Круг староверческой жизни: от купели до погоста

 

Сохранение традиционного уклада жизни — не меньшая заслуга русских старообрядцев, чем сохранение тех или иных элементов духовной и художественной культуры Древней Руси. Выше уже говорилось о том, что основой старообрядческого мировоззрения и культуры было в первую очередь богослужение. Именно богослужение являлось тем стержнем, на котором держалась и жизнь старообрядческой общины в целом, и жизнь каждого отдельного старообрядца.

«Боголюбцы», или «ревнители благочестия», стоявшие в середине XVII века у истоков старообрядческого движения, сурово обличали образ жизни своих прихожан — как представителей знати за отсутствие нищелюбия, приверженность к стяжательству, «суетным утешениям», охоте, играм и пирам, так и простой народ — за любовь к плясунам и скоморохам, к винопитию и разврату, «плясанию» и «игрищам бесовским». Наблюдая, как одновременно с падением христианской нравственности возрождаются пережитки язычества, они стремились к широкому преобразованию церковной жизни, которое было для них равнозначно оцерковлению всего русского быта.

По словам С.А. Зеньковского, «ревнители благочестия» «осмысливали церковь как соединение всего духовенства и мирян под благословением Христа, смотрели на её работу как на общее молитвенное стремление к правде и Богу. Они хотели торжества веры в сердцах русских людей и этим надеялись провести в жизнь свой теократический идеал государства, руководимого церковью»[252]. Церковь во время соборного богослужения казалась им живым, зримым воплощением Царства Божия на земле. Святая Русь, идеал которой они носили в своей душе и за возрождение которой так ревностно боролись, виделась им неким подобием храма. Поэтому упорядочение богослужения, «чин церковный» занимали столь важное место в жизни и мировоззрении «боголюбцев». В последующие века среди их идейных последователей — старообрядцев — мы встречаемся с подобным же трепетным отношением к церковному богослужению и всему, что связано с ним.

Вместе с тем условия постоянных гонений, в которых вынужденно находились ревнители «древлего благочестия» на протяжении более чем трёх столетий, вызвали к жизни ряд специфических черт, выделяющих их на фоне других представителей русского народа. К таким чертам можно отнести эсхатологизм и как следствие его — политику изоляционизма.

Выводы о наступлении «последних времён» развивались с самого начала церковного раскола. Об этом было сказано уже достаточно. Вся никоновская «реформация» воспринималась староверами именно под таким углом зрения: замена двоеперстия «антихристовой щепотью», православного трёхсоставного креста — латинским «крыжем», добавление к имени Спасителя второго «и» (что трактовалось как «ин Исус», то есть иной Исус — антихрист), наконец, замена в крестных ходах и церковных таинствах движения «посолонь» — по солнцу, вслед за Солнцем-Христом — на движение против солнца, то есть против Христа. «В литургийном действе правая и левая сторона поменялись местами… Поскольку “вывернутый”, “левый” мир в условиях русского двоеверия воспринимался как антихристианский, то никоновские реформы могли смыкаться в культурном сознании с языческими или колдовскими обрядами»[253].

При этом, как нередко отмечали исследователи, эсхатологизм в старообрядчестве сочетался с представлением о собственной исключительности и избранности, с чувством глубокой ответственности за сохранение неповреждённой православной веры. «Мессиански ориентированные защитники старой веры признают себя последними, единственными хранителями православной религии и считают, что наделены миссией сохранения истинного благочестия в условиях апокалипсического времени»[254].

Особый взгляд на мир и особое отношение к миру, всегда отличавшие староверов на протяжении всей их истории, неизбежно приводили к своеобразию повседневных форм жизни. Ниже мы рассмотрим некоторые особенности старообрядческого богослужения и быта. Речь пойдёт по преимуществу о богослужении и быте староверов-беспоповцев, поскольку именно они составляли подавляющее большинство старообрядческого населения Русского Севера.

 

Моленная

 

Храм, или, точнее, моленная, представляет собою безусловный центр всего старообрядческого космоса. Весь круг жизни старовера — от купели до погоста — так или иначе связан с моленной. Стоит только изъять этот смыслообразующий центр из жизни староверческой общины, как она через некоторое время превратится в нечто вроде «фольклорного ансамбля», а затем и вовсе перестанет существовать.

В этом смысле показателен один эпизод из истории староверческой моленной, расположенной на территории нынешней Псковской области и на протяжении почти трёх веков служившей духовным центром местных староверов. Как сообщала столичная газета «Еженедельник» в 1873 году, в деревне Пружинцы (Невельского уезда) «устроены… две раскольничьи молельни, при которых живут несколько наставников, под главным управлением местного крестьянина М. П. Личности эти уверили местных жителей, что от существования одной из их молелен “зависит судьба остального мира”, что с уничтожением этой молельни погибнет мир; что они — наставники есть “члены одного из Вселенских соборов”… Разъезжая по разным деревням не только Вязовской волости, но и по уездам Псковской и Витебской губернии, эти лженаставники набивают свои карманы и настолько расположили в свою пользу невежественных последователей феодосиевского толка, что последние деревню Пруженицы начали считать выше по святости Самаго Иерусалима, а пружинецких наставников единственными в мире служителями истины, успевшими и по настоящее время уберечься от печати Антихриста»[255].

Изгнанные после начала никоновских церковных реформ из древних, намоленных их благочестивыми предками храмов, староверы вынуждены были тайно собираться на общую молитву у кого-либо из своих единоверцев в доме. По сути, прообраз такой первой старообрядческой моленной мы встречаем уже в событиях августа 1653 года — когда протопоп Аввакум, вынужденный уйти со службы в Казанском соборе на Красной площади, перешёл с частью своей паствы в простое «сушило» (сарай для сена) во дворе дома Иоанна Неронова, где продолжил служение всенощной. «Ибо в иную пору, — говорил при этом Аввакум, — и конюшня лучше церкви бывает». Вот таким — без алтаря и «внешних оказательств» — стал первый старообрядческий храм…

В годы гонений нередко зажиточные староверы обустраивали у себя в домах целые комнаты — моленные, или óбразные, — где проводился весь суточный круг богослужений. Так, в палатах опальной боярыни Ф.П. Морозовой действовал небольшой женский монастырь приверженцев «древлего благочестия». Впоследствии мы видим, что подобные тайные молельни и скиты нередко существовали при домах богатых купцов-староверов, причём служили они не только в качестве частных моленных, но и в качестве общественных.

С прекращением открытых гонений со стороны властей старообрядческие моленные дома тем не менее долгое время существовали полулегально. Интерьер их был достаточно аскетичен. Вот, например, описание внутреннего вида уже упоминавшейся выше пружинецкой моленной: «Оказалось: при доме крестьянина Якова Андреева находится чрез сени особая изба, гораздо большего размера, где живёт Андреев. — Изба найдена запертою нутренним клюнем, совершенно новая в длину и ширину 12-ть аршин, с полом и потолком, дверь в неё из сеней с запада, при входе с правой стороны — два окна на улицу и одно с левой стороны в огород. Во всю противоположную двери стену устроена деревянная полка и на ней разной величины иконы счётом дватцать, по всей полке, против икон стоят наполовину и больше сгоревшие восковые свечи, большею частию толщиною в руку. Посредине у образной полки деревянный стол, вроде престола, покрыт тёмного цвета шерстяною материею, по краям обшита в два ряда галуном, с передней стороны насредине тоже галунный крест. Тут же неподалёку другой меньшего размера деревянный стол — и на нём два небольших ящика, один с ладуном — другой пустой. По обе стороны этих столов вдоль образной полки устроено вроде налоя и покрыто ситцем. В правом угле под иконною полкою плетёная корзина и в ней до ста поминовенных книжечек и тут же разного цвета шерстяные и ситцевые наручники (имеются в виду подручники. — К.К.) 13-ть штук, на стене в разных местах четверо коженных чёток и несколько белых полотенцев. На образной полке с левой стороны медная с ручкой кадильница, по стенам где окны, во всю длину деревянные скамейки. Вообще по всей обстановке этой избы видно совершенное доказательство раскольнического молитвенного дома»[256]. Как видим, интерьер более чем скромный…

Характерной особенностью старообрядческих молитвенных домов стало отсутствие алтаря и, соответственно, ведущих в него Царских врат. Обычно всю восточную стену занимал иконостас, в центре которого находилась икона Спаса. Иногда (это касается прежде всего крупных городских моленных) иконостас мог быть многоярусным — по типу древнерусского высокого иконостаса — и включал в себя образа, добытые из дораскольных церквей. Иконостас — это смысловой центр и главное украшение старообрядческих моленных. Именно на нём должны быть сосредоточены взоры молящихся. «Между верующими и святыми, изображёнными на иконостасе, устанавливается живая связь взаимного общения, которая есть не что иное, как связь и общение Небесной и земной Церквей. Небесная, торжествующая Церковь, представленная иконостасом, оказывает деятельную помощь земной, воинствующей или странствующей Церкви, как принято её называть. В этом смысл и значение иконостаса. Всё это можно отнести к любой иконе, в том числе и находящейся в жилом доме, и к настенным росписям храма»[257].

В домах старообрядцев роль церковного иконостаса играла божница («образа», «красный угол», «передний угол») — полка или киот[258] с иконами. Первое, что делали старообрядцы, приступая к строительству нового дома, — определяли место для размещения домашних икон. Согласно православной традиции моление должно совершаться лицом к востоку, поэтому божница размещалась в восточном или юго-восточном углу комнаты. Вот как говорит об этом популярный среди старообрядцев «Домострой»: «В дому своем всякому християнину во всякой храмине святыя и честныя образы написаны на иконах по существу ставити на стенах устроив благолепно со всяким украшением и со светилники, в них же свещи пред святыми образы возжигаются на всяком славословии Божии, и по пении погашают завесою закрываются всякия ради чистоты, и от пыли благочиния ради и брежения, а всегда чистым крылышком ометати, и мяхкою губою вытирати их и храм тот чист держати всегда а к святым образом касатися достойным в чистеи совести и на словословии Божии, и на святом пении, и молитв свечи вжигати, и кадити благовонным ладоном и фимияном, а образы святыя поставляются, иже в начале по чину свято почитаеми суть имяны прежереченными, в молитвах и во бдениих и в поклонех, и во всяком славословии Божии всегда почитати их со слезами и рыданием и сокрушеным сердцем исповедатися, просяще отпущения грехом»[259].

Перед образами помещали одну или несколько лампад, которые возжигали (вместе со «свещами») накануне и в дни больших праздников, на Страстной седмице, а также во время домашней молитвы. В Вербное воскресенье в божницу ставили освящённую в моленной вербу, а на Пасху «христосовали» образа красным яичком. Как правило, божница украшалась нарядными рушниками, вышивкой и кружевами. Во многих домах было принято закрывать божницу раздвижной занавеской, скрывавшей чтимые образа от посторонних глаз.

Обычно в центре домашнего иконостаса помещалась икона Спасителя или же восьмиконечный крест с Распятием. Остальные иконы могли располагаться в произвольном порядке. Рядом с центральной иконой помещали образа Богородицы, Иоанна Крестителя, святителя Николы, других почитаемых или тезоименных хозяевам святых. Нередко в старообрядческих божницах можно встретить меднолитые створцы с изображениями икон двунадесятых праздников — они заменяли целую походную церковь. При этом иконы принято было ставить на специальные полки, а не вешать их на стены, как простые картины, — обычай, с точки зрения староверов, неблагочестивый, заимствованный у прихожан новообрядческой церкви. Литые иконы и кресты небольшого размера врезали в доски и также размещали на полках.

Ещё одной характерной особенностью старообрядческой моленной является обязательное наличие в ней двух клиросов (или крылосов). Так называется правая и левая стороны солеи, на которых стоят чтецы и певцы — клирошане. От молящихся клироса отделены невысокой перегородкой, украшенной иконами, — так называемым заклиросником, или же просто ограждением. Так же как в древности алтарная преграда постепенно превратилась в высокий иконостас, отделяющий алтарь от средней части храма, в некоторых старообрядческих моленных со временем образовались достаточно высокие заклиросники — тем самым клиросы оказались отделены от молитвенного зала.

На каждом клиросе есть аналой (или «налой», как его чаще называют) — высокий наклонный столик, на который кладутся богослужебные книги для чтения, а также иконы для поклонения по случаю того или иного праздника или дня памяти святого. Также на клиросах имеется набор необходимых для богослужения книг. Правый клирос считается главным, около него находится место наставника, ведущего службу. В субботу, воскресенье, вторник и четверг правый клирос является «ведущим» (то есть начинает чтение и пение), а в понедельник, среду и пятницу «ведущим» является левый. Руководит причтом каждого клироса головщик. Если в храме немногочисленный причт, то службу могли вести на один клирос. На правом же клиросе во многих староверческих моленных имелся малый колокол, которым прихожане храма извещались о начале и окончании богослужения.

Как уже говорилось выше, до Манифеста 1905 года староверам запрещали строить молитвенные дома с «внешним оказательством» и использовать колокола. Колокольный звон заменяла подвешенная железная доска (или рельс), используемая для созыва на богослужение, — так называемое било, употребление которого на христианском Востоке зафиксировано ещё в IV веке. Звук извлекался посредством удара молотка или деревянной палки. Кое-где в старообрядческих храмах подобные била сохранились и до наших дней. Однако после снятия всех запретов в 1905 году ситуация изменилась. На моленных появились главки и купола, увенчанные восьмиконечными крестами. Некоторые храмы могли быть украшены сразу несколькими куполами — в зависимости от достатка общины. Рядом с моленной или непосредственно над ней строились колокольни, также увенчанные крестами. Иногда моленные имели простые звонницы, в которых, в отличие от колоколен, управление колоколами совершалось непосредственно с поверхности земли.

Колокольный звон сопровождал старовера всю его жизнь. В соответствии с богослужебным уставом существовали различные разновидности колокольного звона. «Благовест — это один из наиболее древних звонов в Церкви Христовой[260], он осуществляется мерными ударами в один из самых больших колоколов или бил, если их на колокольне имеется несколько… Совершается один удар в самый большой колокол, затем два удара с небольшим перерывом и двенадцать ударов подряд — это повседневный звон. Благовестом также начинаются воскресные и праздничные звоны, только перед соборными и праздничными службами увеличивается количество ударов в большой благовестный колокол. Благовест бывает и в Великом посту, только удары там более редкие — великопостные, ещё реже удары бывают, когда выносят тело умершего из храма и провожают его в последний путь — это траурный звон. Трезвон — это праздничный звон, который осуществляется во все колокола и била… Трезвону может предшествовать перезвон, то есть удар поочередно в каждый колокол или било по одному разу, начиная с самого большого и до малого, что символизирует собой “истощание” Исуса Христа, нашего ради спасения. После перезвона ударяют “во вся”, то есть начинается трезвон перед великими праздничными службами. Трезвон выражает собой духовную радость и торжество Веры Христовой, в нём участвуют обычно все колокола и била, имеющиеся на колокольне»[261].

 

Духовные наставники

 

Поскольку по убеждению староверов-беспоповцев после раскола Русской Церкви весь епископат отпал от истинной веры, исказив древние формы богопочитания, то и Церковь вынужденно оказалась лишённой духовной иерархии. В этом существеннейшее отличие староверов-беспоповцев от западных протестантов, вообще отвергающих необходимость церковной иерархии. Как писал один из авторитетнейших поморских начётчиков XIX — начала XX века И.И. Зыков, «и если мы не сообщаемся ныне с епископами господствующей церкви и от них удаляемся, это не потому, что они епископы, и что якобы не нужны их тайны, а только и непременно потому, что они при Патриархе Никоне отступили от благочестия, содержимого и святохранимого Христовой Церковью в России…»[262].

С наступлением «последних времён», господства «духовного антихриста» прекращается и истинное священство, наступает «бессвященнословное состояние». «Это не было отрицанием священства. Это был эсхатологический диагноз, признание мистического факта или катастрофы: священство иссякло…»[263] Староверы-беспоповцы приспособили своё богослужение к ситуации постоянного и необратимого отсутствия священства, при этом взяв за основу канонически предусмотренные до никоновского раскола случаи временного, пусть даже и многолетнего, отсутствия священства. Такая практика была достаточно распространена в северных русских монастырях и сельских приходах.

Староверы пытались найти обоснование своего «бессвященнословного состояния» прежде всего в Священном Писании, искали они подобные прецеденты и в истории Церкви. Ссылались на книгу пророка Исаии, где содержится пророчество о прекращении священства: «Оставлена будет дщи Сионя, яко куща в винограде, и якоже хранилище в вертограде, и яко град обстоим» (Ис., 1). Святой Ипполит, папа Римский, приводил на это место такое толкование: «Виждь, рече, пророка возлюбленне осияние, еже прежде колицех родов о времени предрече. Небó о иудеох сие слово пророчествова, ниже о Сионе граде, но о святей церкви. Сион бо церковь, сиречь юже от язык приведшуюся невесту вси пророцы показаша» (Соборник Большой, л. 120).

Аналогичное пророчество находили и у пророка Аввакума: «Зане смокви плода не сотворят и не будет плода в виноградех. Солжет древо маслинное и поля не сотворят яди. Оскудеша овцы от пищи и не будет волов при яслех» (Авв., 3). По толкованию Святых Отцов, волы означают здесь епископов, как Петр и Павел названы волами: «Петр и Павел впряжена вола церковная, иже добрую куплю вселенней принесше, иже крест вместо ярма вземше» (Пролог, июнь, 29 день, в похвальном слове). Яслями Писание именует церковные алтари, как свидетельствует Поучительное Евангелие на Рождество Христово (л. 498 об.).

В самом Евангелии находили слова, прямо говорящие о священстве: «Вы есте свет миру… Вы есте соль земли, аще же соль обуяет, чим осолится? Ни во что же будет к тому, точию да изсыпана будет вон, и попираема человеки» («Вы — свет мира… Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь её солёною? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить её вон на попрание людям»; Мф. 5,13–14). Под «солью» здесь понималось священство, содержащее поучительное слово. Если соль «обуяет», то есть примет чуждые Церкви Христовой учения, то тогда лишь остаётся «иметь соль в себе», как о том говорит Спаситель: «Имейте соль в себе и мир имейте между собою» (Мф. 9,50).

Об этом ещё определённее говорит такой великий церковный авторитет, как святой Иоанн Златоустый: «Если епископ не находится среди своего стада, чтобы руководствовать им, пусть овцы сами возьмут на себя обязанности пастыря. Робкие, которые ссылаются на этот предлог, уклоняясь от собраний, изменяют долгу веры». В этом случае, исполнив заповеди Божии, верные обрящут себе пастырем Самого Бога.

Исторические прецеденты подобного «бессвященнословного состояния» также имелись. Например, после заключения в 1595 году Брестской унии между католиками и православными Юго-Западной Руси там не осталось ни одного православного епископа, поскольку все они признали главенство римского папы. Четверть века простые верующие, оставшиеся верными православию, обходились без пастырского окормления, и лишь в 1620 году иерусалимский патриарх Феофан IV восстановил церковную иерархию. Поддерживая православный народ Малороссии, константинопольский патриарх Иеремия писал в послании к ним: «Спасайтеся, братия моя, сами, а пастырьми спастися не можете. Спасайтеся, братия моя возлюбленныя, верное стадо Христово, роде избранный, язык святый, царское освящение, людие обновленыя, русский благочестивый народе, спасайтесь заповедьми евангельскими, спасайтесь законом отеческим, спасайтесь честным и целомудренным житием»[264].

Духовное наставничество как особый институт выделилось у староверов-беспоповцев достаточно рано. В постановлениях Новгородского собора 1694 года наставнику, или духовному отцу[265], отводилась особая роль — он мог крестить, исповедовать, налагать епитимии и даже отлучать от Церкви. Так называемые польские федосеевцы практиковали выборы духовного наставника приходом и благословение его прежде бывшим наставником на церковное служение. В 1752 году на Польском соборе этот обычай был возведён в правило. К наставнику предъявлялись следующие требования: «…Еже вместо священника избирати от простолюдин, благоговейна православна добродетельна исполненных лет суща мужа. Благословенну ему мощно быти на Духовное дело и службу, сиречь крестити, и покаяние творити верным людям, кроме иерейскаго действия: церковну службу божественную пети яко иноку просту и не освященну: недерзая ни литургии ни молитв, ни ектеней ни возгласов, ни разрешительных молитв, ни ино любо что иерейское творити»[266]. При этом избранному церковным народом наставнику давалось наименование «настоятель». От него требовалось вести жизнь по иноческому уставу — в посте, воздержании и безбрачии.

Любопытно, что у староверов северо-востока Речи Посполитой с 1678 года до середины XIX века существовало звание «общего пастыря древлеправославных христиан Литвы и Курляндии», свидетельствовавшее о «преемственности церковного наставничества от русского дониконовского православия и его сохранении в традиции последовательной передачи этого звания одному из достойнейших наставников края»[267]. Варковский собор 1832 года осудил практику келейного благословения одного наставника другим, определял уровень грамотности кандидата в духовные отцы, а также обязал лиц духовного звания «имети о себе ставильную грамоту». Тогда же был оформлен и порядок отрешения наставника от должности — для этого необходим был общий духовный совет, состоящий из шести настоятелей и духовного отца отрешаемого.

Особо остро вопрос о наставниках ставился на Первом и Втором Всероссийских соборах христиан-поморцев соответственно в 1909 и 1912 годах. Первый Всероссийский собор 1909 года, подтвердив главные положения вероучения ранних поморских отцов о пришествии «духовного антихриста» и о неприятии священства от господствующей церкви, вместе с тем вынес постановление о статусе наставников как духовных руководителей общины, «достойных всякой чести и почитания». При этом собор счёл их стоящими выше «простецов», из-за чего впоследствии завязалась достаточно оживлённая полемика, и уже на Втором Всероссийском соборе 1912 года такая формулировка была изменена: «Наставники, или духовные отцы и руководители, стоящие во главе христианских приходов, должны почитаться как не имеющие священнослужительской степени, нерукоположёнными пастырями Церкви. Духовные права и обязанности наставников определяются Священным Писанием, до нерукоположённых пастырей относящихся, и обычаем, оставленным Церкви блаженной памяти предками нашими. Избрание народное и благословение отца духовного на служение Церкви возводит наставника на почётное и первенствующее место в приходе».

Согласно постановлению Второго Всероссийского собора поморцев, обязанности духовного наставника заключаются в исполнении церковных таинств (которые по церковным правилам дозволено совершать мирянину), предстоятельстве при богослужении, в управлении клиросом и приходом, в церковном учительстве и в наблюдении за религиозным и нравственным порядком в общине или приходе.

На протяжении XVIII–XIX веков по своему внешнему виду старообрядческие наставники ничем от простых крестьян или же мещан не отличались. Виленский съезд 1906 года установил особую форму одежды для наставников: летнюю и зимнюю — чёрную, так называемый азям, или кафтан, верхнюю — тоже чёрную — полукафтан без пояса. Летом на голове следовало носить низкую шляпу с широкими полями, а зимой — чёрную «каракуловую» шапку с дном чёрного сукна[268].

 

Крещение

 

Староверы признают все семь церковных таинств, которые существовали в дораскольной Церкви и перечислены в книге «Большой Катихизис»: 1) крещение, 2) утвержение (или хризма), то есть миропомазание, 3) священничество, то есть рукоположение, или чин причетнический, 4) божественное причащение, то есть благодарение (евхаристия), 5) исповедание, или покаяние, 6) законный брак (венчание), 7) маслоосвящение, или последнее елеосвященное помазание (соборование)[269]. Однако из-за отсутствия священства они «по нужде» содержат только два из семи таинств, без которых, по их убеждению, невозможно спастись, — крещение и покаяние.

Крещение — главное христианское таинство, через которое человек входит в Церковь, рождаясь для новой жизни, и единственное из церковных таинств, упомянутое в Никео-Цареградском Символе православной веры. Крещение — второе рождение, рождение духовное и, следовательно, sub specie aetenitatis[270] более важное, чем рождение первое, естественное.

Согласно церковным правилам в случае нужды крещение могут совершить и простой мирянин, и даже женщина. В «Поморских ответах» и «Щите веры» приводится множество случаев из истории Церкви Христовой, когда крещение совершали не только нерукоположённые мужи и жёны, но некоторые по нужде даже сами себя крестили. Упомянем лишь самые известные случаи. Во время земной жизни Исуса Христа апостолы, ещё не имевшие рукоположения, крестили, как о том свидетельствует евангелист Иоанн Богослов: «Исус сам не крещаше, но ученицы Его» (Ин. Зач. 11). Апостол Павел крестился от Анании, не имевшего священства. Святая Мариамия, сестра святого апостола Филиппа, крестила многих. Святой мученик Галактион крестил свою обручницу и раба Евтолмия. Святой мученик Созонт многих крестил. Святой Афанасий Великий в детском возрасте детей крестил. Сами себя крестили равноапостольная святая первомученица Фекла, мученица Дросида, мученик Порфирий, преподобный Феофан.

Староверы признают только трёхпогружательное крещение, сохранявшееся в Церкви со времён апостольских, и ссылаются при этом на 50-е Апостольское правило: «Аще который епископ или презвитер не крещает в три погружения единем глашением, но во едино погружение в смерть Господню даемо, да извержется таковыи. Не рече бо Господь в смерть Мою крестите: но шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа»[271]. Согласно церковным правилам новорождённого младенца следовало крестить на восьмой день жизни[272]. При этом его нарекали соответствующим именем в честь того святого, память которого по «Святцам» приходилась на восьмой день. В современной практике родители могут выбрать имя для младенца в пределах восьми дней, прошедших со дня рождения, а младенцам женского пола (из-за меньшего количества женских имен в «Святцах») разрешается давать имя и в течение восьми дней, предшествующих дню рождения.

В таинстве крещения участвуют духовный наставник, сам крещаемый и двое крёстных — мужчина и женщина. (По нужде допускается иметь одного крёстного.) Крёстные при этом становятся духовными родителями новокрещёного. Крещение, как правило, совершается в моленной, в специальном сосуде с водой — купели. В случае крещения взрослого человека чин крещения обычно вычитывался в моленной, а погружение совершалось в открытом водоёме — в реке или озере. Если крестятся сразу несколько человек, то для каждого готовится отдельная купель. Вода в купели в любое время года не подогревается. Перед началом таинства наставник устанавливает крестообразно по краям купели четыре свещи и с молитвами и каждением обходит купель. После совершения таинства на новокрещёного надевают нательный крест и облачают в крестильную рубашку белого цвета, которую он не должен снимать в течение восьми дней. Рубашка подвязывается поясом.

Нательный крест старовер должен всегда носить на своём теле, снимая его только перед мытьём в бане, которая традиционно считалась нечистым, «поганым» местом. У староверов не принято было носить нательные кресты с изображением распятого Христа, хотя до раскола такие кресты и встречались, также как не принято было носить на теле иконы. Посреди старообрядческих нательных крестов четвероконечной формы изображается восьмиконечный Голгофский крест — символ, в то время как Распятие с изображением Христа является иконой, образом, на который подобает молиться, а не носить на теле наподобие амулета. Существует также различие между «мужскими» и «женскими» нательными крестами. Так, «женский» крест имеет более сглаженную, округлую форму без острых углов, и вокруг него растительным орнаментом изображается «лоза», напоминающая о словах псалмопевца: «Жена твоя, яко лоза плодовита в странах дому твоего» (Пс. 127, 3).

Вот как один из старообрядческих наставников объясняет подобное различие: «Необходимо помнить, что после грехопадения Всеблагий Бог установил неизгладимо законы для духовной и телесной природы мужа и жены. Установленный Богом порядок жизни имеет такие глубокие корни в духовной природе человеческой, что всякая попытка уклониться от исполнения нравственного долга влечёт за собою самые печальные последствия. Поэтому-то обязанности мужчин и женщин раз навсегда установлены Богом, и крест тех и других неодинаков, то есть нравственный долг каждого пола определён самим складом их природы телесной и духовной. Св. апостол Павел говорит: “Ина слава солнцу… и ина слава звездам”. А св. Церковь наша эту же мысль осуществила и в самой форме тельного креста: для мужчин установлен крест четырёхконечный как знамение креста, а для женщин имеет подобие звезды, что указует на некоторую зависимость женщины от мужчины, о чём была дана заповедь первым людям тотчас по их грехопадении, ибо Бог сказал жене: “К мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою”. Как некоторые планеты небесные заимствуют свет свой от солнца, так и крест женщины, то есть её земной удел, есть как бы отображение её отношений к своему мужу»[273].

Нательный крест принято носить на длинном гайтане (тесьме или плетёной нити) таким образом, чтобы можно было, не снимая его, взять крест в руки и осенить себя крестным знамением (это положено делать с соответствующими молитвами перед сном, а также при совершении келейного правила). Необходимость носить нательный крест объясняется следующим образом: «Носимый на теле нашем крест свидетельствует о крепком исповедании Господа нашего, распятого за нас и растерзавшего на Кресте рукописание грехов наших. Всякий истинный христианин, нося на персех своих нательный крест, должен всегда помнить слова Спасителя: “Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе и возьмет крест свой, и по Мне грядет”. Этими словами Господь указал, чтобы каждый человек с терпением переносил те жизненные испытания, которые даны в удел каждому на земле»[274].

При крещении человеку давалось христианское имя, которое не всегда могло совпадать с мирским. День памяти святого, именем которого он был крещён, считался его именинами. У староверов не было принято праздновать дни рождения, но зато особо почитался именинный день.

 

Исповедь

 

В таинстве крещения человек, погружаясь в освящённую воду, невидимо омывает первородный грех и все свои прежние грехи. Однако в дальнейшей его жизни появляются новые грехи, которые уже невозможно омыть в крещенской купели, поскольку, согласно Символу веры, возможно только одно истинное крещение: «Исповедаю едино крещение во оставление грехов». Очищению от грехов — вольных и невольных — служит другое христианское таинство — таинство покаяния.

В таинстве покаяния верующим передаётся благодать Святого Духа, очищающая от греха и духовно возрождающая. «Истинное покаяние, — пишет святой Ефрем Сирин, — есть исцеление души. Мы должны облачиться в ризу нову, в одеяние светло». Внешним выражением этого таинства является покаянная исповедь, когда христианин от чистого сердца кается перед Богом в совершённых грехах. При этом исповедь принимает у него духовный наставник, несущий ответственность за соблюдение тайны исповеди. Принявший исповедающегося на покаяние считается его духовным отцом. Сам чин исповеди, так же как и чин крещения, у староверов-беспоповцев совершается по книге «Потребник малый» и представляет собой несколько сокращённый дораскольный чин священнической исповеди.

От кающегося требуется не только осознание своих грехов и искреннее раскаяние в них, но и твёрдое решение изменить свою прежнюю жизнь — «еже к тому не согрешати». Об этом в чине исповеди говорится так «Аще кто приидет чистым сердцем каятися грехов своих, истинно обещаваяся к тому не творити зла, и Господь наш Исус Христос, Сын Божии, такова сотворит свята».

Согласно церковным правилам бывать на исповеди всякий христианин должен четыре раза в год — в каждый из четырёх постов (Великий, Петров, Успенский и Рождественский), но обычно это происходит раз в году — во время Великого поста. Те, кто долгое время не был на исповеди, не удостаиваются обычного чина погребения. Эта же причина может служить препятствием к совершению церковного бракосочетания. «Аще же не покаетеся, — учит Евангелие, — такожде погибнете» (Лк. Зач. 70).

Таинство покаяния может совершаться двумя чинами: полным и малым. Полный чин включает в себя чтение начальных молитв, чтение исповеди и тайное раскаяние верующего перед наставником и совершается в дни, специально назначенные для проведения этого таинства. Что касается малого чина, то он проводится уже вне зависимости от церковного календаря для тяжелобольных людей, находящихся при смерти, и соответственно представляет собой сокращённый вариант полного чина. В Потребнике вопросы, задаваемые духовным отцом, разделены по половозрастному признаку: отдельно для взрослых мужчин, женщин, девиц и детей.

В правилах оговорен и начальный возраст приобщения детей к таинству покаяния: лиц мужского пола — с 14 лет, лиц женского пола — с 12, в исключительных случаях (например, раннее взросление) — с 10 лет. Однако в ряде старообрядческих общин принята так называемая детская исповедь (с 6–7 лет). Эта практика ранней исповеди была принята и на Севере. «Согласно этнографическим данным, у нижнепечорских староверов начальный возраст приобщения к исповеди определялся 6–7 годами. Считалось, что в этом возрасте дети уже должны были самостоятельно ответить за свои грехи, а до указанного возрастного рубежа крещёные малыши находились под особой опекой своего ангела-хранителя и в силу своей безгрешности сравнивались с ангелами (душа та у его ангельска)»[275]

После окончания чина исповеди исповедавшемуся духовным отцом назначается епитимия — «духовное врачевание», заключающееся в исполнении тех или иных дел благочестия: как правило, это определённое количество поклонов, чтение покаянных молитв или Псалтыря.

В случае отсутствия духовного отца, удалённости моленной или же в путешествии у староверов была принята практика чтения так называемого «Скитского покаяния» — чина и