Акула-людоед с острова Ниидзима

 

До недавнего времени я не знал, что на острове Ниидзима вблизи полуострова Идзу сушат акулье мясо. В начале лета позапрошлого года мы ловили рыбу переметом с яхты моего приятеля. Это было неподалеку от побережья в Идзу, в Дзэнису — в месте, которое славится своими уловами. Приличной рыбы нам не досталось, но зато у нас оказались три тигровые акулы — каждая из них весила больше трехсот килограммов. Несмотря на весь свой богатый опыт, я был не просто удивлен, я был по-настоящему поражен тем, что здесь водятся эти страшные создания, да еще такие огромные.

В наших руках очутилась добыча весом в тонну — 60-футовая яхта просела и накренилась набок. Поймать-то мы их поймали, да только что с ними делать? И вот один человек, хорошо знавший острова возле полуострова Идзу, посоветовал нам отправиться на остров Ниидзима, где, по его словам, мы могли продать этих акул на вяленое мясо.

Так я впервые узнал, что мясо акулы можно вялить. Я подумал, что вряд ли тушу такой здоровой акулы целиком окунают в рассол и вялят. Мне сказали, что мясо сначала режут тонкими, как пастила, ломтиками, а потом уже вывешивают их вялиться. Правда, мясо акулы воняет аммиаком, и запах этот не может отбить никакой рассол, но ценители приходят от такого душка в восторг.

По рации мы договорились с одним покупателем с Ниидзимы, он подогнал к пристани грузоподъемник, который перегрузил добычу на грузовик.

Я не знаю, сколько заработал судовладелец. Не думаю, что много — для него продать этих акул было все равно, что продать мусор. Зато покупатель подарил нам акульего мяса собственного приготовления.

Блюдо было просто ужасное — взяв мясо в руки, нужно было немедленно затыкать нос. Попробовали пожарить — то же самое: стоило только поднести кусочек ко рту, как от вони тебя всего перекашивало, а на глаза навертывались слезы.

В общем, я это мясо выкинул, но могу охотно поверить, что кому-то и такая дрянь очень даже нравится. Аппетит человека таков, что его брюхо принимает в себя даже акулье мясо. Так что не стоит удивляться тому, что у акулы тоже хороший аппетит.

К счастью, в районе Ниидзима водится все еще достаточно акул для того, чтобы местные рыбаки могли потчевать акульим мясом его ценителей.

А еще на Ниидзиме часто проводятся международные соревнования по серфингу. Песок там на побережье белый, но в море часто появляются акулы. Японских спортсменов они не особенно пугают, но вот иностранцы — оттого ли, что они не раз видели, как акула нападает на человека, — лишь только заметят в волнах акулу, так сразу пугаются и возвращаются на берег. Я слышал, что в таком случае организаторам стоит немало усилий скрыть от газетчиков истинную причину приостановки соревнований. В общем, получается как в одном иностранном фильме, где главным героем выведена акула. Фильм был снят довольно давно, а вот то, что еще совсем недавно вблизи от Ниидзимы можно было встретиться с тигровой акулой, — это и вправду страшно.

Говорят, что акула редко нападает на людей, а если уж нападает, то только в том случае, когда у человека в руках находится пойманная им рыба. Но на самом деле все зависит от породы акулы и ее размера. Те самые тигровые акулы, которых мы поймали в Дзэнису, почти без всяких колебаний атакуют человека, да и другие крупные акулы тоже часто нападают на двуногих, поскольку они не чувствуют страха перед существом, которое не отличается по размеру от крупной рыбы. Это утверждение прежде всего относится к тем случаям, когда человек находится на поверхности воды. Акула принимает барахтающегося человека за рыбу, которая попала в беду, испугана и выбилась из сил.

Всего пару-тройку лет назад на архипелаге Гото, что вблизи Кюсю, случилась такая история. Во время летних каникул с яхты, находившейся в открытом море, спустили на воду девочку, ученицу средней школы, поплавать с кругом, который был привязан к шкоту. Тут на нее неожиданно набросилась акула и буквально разорвала ее напополам. Девочка умерла.

Я имел возможность своими глазами убедиться в том, насколько это кошмарно — стать добычей акулы.

До сих пор даже не верится, что такое могло случиться. Это было так нереально — словно страшный сон, который вдруг настиг тебе днем. И настолько ужасно, что кажется: это случилось не с тобой.

А получилось так, наверное, потому, что я тогда впервые повстречался с акулой. После этого я видел акул много раз, и вследствие первого впечатления уже никогда их не боялся. Я хочу сказать, что в самую первую встречу я, наверное, просто исчерпал все запасы страха.

Это случилось более двадцати лет назад, когда я только-только начинал плавать с аквалангом. Наша яхта стояла у острова Сикинэ, что находится у входа в залив Камихики. Мы помогали рыболовецкой шхуне ставить сети на ставриду: ныряли на дно и зацепляли на дне сеть за скалу. Для нас эта работа не представляла никакого труда, но рыбаки были нам весьма признательны — в противном случае им пришлось бы вызывать ныряльщиков с острова Миякэ, то есть потерять время и деньги.

Мы подружились с рыбаками и договорились о том, что если и завтра во время лова понадобится наша помощь, то мы не откажемся. Нужно добавить, что за нашу работу мы получили всего-навсего ведро ставриды.

На следующий день вместе с отливом рыба ушла от Сикинэ, и теперь косяк находился между островами Ниидзима и Кодзусима. Мне было любопытно узнать, как в тех местах загоняют рыбу в сети, и потому во второй половине дня я перебрался к рыбакам, чтобы посмотреть, как они это будут делать.

Загонный лов — способ очень древний. Когда рыбаки обнаруживают в море косяк рыбы, то пловцы-загонщики должны направить его в предварительно поставленные сети. Если рыба находится на глубине — они ныряют, если близко к поверхности — бьют по воде палками.

В тот раз ставрида — не знаю уж, всегда ли так бывает — находилась очень неглубоко, и шестеро рыбаков гнали ее с помощью ударов шестов по воде.

Сеть была протянута дугой между тремя шхунами, она вся разбухла и топорщилась от рыбы. Сегодняшняя ставрида была покрупнее, от кишащей рыбы вода изменила цвет, мне казалось, что я слышу дыхание рыбы, которого вообще-то я не должен был слышать. В эту минуту рыба приходит в страшное возбуждение, и именно ради этой минуты мужчины с риском для жизни выходят в море. Рыба бьется в воде, пытаясь вырваться из сетей, сорваться с острия остроги или крючка, ты еще не успел увидеть ее… Нет, не бывает ощущения острее этого.

И вот настал момент истины. Для того чтобы выбрать сеть, все схватились за канат. И тут кто-то громко закричал, указывая пальцем вправо от линии, на которой были расположены шхуны. Над водой показалось нечто странное и черное. Это нечто появилось совершенно неожиданно, оно двигалось, и не просто двигалось, а приближалось, явно с каким-то умыслом.

Полагаю, что все мы стали непроизвольно вычислять расстояние, на котором находилось это существо. И хотя расстояние было довольно значительным, это существо, судя по всему, было огромным.

«Акула! Акула! Скорее на корабль!» — раздались нестройные крики. Те рыбаки, которые находились в воде, тоже поняли, что в воде находится нечто страшное.

Все происходило, как во сне. Отчаянные, какие-то суетливые и обреченные движения спасающихся бегством пловцов… Полные уверенности и точные, быстрые движения преследующей их акулы… Я до сих пор помню динамику этой сцены — будто деформированное изображение в замедленном повторе. После того как пловцы поняли, что им грозит, на их лицах уже ничего нельзя было прочесть — на них осталась только какая-то отрешенность. Они изо всех сил гребли к кораблю. От их тел исходил какой-то флюид суеты. Акула же вела себя весьма умно — под стать своему размеру. В отличие от людей, которые просто старались загнать свою добычу в сеть, она, оценив всю ситуацию, плавно меняя направление своего движения, приблизилась к молодому мужчине, который первым выбрался за пределы сети и устремился к крайней правой шхуне, где находился и я. Он уже подплыл к корме и уже было схватился за вытянутую руку другого рыбака, который стоял на палубе на коленях. Но в этот момент акула настигла его. Его крик не был похож на человеческий голос — это был едва слышимый писк ужаса, который принадлежал какому-то крошечному созданию. Страшная сила скрыла его под водой, причем он не издал больше ни единого звука.

Как бы давая нам возможность удостовериться в свершившемся, акула еще раз показалась над водой со своей добычей в пасти. Мы видели только переднюю часть ее туловища. Судя по ней, размеры акулы были сопоставимы с размерами нашего кораблика. Что до рыбака, я помню только, что акула зажала его зубами ровно посередине, глаза его были почему-то открыты, а лицо не выражало ничего. Я не помню ни морды этой огромной акулы, ни цвета ее тела.

Самое ужасное было в том, что акула, сжимая человека в пасти, продолжала кружить вокруг шхуны — казалось, что ее можно тронуть рукой. Кожа рыбака была белее акульей шкуры, она была словно мечущийся по воде поплавок, по которому можно было определить, где находится акула. Как бы для того, чтобы всякая ошибка была исключена, акула временами выставляла над водой свой огромный плавник.

Со шхуны, которая располагалась в центре, раздались крики. Я увидел, как какой-то мужчина с острогой уже хочет броситься в море, а его сотоварищ пытается удержать его сзади, а еще один вырывает из его рук острогу. Тем не менее они не могли справиться, и еще двое схватили мужчину за ноги и повалили на палубу. Но и теперь он выглядел вовсе не поверженным — казалось, что он вместе с остальными пристально вглядывается в воду, где акула продолжала свои круги. Потом мне сказали, что это был отец того молодого рыбака.

До каких пор гигантская акула будет продолжать свои круги? Когда она уйдет под воду и разорвет свою жертву?

Через пару-тройку дней на остров рейсом «Токай кисэн» прибыл на теплоходе отдыхающий. Он сказал, что неподалеку от острова видел с корабля нечто похожее на огромную акулу. Пассажир сказал, что по размеру она была, как яхта. Однако, поскольку в этих местах такие акулы не встречаются, он решил, что это скорее был кит или касатка. Рыбаки с Ниидзимы побоялись того, что акула испортит им рыбную ловлю, и приложили все усилия, чтобы уничтожить ее, но не смогли сделать этого. Для привлечения акулы они насадили свиную голову на огромный крюк, который привязали к металлическому тросу на толстенном канате, но дело кончилось тем, что они нашли трос оборванным — может быть, акула перекусила его? Остался один канат.

По этой ли причине или же потому, что рыбы стало меньше, но теперь в Идзу описанного мной загонного лова больше не увидишь. Правда, и рассказов об акулах тоже больше не слышно.

Уже после этого случая мне довелось снимать фильм на архипелаге Токара. Возле далекого острова Амами я снимал загонный лов подводной камерой. Улов не был таким богатым, как когда-то в Ниидзиме, но зато когда я отправился к владельцу сети, то обнаружил у него дома челюсть огромной тигровой акулы. Рыбак рассказал мне, что она попалась ему в сеть лет пять назад. Сеть была поставлена у входа в залив, акула выглядела больной, она заплыла в залив по ошибке.

Показал он мне и ее фотографию — длина превышала десять метров! Тогда я тут же вспомнил про акулу с Ниидзимы, которая схватила рыбака, словно зубочистку.

Я спросил, что же оказалось в брюхе акулы. Рыбак сказал, что почти никакой рыбы у нее в брюхе не оказалось — вероятно, потому, что она была больна. Мы никогда уже не узнаем, эта ли акула растерзала молодого рыбака. Я хотел было послать фотографию мертвой акулы отцу погибшего, который порывался нырнуть в море и убить акулу острогой, но не стал делать этого. А может быть, отец при виде мертвой акулы счел бы своего сына отомщенным? Человек — существо забывчивое, если бы это было не так, он попросту не смог бы жить. В еще большей степени это относится к людям, которые обитают у моря, в котором столько непознанного.

 

В Южном море

 

Мне пришлось повидать много морей и океанов, но такого изменчивого и прекрасного моря, как вокруг архипелага Палау, я в других местах не встречал. В южной части Тихого океана, где много самых разных островов, подобный рельеф не встречается больше нигде. Похоже, и нигде в мире такого не увидишь. Два года назад сюда приехал поплавать с аквалангом мой знакомый из Германии, человек уже немолодой, и он тоже подтвердил, что более чудесного места — насколько ему известно — в мире не существует. Я с ним абсолютно согласен.

В Тихом океане есть Мальдивские и Сейшельские острова, но и они не могут сравниться с Палау по богатству морских недр и причудливости рельефа островов. Конечно, количество и разнообразие рыбы зависит от времени и места, но один раз неподалеку от острова Пелилиу я в течение получаса наблюдал, как мимо меня нескончаемым потоком проплывают стаи самых разных рыб. Это было грандиозное, потрясающее зрелище.

Я рассказываю про Палау, но нужно иметь в виду, что островов там — больших и маленьких — без счета, и каждый следующий не похож на предыдущий. Так что подводное плавание там не может наскучить. На одном острове, если проплыть по каменному туннелю, ты попадаешь в заводь, где можно увидеть уникальные мягкие кораллы. На другом острове на мелководье, перед тем местом, где дно резко уходит вниз, полным-полно раковин, которые почему-то не желают селиться на скалах. А перед ними, на самом мелководье — и вовсе ни к чему опускаться на глубину — множество рыбок Наполеона.

Островов слишком много, и гиды не знают, как выгоднее представить каждый из них. Единственная гостиница расположена на юге, и потому на севере туристов почти нет. Когда-нибудь надо будет отправиться и туда, а пока приезжих там мало — туристы концентрируются на юге, хотя и на севере наверняка есть что-нибудь необыкновенное.

Год близился к концу. Вместе с женой и двумя сыновьями, которые сумели освободиться от своих дел, мы вылетели на Палау. Тридцать первого декабря младший сын, который обычно не упускает случая, чтобы сказать какую-нибудь гадость, произнес: «Ты мне говорил, что такого места нигде больше на свете нет. Твоя правда: здесь действительно здорово!»

Продолжая праздновать новый год, третьего января мы выпили чуть-чуть пива и вышли на катере в море, чтобы поплавать с аквалангом. До этого мы использовали катер, который показался нам маловат, и мы попросили нашего сопровождающего раздобыть что-нибудь посолиднее. Поскольку все другие катера были уже арендованы, он обратился к своему знакомому — члену местного парламента. Мы договорились с ним, и вот он, стоя за штурвалом, встретил нас на своем катере. Хотя хозяин и был членом парламента, но, разумеется, услуга была платной. Парламентарий прихватил с собой и двух своих сыновей, рассчитывая на семейный пикник вместе с клиентами. И получилось так, что благодаря этим, не слишком внушающим доверие, парням, мы спаслись.

В первую половину дня мы с женой поочередно сделали по одному погружению. Потом пообедали, подремали и еще по разу нырнули. Потом поглазели на разные диковинки на одном необитаемом островке. Рассчитав время прилива и отлива, мы отправились на отмель, где находился затонувший истребитель времен Второй мировой войны. Я-то его уже видел, но хотел показать его детям, которые были здесь впервые.

Этот истребитель упал здесь по неизвестной мне причине. Он стоял на отмели почти целехонький. Во время отлива его верхняя часть выступала над водой, и тогда становилось видно, что корпус покрыла ржавчина, но сама конструкция почти не пострадала. Вероятно, пилоту показалось, что тут подходящее место для аварийной посадки. Я видел затонувший самолет и возле острова Кохама — одно его крыло было полностью искорежено, но в данном случае я был уверен, что летчик контролировал ситуацию и после посадки сумел покинуть кабину, пройти по мелководью и подняться на берег.

Я привычно причалил к пляжу, и мы зашлепали по воде по направлению к самолету. Чем больше мы смотрели на него, тем меньше он нам казался. Фюзеляж — меньше метра шириной. Пилотов, которые летали над Тихим океаном, выбирали не только по умению, но и по росту. Когда младший сын, который был выше всех нас, забрался в кабину, его колени торчали наружу. «Да, сидишь здесь один-одинешенек, летишь себе куда-нибудь — тоска!» — с чувством произнес он. Я отвечал ему, что знаю одного летчика, который три раза во время войны падал в море и которому каждый раз удавалось чудесным образом спастись. Так вот, летчик говорил мне, как он ненавидел этот самолет, где все приходилось делать самому: делать мертвую петлю, чистить пулемет, следить за своим местоположением, переговариваться по рации. Глядя на крошечный самолет, я хорошо понимал его. А если тебя ранили, тут тебе и конец…

— Нет, не хотел бы я на такой штуковине летать, — сказал старший сын.

— Но в том-то и дело, что тогда тебя никто не спрашивал — нравится ли тебе это дело или нет.

Потом, когда мы посмотрели на первом острове массу интересного, я предложил совершить следующее погружение в каком-нибудь таком месте, где полно рыбы и есть возможность поглядеть на акул. Сыновья сказали, что они терпеть не могут акул, но я ответил, что если просто смотреть на рыб, то совсем необязательно, что там появится и акула. Я посоветовался с нашим проводником, и он указал на разрыв во внешнем рифе, который располагался по диагонали от истребителя. По его словам, через этот разрыв в лагуну заходили и рыбы, и акулы.

Как он и сказал, через три или четыре мили мы увидели разрыв. Мы бросили якорь в открытом море в полумиле перед ним. Прежде чем погрузиться в воду, я осведомился о подводном течении. Сопровождающий сказал, что течение уже сместилось в сторону моря, но владелец катера возразил: «Я раньше был рыбаком, здесь было мое любимое место, так что мне лучше знать. Течение пока идет в лагуну». Мне надоело слушать, как они препираются, и я сказал: «Хорошо, я поплыву от катера по прямой и постараюсь вернуться тем же путем. Если мне покажется, что течение сильное, я тут же поднимусь».

Жена уже подустала, я оставил ее на катере и погрузился в воду. Как я и думал, неподалеку от внешнего рифа обнаружились стаи ставрид и лакедр. Акулы тоже оправдали мои ожидания: я заметил несколько довольно крупных экземпляров. Слабое течение, которого не было заметно с поверхности воды, было направлено в сторону моря.

Дети акул сторонились, и хотя я показывал им жестами, что бояться нечего, они не желали подплыть к ним поближе. Я человек настырный, и вот, желая доказать на собственном примере свою правоту, я подплыл к акулам сверху и нырнул под острым углом. Акулы испугались и бросились врассыпную. Но тут на глубине показалась акула побольше — в ней было больше трех метров. Тут я тоже отступился.

Мы наслаждались богатством подводного мира до той минуты, пока запас воздуха не оказался на исходе. Пора было возвращаться. С того времени, как мы спустились в воду, течение заметно усилилось, и нас порядком снесло. По пути сюда я приметил одну подводную скалу и думал использовать ее на обратном пути в качестве ориентира, но сейчас я не мог обнаружить ее. Я решил подняться на поверхность, рассчитывая, что до катера придется проплыть метров сто. Огляделся вокруг — катера нигде не было видно. Удивившись, я взобрался на волну и только тогда обнаружил катер — совсем не там, где я думал. До катера было метров 500–600.

— В чем дело? Я же сказал, надо оставить катер на месте! — зло сказал я владельцу катера.

— Извините, я просчитался с течением. Я думал, оно течет прямо в лагуну, а потому, чтобы после всплытия вам можно было сразу же подняться на катер, я велел сыновьям отогнать катер и ждать там.

— Кретин! Почему ты меня не послушал? — я был в ярости, но времени уже не оставалось.

Дул ветер, он гнал воду со скоростью большей, чем несло нас подводное течение в сторону моря.

Солнце уже клонилось к горизонту, нас сносило к внешнему рифу, и по мере приближения к нему волны становились все больше и больше. Когда мы проваливались вниз между двумя волнами, вокруг становилось серо. Оказавшись на гребне волны, я изо всех сил засвистел в прикрепленный к спасательному жилету свисток, но слабый звук не достиг катера — его поглотила волна, разбившаяся о ближайший риф. Я стал готовиться к самому худшему и прежде всего избавился от пятикилограммового пояса. Потом подозвал плывшего неподалеку старшего сына и помог сбросить пояс ему. До того раза я часто плавал с детьми, но еще никогда мне не приходилось приказывать им избавиться от пояса. Поэтому и я, отдавший это распоряжение, и сын, которому я приказан сделать это, еще раз прочувствовали серьезность ситуации. Младший сын нагнал нас, и старший брат прокричал ему то же самое, что я кричал и ему: «Пояс! Пояс!» Тот же — вероятно оттого, что мы находились за границей, — подумал, что мы кричим ему по-английски «Wait»[1], и ответил: «Все в порядке, я стою на месте!» Подгребя поближе, он сказал: «Волны становятся выше, нам надо держаться вместе». Его слова были совершенно нормальны для создавшейся ситуации, но мне было больно сознавать, что нам грозит настоящая опасность. Тут мне стало прямо нехорошо: ладно я, но если здесь погибнут мои юные сыновья, то никаких оправданий мне не будет. От угрызений совести, горечи и злости мне стало совсем не по себе. Если нам не удастся добраться до катера и нас унесет за рифы в открытое море, что могут предпринять в этой деревне, чтобы найти нас? Вряд ли эти островитяне смогут быстро что-нибудь сделать ради спасения пропавших без вести нескольких туристов. Предположим, жена поднимет шум и администрация гостиницы свяжется с полицией, хотя уверенности в том, что здесь есть полиция, у меня не было. Но если даже и есть, поисковые работы вряд ли начнутся раньше завтрашнего полдня. К этому времени нас, пятерых, ну, по крайней мере, троих, волны уже разлучат. А те акулы, которых мы видели? Вряд ли они упустят свою добычу.

Волны обладают огромной силой. Мы плыли по волнам высотой в один-два метра. Если уступить им, нас точно разбросает в разные стороны. Чтобы предпринять хоть что-нибудь, я попытался связать шнуром наши спасательные жилеты, но у меня ничего не вышло.

Конечно, вода в южных морях — достаточно теплая, но сколько часов мы сможем продержаться? От любителей подводного плавания я слышал про людей, которых много дней носило по волнам, но я полагал, что все это — сказки. Мы здесь барахтаемся втроем, а что если меня одолеет паника? Что будет со мной, когда оборвется соединяющая нас тонкая нить и нас разнесет в разные стороны? А те акулы, которых мы видели? Я говорил сыновьям, что акулы не представляют опасности, если не раздражать их, но вообще-то я просто повторял им то, что мне рассказывали. Неужели акулы упустят такой случай? Если акула нападет на одного из моих мальчиков, у меня хватит мужества, чтобы предложить себя взамен, но только вряд ли акула послушает меня. Мне хотелось закричать, но я сдержался, и тут меня чуть не стошнило. Но мне удалось сдержаться. Я знал, что мне больше всех остальных следует сохранять хладнокровие, но при таком раскладе сколько я ни старался отвлечься от своих мрачных размышлений, мысль будто вращалась по заколдованному кругу. Я понимал всю порочность своих рассуждений, но поделать ничего не мог.

Пока я размышлял о том, как получше оценить ситуацию и что-нибудь придумать, нас продолжало нести в открытое море. Тошнота подступала к горлу, я нервничал, все тело будто онемело.

Когда накатила большая волна, я изо всех сил постарался высунуться из воды. Я почувствовал на коже слабое тепло заходящего солнца и подумал, что, может быть, вижу это солнце в последний раз. Еще подумал, что должен обязательно что-нибудь сказать своим детям, пока еще не стемнело, но только я никак не мог придумать — что. Я хотел закричать и схватиться за них, но делать этого было нельзя.

Я пытался представить себе ситуацию так, как если бы все это происходило с кем-то другим, но безжалостная правда состояла в том, что в море был я сам и мои дети. Самого страшного еще не случилось, но, несмотря на отчаянные усилия, я ужасно боялся, у меня было такое ощущение, будто нахожусь в шаге от неминуемой смерти. А что если нас будет носить по морю целых три дня? Как мы сможем добыть пропитание? Я лихорадочно и вполне серьезно думал о том, что можно будет понемногу пить морскую воду.

Сколько времени прошло с тех пор, как мы поднялись на поверхность? Несмотря на всю бессмысленность этого занятия, владелец судна продолжал вопить. Но тут он вдруг передал ружье гиду и, как сумасшедший, поплыл к катеру. Я подумал, что он не справится с волнами и течением. Но я оказался не прав: волна разбилась о риф и плывший по направлению к этому рифу парламентарий сумел «поймать» образовавшееся после этого течение, которое потихонечку понесло его в сторону катера. Думаю, что это было простым совпадением. В сотне метров от нас он, уже выбившись из сил, высунулся из воды. Все происходило, как во сне. Мы увидели, как он машет рукой. За брызгами от разбивавшихся о рифы волн мы не видели катера. Мы не знали, видят ли и слышат ли его с катера. И вот мы увидели, как владелец катера опустил руку в воду и поплыл в нашу сторону. Теперь он помахал рукой и нам. Я еще не успел понять, что происходит, но гид прокричал, указывая рукой: «Катер!» И правда: из-за бившихся о рифы волн показался катер: он снялся с якоря и теперь направлялся в нашу сторону. Течение было очень сильным: владелец вернулся к нам быстро — быстрее, чем подошел катер. Парламентарий задыхался от напряжения и, чтобы обрести какую-то опору, схватился за мои плечи. Говорить он не мог, просто мотал головой.

Катер на полном ходу приблизился к нам. Его владелец не мог сдержать нетерпения и, не поднимаясь из воды, что-то злобно прокричал своим сыновьям. Те же только растерянно таращились на него: ведь они поступили именно так, как велел им отец! Остававшаяся на катере жена выглядела вполне спокойной.

— Как вы здесь оказались? — спросила она беззаботно.

— Течение течет в другую сторону. Мы свистели, кричали. Вы что, не слышали? — спросил я.

— Ничего мы не слышали. Эти ребята сказали, что вы подниметесь там, где мы вас ждали, а в другую сторону я и не смотрела. Потом я подумала, что вам уже давно пора возвращаться, и сказала им, что надо поискать вас чуть впереди.

Мне захотелось закричать на нее, но я подумал, что тогда я уже совсем не смогу совладать с собой, и промолчал. Но это потребовало от меня немалых усилий.

— Потом я подумала: а что если вы находитесь в другой стороне, и велела им сниматься с якоря. Потом посмотрела в другую сторону и увидела отца этих парней.

— На голос повернулась?

— Нет, я ничего не слышала, случайно в его сторону посмотрела.

— А мы, между прочим, чуть не утонули.

— Как так? — спросила жена озадаченно.

— Ладно, хватит, — примирительно сказал младший сын.

Я был с ним согласен.

Постараться нудно рассказать ей о том, как мы пребывали совсем в другом измерении? Нет, я еще не отошел от соленых волн.

Катер набирал ход. Я обернулся — далекий остров Пелилиу темной тенью плыл в остаточном сиянии уже зашедшего за горизонт солнца.

— А вот если бы нас занесло туда? Когда бы тогда нас обнаружили? — подумал я, но прогнал эту мысль прочь.

Когда владелец катера поднимался на борт, у него был такой вид, будто он что-то хочет рассказать своим сыновьям, но сейчас молчал и он. И мы с сыновьями тоже молчали. Потом я взял себе пива и поднес банку к губам. Старший сын попросил: «Дай мне тоже». Он посмотрел на брата — тот молча отвел глаза в сторону.

После пары глотков заторможенность стала проходить, я пришел в себя. Я ясно осознавал, что мы вырвались из ужасной западни, что мы смогли вернуть себе что-то важное, что-то главное, о чем и не скажешь словами. Как бы в подтверждение этого мои сыновья, вспоминая недавнее приключение, смеялись и подшучивали друг над другом. Они смеялись над тем, как старший брат закричал младшему, чтобы он сбросил свой пояс, а тот воспринял это как указание подождать. Они вспоминали этот эпизод с таким смехом, что хотелось посмеяться над ними. И тут младший брат рассердился: «Все! Хватит!» Мы удивленно посмотрели на него. «Над чем вы смеетесь? Я и так вижу, что с глотками у вас все в порядке!» — сердито продолжал он, весь дрожа от злости, хотя я думаю, что он никого конкретно не имел в виду.

Разумеется, все мы хорошо понимали, что с ним происходит. И все равно никто из нас не мог перестать смеяться. Мы словно захмелели от пережитого.

Тут жена сказала: «Эй вы, я, конечно, припозднилась, но все-таки скажите, что вам сделать на ужин. Только здесь не из чего приготовить новогоднюю еду, к которой мы привыкли…»

И тут мы со старшим сыном снова грохнули, будто бы услышали какую-то глупость.

Когда мы подплыли к гостиничной пристани, было совершенно темно. На веранде ресторана свободных мест почти не было. Я промывал в морской воде свой гидрокостюм и регулятор подачи воздуха, поглядывал на публику. Я чувствовал такую полноту жизни, которую могут позволить себе только боги. И я знал, что все мои желания исполнятся. Включая желание набить свой пустой живот.

 

На железной дороге

 

До сих пор я вспоминаю давку в послевоенной электричке с ностальгией. Хотя каждая поездка на такой электричке, а вернее, каждая попытка влезть в нее была настоящим испытанием.

Чтобы получить представление о том, насколько был переполнен поезд, достаточно было увидеть с платформы силуэт приближающегося состава. По идее, этот силуэт должен был представлять собой прямоугольник, но на самом деле вы могли заметить, что по бокам он раздувался от пассажиров, торчавших из окон. Увидев такое, люди на платформе нервически ожидали момента посадки, однако частенько случалось, что несмотря на все старания, дело кончалось неудачей и приходилось ждать следующего поезда.

Когда я впервые влез в вагон через окно, я словно потерял девственность и обрел уверенность в себе: мне казалось, что я как бы вырос, и теперь мне любая задача по плечу. Мальчишке казалось, что он стал взрослым.

И в поезде, и за его пределами мне приходилось наблюдать самые разные драматические происшествия. Уж такое это было время.

Так, например, именно на станции я убедился в том, насколько непрочно человеческое тело.

Однажды, когда я возвращался из школы, я сел на ветку Токайдо в Фудзисаве и сошел на следующей в сторону Токио станции Офуна. Находившийся в вагоне спекулянт увидел на платформе полицейского, испугался, спрыгнул на пути, и тут его сшиб товарняк. Машинист ничего не успел заметить, а у спекулянта по колено отрезало ногу. Он полз и что-то вопил, держа в правой руке отрезанную ногу. После того как поезд, на котором я приехал, отошел от платформы, мы стали ошалело таращиться на калеку. Его от нас отделяли только рельсы. Он же даже не смотрел в нашу сторону и продолжал ползти параллельно платформе, оглашая станцию своими воплями. После того как поезд уже исчез, в наступившей тишине он стал звать начальника станции: «Начальника мне, начальника! Пусть он мне поможет!» Застыв на месте, мы слушали его крики.

Железнодорожник и полицейский спрыгнули вниз. Увидев полицейского, мужчина, продолжая держать в руке свою оторванную ногу, попытался бежать, то есть пополз в противоположную от платформы сторону. Я хотел было уйти, но ноги не желали двигаться — будто прилипли к платформе. Тело мое словно парализовала нечистая сила. Когда я все-таки заставил себя уйти и стал подниматься по лестнице, чтобы перейти на другую платформу, куда был должен прийти мой поезд, меня вывернуло наизнанку.

В тот раз я впервые увидел человеческий орган отдельно от тела. Во время войны я успел насмотреться всякого, но никогда не видел, чтобы жизнь и смерть соприкасались так близко.

Вскоре после этого на той же самой железной дороге я видел своими глазами, как стоявший рядом со мной мальчик упал с подножки вагона и едва не погиб.

Я возвращался из школы домой и на станции Фудзисава ждал своего поезда. Лишь только завидев его, я тут же сообразил, что он переполнен, и побежал в конец платформы. Когда поезд остановился, я спрыгнул за последним вагоном, забежал за поезд и вскарабкался с другой стороны на подножку второго с конца вагона. Вначале я повис на поручнях спиной к рельсам, но потом почувствовал, что между людьми намечается щелка, попросил потесниться и, держась обеими руками за поручни, вдавил спиной какого-то пассажира внутрь вагона. Так мне удалось крепко встать на крошечную ступеньку подножки.

Перед самым отправлением я увидел мальчика из моей школы по фамилии Сонода, который жил в Камакуре. Он подбежал по путям к поезду и вскарабкался ко мне. Я был этому только рад — я чувствовал себя в большей безопасности, когда между мной и рельсами появился еще один человек. Находясь лицом ко мне, Сонода повис на поручнях. Он был отчаянным парнем. Когда поезд уже тронулся, он откинулся назад на вытянутых руках. Поезд набрал скорость, сказав «подержи-ка», Сонода снял фуражку и передал ее мне, чтобы ее не сдуло ветром. Я взял фуражку, а он в этот момент, держась одной рукой за поручень, еще больше высунулся наружу. В этом месте поезд стал поворачивать, его слегка накренило внутрь поворота, и Сонода ударился головой о трансформаторную будку. С невероятной легкостью тело Соноды выдернуло из вагона, и он, совершив несколько кульбитов, оказался на насыпи. Его тело несколько раз вздрогнуло, он уткнулся щекой в гравий. Глаза его были закрыты, он словно бы заснул. Все это происходило словно в замедленной съемке. Я тогда подумал: ну вот, именно это и называется смертью. Из меня словно вынули стержень, тело обмякло и стало чужим. Поезд набирал ход, я вцепился в поручень, держа в руках фуражку только что погибшего товарища, в мыслях у меня было только одно: не выпасть!

Когда мы доехали до Офуны, я бросился к ближайшему железнодорожнику и рассказал ему о случившемся. Это был молоденький парень. Он мял в руках фуражку Соноды и никак не мог взять в толк, что случилось.

После этого я собирался исчезнуть и побежал к платформе, где мне нужно было сделать пересадку. Но чувство ответственности не дало мне добежать до конца, и я вернулся обратно. При этом я не ощущал ужаса по поводу того, что видел труп своего товарища, просто чувствовал себя препогано.

Тот мужчина, который полз, зажав собственную ногу в руке, был все-таки жив. А когда Сонода упал на полотно, глаза его были уже закрыты, а повернутое в профиль лицо излучало странное спокойствие. И, тем не менее, он был мертв.

После того как я увидел того искалеченного мужчину, меня стошнило. А теперь — так нет. Но ощущение того, что из меня вынули какой-то стержень, чувство какой-то вялости и опустошенности не проходило. Через какое-то время я обратил внимание, что стал каким-то нервным. И, вспоминая этот случай, я полагаю, что на то были резоны.

Я тогда впервые увидел, как гибнет человеческое тело. И воспринял я его не как чужое, а как собственное тело. А то, что меня стошнило… Ну что ж, я был юн, и моя слабость объясняется тем, что я пытался избавиться от ощущения, будто это случилось со мной.

Между прочим, выпавший из вагона Сонода непостижимым образом остался жив. Через какое-то время я снова увидел его в школе. Голова его была в бинтах. Это было какое-то чудо. Однако еще через какое-то время из-за полученных травм у него что-то стряслось с головой, и он перестал ходить на уроки. Потом кто-то сказал, что он перевелся в другую школу. А еще через какое-то время на нашем школьном стадионе после уроков состоялся отборочный матч между двумя школьными командами на первенство префектуры. И совершенно неожиданно мы увидели Соноду.

Мяч вышел за боковую, игроки заспорили, кому бросать, судья отдал мяч Соноде, тот что-то закричал партнерам, выбросил мяч и бросился на поле. Сидевший рядом со мной парень тоже узнал Соноду. «Смотри-ка! Жив еще!» — сказал он.

«Жив еще» — это тогда у нас была такая присказка, я точно знаю, что мой сосед не знал про то, что случилось с Сонодой на железной дороге. Но для меня-то эти слова имели совсем другой смысл. Я, разумеется, знал, что Сонода выжил,