Глава 14. Разведка в дивизии в составе войск 1-го Дальневосточного фронта и Приморского военного округа

В Приморский военный округ, штаб которого размещался в Ворошилове-Уссурийском, я прибыл в июле 1945 года. После короткой беседы в штабе меня назначили помощником начальника разведки 105-й стрелковой дивизии, штаб которой дислоцировался в Галенках. 105-я стрелковая дивизия являлась настоящей дальневосточной дивизией, не принимавшей участия в боях против немцев. Командовал дивизией генерал-майор Себер, среднего роста, крепкого сложения, 40 с лишним лет. Дивизия имела старую организационную структуру, отличавшуюся от структур фронтовых дивизий. Разведка была представлена дивизионной разведывательной ротой в составе трех взводов и подразделений обеспечения, в стрелковых полках были взводы конной и пешей разведки, в артиллерийском полку - батарея разведки, в инженерно-саперном батальоне -взвод инженерной разведки, в роте химзащиты - взвод химической разведки.

Разведывательные подразделения были полностью укомплектованы офицерами, сержантами и рядовыми разведчиками и находились в боеготовом состоянии. Моим непосредственным начальником был начальник разведки дивизии капитан Никитин Федор Егорович, все время служивший на Дальнем Востоке, хорошо знавший обстановку и особенности службы в этом отдаленном крае. Капитан Никитин не имел никакой разведывательной подготовки, но опыт службы в разведке, организации боевой подготовки разведывательных подразделений имел хороший. Читал все, что попадало в руки, касавшееся разведки. Был всегда подтянут, исполнителен до скрупулезности. Мне он сразу понравился, и отношения у нас сложились самые деловые и товарищеские.

Командир разведывательной роты капитан Амочкин, очень энергичный, подтянутый, спортивного сложения, про таких говорят "офицер-живчик", много работал лично по обучению роты разведывательным приемам. Знакомясь с разведротой, я сделал открытие - командиром одного из разведывательных взводов оказался мой родственник, сын двоюродной сестры Федя Корнилов, в звании лейтенанта, хотя по возрасту он был старше меня на 5 лет.

Во время представления командиру дивизии генералу Себеру между нами состоялась довольно продолжительная беседа. Он, главным образом, интересовался, как велись боевые действия войск против немцев. Я извинился перед ним и доложил: "Я же воевал в партизанах и не знаю всей организации боя на фронте". Но он все равно выслушал меня о действиях партизан, о моей оценке немецких войск.

Поскольку в дивизии офицеров-фронтовиков были единицы, то за меня взялся политотдел и редакция дивизионной газеты, чтобы я выступал перед личным составом подразделений через газету. Я добросовестно выполнял эту работу.

Все видели, что потоки эшелонов с войсками идут с запада на восток, в том числе и в Приморье, понимали, что обстановка складывается предвоенная и что скоро что-то должно произойти - война против японцев, боевые действия пробив самой сильной японской Квантунской армии, развернутой в Маньчжурии вдоль границ с Советским Союзом.

Мы, офицеры-разведчики, проводили занятия с разведподразделениями и подразделениями стрелковых войск по организационной структуре, вооружению и тактике действий японских войск. Изучали японские войска на Хуньчуньском операционном направлении, а более полно и подробно - войска и укрепления Дунсинженьского и Хуньчуньского укрепленных районов. Материалов для подготовки к занятиям в дивизии было достаточно. За долгие годы противостояния с Квантунской армией наша разведка добыла довольно полные разведывательные сведения об японских войсках в Маньчжурии. В 1945 году Главным разведуправлением были изданы справочники со схемами укрепленных районов с подробным описанием огневых средств в каждом УРе предполагаемых районов развертывания полевых войск на случай войны.

К моменту проведения Маньчжурской операции нашим войскам противостояла сильная группировка японских войск. Вдоль границы с СССР и МНР у японцев имелись 17 укрепленных районов общей протяженностью в 1 тысячу км, в которых насчитывалось около 8 тысяч долговременных огневых сооружений. Квантунская армия насчитывала тридцать одну пехотную дивизию, девять пехотных бригад, одну бригаду спецназначения (смертников) и две танковые бригады. Общая численность противника составляла 1320 тыс. человек, у него имелось 6260 орудий и минометов, 1155 танков, 1900 самолетов и 25 кораблей.

Замысел главного командования советских войск предусматривал разгром Квантунской армии путем одновременного нанесения двух основных (с территории МНР и советского Приморья) и ряда вспомогательных ударов по сходящимся к центру Маньчжурии направлениям, расчленения и уничтожения вражеских сил по частям.

Наша 105-я стрелковая дивизия в составе войск 1-го Дальневосточного фронта вводилась в прорыв на направлении Дунин-Ванцин, т.е. в левофланговой группировке войск фронта. Но об этом мы узнали только накануне начала войны, когда дивизия была поднята по тревоге и вышла к участку прорыва восточнее маньчжурского города Дунин.

Командование дивизии, возможно, знало о сроках начала боевых действий, так как по прибытии в штаб дивизии в Галенки, начальник штаба приказал командиру разведроты развернуть для меня на сопке около штаба дивизии палатку для жилья: резона устраиваться где-то на квартире мне не было, а общежитием дивизия не располагала. Офицеры жили по частным квартирам, кто где мог устроиться. У меня в лагерной палатке стояла кровать, солдатская тумбочка, самодельный столик из пустых ящиков, табуретка с ведром воды, света никакого не было. Простейший рукомойник висел на столбике на улице. Все Мое личное имущество помещалось в деревянном чемоданчике, сделанном земляком-умельцем Степаном Бельковым во время моего заезда в родной Черноисточинск. Спартанская обстановка меня вполне устраивала, настроение было хорошее, желания работать - хоть отбавляй. Родственник - командир разведвзвода Федя Корнилов пригласил меня в гости. Он снимал угол с кроватью в деревенской избе, так устраивались и другие офицеры дивизии. Устроил для меня праздничный ужин, за которым мы вспомнили родину, родственников, поделились мнениями о предстоящей войне. Рассказал Федя об обстановке в разведроте, поделился мнением об офицерах роты, о своих планах на будущее. Он, как и я, закончил краткосрочные офицерские курсы, получил лейтенантское звание и назначение в разведроту. Встреча с Федей для меня была приятной, все-таки как-никак родственник, дополнительная поддержка, а главное - он подробно проинформировал меня об особенностях службы на Дальнем Востоке, а особенностей хватало.

Ориентировочно 8 августа к исходу дня дивизия сосредоточилась в 15-18 км от государственной границы восточнее Дунина. 9 августа начались боевые действия мощным огнем артиллерии и ударами авиации по огневым точкам укрепленных районов и войскам японцев в глубине Маньчжурии. Мы слышали гром от разрывов снарядов. Во всех частях дивизии были проведены короткие митинги по случаю начала войны, на одном из них, в штабе дивизии, выступал и я. Во второй половине 9 августа наша дивизия была введена в прорыв, проделанный артиллерией, авиацией, передовыми отрядами прямо напротив Дунина. День был солнечным, видимость идеальная. Гряда высоких сопок, господствовавшая над нашей территорией, с оборудованными на ней дотами, дзотами, казематами горела. Чуть слышно где-то вдалеке раздавались пулеметные очереди. Все остальное было подавлено нашей артиллерией и авиацией. Колонны войск дивизии шли прямо через пограничный город Дупин. Население попряталось, редко были видны китайцы, перебегавшие через дворы своих построек.

Мне было приказано возглавить разведывательный отряд дивизии в составе разведывательной, пулеметной рот и батареи самоходно-артиллерийских установок САУ-76 с задачей: вести разведку в полосе движения дивизии в направлении Дунин-Ванцин, устанавливать силы, состав и принадлежность отступающих японских войск, рубежи оказываемого сопротивления и какими силами они заняты, направления отхода японцев. Двигаться надо было впереди дивизии на удалении 10-15 км от ее главных сил. Роты были посажены на грузовые автомашины. В батарее САУ-76 - 4 самоходных 76-мм орудия. Связь с начальником разведки дивизии - по радио и посыльными. Разведывательные взводы конной разведки вели разведку впереди и на флангах своих двигавшихся полков.

Начальник разведки капитан Никитин Ф.Е. постоянно находился в штабе дивизии вместе с переводчиком японского языка Джумой Атабаевым.

По маршруту ведения разведки попадались только разрозненные, неуправляемые мелкие группы отходящих японцев, которые сразу же сдавались в плен. Мы приказывали бросать оружие и идти вдоль дороги навстречу дивизии, что они охотно исполняли, а в дивизии их собирали и направляли на сборные пункты военнопленных. В плен попадали в основном японцы из состава расчетов разгромленных укрепленных районов и подразделений боевого обеспечения. Это настораживало. Мы задавали себе вопрос "А где же регулярные полевые войска Квантунской армии?" Беспокоило такое положение и командование дивизии. Мы двигались в какой-то пустоте, постоянно в напряжении, в ожидании фланговой контратаки или худшего - контрудара крупными силами.

Я во время привалов приезжал в штаб дивизии и докладывал полученные разведывательные данные начальнику разведки и командованию.

В один из дней я увидел обгонявшего нашу колонну на "додже" своего товарища по разведкурсам капитана Бакалдина, поприветствовал его, он остановился. Бакалдин служил в разведотделе штаба 17 АК. Он проинформировал меня о том, что основные, главные силы японцев на нашем направлении следует ожидать на рубеже Муданьцзян-Ванцин. В последующем эти данные подтвердились.

Мы продолжали движение на Ванцин, количество отступавших японцев увеличивалось, но организованного сопротивления дивизия не встречала. Кое-где, особенно в ночное время, слышались отдельные выстрелы и пулеметные очереди или нашего охранения, или натыкавшихся на него японцев.

В разведывательном отделении дивизии обнаружилось, что переводчик старший лейтенант Атабаев оказался недостаточно подготовленным по японскому языку, и нам с большим трудом удавалось допрашивать пленных японцев, которых становилось все больше. Ему было трудно читать и переводить японские документы. Атабаев до назначения переводчиком в дивизию закончил в Хабаровске краткосрочные курсы переводчиков японского языка. За короткий срок он, конечно, не мог хорошо освоить японский, поэтому у него возникали трудности с переводом, но он кое-как справлялся. Атабаев набирался опыта на практике. А как человек, Джума был добросовестным, очень порядочным товарищем. Года через полтора я встретил Атабаева уже в роли переводчика, работавшего в лагере военнопленных японцев, и спросил у него: "Каковы успехи в языке"? Он ответил: "Вот бы теперь мне допросить тех пленных". Только теперь он стал настоящим, квалифицированным переводчиком.

Другой проблемой, которую испытывали войска и мы в нашей разведывательной деятельности, было отсутствие точных крупномасштабных карт Наши карты были составлены в 1905 году, в период русско-японской войны Перед Маньчжурской операцией их просто переиздали со старыми данными без внесения изменений за продолжительный промежуток прошедшего времени. Особенно грешили неточностями данные по населенным пунктам, их названиям, дорожной сети. Поэтому в большинстве случаев мы ориентировались по ландшафту местности. Вот где пригодился мой партизанский опыт в ориентировании на местности, в работе с картой. Странное ощущение, знакомое только, наверное, военным людям. Когда в какой-то момент не знаешь или сомневаешься, где ты находишься, тебя охватывает волнение и продолжается оно до тех пор, пока не восстановишь ориентировку. У военного человека чувство необходимости сориентироваться сохраняется на всю жизнь. Находясь даже вне службы, на отдыхе, в путешествии, он постоянно стремится узнать, где он находится по отношению к тому или иному населенному пункту, т.е. ориентируется.

15 августа наш разведывательный отряд и дивизия вошли в город Ванцин, пройдя от границы более 150 км.

Из информации штаба корпуса и от некоторых офицеров мы узнали, что японцы подготовили и провели контрудар в районе г. Муданьцзян, который пришелся по войскам 5 А, нашим соседям справа. Наши войска отразили этот удар японцев, но им пришлось вести ожесточенные бои.

Наша дивизия сосредоточилась в районе Ванцин, ее штаб разместился в самом городе, а мне с разведывательным отрядом, только уже без батареи САУ-76, было приказано выдвинуться в район 15 км южнее г. Ванцин, т.е. развернуться на юг в сторону Кореи.

В новую задачу разведывательного отряда входило: вести разведку южнее г. Ванцин, выявлять расположение японских войск, небольшие группы японцев обезоруживать, захватывать в плен и направлять в Ванцин, о крупных группировках докладывать немедленно в штаб дивизии. Разведывательный отряд расположился в одной из китайских деревень, в живописной долине, по которой протекала быстрая горная река с водой кристальной чистоты. С командирами рот я провел рекогносцировку. Определили вероятные направления возможного нападения на наш отряд японцев со стороны гор и долины, наметили места для оборудования пулеметных площадок, позиций обороны подразделений на случай нападения японцев, места для секретов и постов охраны в ночное и дневное время. С высот окружавших гор наша деревня просматривалась как на ладони - игрушечные китайские фанзы, огороды с аккуратно обработанными грядками, загоны для скота. Вдоль долины шла проселочная дорога, по которой могла проехать автомашина, а в южном направлении от нас просматривались уже не сопки, а горы.

Местное население наш приход приветствовало и стало оказывать нам всяческое содействие в обустройстве. Из Ванцина мы захватили с собой проводника по имени Цой, он поддерживал контакт с местными китайцами и информировал нас обо всем происходившем в округе (в горах, соседних населенных пунктах); китайцы со страхом, но все бежали к нам докладывать, если обнаруживали где-либо японцев или узнавали что-либо о них, т.е. у нас появились добровольцы-разведчики из числа местных жителей.

За время длительной оккупации Маньчжурии японцы стали ненавистны китайцам. Они жестоко эксплуатировали китайцев, относились к ним как к людям второго сорта, вели себя в Китае как господа. Мне в Ванцине пришлось наблюдать такую картину. При разгрузке мешков с рисом пленными японцами китайцы из Народно-революционной армии встали в две шеренги с палками. Между ними трусцой пробегали японцы с мешками на спине. Как только кто-либо из японцев замедлял темп бега или ронял мешок, на него тут же сыпались удары палок. Мы были потрясены этой восточной жестокостью. Но это говорило и о том, как китайцы ненавидели японцев, как они хотели избавить от них свою землю.

Ежедневно мы направляли один-два, а иногда и три разведывательных дозора из состава разведроты в составе 5-6 человек во главе с офицером, с оружием и биноклями, для разведки в горы. Встретив японцев, наши дозоры указывали им, куда идти сдаваться в плен (в сторону деревни, где мы располагались). Японцы в большинстве случаев выполняли это требование. Перед деревней их встречали наши разведчики, указывали место для складирования оружия, при необходимости направляли на школьный двор. Собрав группу человек 80-100 пленных японцев, мы направляли их в Ванцин под охраной двух-трех разведчиков.

Но часто встречались группы японцев, которые не хотели сдаваться в плен, пытались скрыться, а иногда и открывали огонь. Не мог усидеть в деревне энергичный командир роты капитан Амочкин, и я его отпускал с дозором. Частенько с дозорами уходил и я сам. Дня за 3-4 мы изучили окружавшую местность и неплохо на ней ориентировались. Беспокоили нас ночи. Часто японцы, не зная, что в деревне есть русские, натыкались на нашу охрану. С той и другой стороны открывалась стрельба, однако обычно японцы убегали и на этом инциденты исчерпывались. Но явного, подготовленного японцами нападения на наш маленький гарнизон не было.

Однажды днем разведчики обнаружили движение большой группы кавалерии в направлении нашей деревни. Мы изготовились к бою, пулеметчики заняли свои позиции, но встретив наше охранение, офицер-кавалерист помахал белым флажком и остановил своих конников. По нашей команде японцы спешились, положили оружие и сдались в плен. Это был неполный кавалерийский эскадрон - человек 60-70 во главе с майором. Эскадрон был построен на площадке около школы, и наши разведчики обыскали каждого японца. У двух японцев в карманах обнаружили по одной несданной гранате. Мы показали эти гранаты майору. Он поочередно подошел к каждому из них и несколько раз ударил по лицу. У того и другого брызнула кровь, но никто из них даже не посмел поднять руку и вытереть ее. Нас всех это поразило. Рукоприкладство в японской армии не возбранялось.

Из доставшихся нам лошадей эскадрона мы примерно 20 с седлами и полной сбруей оставили себе и содержали в разведроте. Подвижность наших разведывательных дозоров увеличилась. Мы стали посылать группы в разведку на лошадях.

Майор-японец сообщил нам ценные данные. Он сказал, что в горах, примерно в 10-15 км от нас на юго-восток, находится полк десантников-смертников из группы специального назначения. Он случайно встретил одного из офицеров этого полка, который сообщил, что полк находится в полной боевой готовности и не собирается сдаваться. О японском полке специального назначения я лично доложил командованию дивизии и начальнику разведки капитану Никитину. Переводчик Атабаев допросил майора-японца, он снова подтвердил эти данные.

Я получил задачу найти японский полк и доложить о его местонахождении, а также все, что удастся установить о нем. Донесение о полке японцев пошло и в штаб корпуса.

Посылка дозоров в два предполагавшихся района расположения японского полка закончилась безрезультатно.

Однажды, с командиром разведвзвода Федей Корниловым и тремя разведчиками, я сам отправился на поиск этого загадочного японского полка на лошадях. Ехали между гор по узкой долине, тропинка петляла то по одному, то по другому берегу небольшой горной речушки. День выдался солнечный, теплый, настроение было хорошее, знали, что скоро и здесь, на Востоке, одержим победу. Вдруг на противоположной стороне речки мы заметили в кустах японских солдат. Я остановил коня, помахал носовым платком, и мы все вместе тронулись вброд к японцам, они наши сигналы видели. Доехали до середины брода, как на другой стороне реки раздался взрыв. Мы соскочили с лошадей и бросились к японцам. Двое из них подняли руки вверх, а третий лежал раненый, весь в крови. Он подорвался гранатой и через минуту скончался. Хотел ли он бросить из укрытия эту гранату в нас, или хотел подорвать себя, не желая сдаваться, или же просто все произошло случайно, определить было трудно. Осколки просвистели над нашими головами, но к счастью никого из нас не задели, так как мы оказались значительно ниже места взрыва. Попытались допросить японских пленных с помощью жестов и набора нескольких известных нам слов, однако ничего от них не добились. Отобрали у них винтовки, дали в руки записку и направили в сторону нашей деревни. Поехали дальше, но происшедшее нас насторожило, мы поняли, что нужно быть более осмотрительными. Долина сужалась, повернула на восток и стала переходить почти в ущелье. Вдруг с небольшой высоты, покрытой кустами, послышались окрик и звук лязгнувшего затвора, две японские винтовки с примкнутыми штыками смотрели в нашу сторону на уровне голов. Мы остановились, я достал носовой платок, помахал им, через некоторое время японец что-то крикнул, мы продолжали стоять. Тут из-за кустов выскочил третий японец, он дал нам понять, чтобы мы стояли на месте. Стоим, я по-прежнему держу в руке носовой платок. Минут через 5 прибежал еще один офицер, жестами приказал нам спешиться. Мы подчинились, и японец подал команду, чтобы солдаты убрали направленные на нас винтовки, и пригласил сесть на траву. Мы с Федей потихоньку перекинулись парой слов о том, что, наверное, нашли то, что искали. Минут через 10 пришел офицер в чине майора и спросил нас на ломаном русском языке: "Что вы хотите?" Мы ему ответили, что являемся представителями командования Советской Армии и прибыли к ним, чтобы уточнить, когда часть будет разоружаться и сдаваться в плен". Наверное, тональность нашего разговора не понравилась майору, он сильно помрачнел и пригласил нас к командиру. Мы с Федей пошли за ним, оставив около часовых трех разведчиков во главе с сержантом. Шли мы минут 10 и вышли к месту, где ущелье расширялось и образовывало что-то вроде котлована в горах. По краям котлована на хорошо замаскированных естественных террасах были растянуты палатки, вокруг которых располагались солдаты. Увидев нас, солдаты вскакивали с мест, пялили на нас глаза в каком-то замешательстве. Они отдавали честь майору, который за всю дорогу не промолвил больше ни слова. Ну, думаю себе, попали мы с Федей как кур в ощип, в самое пекло самураев. Обменялись с ним молча взглядами и поняли состояние друг друга. Вышли на небольшую лужайку, на которой была натянута большая конусообразная армейская палатка. Перед палаткой часовой с винтовкой. Майор-японец вошел в палатку, а мы остановились снаружи. Чуть позже тот же майор пригласил нас войти. В дальней от двери части палатки стояла лежанка, на которой сидел в военной форме подполковник-японец, командир части. Этот самурай в нашу сторону посмотрел только один раз, когда мы вошли, больше он ни разу не удостоил нас взглядом.

Тот же вопрос, что задавал нам майор: "Кто вы и чего хотите", у нас тот же недипломатический ответ: "Мы представители советского командования, прибыли к вам, чтобы узнать, когда часть будет разоружаться и когда сдастся в плен советским войскам".

Подполковник нам ответил, что он не имеет приказа от своего командования на этот счет. Разговор на этом закончился. Мы в сопровождении майора вышли из палатки, он себя вел уже спокойнее, проще, представился нам как начальник штаба этой части, пригласил пообедать. Мы с Федей были голодны и согласились, зашли к нему в палатку и, пока нам несли какой-то обед, он рассказал, что знает о сдаче в плен японских частей, и добавил, что как только часть получит приказ, она также разоружится и сдастся в плен. Еда нам в горло не лезла, мы немного перекусили и пошли к своим разведчикам, которые оказались на месте. Попрощавшись с майором, мы поехали к себе в "столицу" - нашу базовую деревеньку. Кавалерийский офицер-японец примерно правильно сообщил нам и расстояние до полка, и его местонахождение.

Я немедленно выехал в штаб дивизии в Ванцин, где доложил командованию о выполнении задачи. Командир поблагодарил, остался доволен нашей разведкой.

На другой день, это было примерно 20 или 22 августа, к нам заехал подполковник из штаба японской армии в сопровождении другого японского офицера, и мы вновь поехали в найденный нами полк. С командиром полка я уже не встречался, с начальником штаба - майором и представителем армии - подполковником согласовали сроки сдачи этого полка и его разоружения.

Полк сдавался по-батальонно в течение двух дней. Батальон японцев подходил к условленному месту с полным вооружением и снаряжением, мы ему показывали место для складирования оружия и имущества и отправляли на площадку к школе, а оттуда в Ванцин на сборный пункт военнопленных.

На другой день к установленному времени следующий батальон не появился. Мы заволновались. Видим: скачут два японских всадника. Они известили нас, что в 5 км от этого места командир полка сделал себе "харакири" (вспорол себе живот), поэтому подразделения прибудут на 1 час позже установленного времени. Так и было. Остатки полка были разоружены, пленные направлены в Ванцин. Пленным японским офицерам оставлялось холодное оружие -шашки, которое, как говорили, они побросали в лагерях.

Поток пленных в нашу деревню увеличивался, мы действовали по-прежнему очень корректно, аккуратно переправляя их в Ванцин.

Необходимость в проводнике - китайце Цое - отпала, мы по его просьбе разрешили ему поехать домой в Ванцин. Перед дорогой выбрали Цою хорошего трофейного коня и повозку. Нагрузили ее рисом, гаоляном и чумизой, погрузили ему мешок бумажных денег и с благодарностью, тепло попрощавшись, отпустили. Он нам здорово помог, с его помощью успешно решались вопросы разведки, связанные с привлечением местных жителей. Позднее, будучи в Ванцине, в штабе дивизии, я однажды заехал домой к Цою. Что тут было! Он поднял на ноги всю семью, соседей, приготовили угощение, главным в котором были пельмени, вкусные, специфические, отличающиеся от наших. Цой сказал, что заработанного у нас хватит его семье на 2-3 года, что он готов и впредь оказывать содействие нашей армии в разгроме японцев.

Деревня, где стоял наш разведотряд, была типичной для Китая того времени. Поразительная нищета. Фанзы (жилища) строились тесными, темными, без электричества. В очень больших семьях все члены семьи спали на общих нарах под какими-то лохмотьями. Под нарами в полу проходил дымоход, обогревавший их в холодное время. Отхожие места были тут же рядом, около дома. Китайцы семьями, в полном составе, трудились от рассвета до заката. Поля и огороды были ухоженными. Обрабатывались они вручную, без средств механизации. Воду для полива высоко в горы поднимали женщины и дети на коромыслах. Доходы от продажи сельхозпродукции были мизерными. Одевались крестьяне очень скромно. В деревне царила страшная антисанитария, тысячи мух не давали спокойно поесть, сваливались в тарелку, везде блохи, которые набрасывались на нас с остервенением. Наши профилактические меры против мух и блох (помывка стен и полов с бензином, карболкой, натягивание марли на окна) не давали желаемых результатов.

Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал А.М. Василевский 17 августа 1945 года передал командующему войсками японской Квантунской армии следующую радиограмму:

"Штаб японской Квантунской армии обратился по радио к штабу советских войск на Дальнем Востоке с предложением прекратить военные действия, причем ничего не сказано о капитуляции японских вооруженных сил в Маньчжурии. В то же время японские войска перешли в наступление на ряде участков советско-японского фронта.

Предлагаю командующему войсками Квантунской армии с 12.00 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всем фронте, сложить оружие и сдаться в плен.

Как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия.

17 августа 1945 года 6.00 (по дальневосточному времени)".

Приняв это предложение командования советских войск, японцы, по указанию своего командования, 19-20 августа прекратили вооруженное сопротивление. Поток японцев для сдачи в плен увеличился и к расположению нашего разведывательного отряда. Офицеры разведывательной и пулеметной рот поспешно принимали оружие, бегло, уже не обыскивая, а внешне осматривая сдавшихся в плен японцев, собирали их в колонны и под охраной двух-трех солдат направляли в Ванцин. Среди военнопленных иногда попадались женщины-японки (врачи, сестры, жены офицеров).

Около нашей деревни росли горы оружия и разного военного имущества, о котором мы докладывали командованию дивизии. Потом это оружие и снаряжение было передано Народно-освободительной армии Китая.

В ходе 15-дневных боев противник был полностью разбит, потеряв убитыми 83 тысячи человек и пленными около 600 тыс. солдат и офицеров. Империалистическая Япония.была разгромлена, и 2 сентября 1945 года был подписан акт о ее безоговорочной капитуляции.

Небольшой вклад в победу над японцами в Маньчжурии внесла и наша 105-я стрелковая дивизия, в том числе ее разведка.

Общая оценка Маньчжурской операции, ее результатов и значения дана нашими военными специалистами. Значение ее огромно, но мне бы хотелось с позиций офицера-разведчика тактического звена поделиться некоторыми своими наблюдениями о японской и немецкой армии.

По сравнению с немецкой (гитлеровской) армией, японские войска, лучшая их часть - Квантунская армия - были значительно слабее вооружены и оснащены боевой техникой. И все-таки, имея многотысячную армию с самолетами, танками, артиллерией, укрепленными районами, начиненными большим количеством оружия, японцы не сумели ни на одном участке фронта остановить наши войска и организовать сопротивление. Моральный дух японской армии в связи с поражениями на фронтах быстро упал. Японский солдат того времени по своему внешнему виду, выучке и стойкости в бою также уступал немецкому. Суточный продовольственный рацион японского солдата был настолько скуден как по количеству, так и по качеству, что его явно не хватало для поддержания нормального физического состояния организма. Японские солдаты и офицеры, попадая в плен, в нарушение присяги давали на допросах полные данные о своей армии, ее вооружении, оснащении, дислокации или расположении воинских частей и подразделений. Жестокое обращение японцев с местным населением, культивировавшееся десятилетиями в оккупации, сразу же лишило их его поддержки. Практически все китайцы стремились оказать содействие нашей Советской Армии в разгроме японцев и тем самым избавиться от ненавистного ига.

После подписания акта о капитуляции Японии в сентябре 1945 года начался вывод наших войск с территории Маньчжурии. Районы, занятые нашими войсками, стали заполняться частями Народно-освободительной армии Китая, но в ряде мест их занимали части Гоминьдана.

Однажды по заданию командования дивизии мне пришлось побывать в штабе полка Народно-освободительной армии. Работники штаба были одеты по-разному, некоторые в форме, близкой к военной, а большинство в смешанной или полностью в гражданской одежде. Над столами работников висели таблички, написанные на китайском языке, с указанием его должности, например: командир полка, нач. штаба полка и т.д. Встречали они наших офицеров как-то суховато, без эмоций и громких приветствий.

Наша дивизия переходила границу западнее Барабаша, в котором размещался Штаб одного из укрепленных районов. При подходе к границе какие-то смешанные команды из пограничников, войск НКВД и других непонятных подразделений изымали у переходящих через границу войск трофейное имущество (лагерные палатки, автомашины, повозки, рулоны различных тканей, тюки с постельными принадлежностями, мебель, продовольствие и прочее). Около пункта перехода границы лежали горы этого имущества. Уже позже, продолжая службу в Приморье, мы между собой поругивали наших тыловиков за то, что они продолжительное время кормили нас трофейной чумизой и гаоляном.

Дивизия наша по нескольку дней стояла в Барабаше, Посьете, прямо на берегу моря, а затем расположилась в долине Лянчихе, с одноименной станцией в 25 км севернее Владивостока, где началась подготовка к параду.

В это время многим офицерам дивизии были вручены правительственные награды за успешные боевые действия в Маньчжурии. Я тоже был удостоен ордена "Красной Звезды". Событие, приятное для конца войны после второй победы.

В октябре в числе других войск наша 105-я стрелковая дивизия приняла участие в параде, проходившем в ознаменование победы над Японией во Владивостоке. Для нас - молодых офицеров - это мероприятие представляло интерес, воодушевляло нас, подчеркивая то, что мы служим Родине, Вооруженные Силы которой разгромили войска империалистической Японии, много лет угрожавшей спокойствию нашего Дальнего Востока.

Для дивизии определили местом дислокации г. Сучан (ныне Партизанск), шахтерский город Приморья. В бытовом плане по тем временам это было хорошее место. Офицеры снимали частные квартиры и привозили семьи, государственного жилого фонда для офицерского состава в городе не было.

Из состава дивизии была сформирована оперативная группа, которая была переброшена на восточные склоны горного хребта Сихотэ-Алинь, в деревню Вангоу, расположенную в горах в 40 км западнее бухты Валентина. В составе группы: помощник начальника оперативного отделения дивизии капитан Петров, дивизионный инженер в звании капитана (фамилии не помню), шифровальщик младший лейтенант Бруснинов Коля и я от разведывательного отделения дивизии. Для обеспечения деятельности группы нам выделили 5 солдат, в том числе двух водителей: грузовой машины ЗИЛ-5 и американской "Додж 3/4". Никакой дороги через хребет до Вангоу не было. Двигались мы по проселочным дорожкам, горным тропинкам, по распадкам, руслам ручьев. Несколько раз нас выручила на горных подъемах лебедка с тросом, установленная на "Додже". Впервые в это осеннее время, самое благоприятное для Приморья, мы воочию убедились в красоте уссурийской тайги. Ее многоцветье, чистые горные ручьи с форелью, крики изюбрей, изобилие кедровых орехов и ягод поразили наше воображение. С трудом мы добрались до Вангоу, развернули радиостанцию и установили связь с дивизией.

В нашу задачу входила рекогносцировка места для возможного развертывания дивизии западнее бухты Валентина. Мне была поставлена задача поддерживать связь с пограничниками и докладывать об обстановке. Что-то, видимо, беспокоило командование, ведь бухту Валентина от японского острова Хоккайдо, занятого американцами, разделяло только Японское море. Я периодически заезжал к пограничникам, они информировали меня об обстановке на море, а там было полное спокойствие. Поселились мы по деревенским избам. Я поселился у одинокой 50-летней женщины Марии Ивановны, которая жила с 14-летней дочкой Тасей. Разместили они меня в горнице, где я спал на деревянной кровати, застланной домоткаными льняными простынями. В избе была идеальная чистота. Тася еженедельно мыла полы с речным песком, а раз в месяц таким же образом мыла стены и потолки. Писатель Рыбаков заблуждался, обвиняя в своих "Детях Арбата" сибирских крестьян в грязном содержании изб. В городах бы поддерживать такую чистоту, как в сибирских селах. Мне и раньше приходилось бывать в алтайских селах, и ничего похожего на то, о чем писал Рыбаков - о грязи и лени сибиряков, не было и в помине. Местные жители Вангоу и других соседних сел относились к нашим солдатам очень хорошо, как могли помогали нам. В декабре 1945 года нашу дивизию расформировали, и мы с начальником Никитиным Ф.Е. были назначены на такие же должности в 9-ю пулеметно-артиллерийскую дивизию (ПАД) со штабом дивизии в Гродеково (ныне Пограничный). Гродеково - это последний по железной дороге пункт Приморья на границе с Китаем, пересекавшей Маньчжурию. Дивизия в тот момент заканчивала свое формирование на базе бывшего укрепленного района (УР).

В задачу разведки входило следить за состоянием, деятельностью и мероприятиями китайских войск в приграничной зоне. Для решения этой задачи в полосе ответственности дивизии вдоль границы было развернуто 8-10 наблюдательных постов (6-7 батальонных и 2-3 дивизионных), оснащенных приборами наблюдения (биноклями, стереотрубами, перископами). Кроме того, штаб дивизии постоянно обменивался разведывательной информацией с пограничниками и специальными разведывательными органами штаба округа.

После изучения обстановки на границе вместе с пограничниками мы поочередно с капитаном Никитиным выезжали на границу для выбора мест для наблюдательных постов, чтобы обеспечить наилучший просмотр местности на китайской стороне на возможно большую глубину. После утверждения схемы наблюдения командиром дивизии и утверждения расчетов на каждый наблюдательный пост силами подразделений батальонов и разведывательной роты дивизии было проведено их оборудование. На каждом НП имелись крупномасштабные топографические карты, были вычерчены схемы ориентиров, заведены журналы для записей результатов наблюдения, установлены приборы наблюдения и устроены укрытия для отдыха и принятия пищи личным составом. Со всеми НП имелась телефонная связь. Началась постоянная разведывательная служба на оборудованных наблюдательных постах.

Особенностью обстановки на китайской стороне в то время было то, что к нашей границе <