В борьбе за народное дело я был инородное тело

 

 

* * *

 

В стране рабов, кующих рабство,

среди блядей, поющих блядство,

мудрец живет анахоретом,

по ветру хер держа при этом.

 

* * *

 

Как нелегко в один присест,

колеблясь даже, если прав,

свою судьбу – туманный текст –

прочесть, нигде не переврав.

 

* * *

 

Себя расточая стихами

и век промотавши, как день,

я дерзко хватаю руками

то эхо, то запах, то тень.

 

* * *

 

На все происходящее гляжу

и думаю: огнем оно гори;

но слишком из себя не выхожу,

поскольку царство Божие – внутри.

 

* * *

 

Прожив полвека день за днем

и поумнев со дня рождения,

теперь я легок на подъем

лишь для совместного падения.

 

* * *

 

Красив, умен, слегка сутул,

набит мировоззрением,

вчера в себя я заглянул

и вышел с омерзением.

 

* * *

 

В живую жизнь упрямо верил я,

в простой резон и в мудрость шутки,

а все высокие материи

блядям раздаривал на юбки.

 

* * *

 

Толстухи, щепки и хромые,

страшилы, шлюхи и красавицы

как параллельные прямые

в моей душе пересекаются.

 

* * *

 

Я не стыжусь, что ярый скептик

и на душе не свет, а тьма;

сомненье – лучший антисептик

от загнивания ума.

 

* * *

 

Будущее – вкус не портит мне,

мне дрожать за будущее лень;

думать каждый день о черном дне –

значит делать черным каждый день.

 

* * *

 

Мне моя брезгливость дорога,

мной руководящая давно:

даже чтобы плюнуть во врага,

я не набираю в рот гавно.

 

* * *

 

Я был везунчик и счастливчик,

судил и мыслил просвещенно,

и не один прелестный лифчик

при мне вздымался учащенно.

 

* * *

 

Мой небосвод хрустально ясен

и полон радужных картин

не потому, что мир прекрасен,

а потому, что я – кретин.

 

* * *

 

На дворе стоит эпоха,

а в углу стоит кровать,

и когда мне с бабой плохо,

на эпоху мне плевать.

 

* * *

 

Я держусь лояльной линии

с нравом времени крутым;

лучше быть растленным циником,

чем подследственным святым.

 

* * *

 

В юности ждал я радости

от суеты и свиста,

а превращаюсь к старости

в домосексуалиста.

 

* * *

 

Я живу – не придумаешь лучше,

сам себя подпирая плечом,

сам себе одинокий попутчик,

сам с собой не согласный ни в чем.

 

* * *

 

Пишу не мерзко, но неровно;

трудиться лень, а праздность злит.

Живу с еврейкой полюбовно,

хотя душой – антисемьит.

 

* * *

 

Я оттого люблю лежать

и в потолок плюю,

что не хочу судьбе мешать

кроить судьбу мою.

 

* * *

 

Все вечные жиды во мне сидят –

пророки, вольнодумцы, торгаши,

и, всласть жестикулируя, галдят

в потемках неустроенной души.

 

* * *

 

Я ни в чем на свете не нуждаюсь,

не хочу ни почестей, ни славы;

я своим покоем наслаждаюсь,

нежным, как в раю после облавы.

 

* * *

 

Пока не поставлена клизма,

я жив и довольно живой;

коза моего оптимизма

питается трын‑травой.

 

* * *

 

С двух концов я жгу свою свечу,

не жалея плоти и огня,

чтоб, когда навеки замолчу,

близким стало скучно без меня.

 

* * *

 

Ничем в герои не гожусь –

ни духом, ни анфасом;

и лишь одним слегка горжусь –

что крест несу с приплясом.

 

* * *

 

Я к тем, кто краен и неистов,

утратил прежний интерес:

чем агрессивней прогрессисты,

тем безобразнее прогресс.

 

* * *

 

Пусть гоношит базар напрасный

кто видит цель. А я же лично

укрылся в быт настолько частный,

что и лица лишен частично.

 

* * *

 

Я понял вдруг, что правильно живу,

что чист и, слава Богу, небездарен,

по чувству, что во сне и наяву

за все, что происходит, благодарен.

 

* * *

 

Это счастье – дворец возводить на песке,

не бояться тюрьмы и сумы,

предаваться любви, отдаваться тоске,

пировать в эпицентре чумы.

 

* * *

 

Мой разум честно сердцу служит,

всегда шепча, что повезло,

что все могло намного хуже,

еще херовей быть могло.

 

* * *

 

Живу, ни во что без остатка не веря,

палю, не жалея, шальную свечу,

молчу о находке, молчу о потере,

а пуще всего о надежде молчу.

 

* * *

 

Клянусь компотом детства моего

и старческими грелками клянусь,

что я не испугаюсь ничего,

случайно если истины коснусь.

 

* * *

 

Что расти с какого‑то момента

мы перестаем – большая жалость:

мне, возможно, два лишь сантиметра

до благоразумия осталось.

 

* * *

 

В жизненной коллизии любой

жалостью не суживая веки,

трудно, наблюдая за собой,

думать хорошо о человеке.

 

* * *

 

Я не верю вранью отпетому

о просвете во мраке мглистом.

Я отчаялся. И поэтому

стал отчаянным оптимистом.

 

* * *

 

На всех перепутьях, что пройдены,

держали, желая мне счастья,

стальные объятия родины

и шею мою, и запястья.

 

* * *

 

На дереве своей генеалогии

характер мой отыскивая в предках,

догадываюсь грустно я, что многие

качаются в петле на этих ветках.

 

* * *

 

Склонен до всего коснуться глазом

разум неглубокий мой, но дошлый,

разве что в политику ни разу

я не влазил глубже, чем подошвой.

 

* * *

 

Во всем со всеми наравне,

как капелька в росе,

в одном лишь был иной, чем все, –

я жить не мог в гавне.

 

* * *

 

Любому жребий царственный возможен,

достаточна лишь смелость вжиться в роль,

где уничтожен – лучше, чем ничтожен,

унижен – как низложенный король.

 

* * *

 

За то, что смех во мне преобладает

над разумом средь жизненных баталий,

фортуна меня щедро награждает

обратной стороной своих медалей.

 

* * *

 

Замкнуто, светло и беспечально

я витаю в собственном дыму;

общей цепью скованный случайно,

лишь сосед я веку своему.

 

* * *

 

В этом странном окаянстве –

как живу я? Чем дышу?

Шум и хам царят в пространстве,

шумный хам и хамский шум.

 

* * *

 

Когда‑нибудь я стану знаменит,

по мне окрестят марку папирос,

и выяснит лингвист‑антисемит,

что был я прибалтийский эскимос.

 

* * *

 

В эту жизнь я пришел не затем,

чтобы въехать в сенат на коне,

я доволен сполна уже тем,

что никто не завидует мне.

 

* * *

 

Отнюдь я не был манекен,

однако не был и в балете;

я тот никто, кто был никем,

и очень был доволен этим.

 

* * *

 

Есть мечта у меня, беречь

буду крепость ее настоя:

когда вновь будут книги жечь,

пусть мою огня удостоят.

 

* * *

 

Что стал я пролетарием – горжусь;

без устали, без отдыха, без фальши

стараюсь, напрягаюсь и тружусь,

как юный лейтенант – на генеральше.

 

* * *

 

Средь шумной жизненной пустыни,

где страсть, и гонор, и борение,

во мне достаточно гордыни,

чтобы выдерживать смирение.

 

* * *

 

Каков он, идеальный мой читатель?

С отчетливостью вижу я его:

он скептик, неудачник и мечтатель,

и жаль, что не читает ничего.

 

* * *

 

Господь – со мной играет ловко,

а я – над Ним слегка шучу,

по вкусу мне моя веревка,

вот я ногами и сучу.

 

* * *

 

Всю молодость любил я поезда,

поэтому тот час мне неизвестен,

когда моя счастливая звезда

взошла и не нашла меня на месте.

 

* * *

 

Тюрьма была отнюдь не раем,

но часто думал я, куря,

что, как известно, Бог – не фраер,

а значит, я сижу не зря.

 

* * *

 

Множеству того, чем грязно время,

тьме событий, мерзостных и гнусных,

я легко отыскиваю семя

в собственных суждениях и чувствах.

 

* * *

 

Блуд мировых переустройств

и бред слияния в экстазе –

имеют много общих свойств

со смерчем смыва в унитазе.

 

* * *

 

Эпоха, мной за нравственность горда,

чтоб все об этом ведали везде,

напишет мое имя навсегда

на облаке, на ветре, на дожде.

 

* * *

 

Куда по смерти душу примут,

я с Богом торга не веду;

в раю намного мягче климат,

но лучше общество в аду.

 

4