Глава I. Появление неизвестной женщины в Киркби-Мальхаузе

Хирург с Гастеровских болот

Сообщение Хебекука Джефсона

В декабре 1873 года английский корабль "Божья благодать" вошел вГибралтар, ведя на буксире бригантину "Святая дева". Покинутая командойбригантина была обнаружена на 38o4О' северной широты и 17o15' западнойдолготы. Этот случай породил в то время немало разных толков и возбудилвсеобщее любопытство, которое так и осталось неудовлетворенным.Подробности дела изложены в обстоятельной статье, опубликованной в"Гибралтарском вестнике". Желающие могут ознакомиться с ней в номере от 4января 1874 года, если мне не изменяет память, а для тех, кто не имееттакой возможности, я приведу наиболее существенные выдержки из нее. "Мы побывали на брошенном корабле "Святая дева", - пишет анонимныйавтор, - и подробно расспросили офицеров "Божьей благодати", надеясьполучить от них какие-нибудь сведения, проливающие свет на эту загадку Помнению всех опрошенных, "Святая дева" была оставлена командой за несколькодней, а может быть, и недель, до того, как ее обнаружили. В судовомжурнале, найденном на корабле, говорится, что бригантина 16 октября вышлаиз Бостона, направляясь в Лисабон. Однако журнал велся от случая к случаюи содержит лишь весьма скудные сведения. В записях не встречаетсяупоминаний о дурной погоде, окраска судна имеет свежий вид, такелаж ничутьне пострадал, и приходится отвергнуть предположение, что оно покинутоиз-за полученных повреждений. Корпус корабля совершенно не пропускал воду.Никаких следов борьбы или насилия над командой не обнаружено, и совершеннонепонятно, чем вызвано исчезновение экипажа. На бригантине находилась женщина: в каюте найдена швейная машина иотдельные предметы женского туалета. Они принадлежали по всей вероятностижене капитана - в судовом журнале упоминается, что она сопровождала мужа.В доказательство того, что погода благоприятствовала плаванию бригантины,можно привести следующую деталь: на швейной машине лежала катушка шелковыхниток, которая даже при небольшой качке, конечно, скатилась бы на пол. Все лодки оказались целыми и висели на своих местах, на шлюп-балках, агруз - свечное сало и американские часы - сохранился в неприкосновенности.На баке, среди различного хлама, обнаружен старинный меч искусной работы.На его стальном клинке виднеются какие-то продольные полосы, словно меч нетак давно вытирали. Оружие было доставлено в полицию, которая передала егодля исследования доктору Монегену. Результаты исследования пока неизвестны. В заключение отметим, что, по мнению капитана "Божьей благодати"Дальтона - опытного и сведущего моряка, - "Святая дева" брошена командойдовольно далеко от того места, где она была обнаружена, поскольку в техширотах проходит мощное течение, зарождающееся у берегов Африки. Вместе стем он признал, что теряется в догадках и не в состоянии-предложитьникакого сколько-нибудь удовлетворительного объяснения этой истории.Полное отсутствие каких-либо определенных данных заставляет опасаться, чтосудьба команды "Святой девы" останется одной из тех многочисленных тайн,хранимых морскими безднами, которые не будут разгаданы до наступлениясудного дня, когда море отдаст своих мертвецов. Если, как есть основанияпредполагать, было совершено преступление, трудно надеяться, что виновныхпостигнет заслуженная кара". В дополнение к этой выдержке из "Гибралтарского вестника" приведутелеграмму из Бостона. Она обошла все английские газеты и содержит все,что удалось узнать о "Святой деве". Вот ее текст: "Святая дева", бригантина водоизмещением в 170 тонн, принадлежала фирмебостонских импортеров вин "Уайт, Рассел и Уайт". Капитан Д.У.Тиббс -старый служащий фирмы, человек испытанной честности и бывалый моряк. Егосопровождала жена в возрасте тридцати одного года и младший сын трех лет.Команда состояла из семи матросов, включая двух негров, и юнги. На бригантине было три пассажира, в том числе крупный бруклинскийспециалист по туберкулезу легких - доктор Хебекук Джефсон. Он известентакже как поборник освобождения негров, особенно на первом этапедеятельности аболиционистов. Его памфлет "Где твой брат?", опубликованныйперед началом гражданской войны, оказал большое влияние на общественноемнение. Другими пассажирами были бухгалтер фирмы мистер Д.Хертон и мистерСептимиус Горинг, мулат из Нью-Орлеана. Расследование не смогло пролить свет на судьбу этих четырнадцатичеловек. Смерть доктора Джефсона не пройдет незамеченной в политических инаучных кругах". Я изложил в интересах публики все, что до сих пор было известно осудьбе "Святой девы" и ее команды, так как за прошедшие десять летразгадать эту тайну не удалось никому. Теперь я берусь за перо снамерением рассказать все, что знаю о злополучном плавании бригантины. Ясчитаю своим долгом выступить с этим сообщением и спешу это сделать, ибо уменя есть основания думать, что в скором времени я уже не в силах будуписать: я наблюдаю у себя зловещие симптомы, которые хорошо изучил надругих. В виде предисловия к моему рассказу позвольте заметить, что я,Джозеф Хебекук Джефсон, доктор медицины Гарвардского университета и бывшийконсультант Самаритянской клиники в Бостоне. Многие, конечно, удивятся, почему я до сих пор не давал о себе знать ипочему никак не реагировал на появление различных догадок и предположений.Если бы оглашение известных мне фактов в какой-то мере помогло правосудию,я без колебания решился бы на это. Но у меня не было такой уверенности. Япопытался рассказать обо всем одному английскому чиновнику, но встретилтакое оскорбительное недоверие, что решил больше не подвергать себяподобному унижению. И все же я могу извинить невежливость ливерпульского мирового судьи,когда вспоминаю, как отнеслись к моему рассказу мои собственныеродственники. Они знали мою безупречную честность, но выслушивали меня соснисходительной улыбкой людей, решивших не противоречить сумасшедшему. Япоссорился со своим шурином Джоном Ванбургером, усомнившимся в моейправдивости, и твердо решил предать дело забвению. Только настойчивыепросьбы моего сына заставили меня изменить свое решение. Мой рассказ станет более понятным, если я коротко остановлюсь на своемпрошлом и приведу два-три факта, которые проливают свет на последующиесобытия. Мой отец Вильям К.Джефсон, один из наиболее уважаемых жителей Лоуелла,был проповедником секты "Плимутские братья". Как и большинство пуританНовой Англии, он был решительным противником рабства. Именно он внушил мнеотвращение к рабству, которое я сохранил на всю жизнь. Еще будучистудентом медицинского факультета Гарвардского университета, я стализвестен как сторонник освобождения негров. Позднее, получив ученуюстепень и купив третью часть практики доктора Уиллиса в Бруклине, я,несмотря на свою занятость, уделял много времени дорогому мне делу. Мойпамфлет "Где твой брат?" ("Свербург, Листер и Ко", 1859) вызвалзначительный интерес. Когда началась гражданская война, я покинул Бруклин и провел всюкампанию в рядах 113-го нью-йоркского полка. Я участвовал во второй битвепри Бул Ране и в сражении при Геттисберге. Затем в бою под Антиетамом ябыл тяжело ранен и, вероятно, умер бы на поле сражения, если бы невеликодушие джентльмена по фамилии Мюррей, по распоряжению которого меняперенесли в его дом и окружили вниманием и заботой. Благодаря егомилосердию и заботливому уходу его черных слуг я вскоре мог, опираясь напалку, передвигаться по территории плантации. Именно в дни моеговыздоровления произошел случай, непосредственно связанный с моимдальнейшим повествованием. Во время болезни за мной особенно заботливо ухаживала стараянегритянка. По-видимому, она пользовалась большим авторитетом среди другихнегров. Ко мне она относилась с исключительным вниманием. Как-то стараянегритянка в разговоре со мной обронила несколько слов, из которых японял, что она слыхала обо мне и признательна за то, что я защищаю ееугнетенный народ. Однажды, когда я сидел один на веранде и, греясь на солнце, размышлял,не следует ли мне вернуться в армию Гранта, я с удивлением увидел, что комне подходит эта старуха. Негритянка осторожно оглянулась по сторонам,проверяя, нет ли кого поблизости, порылась у себя на груди в складкахплатья и достала замшевый мешочек, который висел у нее на шее на беломшнурке. - Масса, - сказала она хриплым шепотом, нагнувшись к моему уху, - яскоро умру. Я очень старый человек. Скоро меня не будет на плантации массаМюррея. - Вы можете еще долго прожить, Марта, - ответил я. - Вы же знаете, чтоя доктор. Если вы нездоровы, скажите, что у вас болит, и я постараюсьвылечить вас. - Я не хочу жить, я хочу умереть. Скоро я буду вместе с небеснымвладыкой... - И она разразилась одной из тех полуязыческих напыщенныхтирад, к которым порой бывают склонны негры. - Но, масса, у меня есть однавещь, которую я должна кому-то оставить. Я не могу взять ее с собой заИордан. Это очень ценная вещь, самая ценная и самая священная на свете.Она оказалась у меня, бедной черной женщины, потому, что мои предки были,наверно, великие люди у себя на родине. Но вы не можете понять этого так,как понял бы негр. Мне передал ее мой отец, а к нему она перешла от егоотца, но кому же я передам ее теперь? У бедной Марты нет ни детей, ниродных, никого нет. Вокруг себя я вижу только дурных негров и глупыхнегритянок - никого, кто был бы достоин этого камня. И я сказала себе: вотмасса Джефсон, который пишет книги и сражается за негров. Он, должно быть,хороший человек, и я отдам камень ему, хотя он белый и никогда не узнает,что это за камень и откуда он. С этими словами старуха пошарила в замшевом мешочке и достала из негоплоский черный камень с отверстием посредине. - Вот, возьмите, - сказала она, почти силой вкладывая камень мне вруку. - Возьмите. От хорошего никогда вреда не будет. Берегите его и непотеряйте! - И с предостерегающим жестом старуха заковыляла прочь,озираясь по сторонам, чтобы удостоверяться, что за нами никто ненаблюдает. Серьезность старой негритянки не произвела на меня особого впечатления,наоборот, скорее позабавила, и во время ее тирады я не рассмеялся толькопотому, что не хотел ее обидеть. Когда она ушла, я внимательно рассмотрелполученный предмет. Это был очень черный, исключительно твердый каменьовальной формы - именно такой плоский камень человек выбирает на морскомберегу, когда ему захочется бросить его подальше. У камня былизакругленные края, в длину он имел три дюйма, а в ширину - посредине -полтора. Особенно курьезной показалась мне форма камня: на его поверхностивиднелось несколько хорошо заметных полукруглых бороздок, что придавалоему поразительное сходство с человеческим ухом. В общем, мое приобретениезаинтересовало меня, и я решил при первой же возможности показать его вкачестве геологического образца своему другу, профессору Шредеру изНью-Йоркского института. Пока же я сунул камень в карман и, уже не думая онем, поднялся со стула и пошел прогуляться по аллеям. К тому времени моя рана уже почти зажила, и вскоре я распрощался смистером Мюрреем. Победоносные армии северян наступали на Ричмонд. Моиуслуги не требовались, и я возвратился в Бруклин. Здесь я возобновил своюмедицинскую практику, а затем женился на второй дочери известного резчикапо дереву Джосайя Ванбургера. За несколько лет мне удалось приобрестиобширные связи и хорошо зарекомендовать себя как специалиста потуберкулезу легких. Я все еще хранил странный черный камень и часторассказывал, при каких любопытных обстоятельствах получил его. ПрофессорШредер, которому я показал камень, очень заинтересовался не только самимобразцом, но и его историей. По словам профессора, это был осколокметеорита, а свое сходство с ухом он приобрел в результате искусной, оченьтщательной обработки. Неизвестный мастер проявил тонкую наблюдательность ивысокое мастерство, сумев передать мельчайшие детали человеческого уха. - Я не удивился бы, - заметил профессор, - если бы оказалось, чтокамень отбит от большой статуи. Но мне совершенно непонятно, как удалось стаким мастерством обработать столь твердый материал. Если где-тодействительно имеется статуя, у которой отбита эта часть, мне бы оченьхотелось взглянуть на нее! В то время и я думал точно так же. Но позднее мне пришлось изменитьсвое мнение. Следующие семь-восемь лет моей жизни прошли спокойно, без всякихсобытий. Вслед за весной наступало лето, после зимы - весна, не вносяникаких перемен в мои повседневные занятия. В связи с расширением практикия взял в качестве партнера Д.С.Джексона на одну четвертую часть дохода. Новсе же напряженная работа сказалась на моем здоровье, и я почувствовалсебя так плохо, что по настоянию жены решил посоветоваться со своимколлегой по Самаритянской клинике доктором Каванагом Смитом. Этотджентльмен, осмотрев меня и обнаружив, что у меня несколько уплотненаверхушка левого легкого, порекомендовал мне пройти курс лечения иотправиться в длительное морское путешествие. Я по натуре человек непоседливый, и, естественно, мысль о морскомпутешествии пришлась мне по душе. Вопрос был окончательно решен во времявстречи с молодым Расселом из фирмы "Уайт, Рассел и Уайт". Он предложилмне воспользоваться одним из кораблей его отца - "Святой девой", котораявскоре должна была отплыть из Бостона. - "Святая дева" - небольшое, но удобное судно, - сказал он, - а капитанТиббс - превосходный человек. Морское плавание окажется для вас лучшимлекарством. Я придерживался такого же взгляда и охотно принял предложение. Вначале предполагалось, что жена отправится вместе со мной. Однако онавсегда плохо переносила морские путешествия, а так как на этот раз у насбыли еще и другие важные основания не подвергать ее здоровье риску, мырешили, что она останется дома. Я не религиозный и не экспансивныйчеловек, но как я благодарю небо, что не взял ее с собой! Со своей практикой я расставался без всяких опасений, поскольку мойпартнер Джексон был надежный и трудолюбивый человек. Я прибыл в Бостон 12 октября 1873 года и сразу же направился в конторуфирмы, решив поблагодарить ее владельцев за оказанную мне любезность. Вожидании приема я сидел в бухгалтерии, когда слова "Святая дева" внезапнопривлекли мое внимание. Я оглянулся и увидел высокого худого человека,который, облокотившись на барьер полированного красного дерева, спрашивало чем-то одного из служащих. Неизвестный стоял боком ко мне, и я заметил внем сильную примесь негритянской крови. Это был, очевидно, или квартерон,или даже мулат. Его изогнутый орлиный нос и прямые гладкие волосы говорилио родстве с белыми, в то время как черные беспокойные глаза, чувственныйрот и сверкающие зубы указывали на африканское происхождение. Незнакомец производил неприятное, почти отталкивающее впечатление,особенно при взгляде на его болезненно-желтое, обезображенное оспой лицо.Но когда он говорил, его изысканные выражения в сочетании с мягким,мелодичным голосом доказывали, что перед вами образованный человек. - Я хотел задать несколько вопросов о "Святой деве", - повторил он,наклоняясь к конторщику. - Она отплывает послезавтра, не так ли? - Да, сэр, - с необычайной вежливостью ответил молодой конторщик,впавший в благоговейный трепет при виде крупного бриллианта, сверкавшегона манишке незнакомца. - Куда она направляется? - В Лиссабон. - Сколько на ней команды? - Семь человек, сэр. - Есть пассажиры? - Да, двое. Один из наших молодых служащих и доктор из Нью-Йорка. - А джентльменов с Юга на корабле нет? - поспешно спросил незнакомец. - Нет, сэр. - Найдется место еще для одного пассажира? - Можно разместить еще трех пассажиров, - ответил конторщик. - Я еду, - решительно заявил квартерон. - Я еду и покупаю местонемедленно. Пожалуйста, запишите: мистер Септимиус Горинг из Нью-Орлеана. Конторщик заполнил бланк и передал его незнакомцу, указав на пустоеместо внизу. Когда мистер Горинг наклонился над бланком, чтобырасписаться, я с ужасом заметил, что пальцы на его правой руке обрублены ион держит перо между большим пальцем и ладонью. Я видел тысячи убитых навойне, много раз присутствовал при различных хирургических операциях, ноничто не вызывало у меня такого отвращения, как эта огромная, коричневая,похожая на губку рука с единственным торчащим пальцем. Между тем квартерондовольно ловко и быстро расписался, кивнул конторщику и не спеша вышел.Как раз в эту минуту мистер Уайт сообщил, что готов принять меня. В этот же вечер я отправился на "Святую деву", осмотрел свою каютку инашел ее исключительно удобной, принимая во внимание небольшие размерыкорабля. Для мистера Горинга, которого я видел утром, предназначаласькаюта рядом с моей. Напротив находилась каюта капитана и каюта мистераДжона Хертона, ехавшего по делам фирмы. Каюты были расположены по обеимсторонам коридора, который вел с верхней палубы в кают-компанию. Это былауютная, со вкусом отделанная комната, обшитая панелями из дуба и красногодерева, с удобными кушетками и дорогим брюссельским ковром. Я остался вполне доволен и своим помещением и самим капитаном Тиббсом -грубовато-добродушным моряком с громким голосом и простыми манерами. Онбурно приветствовал меня на борту своего корабля и уговорил распитьбутылку вина в его каюте. Капитан сообщил, что берет с собой в рейс жену имладшего сына и надеется при благоприятных условиях прибыть в Лиссабончерез три недели. Мы провели время в приятной беседе и расстались добрыми друзьями. Тиббспредупредил меня, что я должен быть на судне на следующее утро, так как онуже закончил погрузку и намеревается отплыть с полуденным отливом. Явернулся в гостиницу, где меня ожидало письмо жены, и утром, послеосвежающего сна, отправился на корабль. Теперь я приведу выдержки из дневника, который стал вести, чтобынемного скрасить однообразие длительного плавания. Пусть кое-где стиль егопокажется бесцветным, зато могу поручиться за точность всех приводимыхмною фактов, так как добросовестно вел свои записи изо дня в день. 16 октября. Отчалили в половине третьего и с помощью буксира вышли взалив. Здесь буксирное судно покинуло нас, и мы, поставив все паруса,поплыли со скоростью около девяти узлов в час. Я стоял на корме инаблюдал, как тает на горизонте низменное побережье Америки, пока вечерняядымка не скрыла его из виду. Лишь одинокий красный огонь продолжал яркомерцать позади, отражаясь на воде длинной, напоминающей кровавый следполосой. Сейчас, когда я пишу, мне все еще виден этот огонь, хотя он иуменьшился до размеров булавочной головки. У капитана плохое настроение, так как в последний момент его подвелидва матроса из команды "Святой девы" и он вынужден был нанять двух негров,случайно оказавшихся на причале. Исчезнувшие матросы были верные инадежные люди. Они совершили с капитаном не один рейс, и потому их неявкане только рассердила, но и озадачила его. Там, где команда из семи человекдолжна обслуживать не такой уж маленький корабль, потеря двух опытныхматросов - дело серьезное. Негры могут, конечно, постоять у штурвала иливымыть палубу, но в плохую погоду на них рассчитывать не приходится. Наш кок - тоже негр, а с мистером Септимиусом Горингом едет маленькийчерный слуга, так что мы представляем собой довольно пестрое общество.Бухгалтер Джон Хертон, видимо, будет приятным членом нашей компании - этожизнерадостный, веселый молодой человек. Странно, до чего мало общегомежду богатством и счастьем! Хертону еще предстоит завоевать свое местопод солнцем, он едет искать счастье в далекой стране, но его можно назватьсчастливейшим из смертных. Горинг, если я не ошибаюсь, богат, я тоже небеден, но я знаю, что у меня больные легкие, а Горинг, если судить по еголицу, чем-то глубоко озабочен. И мы оба выглядим неважно по сравнению снищим, но беззаботным конторщиком. 17 октября. Сегодня утром на палубу впервые вышла миссис Тиббс -бодрая, энергичная женщина с ребенком, который не так давно научилсяходить и лепетать. Хертон сразу же набросился на него и утащил к себе вкаюту, где обязательно заронит в желудок ребенка диспепсию. (Какимициниками делает нас медицина!). Лучшей погоды по-прежнему желать нельзя, а с юго-запада дует свежийпопутный бриз. Корабль идет так плавно, что его движение было бы труднозаметить, если бы не скрип снастей, хлопанье надуваемых ветром парусов идлинный пенистый след за кормой. Все утро мы прогуливались с капитаном нашканцах. Прогулка ничуть не утомила меня, из чего я заключил, что бодрящийморской воздух уже оказал благотворное влияние на мои легкие. Тиббс -хорошо осведомленный человек, и у нас завязался интересный разговор онаблюдениях Маури над океанскими течениями. После беседы мы спустились вего каюту просмотреть книгу, о которой шла речь. Здесь, к удивлениюкапитана, мы застали Горинга, хотя обычно пассажиры не могут заходить в"святая святых" корабля без специального приглашения. Он извинился за своевторжение, сославшись на незнание судовых порядков, а добродушный моряктолько посмеялся над этим случаем и попросил Горинга оказать нам честь иостаться в нашей компании. Горинг показал на открытый им ящик с хронометрами и заявил, что онлюбовался ими. По-видимому, он был знаком с математическими инструментами,так как сразу же определил, какой из трех хронометров наиболее надежен, идаже назвал стоимость каждого, допустив ошибку всего лишь в несколькодолларов. Он поговорил с капитаном о магнитном отклонении, а когда мывернулись к теме об океанских течениях, обнаружил глубокое знание и этогопредмета. В общем, при более близком знакомстве он производит нескольколучшее впечатление, чем с первого взгляда, и, несомненно, это культурный ивоспитанный человек. Приятный голос Горинга гармонирует с его речью, ноникак не вяжется с его внешностью. В полдень было установлено, что мы прошли двести двадцать миль. Квечеру ветер настолько усилился, что первый помощник капитана впредвидении неспокойной ночи приказал вязать рифы на марселях и брамселях.Я заметил, что барометр упал до двадцати девяти дюймов. Надеюсь, нашеплавание не окажется тяжелым: я плохо переношу качку, и мое здоровье,вероятно, только ухудшится от путешествия в штормовую погоду, хотя я питаювеличайшее доверие к морскому искусству капитана и к прочности корабля. После ужина играл с миссис Тиббс в крибедж, а Хертон исполнил для наснесколько пьес на скрипке. 18 октября. Мрачный прогноз вчерашнего вечера не оправдался. Ветеропять стих, и сейчас мы дрейфуем среди округлых, невысоких волн.Порывистый ветерок рябит поверхность моря, но не в силах надуть паруса.Воздух холоднее, чем вчера, и я надел толстую шерстяную фуфайку, которуюсвязала для меня жена. Утром ко мне в каюту заходил Хертон, и мы выкурили с ним по сигаре. Онприпоминает, что видел Горинга в 1869 году в Кливленде, штат Огайо. Как исейчас, он производил тогда загадочное впечатление. Он разъезжал безвсякой видимой цели и избегал говорить о своих занятиях. Этот человекинтересует меня в психологическом отношении. Сегодня утром во времязавтрака я внезапно ощутил смутное чувство неловкости, какое испытываютнекоторые люди, когда на них кто-нибудь пристально смотрит. Я быстроподнял голову и встретил напряженный, почти свирепый взгляд Горинга, новыражение его глаз мгновенно смягчилось, и он бросил какое-то тривиальноезамечание о погоде. Странно: по словам Хертона, почти такой же случайпроизошел с ним вчера на палубе. Я замечаю, что Горинг во время прогулок часто разговаривает сматросами-неграми. Мне нравится эта черта. Обычно метисы игнорируют своихчерных сородичей и относятся к ним с еще большей нетерпимостью, чем белые.Его черный паж, по-видимому, предан своему хозяину, следовательно, Горинготносится к нему хорошо. Словом, этот человек представляет любопытноесочетание самых противоположных качеств, и, если я не ошибаюсь, он дастмне обильную пищу для наблюдений во время нашего путешествия. Капитан жалуется, что его хронометры показывают разное время. Как онутверждает, это происходит с ними впервые. Из-за легкого тумана мы несмогли произвести нужных наблюдений в полдень. По навигационному счислениюмы прошли за сутки около ста семидесяти миль. Как и предсказывал капитан, матросы-негры оказались плохими моряками.Но они умеют обращаться со штурвалом и потому переведены в рулевые с тем,чтобы освободить более опытных матросов для другой работы на корабле. Все это мелочи, но и они дают пищу для разговоров на судне. Вечером мызаметили кита и пришли в страшный ажиотаж. Судя по резким очертаниям егоспины и раздвоенному хвосту, это был, по-моему, кит-полосатик, или финвал,как его называют китобои. 19 октября. Весь день дул холодный ветер, и я благоразумно оставался вкаюте, покинув ее только для ужина. Не поднимаясь со своей койки, я могудоставать книги, трубки и все, что мне потребуется. Вот одно изпреимуществ маленького помещения. Сегодня, вероятно, от холода, начала ныть моя старая рана. Читал"Опыты" Монтеня и лечился. В полдень зашел Хертон с сыном капитана -Додди, а за ними пожаловал сам шкипер, так что у меня состоялось нечтовроде приема. 20 и 21 октября. Все еще холодно, моросит дождь, и я не выхожу изкаюты. Чувствую себя в этом заточении плохо, и настроение прескверное.Заходил с визитом Горинг, но его посещение не очень меня подбодрило. Онпочти не разговаривал и только пристально рассматривал меня, вызывая вомне раздражение. Затем он встал и молча вышел из каюты. Начинаюподозревать, что это сумасшедший. Я как будто уже упоминал, что наши каютырасположены рядом. Они разделены тонкой деревянной перегородкой, в которойобразовались щели. Некоторые из них настолько велики, что, лежа на койке,я невольно наблюдаю за каждым движением Горинга. Вовсе не желая игратьроль шпиона, я постоянно вижу его за одним и тем же занятием: мне кажется,он при помощи карандаша и компасов работает над картой. Я уже заметил егоинтерес к вопросам навигации, но меня удивляет, что он тратит время напрокладку курса корабля. Впрочем, это невинное занятие, и он, несомненно,сверяет свои результаты с данными капитана. Мне бы хотелось, чтобы этот человек не занимал столько места в моихмыслях. В ночь на двадцатое мне приснился кошмарный сон. Я видел, будтомоя койка превратилась в гроб, я лежу в нем, а Горинг пытается заколотитьгвоздями крышку, в то время как я бешено ее отталкиваю. Даже послепробуждения мне с трудом удалось убедить себя, что я лежу не в гробу. Какврач, я знаю, что кошмар - это не более как нарушение деятельности сосудовполушарий головного мозга, и тем не менее из-за своего болезненногосостояния я не мог стряхнуть то гнетущее впечатление, которое он произвелна меня. 22 октября. День чудесный. На небе ни облачка, а свежий юго-западныйветер весело мчит нас в нужном направлении. Очевидно, где-то поблизостинедавно прошел шторм: море сильно волнуется, и наш корабль кренится так,что конец фока-рея время от времени почти касается воды. С удовольствием погулял на юте, хотя не могу сказать, что уже привык кморской качке. Несколько птичек, очень похожих на зябликов, присели наснасти. 4 часа 40 минут пополудни. Гуляя утром по палубе, я услыхал выстрелгде-то возле моей каюты. Поспешно спустившись вниз, я обнаружил, что едване стал жертвой несчастного случая. Оказалось, что Горинг в своей каютечистил револьвер, и один из стволов, который он считал незаряженным,выстрелил. Пуля пробила боковую перегородку и впилась в стену как раз втом месте, где обычно находится моя голова. Мне слишком часто приходилосьбывать под огнем, чтобы я стал преувеличивать опасность, но несомненно,что если бы я в тот момент лежал на койке, то был бы убит. Бедняга Горинг не знал, что в тот день я вышел на палубу, и потомустрашно перепугался. Ни разу еще я не видел такого искаженного ужасомлица, какое было у него, когда он выскочил из каюты с дымящимсяревольвером в руке и столкнулся со мной лицом к лицу. Он, конечно,рассыпался в извинениях, хотя я просто посмеялся над этим случаем. 11 часов вечера. Случилось несчастье, такое неожиданное и ужасное, чтоперед ним бледнеет инцидент с пистолетом, угрожавший моей жизни. Исчезламиссис Тиббс вместе с ребенком - исчезла без всякого следа. Около половиныдевятого Тиббс вбежал ко мне в каюту смертельно бледный и спросил, невидел ли я его жену. Я ответил отрицательно. В исступлении он кинулся вкают-компанию и принялся искать там жену. Я последовал за ним, тщетноуговаривая его не волноваться раньше времени. В течение полутора часов мыобыскивали корабль, но исчезнувшей женщины и ребенка так и не нашли.Бедный Тиббс совершенно охрип, без конца выкрикивая имя жены. Даже обычноневозмутимые матросы были потрясены, глядя, как он, растрепанный, собнаженной головой, метался по палубе и с лихорадочной поспешностьюзаглядывал в самые невозможные уголки, возвращался к ним вновь и вновь свызывающим жалость упорством. В последний раз его жену видели на палубе около семи часов вечера,когда она, перед тем как уложить Додди спать, вывела его на корму подышатьсвежим воздухом. В тот момент наверху никого не было, за исключениемматроса-негра, дежурившего у штурвала, но он утверждает, что не видел еевовсе. Загадочная история. Я лично предполагаю, что в тот момент, когдамиссис Тиббс стояла у борта и держала ребенка, он подпрыгнул и упал вморе, а она, пытаясь удержать и спасти его, последовала за ним. Никакиначе я не могу объяснить это двойное исчезновение. Вполне возможно, чтоматрос у штурвала и не заметил разыгравшейся трагедии, так как было темно,а высокий световой люк кают-компании закрывает от него большую частьшканцев. Как бы то ни было, это - ужасное несчастье, и оно кладеттрагический отпечаток на наше путешествие. Помощник капитана повернул корабль, но, конечно, нет ни малейшейнадежды их подобрать. Капитан лежит в своей каюте в полном оцепенении. Ядал ему в кофе сильную дозу опия. Пусть он забудет свое горе хотя бы нанесколько часов. 23 октября. Проснулся со смутным ощущением какой-то тяжести и несчастьяи лишь через несколько мгновений припомнил постигшую нас вчера беду. Когдая вышел на палубу, бедный капитан стоял там и всматривался в воднуюпустыню позади, где остались самые дорогие для него на земле существа. Япопытался заговорить с ним, но он резко отвернулся и принялся расхаживатьпо палубе, уронив голову на грудь. Даже сейчас, когда уже не остаетсясомнений в их гибели, он не может пройти мимо лодки или свернутого паруса,чтобы не осмотреть их. За один день он постарел на десять лет. Хертон страшно подавлен: он успел очень привязаться к маленькому Додди.Горинг, видимо, тоже огорчен. По крайней мере он на целый день заперся усебя в каюте, и когда я бросил на него случайный взгляд, он сидел,подперев голову руками, словно в мрачной задумчивости. Наше суднопогружено в уныние. Как будет потрясена моя жена, когда узнает о постигшемнас несчастье! Море успокоилось, дует хороший легкий бриз, и мы, поставив все паруса,делаем около восьми узлов в час. Кораблем, по существу, управляет Хайсон,Тиббс, хотя и старается держаться молодцом, не в состоянии серьезнозаняться своим делом. 24 октября. Не тяготеет ли над нашим кораблем проклятие? Бывало ли,чтобы путешествие, которое началось так хорошо, сопровождалось бы такимикатастрофами? Ночью Тиббс покончил с собой выстрелом в голову. В три часаутра меня разбудил какой-то резкий звук. Охваченный ужасным предчувствием,я соскочил с койки и бросился в каюту капитана. Но как ни скоро очутился яна месте происшествия, Горинг опередил меня: я застал его в каюте,склонившимся над телом капитана. Тиббс имел страшный вид: половина его лица была снесена. Маленькаякаюта была залита кровью. Пистолет выпал из рук капитана и валялся тут же,на полу, рядом с ним. Очевидно, он вложил револьвер в рот, прежде чемнажать на курок. Мы с Горингом осторожно подняли тело капитана и уложили на койку. Всякоманда набилась в каюту. Шесть белых моряков были подавлены горем.Бывалые люди, они плавали с капитаном в течение многих лет. Теперь ониобменивались мрачными взглядами, перешептывались, а один из них вовсеуслышание заявил, что на нашем корабле лежит проклятие. Хертон помог собрать несчастного шкипера в последний путь и зашить егов парусину. В двенадцать часов фока-рей был оттянут назад, и мы опустилитело капитана в море. Горинг прочитал англиканскую похоронную службу. Бриз посвежел, судно весь день шло со скоростью десяти - двенадцатиузлов в час. Чем скорее мы прибудем в Лисабон и покинем это проклятоесудно, тем лучше. Я чувствую себя так, словно мы находимся в плавучемгробу. Можно ли удивляться суеверности бедных матросов, если я, человекобразованный, испытываю такое чувство. 25 октября. Хорошо шли весь день. Ощущаю апатию и подавленность. 26 октября. Горинг, Хертон и я разговаривали утром на палубе. Хертонпытался выведать у Горинга, чем он занимается и с какой целью едет вЕвропу, но квартерон уклонился от разговора и ничего ему не сказал. Болеетого, он был, кажется, несколько раздражен настойчивостью Хертона и ушел ксебе в каюту. Удивляюсь, почему мы оба так интересуемся этим человеком! Полагаю, чтонаше любопытство возбуждают и бросающаяся в глаза внешность Горинга и егоочевидное богатство. Хертон считает, что Горинг в действительности сыщик,что он преследует преступника, бежавшего в Португалию, и избрал такойспособ путешествия для того, чтобы незаметно прибыть на место и застатьпреследуемого врасплох. Это предположение кажется мне маловероятным.Однако Хертон ссылается на альбом, забытый однажды Горингом на палубе.Хертон проглядел его и обнаружил множество газетных вырезок. Все это былизаметки об убийствах, совершенных в штатах в разное время на протяжениипоследних двадцати лет. При этом Хертон подметил любопытную подробность:во всех заметках речь шла об убийствах, виновников которых так и неудалось разыскать. По его словам, убийства носили самый разнообразныйхарактер и жертвами их были люди, принадлежавшие к различным слоямобщества. Но каждое сообщение заканчивалось одной и той же фразой: убийцапока еще не арестован, хотя, конечно, полиция имеет все основаниянадеяться, что вскоре он будет задержан. Бесспорно, альбом подкрепляет доводы Хертона, но, возможно, что этовсего лишь причуда Горинга, или же, как я заметил Хертону, Горинг собираетматериалы для книги, которая должна будет превзойти труд де Куинси. Вовсяком случае, это не наше дело. 27 и 28 октября. Ветер по-прежнему попутный, идем хорошо. Странно, как легко человек уходит из жизни и оказывается забытым! ОТиббсе почти никто не вспоминает. Хайсон переселился в его каюту, и всепошло так, словно ничего не случилось. Если бы не швейная машина миссисТиббс на боковом столике, мы вообще могли бы забыть, что несчастная семьясуществовала. Сегодня на корабле опять произошел инцидент, хотя, к счастью, не оченьсерьезный. Один из наших белых матросов спустился в кормовой трюм достатьзапасную бухту каната, как вдруг крышка люка свалилась ему на голову. Онуспел спастись, отпрянув в сторону, но все же у него так повреждена нога,что теперь матрос почти не может работать до самого конца плавания. По егословам, все произошло из-за небрежности его спутника негра. Однако негрссылается на сильную качку. Что бы ни являлось причиной, теперь командакорабля, и без того неполная, ослаблена еще больше. Полоса преследующих нас несчастий подействовала угнетающе, кажется, ина Хертона: он потерял свое обычное хорошее настроение и жизнерадостность.Только Горинг сохраняет бодрость духа. Я замечаю, что он по-прежнемуработает в своей каюте над картой. Его мореходные познания пригодятся,если, не дай бог, что-нибудь случится с Хайсоном. 29 и 30 октября. По-прежнему идем с хорошим попутным ветром. Всеспокойно, и записывать нечего. 31 октября. Недомогание и трагические эпизоды путешествия до тогорасстроили мою нервную систему, что меня волнуют самые незначительныепроисшествия. Мне с трудом верится, что я тот самый человек, который вАнтиетаме под сильным ружейным огнем сделал раненому перевязку внешнейподвздошной артерии - операцию, которая требует исключительной точности. Янервничаю, как ребенок. Вчера ночью, около четырех склянок ночной вахты, я лежал в полузабытьи,тщетно пытаясь погрузиться в освежающий сон. Света в моей каюте не было,но лунный луч проникал через иллюминатор, образуя на двери серебристыйдрожащий круг. Я смотрел на него в полусне и смутно сознавал, что онпостепенно тускнеет и расплывается по мере того, как я п