Медицина и химики-фармацевты

3 февраля 1941 года

Несколько дней Гиммлер страдал от головных болей и недостаточности мозгового кровообращения; у него ухудшилось зрение, и он прервал работу. Я смог облегчить его страдания. Перед началом сегодняшнего лечебного сеанса он достал из своего сейфа коробку и вручил ее мне:

– Посмотрите, это все лекарства от головной боли, которыми я пользовался до вас. Я принимал их, но головные боли только усиливались, и мне предписывали все большие и большие дозы. Когда лекарства перестали оказывать действие, врачи лишь качали головой и заявляли, что больше ничего не могут сделать. Никому не приходило в голову взять меня в свои руки и лечить мануальной терапией, как делаете вы, господин Керстен. А вот еще один склад лекарств от головной боли.

Гиммлер показал мне вторую коробку, больше первой, в которой находилось около тридцати различных препаратов, образцы которых он получал из медицинских центров ваффен-СС.

– Смотрите, как полезна головная боль для химика-фармацевта. Та же самая ситуация – с лекарствами от болезней желудка, ревматизма и подагры. Можно было бы посмеяться, если бы вопрос не стоял так серьезно. Нашу диету диктует пищевая промышленность, а лекарства предписываются нам производителями фармацевтики. Доктор вынужден служить продавцом у этих промышленников, химик – их клерком. В былые времена делом чести фармацевта было готовить лекарство для каждого пациента по индивидуальному рецепту врача. Это была действительно важная социальная задача. Но сегодня лишь немногие врачи выписывают индивидуальные рецепты. Эта сфера отдана на откуп химикам; их ответ – промышленное производство лекарств.

Можно ли винить заваленного делами терапевта за то, что он идет по самому легкому пути вместо того, чтобы выписывать отдельные рецепты? Осмотр пациента превратился в фарс. В скольких случаях он совершается как положено? У врача на все пять минут: три, чтобы заполнить бланки, две – чтобы выслушать пациента и назначить лекарство. В большинстве случаев врачу даже не нужно видеть пациента. Ему достаточно сидеть у телефона в ожидании звонка, выписывать рецепты и отправлять их фармацевту, у которого пациент может сам забрать лекарство. По крайней мере, так можно сэкономить много времени, которое иначе будет потрачено на бессмысленные разговоры.

Я засмеялся и сказал, что это уже преувеличение; опытный врач даже за то недолгое время, что есть в его распоряжении, может понять, надуманная ли болезнь у пациента или серьезная, и в последнем случае отправить больного к специалисту. Терапевт для того и нужен, чтобы отсеивать пациентов.

– Вот именно – отсеивать, – сказал Гиммлер. – Терапевты до того доотсеивались, что многие люди отворачиваются от официальной медицины. Эти врачи не понимают, насколько они подрывают доверие к себе и как широко дискредитируют свою профессию. Я смотрю на это с глубоким сожалением. Доктор играет очень важную роль в общественном здравоохранении; мы не можем позволить, чтобы медицинская профессия постепенно теряла почву под ногами вследствие цепочки самых разнообразных обстоятельств.

– Но как вы это измените? – спросил я Гиммлера. – Вы действительно хотите, как я уже слышал от господина Лея, после войны национализировать медицину?

– Как вы можете так думать, господин Керстен? Это воистину самое глупое, что мы могли бы сделать. Я могу понять, почему Лея привлекают подобные проекты; они вполне соответствуют его склонности к коллективизму, против которой мы выступаем. Кроме того, такая мера ничего не улучшит. К нашим нынешним бедам добавится лишь то, что врач станет чиновником. Это приведет к полному упадку медицинской профессии, гибели всякой инициативы и всех тех положительных, творческих элементов, в которых мы крайне нуждаемся для перестройки медицины в целом. Если господин Лей снова заговорит с вами об этом, можете потихоньку передать ему мои слова; для меня это нешуточный вопрос.

– Очень рад слышать это, господин рейхсфюрер, – ответил я. – Я с удовольствием передам это Лею. Но я по-прежнему не знаю, в чем состоят ваши планы реформ.

Но тут нас прервали, и Гиммлер пригласил меня как-нибудь на неделе пообедать с ним. Мне было любопытно услышать, с какими предложениями он может выступить.

Планы Гиммлера по медицинской реформе

7 февраля 1941 года

Вечер получился чрезвычайно интересным. Мы не успели покончить с едой, как Гиммлер вернулся к теме наших предыдущих разговоров.

– Бессмысленно применять новые схемы к университетскому образованию, господин Керстен, – оно уже стало массовым. Подобными схемами развлекается одно поколение врачей за другим, но ничего так и не было сделано, потому что люди старой школы сидят повсюду и они достаточно хитроумны, чтобы саботировать даже самые лучшие планы. Бороться с ними – сизифов труд. Но если мы назначим нескольких человек, которые приняли бы нашу сторону в этом столкновении, то вокруг них могли бы сплотиться сторонники реформы.

Здесь, как и повсюду, гораздо лучше начать с самого низа. Поскольку массы невежественных людей доверчиво принимают любые прописанные лекарства, врачи никогда не задумываются, прежде чем выписать медикаменты промышленного производства. Мы должны поколебать эту доверчивость. Когда мы четко объясним народу, особенно матерям, что эти лекарства в лучшем случае снимают симптомы, но не лечат больных и что самые лучшие и самые полезные лекарства – те простые средства, которые предлагает нам природа, божественные средства, – публика начнет требовать их от своих врачей. Хотелось бы мне увидеть мать, которая не желает для своих детей самого лучшего! Сейчас бедная женщина верит, что лучшие препараты – самые дорогие; через двадцать лет она будет думать по-другому. И врачи добровольно изменят своим привычкам, едва увидят, что иначе растеряют всю свою клиентуру.

Почему мы видим вокруг столько врачей-гомеопатов? Потому что существует движение за естественные средства, требующее подобного лечения. Почему у нас есть, помимо Веришофена и Кнейпповских вод, так называемые кнейпповские врачи? Потому что за ними стоит Кнейпповская ассоциация. Однажды департамент здравоохранения службы безопасности предоставил мне цифры членства в биохимической ассоциации. Поразительно, сколько человек в ней состоит и сколько людей требует биохимического лечения, вне зависимости от того, верим ли мы в него или нет. Закон спроса и предложения применим не только к экономике. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы пробудить спрос на лечение естественными методами; а тогда и сами врачи найдут способ удовлетворить его.

Улыбаясь, Гиммлер продолжал:

– Мы сделаем еще кое-что для исправления ситуации, можете быть уверены. Мы привлечем в СС самых непредвзятых молодых врачей и благодаря этому заложим основы подлинной, всеобщей реформы; как только они получат диплом, мы проведем для них специальные курсы по природным лекарствам, а затем научим их, как претворять эти знания на практике. Почти невероятно, как плохо молодые врачи знают терапию. Если бы я был врачом, мне было бы крайне тяжело в подобных обстоятельствах начинать практиковаться на живых людях. Современный врач набит теоретическими знаниями и тонкостями клинической диагностики, но не в состоянии воспользоваться простыми средствами, чтобы вылечить больную ногу, экзему или ревматизм. Любая старуха в деревне со своими травами справится лучше его. Парацельс достаточно ясно выразился по этому поводу, сказав: «Человек, который разбирается в болезнях, – философ от медицины; врач – лишь тот, кто лечит».

Мы удовлетворим эту потребность, и, когда у этих врачей дойдет дело до практики, я верю, они будут благодарны нам за глубокое знакомство с этими простыми средствами, которые зачастую дают наилучшие результаты. Еще им расскажут, как врачи прошлого лечили своих пациентов. Они ознакомятся со всеми теми бесценными терапевтическими искусствами, которые современная медицина в своем высокомерии и извращенном чувстве истории бессмысленно отбросила в сторону. Они узнают, как удалить камни из почек и желчного пузыря без операции, как справиться с зобом, как правильно вылечить ревматизм и подагру, как бороться с атеросклерозом – современная медицина более или менее беспомощна во всех этих вопросах, но врачи прошлого в них разбирались. Помимо учения Кнейппа и Приссница мы привлечем также первоклассных специалистов, которые обучат их применению финских саун, дающих превосходные результаты. После войны мы заведем такие бани в каждом городишке; и поскольку наши солдаты уже ознакомятся с их чудесным эффектом, народ тем более охотно станет ими пользоваться.

Я охотно оплачу такое специальное обучение из фондов СС. Затем мы продуманно назначим этих людей на стратегические позиции по всему рейху и одновременно вменим им в обязанность создавать местные ассоциации естественного лечения и рекомендовать специальные бани. Вы увидите, какой размах примет движение, вдохновленное этими мерами! Я обсуждал все это с Гебхардом, который превосходно понимает мои намерения. Мы начнем, как только закончится война. Очень скоро химической промышленности придется развернуться и приспособиться к изменившемуся спросу. Все это произойдет тихо, без всякой шумихи, и никто не сможет встать у нас на пути. Мы не оставим им ни одной возможности перейти в наступление. Рано или поздно к нам придет успех и наши труды воплотятся в такой реформе, которую невозможно провести путем дискуссий. Последующее законодательство просто утвердит наши достижения. Это называется естественным процессом, господин Керстен, и то же самое происходит в любых других сферах жизни. Закон должен служить выражением жизни и лишь закреплять то, к чему уже пришла жизнь. Именно так я сделал со своими СС – сперва заложил основы власти, после чего власть упала мне в руки. Тем временем, – продолжал Гиммлер, – мы уже кое-что делаем в этом направлении. Возможно, вы слышали о моем предложении, чтобы люди всюду, где возможно, занялись разведением трав – в деревне и даже в городах. Я знаю, что из-за этого надо мной смеются, но это не важно, я знаю, что делаю. Благодаря этим мерам мы сохраняем и обновляем древнее знание. Мы стремимся к тому, чтобы люди сами облегчали естественными средствами свои небольшие повседневные недомогания; тем самым они приобретут привычку к такому типу лечения. Если оно поможет им, они потребуют от своего врача аналогичных средств и при более серьезных болезнях.

– Иными словами, – заметил я, – вы добиваетесь, чтобы люди занимались самолечением.

– Не скатывайтесь до таких типичных докторских аргументов. Любой нормальный человек сперва сам пытается себе помочь. Либо он ничего не делает, надеясь, что его здоровый организм справится с недомоганием, либо поступает так, как ему советует сосед, либо – как в старые времена – обращается к какому-нибудь проверенному средству, действие которого ему известно. Посмотрите на баварских крестьян. Вы думаете, они бегут к ветеринару всякий раз, когда с их скотом что-то случается? Конечно нет – и тем более, когда речь идет об их собственном здоровье. Например, они лечат порезы подорожником и ждут, какой эффект произведет это средство. Больным лошадям они ставят припарки. В качестве болеутоляющего они используют настойку полыни и горечавки. Рядом с домом они сажают бузину, зная ее полезные свойства, и, если кто-нибудь ее срубит, считают это преступлением. Занозив руку или ногу, они по старинному рецепту ставят компресс из смолы, вместо того чтобы выковыривать занозу. Они все знают о благородных травах – хвоще, арнике, горечавке, одуванчике и подорожнике, – собирают их сами, причем в нужное время, когда целебная сила этих растений максимальна. Кнейпп тоже был сыном баварского крестьянина и отталкивался от того, что узнал в юности. Но спросите кого-нибудь в городе об этих травах – ни у кого нет ни малейшего представления ни о них, ни об их целебных свойствах. К несчастью, это ужасное невежество сейчас поражает младшее поколение даже в деревне. Чем дальше заходит этот процесс, тем сильнее мы попадаем в зависимость от фармацевтической промышленности. Теперь вы поймете, почему я так стремлюсь к тому, чтобы это позабытое знание помогало нашему народу. Это великое начинание.

Гиммлер снял с полки знаменитый травник Иеронимуса Бока в немецком переводе Мельхиора Себизия, изданный в 1554 году и переплетенный в тончайшую свиную кожу. Раскрыл книгу и стал показывать мне красивые гравюры. Он подробно изучил эту книгу, делая подчеркивания и примечания. Мне стало ясно, что он хорошо знает свою тему. В завершение он прочел мне лекцию о силе некоторых трав, особенно золототысячника и популярной мяты, настойку которой пил сам. Он говорил о чудесной целебной силе плюща и о том, как высоко ценится в Баварии можжевельник.

Большая часть того, что говорил Гиммлер, разумеется, было преувеличением. Тем не менее для дилетанта он обладал поразительными познаниями в этой области.

IV