Струсить может каждый. Нума-нума

 

Отправляясь к кратеру, мы надеялись, что наконец найдем прекрасные, невыветренные крупнозернистые образцы. Эта наша мечта до сих пор оставалась невыполненной. По совету господина Фортана мы пошли по тропинке, идущей сзади нашего дома. Шли мы быстро, и через два часа тропинка привела нас к границе кратера. По дороге мы всюду встречали островитян. Внутри кратера, заросшего травой и папоротником, мы обнаружили несколько хижин. Мы присели немного отдохнуть, прислушиваясь к мелодичным возгласам женщин, работавших на своих огородиках. Нигде вокруг нет ни одного камня, ни одного хорошего куска лавы. Кроме утеса с нависшей скалой на северном мысе острова (и он, как мы потом выяснили, был покрыт толстым слоем вулканического пепла), лавы тут нигде не было видно. Вулкан извергал, по крайней мере в геологически недавнее время, лишь один пепел. Нашим главным инструментом вместо молотка была полевая лопатка. Оставался только обрывистый восточный берег. Мы знали, что берег за барьером кораллового рифа покрыт густыми мангровыми зарослями, но надеялись, что там будет тропинка, которая по отвесному склону приведет нас к какой-нибудь скале. Спуск к малому кратеру, а потом подъем по восточному склону прошел без всяких осложнений, правда, и увидели мы немного, пробираясь сквозь заросли. Кое-где в самых неожиданных местах нам встречались огороды с помидорами, фасолью, арбузами.

 

На восточном берегу нас ждет неприятность: не обнаруживаем тропинки, зато наталкиваемся на высокий прилив. Чтобы попасть в намеченное место, надо лезть в воду. Вода по пояс, а кое-где и по грудь. Яну же, который намного ниже нас обоих, — по горло. В переплетениях корней мы видим множество устриц, в другое время мы остановились бы, чтобы полакомиться таким деликатесом, но сейчас нам не до них. Берег темный, а вода возле него странно мутная. Место как будто создано для крокодилов. Нам известно, что в здешних местах охотники и торговцы кожей почти полностью истребили этих чудищ, и если бы мы увидели хоть одного, то лишь по счастливой случайности. И все-таки нас что-то гнетет, и страх нарастает; на Дне моря много горячих источников, в некоторых местах вода кипит. Ступаем осторожно, чтобы не свалиться в какую-нибудь яму с кипятком. Дна не видно. Мы забываем о крокодилах. Руки затекают от усталости: мы держим над головой наши рюкзаки. Уж лучше бы опустить их в воду. Мы прошли в приливе, наверное, с километр, а о составлении геологических карт нечего и думать. Наконец перед нами полоска берега — пляж. С нас капает вода, в ботинках хлюпает. Садимся на песок, но ненадолго: какая-то вредная мошкара роем окружает нас, обсыхает вода, и морская соль нещадно жжет кожу. Вот бы сюда холодный душ!

Северо-восточная сторона острова и после двух достаточно напряженных походов остается для нас тайной. Ясно одно: там мы найдем наши желанные образцы. Добраться до них можно только на лодке. На Добу это не проблема. У нас богатый выбор не только каноэ, но и гребцов, которые охотно предлагают нам помочь обогнуть остров. Но мы отказываемся от помощи: путешествие вокруг острова диаметром четыре километра нам вполне по силам.

После двух часов сидения на веслах мы уже не так уверены в себе и обессиленные отдыхаем на коралловых рифах. Не пройдено еще и половины пути, а уже страшно болят руки и на пояснице выскакивают маленькие волдыри от тропического солнца и из-за нашего легкомыслия. Наконец достигаем того места, куда не попали ни в первый, ни во второй день лазания по лавовым потокам. В трехстах метрах от нас площадка-кладбище, перед нами скала с великолепными выходами пород.

— Такого обсидиана я еще не видел, — говорит Ян.

Из прозрачной воды, охраняемая коралловым рифом, выступает смолисто-черная стекловидная скала с серебристо-белыми кривыми, оставленными быстротекущей вязкой лавой. Лишь небольшая часть выходов имеет вкрапления кристаллических пород, то есть лавы, которая не неслась стремительно, а имела время выкристаллизоваться. Мы оба в восторге. Возможно, это и есть место, откуда происходят некоторые обсидиановые орудия, какими прежде пользовались жители восточной части Новой Гвинеи. Мы набираем килограммов десять образцов и обломков, полагая, что среди них могут быть еще неизвестные первобытные орудия.

Наконец мы обошли весь остров, нам понадобилось на это три дня, а мы-то предполагали сделать это в первый же день. Теперь нам известно, что только северный мыс острова образован лавовыми потоками, а вся остальная его часть покрыта пеплом. Эти весьма ценные сведения добыты тремя днями напряженной работы.

Местность, где мы собираем последние образцы, уходит узкой косой к морю. Она покрыта коралловой крошкой. Коса заканчивается островком метров сто в диаметре. На нем тоже живут люди. Увидев, что мы перетаскиваем каноэ через косу, они выбегают из хижин, молча присоединяются к нам, помогают тащить. Они такие же молчаливые, застенчивые и хмурые, как и все жители Добу. Вообще островитяне охотно помогают, нельзя только просить у них продовольствие. Его на Добу мало, островок перенаселен, и каждый новый едок нарушает скромный баланс.

Силоновая леска и несколько крючков на дне каноэ привлекают внимание двух островитян. Мы предлагаем их как плату за помощь. Через некоторое время один из них возвращается и приносит гроздь бананов. Мы решаем не брать их, но он настаивает. Голод и аппетитный вид бананов побеждают. Ну, может, хоть ему подвалит рыбацкое счастье.

Чтобы составить детальные карты, нам потребовалось еще три дня. Это немного, мы работаем каждый в одиночку. Спорные места пойдем обследовать вместе в последний день. Уже начинает вырисовываться вполне приличная карта.

 

В понедельник приехал на катере наш чиновник и отвез нас на соседний остров Фергессон. В деревеньке Нума-Нума нас встретила толпа людей. После того, к чему мы привыкли на Добу, это было приятным сюрпризом. Здесь на отсутствие интереса к нам жаловаться не пришлось. Чиновник поговорил с несколькими мужчинами, и нас тут же отвели к небольшому бамбуковому домику. На центральной площади стоит новая колонка. До сих пор в отдаленных районах Папуа мы не встречали колонок. Возле нее очень оживленно: стоят и переговариваются женщины и девушки, неподалеку мужчины рубят большое дерево.

Пока мы распаковываем наши мешки, натягиваем москитную сетку, появляются первые посетители с дарами. Лида в нашей команде выполняет функцию «ответственного за связи с общественностью», она предлагает «дарителям» самим решить, что они хотят: деньги табак или газеты, которые мы успели купить у нашего чиновника. Выбор в большинстве случаев падает на табак. Лида сама выбирает плоды папайи и маленькие кислые лимоны для салата; папайя тоже мелкая, с неприятным запахом. Ян налаживает газовую лампу, его моментально обступает толпа удивленных зрителей. Керосиновая лампа в этих местах распространена широко, и, хотя нельзя сказать, что она есть в каждой семье, все же островитяне с ней знакомы. Газовая же для них в новинку, ее яркий свет вызывает у них бурный восторг.

С большинством жителей деревеньки Нума-Нума мы можем договориться на английском. Каждый спешит похвалиться своим знанием языка. Но главная их гордость — дети. В стороне держится только один человек. На нем тщательно выстиранная белая рубашка и белые штаны. На остальных обычные для островитян пояс, сплетенный из коры деревьев и прикрывающий только самое необходимое, или заношенные штаны, иногда рубашка, но это уже сверхроскошь. Лицо мужчины старательно выбрито (у некоторых меланезийцев борода очень редкая, поэтому они бреются нечасто), руки вымыты, всем своим видом он демонстрирует превосходство над остальными. Он просит у нас сначала лист бумаги и карандаш, явно желая показать, что умеет писать, потом мыло. При этом не упускает случая заметить, что его соседи не любят мыться. Его манера вести себя нам неприятна; прежде чем мы с Яном успеваем перемолвиться на этот счет, один из мужчин, которые крутятся возле газовой лампы, объясняет нам:

— Он не в своем уме, зовут его Петр, он долго ходил в католическую школу, потом был в больнице. Он думает, что он святой и первый папа Новой Гвинеи. Он не работает, иногда ворует, будьте с ним осторожны. И держитесь от него подальше.

Я не люблю наговоры, но в этот раз наши информаторы не наговаривали. Непрошеный гость первым долгом осведомляется, к какой церкви мы принадлежим. Потом показывает письма, которые он сам себе написал. Адрес такой: «Петр I, папа Папуа и Новой Гвинеи, Нума-Нума». Наконец он пригласил нас на мессу, сказав, что сам будет служить. Жаль несчастного парня, но помочь ему ничем не можем. Так что же все-таки цивилизация и миссионеры принесли островам? Этому явно недоброе, а остальным?

Прежде чем стемнело, Джек обнаружил на дереве возле нашего дома летучих мышей и попросил патроны. Жители деревни с восторгом восприняли находку Джека. Когда после выстрела на крышу упала большая темная летучая мышь, их радости не было предела. За несколько минут Джек стал героем деревни. Теперь мы могли с благодарностью отклонить приглашение на ужин, которое получили до охоты, — хозяева не обидятся. Копченую летучую мышь я уже пробовал в деревне у Ламингтона, она напоминает по вкусу кролика. Но теперь, когда я увидел, как их стреляют и готовят, аппетит начисто пропал.

Утром мы просыпаемся, когда солнце уже поднялось над морем, и его лучи, пробираясь между тонкими кокосовыми и арековыми пальмами, светлыми полосками расцветили нашу москитную сетку. Джек разжигает примус и ставит воду для чая. Лежа, мы наблюдаем, как на ступеньках появляется огрубелая от работы рука и ставит черный умывальник, прикрытый банановыми листьями. Из-под листьев поднимается пар. Немолодая женщина, которая принесла умывальник, уходит, не говоря ни слова и не глядя на домик. Я сообщаю Яну о подарке.

— Это, наверное, батат, у нас его еще со вчерашнего вечера достаточно.

Мы продолжаем нежиться в спальных мешках и только через полчаса решаемся наконец встать. Об утреннем подарке мы уже забыли.

— Мама, мама, посмотри, какой краб, какие у него огромные клешни!

Маленький Петя приподнял банановые листья и пришел в ужас: два гигантских краба, только что сваренных, карминно-красных, заполняют умывальник. Такого королевского завтрака у нас еще не было. Мне в голову лезет грешная мысль: к этим бы крабам да немного майонеза, булку и стакан белого вина! Но краб с лимоном и холодным бататом, оставшимся от ужина, тоже неплохо. В вымытый умывальник кладем десятицентовую монетку, сахар, табак, рис, но найти владелицу не так-то просто.

Пора работать.

— Джек, не мог бы ты как-нибудь прогнать мальчишек? С такой свитой мы далеко не уйдем.

Легко сказать — разогнать мальчишек, вчера невозможно было отделаться от их отцов, и, не будь летучей мыши на ужин, они бы с радостью и спали в нашем домике. Теперь стайка ребят всех возрастов крутится около наших вещей, каждый хочет что-нибудь нести, на всех, конечно, багажа не хватает. Нам ничего не остается, как вытащить вещи из рюкзаков, например пачку мешочков для образцов, и дать каждому по мешочку — пусть несет. Мы держим путь к кратеру вулкана Нума-Нума, шестьсот метров над уровнем моря, километра три по прямой. Сеет мелкий дождик и смывает пот с наших лиц. Идем быстро. Тропинка, отмеченная на аэрофотоснимках, сильно заболочена. Когда позади остаются последние огороды, у самой границы кратера, мы вязнем в болоте.

Уже по аэрофотоснимкам мы определили, что встретимся здесь с совершенно необычной для вулканов зоны Тихого океана картиной. Кратер Нума-Нума заполнен застывшей лавой, которая не была извергнута и не вытекла за его границы. Структура застывшего лавового поля — бороздки, канавки, овражки, маленькие долины — говорит, что лава в момент выхода на поверхность была очень вязкой. Поверхность образованных ею форм напоминает только что замешанное тесто для клецок.

Мы здесь хотим собрать образцы со всех участков вулкана. Ян спускается в кратер, а я отправляюсь на южный склон, где, согласно аэрофотоснимкам, выступают потоки лавы более ранних извержений.

Небольшая группа мальчишек следует за мной в высокой траве. Шагаем очень быстро. Впереди из-за травы ничего не видно, когда оглядываюсь, вижу только длинные жерди, которые ребята тянут за собой. Каждая жердь заканчивается подобием рогатки, к ней привязаны полоски резины, нарезанной из автомобильных шин; где они достали их, для меня загадка. С этой гигантской рогаткой мальчишки обращаются с завидной виртуозностью. Один конец трехметровой жерди обо что-нибудь обопрет, другой, как ружье, приставит к плечу, натянет резину с каменным снарядом — рогатка готова к выстрелу. Стреляют ребята по всему, что попадется на глаза, и очень точно, а трофей станет украшением обеда или ужина. Таким же путем сбивают и орехи арековой пальмы. Не надо забираться по тонкому стволу, и не бывает несчастных случаев — падений с пальмы.

Свой поход мы заканчиваем возле миссии. Ребята спешат в деревню: они должны быть дома засветло, родители всюду одинаковы. Мы с Яном мечтаем о кружке холодной воды. Посещение миссии — это и общественная обязанность, и возможность получить весьма полезную информацию у миссионеров. Должен признаться, что больше всего нам нравится заходить в католические миссии. Мы всегда без угрызений совести принимаем приглашение на обед или на ужин, которые часто бывают с вином: ведь католические миссии на этих островах, безусловно, самые богатые. Нас приглашают зайти в дом, угощают пивом (мы с Яном не удерживаемся, чтобы не подмигнуть друг Другу), и начинаются уже знакомые расспросы: что мы здесь делаем, кто нам платит, как долго пробудем и что в действительности ищем — золото или медь. И наконец, самый главный вопрос (по крайней мере для нас): не хотим ли мы взять с собой свежеиспеченного хлеба? После недельного поста на Добу принимаем это предложение с радостью и ищем в карманах мелочь.

— Заплатите потом, может быть, приедете еще раз, у нас здесь свой причал, так что можете и на катере.

Визит закончен, свежие буханки хлеба одурманивающе пахнут, мы спешим домой. Нам предстоит пройти добрых пятнадцать километров через низкий перевал между вулканами Нума-Нума и Ламонай. Вверху на перевале устраиваем маленький привал.

— Слышите, господа?

— Нет, а что, Джек?

— Барабаны, господа.

Мы напряженно вслушиваемся. Максимально сосредоточившись, можно услышать слабенькие ритмичные звуки. У Джека слух и зрение во много раз лучше наших.

— Где это, Джек?

— В нашей стороне, господа.

— Думаешь, в нашей деревне?

— Не знаю, мне кажется, там.

— А не можешь понять, что они означают?

— Нет, господин.

Привал окончен, мы почти бежим к дому. В деревню мы придем затемно. По дороге нам не встретилось ни одной живой души.

Дома все в порядке. У Лиды для нас приготовлена свежая жареная рыба. Почему островитяне били в тамтамы, Лида не знает, она ни у кого не спрашивала, но все в деревне ведут себя как обычно. Мы залезаем в спальные мешки, но все же тревога не оставляет нас: что-то деревенька подозрительно быстро затихла. Между деревьями и на террасе нашего домика летают огромные летучие мыши. Тамтамы не умолкают. Джека это тоже тревожит. Ни по площади, ни мимо нашего дома никто не проходил, поэтому спросить, что происходит, не у кого. Хоть бы хлынул ливень и заглушил тамтамы. Маленький Петя проснулся среди ночи.

— Что это, папа?

— Это тамтамы, ты их уже слышал вечером. Они сообщают новости в соседнюю деревню. Вместо телефона.

Через минуту Петя спокойно засыпает, а мы ворочаемся на бамбуковых лавках. Сегодня они кажутся нам особенно жесткими, и рюкзак под головой — вовсе не такая уж удобная подушка. Мне то жарко, и я вылезаю из мешка, то холодно, и я лезу обратно.

— Петр, спишь?

Оказывается, Ян тоже не спит.

— Эти проклятые тамтамы. Не могу уснуть, они меня раздражают. Хоть бы знать, что это значит…

На душе неспокойно, но я, если бы и знал, что все это значит, и тогда не уснул бы. Ночь тихая, безветренная, ни один лист не шелохнется, только шум разбивающихся о берег волн немного заглушает звук тамтамов. Перед рассветом засыпаем, а тамтамы продолжают свой разговор.

Утром мальчишки не могут дождаться, когда же наконец выйдет Петя, они бегают вокруг домика, лезут в окна, кричат. Нам ничего не остается, как встать. Деревенька живет обычной жизнью. Женщины у колонки за стиркой, завидя нас, улыбаются. На ступеньках находим очередные дары, на этот раз вареную рыбу. Тамтамы еще не умолкают, но теперь их бой нам не кажется ни грустным, ни устрашающим. Наконец мы узнаем, в чем дело: кто-то умер, и в тамтамы будут бить целый день.

 

16. Мама, посмотри, крокодил! Амфлет

 

Гудок корабля в отдаленной части острова кажется странным и чужеродным звуком и так же удивляет, как песня жаворонка в центре большого города. Вспоминаются все неприятные стороны цивилизации, спокойное сидение у небольшого костра сменяется подсознательной спешкой, свойственной нашему времени. И вот мы, рабы двадцатого столетия, заслышав зов корабля, вскакиваем, как солдаты по тревоге, и бежим к пляжу. В бухту, где мы привыкли видеть только каноэ островитян, пришла бело-голубая, надраенная шхуна, на ее высоком капитанском мостике торчит радиоантенна. Шхуна покружилась в бухте, наконец остановилась и стала на якорь. Три матроса спустили алюминиевую шлюпку. Теперь мы будем жить на этой шхуне, сможем приставать к берегу там, где захотим, и собирать образцы. «Никакой спешки, никто нас не подгоняет», — говорим мы себе мысленно. Но нас так и подмывает быстрей бежать в свой домик, упаковать вещи, а потом вместе со всеми ждать на пляже, когда подойдет лодка.

— Надо помочь скорее вытащить лодку из воды, а то как бы большая волна не потопила ее, — говорит Ян.

Мы лезем в воду и вытаскиваем лодку на песчаный берег.

— Здравствуйте. Грэг.

Мы тоже называем себя. Грэгу около тридцати, высокий, загорелый, обветренный. На нем типичная австралийская широкополая шляпа. На первый взгляд это немногословный трудяга.

— Капитан хочет еще сегодня вернуться в Эсаала. С нами чиновник оттуда и его жена. Так что вам лучше поспешить.

— Да-да, уже готовы.

Мы прощаемся, оставляем все продукты, на скорую руку прибираем домик и через двадцать минут уже пристаем к левой стороне бело-голубой шхуны, на которой написано: «Нэнси Е».

Первая встреча с капитаном, худым, равнодушным пятидесятилетним человеком, происходит за чашкой чаю. Он держит чашку в руке и с улыбкой наблюдает за нашими акробатическими упражнениями при переправе из шлюпки на шхуну в неспокойном море. Его первой фразой, а ее он употреблял чаще всего, было:

— Не хотите ли чашку чаю?

Потом мы его так и называли: «Кап оф ти» («чашка чаю»). Разговор, который затем последовал, обеспокоил нас. Нам так и не удалось выяснить, почему шхуна пришла на десять дней позже установленной в контракте даты. Состояние судна стало причиной разногласий между нами и капитаном. Согласно контракту, который Австралийская геологическая служба заключила с владельцем шхуны, мы должны отвечать за все ее оборудование, а что входит в компетенцию капитана, мы не знали и об этом говорить с ним не решались. Радио для связи и холодильником пользоваться было нельзя: радио молчало, холодильник не работал. Часть продуктов за несколько дней пути из Порт-Морсби испортилась, оставшиеся скоро тоже можно будет выбросить. Не разрешен был также вопрос, кто будет платить лоцману, который поведет наш корабль через коралловые рифы, окружающие все здешние острова. К тому же корабельные карты Тробриана и Д’Антркасто были неполными. Чиновник, присутствовавший при нашем разговоре, чтобы как-то приглушить нараставшее раздражение, предложил свою помощь.

— Вы можете оставить продукты в холодильнике в Эсаала, место там найдется. С картами тоже что-нибудь придумаем.

Мы не могли понять, как корабль, идущий в места, где столько коралловых рифов и мелких островков (самые опасные зоны для мореплавателей), мог выйти в путь без корабельных карт? Если бы мы предвидели такое, то сами запаслись бы картами. Теперь же в нашем распоряжении были только аэрофотоснимки и топографические карты, на которых коралловые рифы отмечены не были. Найти лоцмана оказалось делом непростым — пришлось обратиться за помощью к нашему чиновнику:

— Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы провести нас вокруг островов Фергессон и Гуденаф?

— Знаю одного парня, но он мне самому нужен. Его бы я отдал вам только в самом крайнем случае. Есть здесь еще один человек. Он с Добу. Зовут его Инос. Прекрасно знает море, возможно, он поможет вам и в районе островов Амфлет, там трудно найти кого-нибудь другого.

Вечером бросаем якорь в Эсаала. Спим на палубе: в каюте невыносимо жарко. Вентиляторы, которые призваны облегчить пребывание в душной и влажной атмосфере, не работают, как и все остальное на этой шхуне. Мы немного успокаиваемся, когда узнаем, что капитан приплыл из австралийского порта Кэрнс в Порт-Морсби, а оттуда через восточную оконечность Новой Гвинеи в Эсаала без всяких происшествий, а такое плавание весьма опасно.

«Нэнси Е», наверное, одно из самых маленьких судов, предназначенных для путешествия в открытом море. Ее длина — восемь метров. Одна каюта на четыре койки в носовой части. Мы в ней почти не жили, она служила складом для багажа. Жарко, влажно, темно. Веревки, газовые лампы, запасные части, якоря и прибывающие мешки с образцами заполнили все пространство в каюте. На палубе в центральной части судна есть еще одна каюта, в ней стол и четыре скамейки, которые можно превратить в постели. Чуть дальше — маленький кухонный стол. Капитанский мостик на крыше каюты, там штурвал и удобное кресло. На палубе стоят какие-то приборы, на которые мы не отваживаемся смотреть, потому что не хотим знать, что еще на шхуне не работает. Кормовая часть палубы открыта, и там под лавками лежат рыболовные снасти: раньше шхуна служила для морских прогулок и пикников.

Недоверие к кораблю и его капитану на протяжении нескольких часов совместного плавания не уменьшилось, скорее напротив. Наняв лоцмана, мы немного успокоились. Худой и довольно высокий лоцман был немногословным, но дело свое знал хорошо. За все время, что мы провели вместе на корабле, я редко его видел где-нибудь, кроме капитанского мостика. Он не отходил от штурвала. Едва ступив на шхуну, он сразу взял управление в свои руки, и мы были ему за это благодарны. Его знание топографии коралловых рифов в этих местах поражало. Мне часто казалось, что Инос держит в голове одновременно и все корабельные карты, и снимки местности куда лучше тех, которыми пользовались мы.

Мы договорились, что несколько дней не будем приставать к берегу на ночлег и возвращаться в Эсаала, чтобы рано утром сразу приступать к оставленной вечером работе. Бросая якорь в закрытых бухтах, мы тем самым экономили бы время на, длинных, ненужных переходах. Шхуна нам служила базой, с которой мы совершали выходы за образцами. Собирали мы их главным образом у прибрежных скал. Небольшой катер с сильным мотором, который был прислан вместе со шхуной, легко обходил коралловые рифы и мелководье у берегов. Нередко нам приходилось выключать мотор, чтобы уменьшить осадку катера и не повредить днище, часть пути мы проходили на веслах, а иногда переносили его через коралловые рифы на руках.

Мы обошли часть острова Фергессон и договорились, что переночуем на его северной стороне. Инос на вопрос, знает ли он место, где можно стать на якорь, ткнул пальцем в карту. Через час мы уже были в середине прекрасно расположенной бухты, надежно защищенные от волн. Прозрачно-чистая вода вокруг вилкообразного кораллового рифа была для нас наградой за день напряженного труда.

Шхуна остановилась в каких-нибудь ста метрах от берега, казавшегося совершенно неприступным. Скалы спускались к самому морю. Местность выглядела необитаемой.

Капитан привязал к канату якорь и бросил его в море. Дно каменистое, хорошо видны коричневатые пористые кораллы. Капитан проверил, держит ли якорь. Не держит. Вытащил канат без якоря. Наверное, он его плохо привязал. Грэг, помощник капитана, без слов принес запасной якорь, и попытка была повторена. На этот раз якорь закрепился на дне. Наше суденышко довольно далеко от берега, и на палубе нет комаров. Пробуем ловить рыбу — безуспешно. Вечером выпиваем все пиво, чтобы не прокисло: холодильник не работает. Спокойно засыпаем.

Утром, едва открыв глаза, чувствую, что-то случилось. Посмотрев на берег и на воду, прихожу в ужас: шхуна отошла метров на триста от того места, где был брошен якорь, и ее несет прямо на коралловый риф, который торчит над водой. В нескольких метрах от борта в воде виден еще один риф. Жду, когда заскрежещет дно об этот риф, и уже представляю, как вода заливает палубу. Моментально бужу всех, а сам стараюсь повернуть шхуну хоть на пару метров в сторону от коралловых рифов. Все кончается хорошо, стараниями капитана мы минуем опасное место, за шхуной волочится канат без якоря, который, по-видимому, оторвался.

Много времени спустя, уже дома, мы получили письмо с острова Тробриан от Яна Смита. «Дорогие Лида и Петр, — писал он, — вряд ли вы удивитесь, когда узнаете, что нам все-таки удалось устроить кораблекрушение. „Нэнси E“ на полном ходу налетела на песчаную отмель возле острова Лазанс. На наше счастье, был отлив и небольшие волны, поэтому судно не перевернуло. Мы подождали несколько часов, пока начался прилив, который и снес нас с мели. „Кап оф ти“ немножко нервничал, а я жалел, что вас нет с нами. Джек был в панике. А Инос (которого капитан до сих пор не простил и который здесь впервые, а потому нам совершенно бесполезен), как всегда, молчал. Уже давно было нужно нанять другого лоцмана, но капитан стоит на своем: „Я готов ко всем неожиданностям, у меня есть хороший спасательный жилет“».

 

После того как нас сорвало с якоря, меняем план. Придется каждый вечер возвращаться на ночлег, но мы надеемся, что это не помешает справиться с нашей задачей: изучить острова Фергессон и Гуденаф. К островам Амфлет вернемся через несколько дней, чтобы изучить здесь типы горных пород. Первым местом для стоянки мы выбираем Мад-Бэй на восточной оконечности острова Гуденаф. Оттуда недалеко до небольшого, еще недавно действующего вулкана Вагипу, окруженного коралловыми рифами, и до острова Томагабун, где мы хотим собрать образцы эклогита[26] и где есть пристань, школа, питьевая вода (значит, мы там сможем принять настоящий, не соленый душ).

Мы пристали к Мад-Бэй — имя свое (Грязная) она вовсе не заслуживает, потому что вода в ней прозрачная. Весь причал был заполнен детьми. Нас пришла приветствовать школа. Многие на маленьком молу не поместились и прыгали на пристани, шаткой бревенчатой конструкции. Школу содержит протестантская миссия, есть здесь и интернат — крыша и несколько циновок на полу, служащих постелями.

Дети самого разного возраста. Старших интересует шхуна, и они прямо с мола прыгают на палубу и заглядывают в каюту. Младших интересует Петя. Самый младший среди ребят, примерно того же возраста, что и Петя, хорошо говорит по-английски. А Петя, видя, что он в центре внимания, притворяется, будто ничего не замечает.

— Эй, парень, как тебя зовут?

— Петя.

— А сколько тебе лет?

— Семь.

— Ты умеешь считать?

— Разве не понятно, что умею?

— А в школу ходишь?

— Должен.

— А почему ты не в школе?

— У меня каникулы, я с папой и с мамой плаваю на шхуне.

— А читать умеешь?

— Немножко.

Скоро мы перестали слушать вопросы, которые сыпались на Петину голову. Вся группа сидит на молу, посередине Петя, рядом с ним его верный телохранитель Джек.

— А ты моешься? Сколько раз в день?

— А ты чистишь зубы?

Поскольку Петя считает это само собой разумеющимся, в его ответах начинает звучать раздражение.

— А в церковь ходишь?

Тут приходит время вмешаться нам. Дети учатся в протестантской школе, и через полчаса миссионеры узнают от детей обо всем, что мы тут сказали. Было бы неразумно, если бы с первых же шагов между нами и представителями миссии возникло недоразумение. Но, к счастью, ребята, не дождавшись ответа, уже кричат, чтобы Петя спел. Сначала он стесняется, а потом поет с таким воодушевлением и так громко, что приходится сделать ему замечание.

Дни в Мад-Бэй и в ближайшей деревеньке Болу-Болу бегут быстро. Сбор образцов сопровождается многими неожиданностями. Мы находим несколько лавовых потоков в таких местах, где меньше всего ожидали их встретить. А к югу от Болу-Болу обнаруживаем небольшой вулканический центр — бывший вулкан.

Здесь благодаря Грэгу, который научил нас разным рыбацким трюкам, мы удачно половили рыбу. Кроме такой мелочи, как тунцы и макрель, мы поймали и коралловую форель, самый высший деликатес. Именно это побудило Грэга и капитана взяться за ремонт холодильника. Если бы им удалось привезти коралловую форель в Австралию, они могли бы заработать не меньше тысячи долларов.

Коралловая форель ловится на блесну. Ее редко встретишь в открытом море, как, например, тунца, макрель или баракуду, она держится возле коралловых рифов, выполняя там роль санитара.

Ловля этой форели — дело опасное. Приходится все время держаться возле рифов, а глубина там местами меньше метра. Чуть резче повернул или остановил лодку, и блесна безвозвратно потеряна, а из днища хлещет вода.

Успешная рыбалка заметно сказалась на нашем меню: с утра до вечера мы ели рыбу — то жареную, то вареную, то в сухарях. Я предложил новый способ ее приготовления.

Когда-то давно я читал, как готовят свежую рыбу на Гавайях. Нарезанную на куски коралловую форель нужно положить в маринад: лимонный сок, мелко нарезанный лук и черный перец горошком. Через несколько дней рыбу можно есть, по вкусу она напоминает нежнейшую сельдь. Но я забыл, что мы всего в пяти градусах от экватора и что здесь страшная жара. Форель скоро стала издавать весьма неприятный запах. В определенный рецептом день я открыл крышку и с победным видом предложил отведать лакомство, но все дружно отказались. Я мужественно все съел сам, хотя моя форель под маринадом застревала в горле.

 

Прекрасное тропическое утро как будто самой природой создано для плавания. Ближайший островок — Томагабун. Первоначально он не входил в наш план исследований, но сообщение о том, что там есть значительные выходы эклогита, меня очень заинтересовало. Эклогит возникает в результате изменения базальта под большим давлением, а иногда и при высоких температурах; согласно некоторым теориям, эта горная порода служит частью нижнего слоя земной коры. Предполагаемые образцы представят большую ценность еще и потому, что это чуть ли не самые молодые эклогиты на земле.

Сегодня суббота, наш план сбора образцов выполняется успешно. Мы можем и порыбачить в открытом море. Джек отправляется нарезать банановых веток: нам понадобятся новые блесны. Наша блесна делается так: к двадцатисантиметровому деревянному чурбачку с одного конца привязывается силоновая леска, с другого конца делается несколько продольных зарубок, все это украшается бахромой из серебряной фольги; закрепить крючок — и можно приступать к рыбалке.

Шхуна отходит от Мад-Бэй. Прикрепляю блесну к силоновой леске толщиной два с половиной миллиметра, намотанной на огромную катушку. Натягиваю кожаные перчатки и забрасываю леску в море. Судно идет довольно быстро. Леска скользит по перчатке, и катушка на корме начинает подпрыгивать. Двумя руками удерживаю убегающую леску, две трети ее уже смоталось с катушки — это примерно триста метров, тянет так сильно, что с трудом удерживаю леску между пальцев. Но рыба на нашу» приманку не обращает внимания. Залезаю на крышу каюты и спокойно смотрю на воду, настроение превосходное, я предаюсь мечтам об улове. Лида, Петя и Джек стоят на носу, наблюдая за дельфинами, которые выпрыгивают из воды так близко от борта, что становится страшно, как бы шхуна не ударила этих резвящихся гигантов.

Рывок лески выводит меня из блаженного состояния. Леска опять режет перчатки, а катушка словно бешеная прыгает и кружится по палубе.

— Стоп! Стоп! — кричу я Иносу.

Мотор останавливается, и шхуна постепенно сбавляет скорость. Леска сбегает с катушки чуть медленнее, но ее осталось совсем мало, еще немного, и катушка полетит в море.

— Не может быть, чтобы это была рыба, — говорю я. — Наверное, блесна зацепилась за риф.

Мы как раз плывем в нескольких метрах от больших рифов. Леска натянута как струна, шхуна наконец остановилась. Начинаем все вместе подтягивать леску. Грэг командует. Не пойму, кто кого тянет — мы добычу или добыча нас.

— Видели? Вон она!

— Папа, акула!

Слезаю с крыши каюты, где теперь оставаться весьма опасно. Говорю Пете и Лиде, чтобы шли в каюту. Это действительно рыба. Грэг предупреждает, чтобы мы следили за леской. Если она зацепится за что-нибудь на корме, когда рыба начнет резко тянуть, леска порвется или кто-то из нас вылетит за борт. На темно-зеленом фоне острова из прозрачно-голубой воды на долю секунды выпрыгивает огромное серебристое тело.

— Это марлин[27]! — кричит Грэг, совсем забыв, что до сих пор к нашим рыболовным потугам относился со снисходительным презрением.

Просто не верится! Неужели на конце полукилометровой лески мы держим рыбу, которую все рыбаки мира считают самым ценным уловом? На палубу ложатся все новые петли лески, по нашим лицам катится пот. Вдруг добыча резко дергает и тянет, петли на палубе начинают убывать. Перчатки обжигают руки, каждый десяток метров отвоеванной лески дается тяжким трудом. Благодаря командам Грэга пока все идет хорошо, на палубу ложатся новые петли. Натяжение лески немного уменьшается, и мы снова тянем и тянем силоновую нитку, пропуская ее между пальцев.

Леска опять кольцами укладывается на палубе. Теперь, если рыба дернет, мы не позволим ей уйти далеко. Она-таки дергает, тянет, и мы не можем удержать ее.

Мы теряем счет времени. Рыбина, видимо, устала, уже не рвется из стороны в сторону, битву она, кажется, проиграла. Длинное серебристое тело с узкой головой плывет справа от шхуны. Рыба ведет себя спокойно. Мы не можем поверить в свою победу и чувствуем себя растерянными — что дальше?

— Ну, ребята, вы провозились почти час, но она стоит того. Килограммов сто, не меньше. Хороша, ничего не скажешь.

Грэг подает мне большой стальной крюк на коротком крепком шесте.

— На, тащи. Это твоя добыча.

Вытащить в данном случае означает ударить, убить рыбину, об этом я не подумал. Передаю крюк Яну. Он засовывает его под скамейку, туда, где лежит всякий хлам. Грэг безучастно наблюдает за нами, но, по-видимому, считает нас дураками. Конечно, он уже привык к туристам, которые выходят в море затем только, чтобы сфотографировать какую-нибудь пойманную ими рыбину. Ловит ее обычно вся команда, а фотограф потом выпускает страдалицу в море на корм акулам.

— Господа, вот ружье, застрелите ее, — раздраженно кричит он нам.

Я не считаю это лучшим выходом из положения. Ян берет ружье и стоит, опершись на него. Время уходит, мы молчим, не зная, что делать. Марлин не шевелится. Я тоже не могу придумать, как нам от него избавиться. Внезапно рыба резко дергается и вот уже кусок лески болтается у трапа, а капли воды оседают на палубе. Марлин вырвался на свободу и, устроив шумный водоворот, исчез в море.

Мы еще долго сидим, глядя в море. Шхуна постепенно набирает скорость, и скоро впереди нас вновь появляются дельфины. Находим в каюте йод, смазываем царапины, постепенно возвращаемся к действительности и, конечно, к геологии, о которой мы совсем забыли.

Хорошая стоянка в Мад-Бэй, приветливая деревушка Болу-Болу, прекрасная погода наполняют нас отвагой и уверенностью. Мы решаемся отправиться на острова Амфлет. Они разбросаны в море между архипелагами Д’Антркасто и Тробриан. Эти островки малообитаемы. Наш чиновник из Эсаала считает, что там живет не более пятисот человек. Берега скалисты, пристать нельзя. Есть, правда, одна бухточка, где можно бросить якорь. Нам хватило бы четырех-пяти дней, чтобы обследовать каждый островок.

Из Болу-Болу мы в<