Храбрые моряки с нетрадиционной реакцией на кошек

 

Яспустился в ущелье, когда уцелевшие мореплаватели как раз вытаскивали спрятанную в мангровых зарослях лодку.

Меня, прыгающего с корня на корень (в реку соваться я не рискнул, мало ли…), заметили сразу. Темнокожие любители яиц были храбрыми, но не беспечными. Пока пятеро волокли лодку (что‑то типа вместительной байдарки), другие чутко сканировали окрестности. На сей раз Марфа бы их точно опознала: в руках у мореходов были короткие копья с довольно широкими металлическими (похоже, бронзовыми) наконечниками.

На мое появление они среагировали четко. Негромкий свист – и пятеро, что тащили лодку, тут же оставили это занятие, схватились за оружие и принялись высматривать что‑то в зарослях за моей спиной.

Я продолжал свой спуск, пока не оказался на песке. Теперь у меня появилась возможность детальнее разглядеть мореходов. Нет, к негроидной расе они не относились. Скорее, черно‑белый замес с преобладанием европейской крови. Похоже на тех колонистов, которых повел за собой Шу Дам?

Возможно. Хотя в той колонии, насколько я помню, должно быть не менее трети азиатов… Впрочем, сейчас мы…

– Здорово, парни! – произнес я по‑русски.

Не поняли.

– Hay, guys! – повторил я по‑английски.

С тем же результатом.

Китайского они тоже не знали. Равно как и французского.

Нет, это точно не колонисты. Если у меня оставались какие‑то сомнения, то они исчезли, когда пятеро из восьми двинулись ко мне, окружая и с самым недвусмысленным видом поигрывая копьями.

– Мир, братья по разуму, мир! – воскликнул я, роняя собственное оружие на песок и поднимая руки ладонями вперед.

Будем надеяться, что хоть язык жестов у нас совпадает.

Не совпало. Пятеро продолжали надвигаться, а двое остальных поспешно загрузили драгоценные (?) яйца в лодку и поволокли ее к воде. Последний морячок продолжал контролировать периметр. Словом, команда работала слаженно и четко.

Тем временем пятерка подошла ко мне вплотную. Я не очень‑то испугался. Парни, безусловно, крепкие и ловкие (судя по их играм с динозаврихой), но я все‑таки Мастер Исхода.

Впрочем, в драку лезть я не торопился. Мне нужен был мирный, а не силовой контакт.

Один из моряков пинком отбросил мое оружие, другой сунул мне наконечник прямо под подбородок.

Я стоял спокойно.

Ребятки забеспокоились, заозирались. Мимика у них была очень выразительная, так что и без слов было ясно: ребятки пытаются сообразить, отчего я такой храбрый. Не потому ли, что в соседних кустах засела группа поддержки?

Так оно и было. Но я был уверен: Лакомку они точно не обнаружат.

Моряки обменялись несколькими фразами. Язык у них был красивый: певучий, изобилующий обертонами. Потом один из них, похоже, старший, моего роста крепыш и с косым шрамом поперек живота, рыкнул что‑то совсем не мелодично. Задал мне вопрос.

– Извини, браток, не понимаю, – развел я руками.

Старший рыкнул снова, и другой морячок взмахнул копьем…

А вот это уже грубо. Желание меня прикончить я угадываю интуитивно. Уклон с уходом вниз, короткий удар в бедро (нож‑крюк из динозаврьего когтя остался у меня на поясе – и пригодился), уход вправо‑вперед – выход из кольца…

Не тут‑то было. Парни довольно ловко сместились, и я снова оказался в окружении. Правда, теперь их оставалось четверо. Пятый остался на песке, баюкая парализованную ногу. Я ткнул ножом неглубоко, но в правильное место.

Нет, очень грамотные ребятки. Сразу увеличили дистанцию, чтобы лишить меня преимущества ближнего боя. Я сделал максимально свирепую рожу и уставился на вожака. Попытался надавить на него эмпатически, но, увы, – способности мои были почти на нуле.

Вожак не испугался. Тоже оскалился, выдал нехорошую такую ухмылочку, и я понял: сейчас меня со всей серьезностью начнут убивать.

Но – не срослось. Один из тех, что оставались при лодке, вдруг дико завопил.

Мои противники обернулись…

Ага, появилась Лакомка. Сама, без зова. Видимо, из любопытства. Конечно, Мишка выглядит внушительнее, да и копья эти ему – как зубочистки. Но Лакомка – тоже далеко не ангел.

Модифицированная пантера махнула сразу метров на пять, припала к песку и продемонстрировала неплохой набор зубок. Драться она пока не собиралась. Так, пугнуть. Моя кошечка поняла, что я не хочу гасить мореплавателей. Реши она, что коричневые парни по‑настоящему мне угрожают, тратить время на демонстрацию силы Лакомка не стала бы.

Да, с «пугнуть» у нее вышло просто замечательно. Даже слишком.

Реакция храбрых моряков меня потрясла. Я ожидал, что они вступят в решительный бой (что такое даже очень большая кошка в сравнении с хищным динозавром?), но геройские парни повели себя… Ну отнюдь не геройски.

Миг – и они уже лежат на песке, ничком, побросав оружие. Все, включая тех, что оставались при лодке.

Картина: кушайте нас, как хотите.

Признаться, я был ошарашен. Вероятно, Лакомка тоже.

Она перестала скалиться, подошла к старшему, понюхала всклокоченную голову, пихнула лапой. Тот даже головы не поднял, забормотал что‑то по‑своему, судя по тону – очень униженно.

М‑да, вот тебе и храбрецы… Нет, что‑то здесь не так.

Я шагнул к лидеру охотничьей команды, ухватил за плечи и рывком поставил на ноги.

Куда только делся властный взгляд и гордая осанка? Человек передо мной выглядел как нашкодивший щенок: ежился, в глаза не смотрел и всем своим видом выражал смирение и раскаяние.

Я не понимал ровно ничего. Но результат меня устраивал. Меня не убили, и я никого не убил. Кроме того, можно было не сомневаться, что эти славные ребятки не откажутся взять нас пассажирами.

Я указал Лакомке на моряка, которому уколол ногу.

Лакомка величественно приблизилась, слизнула кровь… Даже в такой напряженной ситуации парень не шелохнулся. Только затрясся крупной дрожью. Видимо, решил, что сейчас его начнут есть.

Лакомка не отказала себе в удовольствии помучить беднягу: дала почувствовать, какие у нее острые клыки. Правда, рану обработала на совесть. В слюне моей багиры содержится целый комплекс антисептиков, природных и благоприобретенных. Так что, когда она закончила, опасность заражения крови парню не угрожала.

Привлеченные лежащими телами, к пляжу слетались зубастые стервятники. Пора было убираться, пока к крылатым падальщикам не присоединятся сухопутные.

Знаками я объяснил вожаку мореходов, чтобы тот поднимал свою перепуганную команду, а сам свистнул, созывая свою.

Первой явилась Марфа. Рухнула с неба на песок и заковыляла ко мне, мрачно кося на морячков.

Было бы эффектней, если бы она опустилась мне на плечо, но, учитывая ее размеры, вес и, главное, коготки, которыми можно без труда вскрыть банку термоконсервов, мне уютнее, когда моя птичка не использует меня в качестве насеста.

Последним заявился Мишка. Очень гордый, потому что – с добычей. Приволок какую‑то стокилограммовую зверушку, похожую на кожистую черепаху. Моряков он проигнорировал. Уложил добычу у моих ног. Лакомка понюхала, одобрительно фыркнула, одним движением челюстей снесла кусок черепашьего хвоста и проглотила.

Моряки вновь окоченели. Если бы не мой запрет, они бы снова рухнули на песок. Но преклонение следовало отложить до более безопасного места. Даже удивительно, что к нам до сих пор не наведалась какая‑нибудь ходячая камнедробилка.

Я жестами отдал команду – и экипаж парусника засуетился.

Первым рейсом отправились двое моряков (все же до чего крепкие ребята – мускулатура так и играет), мы с Лакомкой, Марфа и, само собой, яйца.

На всякий случай я попросил Лакомку присмотреть, чтобы моя птичка не скушала будущих ящеров. Пернатая лентяйка яички любит.

На корабле не было никого, если не считать парочки мелких морских птиц… Тьфу, птеродактилей. При нашем появлении они проявили некоторое недовольство, но тут появилась Марфа – и птеродактили ретировались.

Я перебрался через борт. Суденышко было довольно простое. Беспалубное, с поперечными банками и кормой, крытой какой‑то черной шкурой. Технически оно напоминало плетеную соломенную лодочку, причем соломинки было толщиной с мою руку, проминались под пальцами и упругостью напоминали эластичный пластик. Настил на дне лодки был похож на циновку, но в основе имел тот же самый упругий тростник, только толщиной с мизинец.

Когда мы с Лакомкой оказались внутри, лодка чуть просела и закачалась. Не очень сильно. Судя по всему, у суденышка имелся утяжеленный киль.

Храбрые охотники очень аккуратно перенесли яйца в лодку и спрятали под шкуру. Там, кстати, имелось что‑то вроде гнезд. Как раз под яйца. Получается, именно яйца были целью вояжа?

Один из моряков отправился к берегу, другой, не тратя времени даром, принялся разматывать парус. Я пощупал материал… Ага, знакомая вещица. Растянутая почти до прозрачности перепонка птеродактиля.

Подтянулись остальные моряки. В три приема привезли длинные бамбуковые трубки. В каждой – литров пять воды. Это правильно. Вода нам понадобится. Пить морскую воду в моей команде приспособлен только Мишка. Он, кстати, до сих пор торчал на берегу. Ободрал с «черепахи» панцирь и уже ополовинил тушку.

Моряки принайтовали байдарку, затем их лидер показал знаками, что намерен поднять парус. Я кивнул.

Тем временем Мишка сообразил, что мы собирается уплывать, ухватил остатки добычи, плюхнулся в воду и поплыл. У судна он оказался раньше, чем моряки подняли парус. Сначала на дно лодки плюхнулось килограммов тридцать «черепашатины», потом, к ужасу моряков, на нее взобрался мой шестисоткилограммовый балу. Надо отдать Мишке должное, вспрыгнул он очень аккуратно. Со стороны кормы и так мягко, что суденышко почти не закачалось. Только просело еще на пяток сантиметров.

Я жестами успокоил экипаж. Парус наполнился ветром, и судно довольно проворно пошло прочь от берега. Марфа тут же взлетела и уселась на рею. Рея, к счастью, выдержала.

Что ж, пришло время пассажирам знакомиться с экипажем.

Я потыкал себя в грудь и объявил:

– Владимир!

Лидер повторил мой жест и сообщил:

– Фти!

Ну вот и познакомились, решил я.

Однако нет. Капитан указал поочередно на каждого из членов экипажа и повторил: «Фти!»

Вот и догадывайся, что это: название народа, профессия или просто фамилия. Все члены экипажа были довольно похожи, так что вполне могли быть родственниками.

Ну да ладно. Времени у нас много, так что с языком разберемся. Главное – мы плывем на север. Или – на юг. Не зная здешних созвездий, я понятия не имел, приближаюсь я к цели – или удаляюсь.

 

Глава двенадцатая

Мирное плавание

 

Если для меня рисунок здешних созвездий был лишь красивым узором, то для моих новых друзей звездная карта была открытой книгой. Направление они выбирали именно по звездам. Поэтому шли мы в основном ночью. Под парусом или на веслах. Что, кстати, тоже было разумно, потому что жара стояла неслабая, а ночью было относительно прохладно. И работать приятнее, и пресная вода экономится.

Весла, кстати, тоже были интересные. Тонкие и очень крепкие стебли вроде бамбуковых и лопасти из срезов того же «бамбука», но намного шире. Очень легкие и очень удобные. Я пробовал грести (несмотря на протесты команды) и получил большое удовольствие.

Днем мы отдыхали. Парус приводился в горизонтальное положение, чтобы прикрывать лодку от солнца. И каждый занимался чем хотел. Кто‑то ловил рыбу, кто‑то просто бездельничал. Рыбу моряки ловили традиционными крючками, только не металлическими, а костяными. Я внес в процесс новую технологию: рыбалку с луком, стрелами и супермедведем.

Мишка к этому времени вполне освоился со здешним морем. То есть убедился, что желающие перекусить пришельцем с другой Земли поблизости от нашей посудины не толкутся. И большую часть дня проводил в прохладной соленой ванне. Но поиграть в рыбалку никогда не отказывался.

Выглядело это так. Я высматривал рыбку поближе к поверхности и бил ее стрелой. Плавающий неподалеку Мишка бросался к добыче и лапой выбрасывал ее из воды мне в руки. Я же должен был рыбку поймать. Причем так, чтобы стрела при этом не сломалась.

Неплохое развлечение, а заодно и практика в стрельбе.

Моряков, кстати, очень заинтересовал мой лук. Но я им его не давал. Настаивать они не рисковали.

Превосходным рыболовом оказалась Марфа. Стремительное пике – и в когтях‑крючьях бьется трехкилограммовая рыбешка. Но с Марфой возникла проблема. Моя птичка страсть как не любила делиться.

Потому, изловив рыбку, пернатая жадина усаживалась на рею (чтоб никто не достал) и лопала добычу в гордом одиночестве. А потом экипажу приходилось соскребать с паруса вонючий мусор.

Моряки не роптали, но мне это безобразие очень скоро надоело – и я велел Марфе жрать на палубе.

Так она и кушала: сидя на одной ноге (в другой – рыбина) над бортом, расклевывая рыбу и опасливо косясь на всех, кто, по ее мнению, мог покуситься…

Еще я придумал по ночам ловить криль. Сплел из сухожилий мелкую сетку и соорудил что‑то вроде сачка.

Словом, с пищей все обстояло неплохо, а вот с изучением языка – не очень. Что‑то не ладилось на уровне социально‑корневой основы. Я запомнил уже порядка пятисот слов, но не был уверен, что хоть одно из них толкую правильно.

Тем не менее я старательно запоминал, надеясь, что со временем количество перейдет в качество.

Пока я изучал мореходов‑фти (я называл их так, ибо так и не узнал другого обращения), те изучали нас. Они с большим интересом присматривались в моему вербальному общению со зверушками.

Когда я в хорошей форме, в вербализации необходимости нет. Вполне хватает передачи образов и пожеланий. Но поскольку больше всего моя команда нужна мне, когда Дар у меня практически на нуле, то для каждого из моих зверей имелся специальный код.

Звуковой: я – словами; Лакомка и Мишка – «символическим» рыканьем. И язык жестов. Например, в варианте Лакомки поднятая лапа – предложение идти, помахивающая – бежать. Лапа с выпущенными когтями – схватить. Если при этом встопорщены усы – охотиться. Если прижаты уши – драться и убивать. Однако во многих случаях Лакомка, Мишка и я понимали друг друга интуитивно. Много лет мы были в одной связке, много лет «читали» мысли и чувства друг друга. Да и мимика животных не менее выразительна, чем человеческая.

Однако были случаи, когда нам требовалось «поговорить». Например, однажды, когда Лакомка захотела сообщить мне нечто, выходящее за рамки утилитарного жизнеобеспечения.

Дело обстояло ночью. Дул ровный ветер, поэтому команда, за исключением старшего, который сидел у кормового весла, бездельничала. Одни вяло переговаривались, другие просто ничего не делали, находясь в том особом состоянии сладкого ленивого безделья, которое доступно только простым и беззаботным людям.

Мишка дрых на корме, а на носу расположились мы с Лакомкой. Океан вокруг был удивительно спокоен. За кормой висела аккуратная половинка луны. Ветер почти не волновал зеркально‑черную гладь. Звезды над головой и бескрайний простор создавали удивительное ощущение безвременья и бесконечности. Вода шуршала, огибая легкий корпус лодки. За кормой тянулись светлые «усы». Мне было очень хорошо. Я чувствовал глубокое единение с этим миром и физически ощущал, как Высшее вновь нисходит в меня. Легонько, чуть‑чуть… Так Бог, одаривший всех нас, Мастеров, Искателей, Слушающих… даже тех, у кого не было явного Дара, ласково касается наших душ. А мы чувствуем, как Он велик, непознаваем и устрашающ в Своем бесконечном Сущем… И бесконечно добр, потому что позволил нам, пылинкам, плыть в Его Вселенной и чувствовать …

Наверно, подобное состояние испытывали все, кто сейчас находился в лодке: разговоры постепенно умолкли и остался только шелест волн, скрип мачты да всплески прыгающих рыб.

Лакомка приподняла голову, лежавшую у меня на ноге, и мурлыкнула басом. Приглашала поговорить.

Мне жаль было нарушать свою гармонию с миром, но я не стал обижать подругу.

– Ну, что ты хочешь мне рассказать? – спросил я тихонько.

Лакомка «рассказала». Я удивился. Дело в том, что моя кошечка, которая восстанавливалась много быстрее, чем я, уже почти вернула себе эмпатические способности. И решила поделиться со мной своими наблюдениями. Информация действительно была интересной и касалась нашего экипажа.

Лакомка установила и четко разграничила те чувства, которые испытывали моряки к каждому из нас.

К Мишке фти относились почти равнодушно, разве что с небольшой опаской. Примерно так, как относятся к зверю на привязи. Не подходи близко – и останешься цел. Это было нормально. Куда интереснее было то, что понятие «привязи» моряки связывали вовсе не со мной, а с ней, Лакомкой. К ней же они относились очень странно. Со страхом и почти благоговением. И именно Лакомку, а не меня считали лидером нашей группы. Меня просто боялись. Причем больше, чем Мишку. Я был им непонятен. А вот к Лакомке, помимо страха, они испытывали нечто вроде ожидания. Вернее так – Ожидания.

Словом, озадачила меня моя киска. Я, значит, им непонятен, а разумные звери – это нормально?

 

На следующий день я присмотрелся к поведению моряков и понял, что Лакомка права. Интер‑ресная картинка.

Воодушевленный загадкой, я с новыми силами занялся языком фти.

 

В плавании мы находились уже больше месяца. Несколько раз попадали в приличный шторм, однако наша лодочка показала превосходные мореходные качества. Несмотря на изрядную качку, ни разу не подхватила бортом воду и отлично держалась носом к волне. Хотя последнее было, скорее всего, заслугой капитана. Несколько раз шел дождь, пополняя наши запасы воды. Я немного опасался крупных морских хищников, с которыми мы встречались, когда плыли на плоту. Но опасения не оправдались.

Можно было бы назвать наше плавание идеальным. Я не переставал радоваться, что Судьба свела меня с фти. Всё шло так замечательно, что я уверился: мы без проблем достигнем суши.

Тем более что суша была не так уж далеко. Я понял это, когда появились птицы. Настоящие птицы, а не какие‑нибудь птеродоны‑птеродактили. Целая ватага местных чаек целый день кружилась над нами, выпрашивая подачки.

Все шло хорошо. Наше плавание, похоже, заканчивалось, и заканчивалось удачно. Однако, как сказано одним мудрецом: ни об одном человеке нельзя сказать, что он прожил счастливую жизнь, пока он не помер своевременной естественной смертью.

Опасность пришла, когда на краю горизонта возникло туманное облачко, которое любой мореплаватель всегда опознает безошибочно. Земля.

 

Глава тринадцатая

Пираты

 

Втаких случаях принято говорить: они появились внезапно. Увы, так оно и было. В полдень, когда солнце палит особенно свирепо и единственное желание – спрятаться куда‑нибудь в тень и не высовываться. Желательно перед этим искупаться.

Из нашей команды больше всех страдал от жары Мишка. Поэтому он уже часа три плавал где‑то неподалеку. Я за него не опасался. Он взрослый мальчик. Способен разобраться, кого может скушать он, а кто – его. В общем, Мишка плавал, а мы: я, Лакомка, Марфа и отважные мореплаватели – пребывали в состоянии: «сиеста».

Вот тут‑то они и появились. Три лодки, наподобие нашей, только подлиннее. Без мачт, иначе бы мы их заметили раньше. Вдобавок корпуса чужих лодок были выкрашены какой‑то бледно‑зеленой краской, так что на фоне морской ряби были практически неразличимы.

Я выпал из дремы от пронзительного вопля нашего капитана.

Храбрый экипаж бросился к веслам, но – поздно. Чужие лодки были уже слишком близко. Моряки бросили весла и схватились за оружие.

Шум и возня разбудили Марфу. Птичка, проснувшись, растопырилась и возмущенно заорала.

Я тоже приподнял голову: поглядеть, что стряслось. Лакомка – не соизволила. Разморенная кошка распласталась толстым черным ковром, размякшая и абсолютно безразличная к людской суете.

Я ее флегмы не разделял, а напротив, оценив ситуацию, очень даже озаботился.

Три лодки. В каждой – десятка по два вооруженных гуманоидов. С виду – соплеменники моих фти. С похожим вооружением. И очень серьезно настроенные.

Мой капитан и здоровенный лысый битюг на носу одной из чужих лодок (я сразу окрестил его Боцманом) обменялись быстрыми репликами. Я понял только общий смысл. Пришельцы желали что‑то получить, а наш капитан отнекивался. Но как‑то униженно.

В процессе диалога капитан несколько раз поглядывал в нашу с Лакомкой сторону, однако я вмешиваться не спешил. Сначала надо понять, что нужно супротивникам. Может, это местная таможенная служба, а наш капитан торгуется по поводу размера пошлины?

Обстановка постепенно накалялась. Вторая сторона перешла к угрозам. Мол, отдай, что хотим, или мы вас нанижем на такие длинные деревянные палочки с острием на конце.

Кажется, я понял о чем шла речь. Сев на банку, я с интересом поглядел на битюга. У него, похоже, не глаза, а сканер. Углядел ведь надежно спрятанные в рундуке яйца. А, кстати, в чем, собственно, их ценность? Суперяичница для местных гурманов?

Боцман на меня особого внимания не обратил: глянул мельком. Как говорится, сосчитал и забыл. Наверное, потому, что при мне не было копья.

Я взял лук и накинул тетиву. На всякий случай. В возможность драки я не верил. Не хотел верить. Потому что, как было сказано выше, убивать людей Мастеру Исхода категорически противопоказано. Губить чужие души для Одаренного все равно что умирать самому. Незабываемый набор ощущений и полная утрата связи с Высшим. Причем, чем сильнее Дар, тем страшнее «откат». Сейчас моя связь с Высшим была ничтожна, личная Сила еще меньше, так что я, пожалуй, мог бы… Но очень, очень не хотелось.

Эти гуманоиды слишком похожи на людей, чтобы надеяться на отсутствие у них души. Возможно, они – потомки каких‑нибудь позабытых колонистов. А может, исконная тутошняя цивилизация. Господь создал множество Земель. Были среди них и населенные. На одной такой Земле побывал три века назад Артем Грива, отец первого Мастера Исхода.

Тем временем обстановка накалялась. Противная сторона уже вовсю потрясала копьями. Боцман орал так громко, что даже Лакомка приоткрыла один глаз… Но я был спокоен – и Лакомка снова впала в дрему.

Мой капитан бросал то на меня, то на Лакомку взгляды уже откровенно панические.

И он, и весь храбрый экипаж. В воздухе отчетливо запахло страхом. Неужели всё так серьезно? Неужели придется убивать? Врагов слишком много. Без крови не обойдешься…

Мне уже приходилось отправлять человеческие души к Творцу, но вспоминать об этом я не любил. В Теократиях люди не убивают людей. Но я знал, что есть общества, где умерщвление себе подобных – обычная практика. Не следовало забывать и о том, что не так давно мои нынешние спутники тоже хотели проделать во мне не предусмотренные природой отверстия…

И все же я решил еще подождать. Есть народы, у которых агрессивное поведение – норма. Орут друг на друга так, что кажется – вот‑вот порвут на части. А потом расходятся как ни в чем не бывало.

Или идут совместно употреблять алкоголь.

Вернулся Мишка. Наверное, приплыл на шум. Увлеченные «беседой» чужие его не заметили, хотя, когда он взгромоздил передние лапы на корму одной из чужих лодок, та заметно качнулась.

Я совсем успокоился. При необходимости Мишка справится с экипажами всех трех лодок. Очень сильно сомневаюсь, что бронзовыми лепестками можно пробить покрывающую его броню из шерсти, шкуры и жира. Разве что в глаз попасть… Но в Мишкин глаз попасть непросто, даже если он сидит неподвижно. А если движется… Или, тем более, дерется… Не пробовали попасть контактным шунтом в аккумуляторный разъем летящей вертушки?

Мой капитан тоже увидел Мишку – и малость приободрился.

Его бодрость, надо полагать, вконец расстроила Боцмана. Потому что он размахнулся и метнул копье. Причем – в меня. Это был неправильный выбор. Но я не стал его вразумлять, я просто поймал копье. Третий закон Ньютона рекомендует метнуть копье обратно, но я медлил. Чем‑то мне Боцман понравился…

И он так мило смутился, обнаружив, что копье оказалось в моей руке, а не в животе.

Мишка приподнялся, вспрыгнул на корму и рявкнул.

Ух как они все заорали. Любой бы заорал, увидав рядышком этакое страшилище.

Впрочем, Боцман (ага, не зря он мне понравился) не оробел: рявкнул не хуже Мишки, и его бойцы тут же ощетинились копьями, готовые умереть в неравном бою.

Мишка покосился на меня. Мол, как? Можно начинать кушать или малость погодить?

Я чуть заметно мотнул головой.

Лакомка наконец проснулась. Поднялась, вспрыгнула на банку, потянулась грациозно, каждой лапой по очереди…

Чужаки, все поголовно, были увлечены Мишкой, но кто‑то все‑таки скосил глаз в сторону…

И увидел Лакомку.

– Маххаим! – заорал он, указывая на Лакомку. И – вот же мистика, а! – шестисоткилограммовая машина убийства по имени Мишка была мгновенно забыта. Все три экипажа с завидной синхронностью распростерлись – кто где стоял.

Боцман – быстрее всех. Нет, этот мужик не зря ходил в вождях. Отменная скорость реакции.

Ну и ну. С чего бы это такое почтение к черным помесям льва и леопарда? Может, черная пантера – их богиня?

Ладно, разберемся. Надо решить, что делать с новыми поклонниками Лакомки.

Я вопросительно поглядел на моего капитана. Тот выразил лицом благоговение.

– Они уходят? – спросил я, старательно моделируя тоном вопросительную интонацию.

Капитан быстро‑быстро закивал.

– Мишка, – позвал я, – бросай этих ненормальных (как иначе можно было охарактеризовать тех, что готовы драться с Мишкой и сложили лапки при виде втрое меньшей Лакомки) и иди к нам.

Мишка чинно плюхнулся в воду и аккуратно взобрался на наше суденышко.

– Уходите! – рявкнул я, на сей раз моделируя интонацию повелительную. – Прочь! Быстро!

Боцман опять не подвел. Первым сообразил, что приказ относится к его шайке и…

Я знал, что местные лодочки могут ходить кормой вперед, но никогда не думал, что так быстро.

Следующие полчаса мне (и Лакомке) пришлось выслушивать благодарственные молитвы нашей команды. Они старательно унижались до тех пор, пока мне это окончательно не опротивело.

Тем более что до земли оставалось не более суток ходу, а к моменту высадки я должен был хотя бы примерно представлять, что у них за вера такая – кошколюбивая.

Поэтому я решительно прервал славословие, усадил капитана на банку напротив и для начала выяснил, что за парни пытались лишить его имущества.

Оказалось, что это – нехорошие‑нехорошие, которые отнимают у хороших‑хороших нужные вещи, в частности – динозаврьи яйца. Пираты, стало быть. Следующий вопрос потруднее: что же в моей кошечке такого особого?

Лицо капитана выразило целую гамму чувств. Так реагировал бы, вероятно, огнепоклонник, если бы на его глазах глупый чужестранец помочился в священный костер.

Однако обвинения в кощунстве я не боялся, поскольку Лакомка была тут как тут и умильно терлась мохнатой башкой о мой бок.

Я повторил вопрос.

Капитан разразился потоком слов, из которых я понимал почти каждое – в отдельности. Но вместе они как‑то не складывались.

Суть, которую я сумел вычленить, сводилась к тому, что хорошо бы Лакомке как‑то так поменяться, чтобы им было удобнее ее восхвалять.

Я немного растерялся. Как это поменяться? Задом, что ли, сесть?

– Кратко, – велел я. – Говори кратко. Отдельными словами.

– Перевернуться, – попросил капитан.

– На спину? – Мое изумление все росло.

– Нет. Перевернуться, – попытался уточнить капитан. – Главная форма. Как ты. Как я. Голова. Руки. Перевернуться.

Тут меня озарило.

– Стать – как фти?

– Нет фти! – Капитан испуганно замахал руками и даже отодвинулся. – Стать аниф.

– Аниф?

– Я – аниф. Ты – аниф. Он, – кивок на одного из моряков. – Аниф. Мы – аниф. Он, – почтительно, с поклоном – на Лакомку. – Стать аниф. Маххаим аниф. Очень хочется. Так – очень страшно.

Постепенно выяснилось: храбрые моряки считают мою кошечку вовсе не кошечкой, а оборотнем. Причем оборотнем (надо же!) мужского пола.

Что ж, логика в этом была. Первобытному уму легче поверить в оборотня, чем в разумную пантеру. По крайней мере это можно допустить. Стоп! А почему тогда так перепугались пираты? Вряд ли можно считать проявлением разума кошачьи потягушки. Да и тогда, на берегу, мои моряки среагировали исключительно на сам факт появления Лакомки.

Ладно. Оборотень так оборотень. Как вам будет угодно. А вот насчет превращения…

– Нельзя! – строго сказал я. – Ему перевернуться – будет плохо. Всем. Ты. Я. Они. Он, – я почесал Лакомке между ушей, она прижмурилась и выпустила когти. Капитан поглядел на растопыренную лапу с восьмисантиметровыми крюками и быстро‑быстро согласился. Нельзя так нельзя. А за пиратов еще раз – отдельное спасибо. И еще сто тридцать три раза – спасибо. И еще…

– Довольно, – велел я. – Кушать рыба. Вода – пить.

Требуемое тут же доставили. Разумеется, сначала Маххаим, то есть – Лакомке, а уж потом мне, примитивному анифу, который не умеет «перекидываться» зубастым четвероногим.

 

Глава четырнадцатая