Глава восемнадцатая. В зените

 

 

Кто устанавливает новый порядок управления, делает врагами всех тех, кто пользовался привилегиями при старом порядке, и находит лишь прохладную поддержку среди тех, кто может выиграть при новом порядке. Прохладное отношение объясняется частично страхом перед противниками, а частично отсутствием веры в новые вещи, до тех пор пока они не будут проверены опытом.

Макиавелли

 

 

Личная канцелярия

 

Приход нового Лидера — это всегда новый порядок, даже если структура системы остается неизменной. Горбачев не был новичком в Кремле, когда его избрали Генеральным секретарем. Он не был ветераном кремлевских интриг, но за 7 лет работы секретарем ЦК сумел создать связи, познакомиться с механизмами высшей власти. Склонности «нового генерального секретаря выявляются прежде всего в составе его внутреннего кабинета. Важнейшим инструментом власти Сталина был секретариат Генерального секретаря. В августе 1923 года Оргбюро ЦК принимает постановление о назначении товарища Бажанова «помощником секретаря ЦК т. Сталина». К этому времени у Сталина были уже три помощника, но документы об их назначении хранятся, видимо, в архивах. Во всяком случае, известно, что члены личного кабинета Сталина носили наименование — помощники. Так это и осталось до настоящего времени. Имена и деятельность этих важнейших «винтиков» рулевой машины остаются в тени. В воспоминаниях упоминается помощник Хрущева, Лебедев, передавший Лидеру «Один день Ивана Денисовича», мелькал на фотографиях помощник по внешнеполитическим делам Александров-Агентов, работавший с Хрущевым, Брежневым, Андроповым и Черненко.

Полный состав личного секретариата Горбачева неизвестен. Во время поездки в Югославию генеральный секретарь назвал имя своего помощника, сопровождавшего его, Георгия Шахназарова, известны имена еще двух помощников — Анатолия Черняева и Ивана Фролова. Профессиональный облик их интересен, ибо отражает характер политики Горбачева. Его помощники — «обществоведы»: Черняев — историк, Фролов — философ, Шахназаров — политолог, — многолетние чиновники аппарата ЦК. Они работали в отделе науки, в отделе международной информации.

В конце 1989 г. Михаил Горбачев послал Ивана Фролова на пост главного редактора «Правды», обеспечив ему избрание секретарем ЦК — для укрепления авторитета центрального органа КПСС. В январе 1990 г. в личную канцелярию Горбачева пришел экономист Николай Петраков. Новый помощник, сторонник рыночной экономики, был удивлен своим выбором, ибо не был знаком с Генеральным секретарем. Званием помощника пользуется с конца 1989 г. и Вадим Загладин в течение десятилетий работавший в международном отделе ЦК заместителем Бориса Пономарева, верного проводника сталинской внешней политики, организатора и руководителя международного коммунистического движения.

Георгий Шахназаров — плодовитый автор статей и книг по вопросам «обществоведения». За свои труды избран членом-корреспондентом Академии наук. Занимал посты президента советской ассоциации политических наук и первого вице-президента Международной ассоциации политических наук. Одновременно занимал высокий пост в отделе международной информации ЦК. И писал научно-фантастические романы. Взгляды двух других помощников Генерального секретаря могут быть вычислены на основании текстов, читаемых Горбачевым. Г. Шахназаров в конце 1983 г. выпустил книгу в 767 страниц, включавшую его работы 1978—1981 годов, озаглавленную «Социализм и будущее». Футуролог и политолог заключает книгу обращением к потомкам: «Вполне возможно, те, кто захочет прочитать эту книгу в 2030 году, найдут в ней немало такого, что будет выглядеть забавным для их мудрости. Что-то окажется не совсем так, что-то совсем не так. Но главное должно сбыться. Социализм неизбежен, и он будет постоянно совершенствоваться...» Читатель, заглядывающий в труд Г. Шахназарова не через 50 лет, а всего через 5, находит в ней множество «забавного»: категорическое утверждение, что «в Советском Союзе построено развитое социалистическое общество»; что «вступив на путь социализма», все страны — от Монголии до ГДР, Чехословакии, Польши и Венгрии, «развивались быстрыми темпами, значительно опережающими темпы экономического развития капиталистических государств»; что проделана огромная работа — в веселые брежневские годы — «по развитию системы народовластия и укрепления законности» и т. д. и т. п. Одновременно, есть в этой книге весь жаргон Горбачевского «нового политического мышления». Его нужно только вылущить сегодня из отжившей свое время трухи утверждений относительно обреченности капитализма.

Есть в книге ценное качество, которое, видимо, не могло не привлечь внимания Генерального секретаря. Основной текст был написан в годы расцвета эпохи Брежнева, выходила монография в короткое царствование Андропова. В именном индексе имеется одиннадцать сносок на Андропова и всего четыре — на Брежнева. В большом диалоге писателя А. Адамовича и ученого Г. Шахназарова о «новом мышлении и инерции прогресса», имевшем место летом 1988 года, помощник Горбачева, продолжая настаивать на том, что «социализм... далеко не раскрыл еще всего своего потенциала, но уже внес огромный, неоценимый вклад в прогресс человечества», признал допущенные «просчеты и ошибки в организации и развитии различных общественных аспектов». Главным источником «деформаций» явилось, по его убеждению, «отступление от ленинских принципов партийной и государственной жизни». Через пять лет после публикации брежневско-андроповской теории социализма, Г. Шахназаров дополняет ее призывами к «осмыслению взаимозависимости мира», к «плюрализму социального устройства мира». Плюрализм, в его понимании, означает не сосуществование неизменно капитализма и социализма, а принятие в разных странах своеобразных черт социалистического строя. Скажем, «в Швеции социал-демократы провели уже немалую работу по внедрению в жизнь некоторых социалистических принципов».

В начале 1990 года Михаил Горбачев направил своего помощника Фролова в «Правду» — главным редактором. В свое время так поступил Сталин, поручив центральный орган своему помощнику Льву Мехлису. Александр Зиновьев включил Ивана Фролова в число персонажей «Зияющих высот», — безжалостной сатиры на советское общество. Вспоминая, в интервью о деятельности Фролова на посту главного редактора «Вопросов философии», Александр Зиновьев заметил, что однажды подсчитал число ссылок на Сталина в журнале «Под знаменем марксизма», в расцвет сталинизма, и число ссылок на Брежнева в «Вопросах философии». У Фролова их было в два раза больше.

Выбывшего помощника Фролова заменил в личной канцелярии Горбачева — экономист Николай Петраков.

Создание личной канцелярии — первая, наиболее простая задача, которую решает новый Лидер. Помощники выбираются лично им, в случае недовольства он может легко от них избавиться. Сложнее обстоит дело с кадровым корпусом партии. Прежде всего с центральным аппаратом. Федор Бурлацкий, оценивая итоги четырех лет перестройки, признавал, что успехи были достигнуты только на международной арене. И объясняет это двумя причинами: «Внешняя политика не нуждалась в каких-то дополнительных ресурсах, она требовала лишь нового мышления, активности, смелости и оправданного риска»; «М. С. Горбачев имеет хороших соратников и помощников в этой области».

Подбор «соратников и помощников» в высших эшелонах власти затрудняется прежде всего тем, что они уже имеются. Их подобрали для себя предшественники седьмого секретаря. В многочисленных книгах о Горбачеве и разнообразных аспектах его деятельности подробно описаны бесчисленные увольнения и назначения, сложные перемещения в центральном аппарате: исчезновение старых и появление новых имен в Политбюро, Секретариате. Нет нужды к этому возвращаться, тем более, что, как правило, сами по себе уволенные или вновь назначенные были и будут исполнителями политики Генерального секретаря.

Представляет интерес техника «чистки» старого аппарата и формирования нового. Минувшие годы продемонстрировали, что Генеральный секретарь является полным хозяином своего аппарата. О полной свободе действий Горбачева свидетельствует, между прочим, неожиданное для всех выдвижение им Александра Лукьянова на высокий пост вице-президента Верховного совета, а затем и вице-президента СССР. Избрание Лукьянова, о котором раньше никто не думал, не представило никаких трудностей. Депутаты получили зато возможность до полного удовлетворения допрашивать кандидатов на министерские посты, где личность избранного значения не имеет.

Заняв пост президента СССР, Михаил Горбачев составил себе вторую «канцелярию» — Президентский совет. О его функционировании известно еще меньше, чем о процедуре деятельности Политбюро. После XXVIII съезда КПСС Горбачев перевел в Президентский совет из Политбюро Александра Яковлева, председателя КГБ Владимира Крючкова, председателя Госплана Юрия Маслюкова, председателя Совета министров Рыжкова, бывшего главного идеолога Вадима Медведева, бывших кандидатов в члены Политбюро Евгения Примакова и министра обороны Дмитрия Язова. По должности в Президентский совет входят председатели Верховных советов 15 республик. Бывшие члены ПБ, вошедшие в Совет Горбачева, стали его личными избранниками. В Политбюро формально они были избраны Центральным комитетом партии.

Выведя из ПБ в Президентский совет нужных ему людей, Горбачев обновил Политбюро «новыми» людьми, обязанными своей карьерой только ему. По его настоянию — заместителем генерального секретаря неожиданно для всех был избран Владимир Ивашко, до недавнего времени первый секретарь ЦК компартии Украины.

Точно так же, как в Политбюро имеются «представители трудового народа», в Президентском совете тоже можно их найти: писатели Чингиз Айтматов и Валентин Распутин, академик экономист Станислав Шаталин, рабочий Вениамин Ярин, физик Юрий Осипян. Все бразды правления держит Генеральный секретарь и Президент: един в двух лицах.

 

«Генератор идей»

 

 

Знахарь — не человек без теории: у знахаря неверная, чаще всего устаревшая теория.

Виктор Шкловский

 

Среди «соратников» Генерального секретаря, кажется, только один заслуживает этого названия. Во всяком случае, таким представляется он в Советском Союзе. Биография Александра Яковлева полна зигзагов. Родился в 1923 году и служил в 1941—1943 гг. в армии. Окончил ярославский педагогический институт и семь лет работал в местном областном комитете партии. В 1953 году Яковлева переводят в Москву в аппарат ЦК, где, переступая со ступеньки на ступеньку, он делает карьеру в отделе пропаганды. В начале 1971 года — назначается заведующим отдела. К этому времени Александр Яковлев закончил Академию общественных наук, кузницу партийных кадров, провел несколько месяцев 1959 года — по обмену — как студент в Колумбийском университете. Много писал. За свои труды был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. О содержании и направленности работ А. Яковлева свидетельствуют их названия: «Идейная нищета апологетов „холодной войны“»; «Американская буржуазная литература по вопросам внешней политики правительства США в 1953—1960 годах» (1961); «Призыв убивать. Американские фальсификаторы проблем войны и мира» (1965); «Идеология американской „империи“. Проблемы войны, мира и международных отношений в послевоенной американской буржуазной литературе» (1967); «Пакс Американа. Имперская идеология: истоки, доктрины» (1969). Под его редакцией выходят документы Пентагона: «По ступеням войны и обмана. О чем свидетельствуют секретные документы Пентагона» (1971). Среди печатных работ А. Яковлева особенно известен возглавленный им коллективный труд: «Основы политических знаний. Учебное пособие для политических школ системы партийной учебы» (1972). Первое издание вышло тиражом в 250 тысяч экземпляров. Затем последовали другие издания. Этот основной учебник для партийных кадров был переведен на многие языки, в том числе на бенгальский, хинди, сингалезский.

Карьера Яковлева остановилась в конце 1972 года. В «Литературной газете» появилась статья — занимавшая две полосы — «Против антиисторизма». Она была скромно подписана: А. Яковлев. Доктор исторических наук. Статья, посвященная национальному вопросу в СССР, анализировала, в частности, русофильские тенденции, громко заявлявшие о себе в то время в литературе и публицистике. А. Яковлев указывал на опасность оживления русских «националистических настроений» по двум причинам. Потому, что они подрывают веру в социализм, представляют «социализм и те изменения, которые он за полвека внес в нашу жизнь, социалистическую практику советского общества, формирующую коммунистическую мораль... как искусственно привнесенные нововведения... вряд ли оправдывающие ломку привычного образа жизни». Авторы книг и статей — сообщает А. Яковлев — «чураются таких слов и понятий, как „советское“, „социалистическое“, „колхозное“. Во-вторых, потому, что оживление русского национализма пробуждает национализм других народов, составляющих СССР». Когда нарочито идеализируется прошлое, да еще при нечетких социальных позициях, — подчеркивает Яковлев, — возникает нелепый спор, чей царь лучше...» В ответ на идеализацию русских царей и полководцев грузины начинают писать о «светлой личности царицы Тамар», украинцы — о мифическом киевском князе Богдане Гатило, под чьим именем скрывался вождь гуннов Атилла, узбеки — о Тимуре, казахи — о движении Кенесары Касымова, молдаване — о своих деятелях культуры прошлого века и т. д. и т. д. Мало этого, воспоминания о далеком прошлом, которое, как правило, всегда содержит эпизоды борьбы с Россией, ведут к воспоминаниям о более близких временах. Делаются, — продолжает Яковлев, — «попытки приукрасить, обелить некоторых представителей буржуазного национализма, что обнаружилось в ряде публикаций об украинских буржуазных националистах, о грузинских меньшевиках, социал-федералистах, об армянских дашнаках».

Статья была воспринята, прежде всего, как атака на русский национализм. Она обсуждалась на заседании Политбюро. Главным обвинителем выступил заведующий отделом культуры ЦК Василий Шауро. Белорус, он защищал русскую национальную идею против русского Яковлева. Статья была осуждена. Александр Яковлев выслан послом в Канаду.

Прозорливость и политическая мудрость Александра Яковлева были, возможно, поняты лишь очень немногими в высшем эшелоне власти. «Против антиисторизма» была, прежде всего, страстным предупреждением ортодоксального советского идеолога об опасности игры с национализмом. Об опасности для советской системы вообще, национальной целостности Союза, в частности. Яковлев подчеркивает — и в этом прежде всего пафос его статьи, — что классовый критерий — это единственная база многонационального советского государства. Игра с национализмами, — объясняет он, — неминуемо ведет к признанию существования некоторых надклассовых чувств. Например, вечной морали, нравственного начала. Яковлев приводит неопровержимый аргумент, цитату из Ленина: «Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем». Опасаясь, что одной цитаты недостаточно, автор статьи «Против антиисторизма» приводит еще одну: из письма Ленина Горькому: «Конкретные политические результаты той или иной проповеди определяются, в конечном счете, не стремлением сказать „доброе и хорошее“, указать на „правду-справедливость“, а объективным социальным содержанием высказанных взглядов, реальными обстоятельствами общественного бытия».

Только советская идеология — принципиально аморальная, «историческая», т. е. учитывающая «реальные обстоятельства бытия», не позволяющая себя привязать к неким вечным, внеклассовым ценностям, мифам, которые «лелеют буржуазные идеологи», — может быть фундаментом советской системы. Таково было послание Александра Яковлева. В 1972 году он не был услышан и сослан — послом в Канаду.

Поворот судьбы случился в мае 1983 года. Канаду посетил секретарь ЦК и член Политбюро Михаил Горбачев. Легенда хочет, чтобы гость и посол СССР в Оттаве проговорили всю ночь и нашли друг друга. В июне Юрий Андропов, тогдашний Генеральный секретарь, вызывает Яковлева в Москву и дает ему заметный, но маловажный пост директора Института мировой экономики и международных отношений. Будущие историки скажут, послал ли Андропов Горбачева к Яковлеву или Горбачев убедил Андропова в ценных качествах посла в Канаде.

Избрание Горбачева открывает Яковлеву дорогу к блистательной карьере. Он секретарь ЦК, затем кандидат, а потом и член Политбюро. Ему поручается руководство идеологией, но вскоре Горбачев передает идеологию Вадиму Медведеву, а Александр Яковлев получает в свои руки внешнюю политику. Михаил Горбачев любит, чтобы компетенции секретарей ЦК и членов Политбюро были очерчены неясно, чтобы несколько человек занимались одними и теми же проблемами. Экономикой, например, ведает половина членов Политбюро, включая премьер-министра. Яковлев руководит внешней политикой, которой занимается также министр иностранных дел и член Политбюро Шеварднадзе. Яковлев разрабатывает стратегические концепции, но не чурается и дипломатической практики — принимает иностранных послов, аккредитованных в Москве.

Основное занятие Александра Яковлевна — подготовка «целостной концепции» «нового мышления». Он — возможно, важнейший генератор идеологических идей, используемых Горбачевым. Генеральный секретарь часто повторяет слова, выражения, идеи, высказанные бывшим послом в Канаде.

Идеи Александра Яковлева претерпевают эволюцию. Более подробное знакомство с ними позволяет прийти к выводу, что прежде всего и главным образом меняется риторика, дискурс. В 1985 году, уже вернувшись в Москву, он пишет в предисловии к своей очередной книге — «На краю пропасти: от Трумэна до Рейгана», — что все восемь президентов США послевоенного периода «использовали те же самые методы, чтобы сеять страх перед внешней опасностью, разжигать разнузданный шовинизм, оправдывать рост милитаризма и агрессии, промывать мозги народу, чтобы он не мог иметь мысли, нежелательные правящим силам», и т. д. и т. п. В конце 1986 г., уже руководя идеологией, Яковлев осуждает «западную массовую культуру» и ее вредное влияние на советский народ.

С 1987 года в словаре Главного идеолога появляются новые термины, выражения: «Мы полнее и точнее видим прошлое, настоящее, реалистичнее будущее». Он идет дальше: «Между апрелем 1985 года и январем текущего (1987) произошло наше коллективное возвращение к правде...» Правда — не открывается, к ней возвращаются, благодаря Апрелю, она была — это правда Ленина. Приходит озарение: «Вопрос о нравственности — это коренной вопрос перестройки. Вне духовности перестройки нет». Отложены в сторону ссылки на Ленина, отвергающего «обман всяких сказок о нравственности», у Вождя обнаружены цитаты о пользе морали.

Духовность, нравственность, мораль включаются в лексикон «нового политического мышления», которое формулируется прежде всего Яковлевым. Он возглавляет работу по созданию «целостной концепции», «рабочих чертежей» перестройки не только на каждом ее участке, но и в ее «единстве, взаимосвязи всех сфер жизнедеятельности общества».

В апреле 1987 года Александр Яковлев выступает с изложением основных тезисов идеологии «перестройки». Он читает доклад в Академии наук на совещании ученых-обществоведов. Изложенный очень сжато в «Правде», коротко в «Коммунисте», доклад был опубликован целиком только в академическом журнале. Как выражаются в Советском Союзе, его предназначили, главным образом, «для служебного пользования», как инструкция историкам, философам и т. п. Первое, что обращает на себя внимание в докладе, — это прямая связь со статьей 1972 года. Яковлев подчеркивает: «Крайне необходимо дальнейшее развитие в обществоведении принципа историзма». Т. е. учета конкретных обстоятельств при анализе реальности. Исходя из аксиомы «Апреля» (он пишет название месяца с большой буквы, как пишут «Октябрь»), как революционной эпохи «крутых перемен», главный идеолог прежде всего сообщает, что «апрельский пленум, XXVII съезд КПСС вооружили партию научно выверенным знанием коренных черт современной эпохи, противоречивого, но и взаимозависимого, во многом целостного мира, пониманием оптимальных путей, средств и методов решения важных для судеб цивилизации вопросов на переломном этапе всемирной истории».

Вооруженный научным знанием мира, путей, средств и методов его перестройки, Александр Яковлев еще твердо стоит в апреле 1987 г. на позициях 1972 года, настаивая на неизбежности классовой борьбы, коренном противоречии двух систем, их противоборстве. Он приводит пример: «...патриотизм Ленина, благороднейшего сына России, и патриотизм, к примеру, Столыпина, видимо, наиболее талантливого чиновника самодержавия, полярно противоположны, — это классовая пропасть и между людьми, и между мирами». Напоминая, что на протяжении длительного времени «мы мыслили... категориями отрицания капитализма и соперничества с ним», Яковлев декретирует: «В разумной мере это верно». Диалектико-материалистическое видение мира в представлении докладчика не приемлет «как отрицания коренной противоположности двух существующих ныне формаций, так и игнорирования сущностного единства современного мира...» Диалектика позволяет ему утверждать, что «необходимость сотрудничества всего человечества ни на йоту не уменьшает проблемы идеологического противоборства социализма и капитализма».

Обширный доклад, в котором нашлось место утверждениям типа «человек представляет для социализма высшую ценность»; «нам предстоит добиться реальной планомерности в развитии производства, реального централизма и реальной демократии»; «должны быть решительно отвергнуты любые попытки изобразить христианство как „матерь“ культуры русской», не выделяется ничем новым в потоке идеологической продукции Александра Яковлева. Он представляет интерес как этап на пути к дальнейшей эволюции идеологической риторики периода перестройки.

Двухсотлетие взятия Бастилии дало Александру Яковлеву случай представить абрис новой концепции революции: от Французской до «перестройки». Прежде всего, он указывает на необходимость «заново переосмыслить допустимость и пределы насилия в истории. Не в прошлой его части, но сегодня и в будущем, где насилию не может быть места». Подвергается ревизии Карл Маркс: «Идея о насилии в качестве повивальной бабки истории исчерпала себя, равно как и идея власти диктатуры, непосредственно опирающейся на насилие». Любые революции, настаивает идеолог «перестройки», «должны быть гуманными, бережливыми к человеку». Он напоминает, что «на каждом рубеже развития цивилизация неизменно выходила на идею ненасильственности»: «От библейского „не убий!“ до безъядерного, ненасильственного мира». Самые чудовищные преступления становились возможными, когда провозглашалась «безнравственность во имя нравственности». Указывая на прогрессивное значение Великой Французской революции, Александр Яковлев в то же время отмечает и слабости и недостатки, в частности, то, что экономисты-физиократы Кенэ и Тюрго «пренебрегли в своих идеях великими заветами предшественников — Аристотеля, Сократа, Платонова, Фомы Аквинского, Адама Смита и многих других, не мысливших экономику вне морали».

Важнейшая особенность «революции» Горбачева в том, что ее совершают партийные деятели, верно служившие предшествующим генеральным секретарям. Пришло новое время, они стали проповедовать новые взгляды. Большую популярность среди них приобрела евангельская история о превращении Савла в святого Павла. Легионы Савлов, бодро маршировавших в коммунизм, сделали поворот «все вдруг» и пошли в нужном новом направлении легионами Павлов. Если сравнить то, что писал Александр Яковлев до чудодейственного преображения, с тем, что он пишет после него, возникает иногда впечатление самокарикатуры. Он утверждал в 1972 году, что «самая „демократическая религия“ в конечном счете реакционна, представляет собой идеологию духовного рабства», и говорил об этом еще в 1987 году, а теперь слова не скажет, чтобы не вспомнить Библию, прогрессивность религии. В числе «интересных дат, отмеченных «в последние годы», он ставит рядом: 1000-летие крещения Руси (об опасности этого юбилея предупреждал в 1987), 200-летие Французской революции, 100-летие Интернационала. Забыв, кстати, 70-летие III Интернационала! Ненавистник Запада, прежде всего цитадели империализма США, четверть века поносивший в книгах и статьях буржуазную идеологию, свято веривший, что «строй частной собственности есть причина антагонистического классового деления общества», он заявляет теперь: «В сущности конечная цель классовой борьбы — в мире и гармонии». Мир, в котором, начиная с Октября 1917 года, царил ленинский закон «кто — кого?», в котором шла ожесточенная война нового мира, обреченного научными законами истории победить, со старым миром, обреченным теми же законами погибнуть, стал внезапно «цельным». Цельность мира, «общий дом», гармония — стали новыми лозунгами советской идеологии, составляемой под руководством Александра Яковлева из кирпичей, хранящихся в, казалось, забытых ее запасниках.

Александр Яковлев цитирует в поддержку своей миротворческой платформы Ленина, как цитировал его раньше, объясняя необходимость беспощадной борьбы. На этот раз вспоминается указание вождя о том, что революционер никогда не должен терять способность «самым хладнокровным и трезвым образом соображать, взвешивать, проверять, в какой момент, при каких обстоятельствах, в какой области действия надо уметь действовать по-революционному и в какой момент действия перейти к действию реформистскому». Если бы Александр Яковлев позволил Ленину говорить дальше, мы бы прочли: «Надо уметь приносить всякие жертвы, преодолевать величайшие препятствия, чтобы систематически, упорно, настойчиво, терпеливо пропагандировать и агитировать как раз в тех учреждениях, обществах, союзах, хотя бы самых что ни на есть реакционных... Надо уметь пойти на все и всякие жертвы, даже — в случае надобности — на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды...»

 

Право-лево

 

 

Эх, ты, не знаешь, где право, где лево.

Николай Гоголь

 

 

Оппозиция не вредит, если она не вредна.

Михаил Салтыков-Щедрин

 

Генеральный секретарь — как неопровержимо свидетельствует прошлое — должен всегда занимать центр. Только таким образом он может собрать всю ту власть, которую потенциально дает ему его пост. Центр существует только в том случае, если есть фланги: левый и правый. Наличие отклонений от Центра, который в сталинское время назывался «генеральная линия партии», дает ему возможность проявлять свой гений, вести партию и страну. Отклонения от Центра имели в истории партии разные наименования: уклон, течение, фракция, оппозиция. В 1921 г. Ленин тонко различал: «Уклон не есть еще готовое течение. Уклон это есть то, что можно поправить». На этом же съезде Ленин добился принятия резолюции «О единстве партии», запрещавшей фракции. Когда «уклонов», «фракций», «оппозиций» не было — генеральные секретари их создавали. Советский историк, рассказывающий — неполно и тенденциозно — историю «рабочей оппозиции», пишет, что в 1926 г., когда группа А. Шляпникова — А. Коллонтай давно уже была осуждена, сталинское «большинство» «в целях укрепления собственной власти... нуждалось в оппозициях, пускай даже фиктивных». Величайшим мастером создания фиктивных уклонов, фракций и оппозиций был, как хорошо известно, Сталин. Даже когда возникает сопротивление политике Генерального секретаря, платформу оппозиционной группы создает обычно, после разгрома оппозиции, победитель — Генеральный секретарь. Так было с «антипартийной группой», которую ликвидировал Никита Хрущев, так было с Хрущевым, когда, единственный раз в истории партии, был свергнут первый секретарь и ему предъявили список обвинений, составивший «линию», названную «волюнтаризмом».

Автор первой советской политической биографии Сталина неодобрительно замечает: «Сталин в душе всегда был «центристом»... Он стремился занимать такие позиции, с которых было бы быстро, удобно и безопасно примкнуть к сильнейшей стороне. В архиве Радека, между прочим, содержится любопытный документ — «О центризме в нашей партии», — где Сталин называется его выразителем, а сам центризм — «идейной нищетой политика». Не зная, видимо, такой оценки центризма, советский автор политического портрета Горбачева с восхищением констатирует: «...Горбачев — идеальный центрист, и в этом разгадка его политической тайны. Когда господствует консервативная тенденция, он кажется радикалом. Когда поднимается радикальная волна, он кажется консерватором. Центр — естественное место Горбачева в политическом пространстве, созданном исключительно благодаря его активности».

Обозначение «левого» и «правого» флангов в советском политическом пространстве было всегда очень затруднительно, ибо со второй половины 20-х годов разногласия в партийном руководстве носили только персональный характер. Споры имели место только по вопросам о темпах движения, о деталях. Борьба шла только и исключительно за власть. После окончательной победы Сталина и она прекратилась, вспыхнув после его смерти.

Сразу же после своего избрания Генеральным секретарем, Михаил Горбачев вводит в Политбюро двух секретарей ЦК — Егора Лигачева и Николая Рыжкова, пополняя тем самым высшую руководящую инстанцию — конгрегацию «старших секретарей». Рыжков займет вскоре пост премьер-министра, Лигачев получит под свою руку идеологию. Секретарь ЦК по идеологии, хранитель Догмы, обычно считается №2, хотя формально все секретари — равны. Ближайшее место рядом с Генеральным секретарем опасно не меньше, чем в автомашине место рядом с водителем. Еще не написана история «второго номера»: каждый из генеральных секретарей изводил их в большом количестве. Их перечень — от Бухарина до Кириленко может занять газетную полосу.

Егор Лигачев не избежал рока, нависшего над наследником №2. Ему выпала роль «консерватора», «ястреба», «главного противника №1». Необходимые качества для этой роли у «идеологического секретаря» имелись. Его биография удивительным образом напоминает жизненную историю всех других соратников Горбачева и самого Генерального. Родился в 1920 г., окончил московский авиационный институт, но, вступив в 1944 г. в партию, выбирает партийную карьеру. Начинает ее в Новосибирской области секретарем районного комитета комсомола. В 1946 г. становится первым секретарем областного комитета. И здесь произошел эпизод, остановивший на некоторое время карьеру молодого деятеля. Он был обвинен в «вождизме», снят с поста и отправлен на перевоспитание на заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК КПСС. Эту историю рассказал бывший советский журналист А. Асаркан, выехавший на Запад. Неожиданное ее подтверждение можно найти в докладе секретаря ЦК Г. Разумовского по случаю 118-й годовщины со дня рождения Ленина. Ведающий кадрами Г. Разумовский отметил, в частности, что «к сожалению в партийной среде и сейчас есть люди, зараженные вождизмом, исповедующие культ должности...» Для посвященных намек был понятен. После нескольких лет «блуждания в пустыне» — работы в аппарате ЦК в Москве, Лигачев в 1965 г. получает пост первого секретаря Томского областного комитета партии. С 1976 г. он член ЦK. Только в апреле 1983 г. Юрий Андропов, подбирающий себе «кадры», вызывает Лигачева, поручая организационный отдел, т. е. кадры. В конце года Лигачев становится секретарем ЦК. В апреле 1985 г., на первом пленуме после избрания Горбачева Генеральным секретарем, Егор Лигачев вводится в Политбюро. Все комментарии единодушны: это человек нового Генсека. На десять с половиной лет старше Горбачева, Лигачев был моложе по стажу работы секретарем ЦК. Их жизненный путь шел параллельно: работа в партийном аппарате составляла их биографию. Каждый из них долгие годы был полным хозяином большой территории — далеко от Москвы: один на юге, другой в Сибири.

Механизм создания «противника справа» начинает действовать сразу же. Важнейшая роль в операции предназначена западной печати. В декабре 1985 г. корреспондент «Нью-Йорк Таймс» в Москве сообщает: западные дипломаты в столице Советского Союза считают, что влияние Егора Лигачева растет, и кажется, что он сторонник более консервативного подхода к экономике. Журналист добавляет: «Советские политические дебаты редко проходят публично. Ответственные руководители, знающие о расхождениях по политическим вопросам, редко обсуждают их открыто, и взгляды, приписываемые членам Политбюро, носят часто спекулятивный характер. Западные дипломаты оценивают течения, изучая речи и другую открытую информацию». К этому совершенно верному перечислению источников, позволяющих судить о взглядах советских лидеров, необходимо добавить — слухи. Умело подготовленные и распространяемые.

Егор Лигачев, как и все другие члены Политбюро и Секретариата, выступает публично редко. Говорит непрерывно и по всем вопросам только Генеральный секретарь. Его речевая продукция удвоится после избрания председателем Верховного совета СССР, а затем — Президентом. Но и до этого Горбачев говорил в несколько раз больше, чем все другие советские руководители вместе взятые. Выступления Лигачева по стилю и словарю совершенно не отличаются от речей Горбачева. Не было бы ничего удивительного, если бы их писали те же самые референты. «Нам нужно как можно больше социализма, максимум социализма!», — говорит один. «Мы хотим больше социализма и поэтому больше демократии», — заявляет другой. В первом случае — Лигачев, во втором — Горбачев. Можно множить без конца подобные дословные повторения тех же мыслей, идей, клише. Имеются и расхождения. Они вызваны двумя обстоятельствами. По своей должности блюстителя идеологии, Лигачев должен был выражать беспокойство возможными нарушениями границ «гласности». И он выражает его призывом: «Нам нужна не односторонняя правда, нам нужна полная правда». По своему положению «№2» Лигачев не может опережать Генерального секретаря, поэтому он отстает от Лидера на короткую дистанцию, повторяя сегодня то, что Горбачев говорил вчера.

Выступления Лигачева, не составляя программы, которую можно было бы рассматривать как платформу, отражали взгляды сторонника «перестройки», видевшего, что торопливость Генерального секретаря, стремящегося прежде всего консолидировать свою власть, грозит серьезными неприятностями. Возможные разногласия — их следы при желании можно обнаружить в текстах речей — связаны с темпами «перестройки».

Отсутствие у Лигачева программы облегчает работу тем, кто все более интенсивно превращает его в лидера «консерваторов», в главное препятствие на пути «перестройки». Распространяются слухи, что в отсутствие Горбачева заменяющий его Лигачев лихорадочно назначает своих, «консерваторов», на важные посты, отменяет «про-перестроечные» решения, принимает «анти». В ноябре 1987 г. московское телевидение показало пьесу «Разговор начистоту», которая была воспринята, как атака на «консерваторов», т. е. на №2. Американский журналист писал, что в тексте отрицательный персонаж, консерватор, почти дословно цитирует Лигачева. Очерк, послуживший материалом для пьесы, был опубликован Федором Бурлацким в октябре 1986 г. и ставил вопросы, задававшиеся в стране и в партийном аппарате повсеместно. В ноябре 1987 г. противников «перестройки» персонифицирует Егор Лигачев.

Заинтересованное лицо долго как бы не подозревало о ведущейся против него кампании либо делало вид, что не подозревает. Приехав на съезд французской компартии в Париж, Лигачев, по его просьбе, дает интервью газете «Ле Монд». Объявив, что председательствует на заседаниях секретариата ЦК, он производит сенсацию,