где смех и толчея.

Уходит пусть. Ему я не судья.
Его лица затем лишь я коснулась,
чтоб жажда жить в груди его проснулась,
преодолев инертность бытия.

Пускай он входит в полутёмный зал.
Он спит душой. Глаза его спокойны.
Но - музыкой я слух его наполню!..
Он встрепенулся! Он себя узнал.

Я окроплю неприхотливый лоб
Священной влагой Мысли и Страданья.
Скажу: смотри! И над громадой зданий
Зажгу заката алое крыло.

Лишь прикоснись - и пальцы обожжешь.
Не бойся же! Ожог не так опасен.
Быть может, мир ожогами прекрасен!
Где нет ожога - там предвижу ложь
да вечный страх за собственную кожу...

- Боитесь? О, тогда не потревожу.
Мне Вас не жаль, ушедшего во тьму.
Из Ваших рук я хлеба не приму.

Ну, вот и все. Сточился карандаш.
Не мне судить, удачна ли картина.
Теперь возьму - и клином журавлиным
Перечеркну осенний ералаш.

РЕПИН. «НИЩАЯ»

Вся степь - в цвету,

в жару, в изнеможенье,
в кузнечиках - до звонкой глухоты,
в шмелином зуде, в медленном круженье
к закату от полуденной черты.
Окрестный мир весь выбелел от зноя,
и хочет пить, и дышит горячо,
и девочка - создание земное -
стоит одна с сумой через плечо.
В небесном нимбе, в солнечном сиянье,
головку тихо долу наклоня,
стоит она - ни радость, ни страданье, -
затеряна в глуши степного дня.
Худые руки в корочке загара,
в заплатах грубых нищенский наряд,
простоволоса… синего пожара
в ресницах белых отблески горят.
А все ж какая дивная свобода
ее над миром царственно несет!
Ей сказки говорит сама природа
и Тот, Кто стадо звездное пасет...

 

О Русь! Как степь, ты неисповедима.
Ты сон в жару и травы вперехлёст.
Трезвон стремян и древний запах дыма,
полынный мёд невыплаканных слёз.
Вся роскошь трав, и нищенка босая,
и ветер воли - резок и широк!
Вот здесь бы мне и сгинуть, угасая,
стать белым прахом медленных дорог.

СТИХИ О ХУДОЖНИКЕ

Так неуютно нынче на земле:
в углу двора колючим боком ёлка
вросла в сугроб...
Осыпались иголки
в несвежий снег - все ветки наголе.
Темна деревьев стылая кора,
и серых дней колючая цепочка
все тянется, как долгая отсрочка...
Пускай себе!
Сегодня, как вчера,
чтобы тоска меня не доняла,
опять приду смотреть твои картины,
где синева с огнём наполовину,
в них бьется мысль, остра и солона.
Я узнаю смятение души -
моей души! -

в портретах, мне безвестных.
Закатных красок пламенные всплески
тревожны, но безумно хороши!
Художник мой, ты понял всё и всех.
Нет для тебя ни тайны, ни запрета,
ни зависти,

ни злобы,

ни навета -
надвременны печаль твоя и смех.
Художник мой! Спасибо... Я ушла
под жёсткий ветер, в желтизну заката.
Нежданно так, так сказочно богата
явлением чуда - властью ремесла.

В НОЧНОМ МУЗЕЕ

В развенчанном храме - музей.
И в час неурочный,

полночный
мы бродим здесь - трое друзей -
в такой тишине непорочной,
что стук осторожных шагов
гремит святотатственно гулко,
а тени прошедших веков,
как тати, стоят в закоулках.

Семейство буддийских богов
нам карой грозит многоруко,
шаман, что к камланью готов,
очнулся и замер без звука.
Он жалок - в хламиде своей,
и страшен - лицом пожелтелым,
и, если бы здесь не музей,
я вряд ли б так храбро глядела!

Колышутся ткани одежд
в струе непонятного ветра.
Мы бродим здесь - трое невежд
из века, где мода на ретро,
где каждый учён и умён,
и все ж беззащитен, как эти,
мелькнувшие в кадрах времен
планеты безвестные дети.

Они берегли про запас
наивную веру в бессмертье.
Подумалось: что же от нас
найдут после атомных смерчей?
Какие прочтут письмена
при вспышке нейтронного света?
Какие взрастут семена
на выжженных почвах планеты?

Ступеней тропою крутой
выходим под свод колокольни.
Здесь купол царит золотой,
здесь город лежит на ладони!
Вериги рабочего дня
сменивши на сонную леность,
мой город,

судьба,

современность
сквозь полночь глядят на меня.

СТИХИ НА ЭСТРАДНОМ КОНЦЕРТЕ

Зал дрожит от космических ритмов,
Музыканты плывут, как в огне...
Отступись, моя бедная рифма,
Позвени где-нибудь в тишине.

Брезжит новое тысячелетье -
Расстоянье в двенадцать шагов.
Бьёт волна, и бесчинствует ветер
У неведомых берегов.

Извиваются змеи галактик
Вкруг живой человечьей души,
И на женщине звёздное платье
В ослепительных бликах дрожит.

Так приходит грядущее Слово -
На пределе и стыке высот.
Так пронзительно, дерзко и ново
Пограничное Время поет.

Ты, душа моя - вольная птица!
Над тобою и грохот, и звон.
Пой и плачь: нам придется гнездиться
На пределе и стыке времен.

Замедленная ночь... Луна -

И невозможно
Ни бодрствовать, ни спать!
Так что же делать нам?
Давайте будем петь,
Ступая осторожно,
Как в озеро Теплынь,
Как в древнерусский Храм.

Затоплены луной проулки
И проспекты,
Так вольно пролегли,
Так плавно расплелись...
А песня, что до нас
Никем ещё не спета
Рождает на земле
Особенную жизнь,
Где нет ни горьких слёз,
Ни злого напряженья -
Есть белая сирень -
Как пена лунных волн.

Все затаило дух...
Без звука, без движенья
Весь мир чего-то ждёт...
И бледен небосклон.

Давайте будем петь.
Восславим Ожиданье,
Терпенье и Любовь,
Печаль и Красоту.
Я днем не поручусь
За их существованье,
Что гаснут на свету -
Не терпят суеты.

Но вот, нарушив Вето
Они витают вновь
Меж сонных этажей,
Чтоб не забыли мы
О падчерице века -
О собственной душе.
О собственной душе…

 

ТАТЬЯНА СУРОВЦЕВА…ИРКУТСК

СМОЛЕНЩИНА

Та деревня, как мамина сказка,
Как смолёная лодка, плыла.
Древней ивы случайная ласка
Так бесплотна, как тень от крыла.

Где-то здесь, у прудов просветлённых,
Смолокуры курили смолу.
Дух таёжный, весенний, калёный
Благодатно бродил по селу.

И скользили весёлые лодки
По весенней, по звонкой воде,
И летели в леса отголоски
Добрых песен о добром труде.

О, работа - на радость и славу!..
Но иссякло сие ремесло,
И колеблет подводную траву
Из пластической массы весло.

Я устала в себе сомневаться,
Мне рассыпанной ясности жаль.
Мне бы в этой деревне остаться,
И, закутавшись в тёплую шаль,

Приходить с коромыслом упругим
К голубой полынье на пруду,
И, дыша на озябшие руки,
Рвать рябину в промёрзшем саду.

Не к тому ль и спешим, чтоб однажды,
При сиянье звезды горевой,
К старой иве, к груди её влажной,
Поседевшей припасть головой?

ВОСПОМИНАНЬЕ О ВЛАДИМИРЕ

Что было со мною - не знаю, но помню:
Издревле и свыше пришло - Мономах...
И город старинный, как звон колокольный,
Отрадно и вольно возлёг на холмах.

Здесь был прорисован влюблённо и чисто
Оконный наличник, и купол, и крест.
И ласточки в небе носились со свистом
Над белой обителью царских невест.

Мой пращур под каменно-тяжким шеломом
Седьмое столетие юн и красив.
К нему ль россияне -

с молитвой, с поклоном:
«Возьми, человече, свой меч - и спаси...»

Что было со мною - не знаю, лишь помню,
Как медленно зной обтекал купола.
Хотелось молиться - и камню, и полдню,
И русской реке, что близ храма текла.

И все это было от века знакомо,
И было впервые - почти как во сне:
Так нежно любимо, так жадно искомо,
И русское сладко заныло во мне,

Как будто бы вновь через долгие годы
Я свиделась с мамой, ушедшей давно...
Был зной нестерпим в это лето. А своды
Прохладу и сумрак несли надо мной.

Я музыку слушать училась

У озера, сосен и скал.
Над сопками солнце катилось
И луч облака прожигал.
И ветер, по-мартовски грубый,
Все струны в сосновом бору
Затрагивал... Светлые трубы
Звенели во мне поутру.

А в полдень вздыхали и пели
О высях и далях земных,
И сердце - птенец в колыбели -
Уже тосковало о них.
С прощальною школьною трелью
И даль мне открылась, и высь...
А сосны лесов корабельных
Стремительно вниз унеслись.

Но выпало мне через годы -
В другом, прикипевшем краю:
Костёла холодные своды...
Старинный вечерний уют...
И светлые трубы органа
Вздохнули сквозь слёзы - легко,
И словно распались туманы,
И видно опять далеко:

Дымятся горячие крыши,
Сполоснуто ливнем крыльцо...
Я музыку родины слышу!
Сиянье летит на лиц

[1] Посолонь — движение по солнцу, с востока на запад.