Вторник, 4 августа, 17:56 (UTC –4)

Й км шоссе № 25 «Кармен-Нпьто — Калама»

Пустыня Атакама

 

Текито Рейес попыхивал косячком и пел, держа руль одной рукой. Его грузовик — старенький пучеглазый «mercedes» — катил на север.

Ревела музыка. В магнитоле крутилась затертая аудиокассета с зажигательными песнями бразильской группы «Banda Calypso». Каким-то невероятным образом отделяя мелодию от тарахтения мотора, дребезжания кузова и хрипа динамиков, Текито подпевал солистке. Он не знал португальского, но все равно подпевал, старательно воспроизводя звуки, вылетавшие из черных колонок.

Текито Рейес был занятным парнем. Мать его была из племени мапуче [8], а отец был меланезийцем, некогда мигрировавшим в Антофагасту из далекой Тонги [9]. От матери Текито унаследовал худощавость, а от отца — черную, блестящую, будто покрытую олифой, кожу. Когда мальчику исполнилось семь лет, отец из-за неразрешимых проблем с чилийским правосудием смылся в Боливию. Смылся по-взрослому, поскольку с тех пор его никто не видел. Мать с того времени кое-как старалась вырастить сыночка.

За свои двадцать четыре Текито успел трижды отсидеть в тюрьме (в основном за мелкое хулиганство и употребление наркотиков), заработать свой первый миллион песо, успешно спустить его за игральными автоматами на Сантьяго-де-Чили, дважды жениться и один раз развестись. Теперь он занимался тем, что покупал товар в Антофагасте, столице этой области, и перепродавал его в Каламе. На этот раз кузов его грузовика был завален кухонной посудой, сельскохозяйственным инвентарем, саженцами, свежими овощами и разной хозяйственной мелочью.

Тайной слабостью Текито была марихуана. Чувство пронзительной эйфории, смешанное с безграничным пофигизмом, которое заливало тело после выкуренной сигаретки, каждый раз переносило его в другой мир, в параллельную реальность, где не было боли, тоски, отчаяния, съемных квартир, их грубых хозяев, тупых жестоких полицейских, а вместо этого присутствовала куча смешных (до колик в животе!) вещей.

Правда, парень стыдился своего пристрастия. Пожалуй, единственное, что за два десятилетия синьора Рейес смогла вбить в голову своему сыну, было понимание: наркотики — это зло. «Все наркоманы, — повторяла матрона, — люди конченые, безмозглые обезьяны с билетом в один конец до преисподней, где они будут вечно мучиться и жрать говно. Никого нет хуже… Конечно, если не считать адвентистов и свидетелей Иеговы». Текито не был уверен, следует ли считать настоящим, так сказать, полноценным наркоманом человека, который всего лишь покуривает травку. И это терзало его еще больше.

Так или иначе, а дорога в пустыне между Кармен-Альто и Каламой — едва ли не единственное место, где Текито мог спокойно свернуть косячок, а то и два подряд. Полиция сюда не наведывалась от сотворения мира. Встречные машины попадались редко, да и те всегда были видны издалека. Знай себе — держи руль и жми на газ.

Самокрутка догорела. По кабине растекся сизый дым. Текито перестал петь, наблюдая, как забавно дрожит зеркало бокового вида. Он еще никогда не видел, чтобы зеркало так смешно позвякивало. Через секунду чилиец хохотал так, что из глаз брызнули слезы.

— Господи! Трахайте меня, а я поплачу! Вы только гляньте!.. Зеркало! Ха-ха-ха! — заходился он хохотом, колотя ладонями по рулю. — Нет, ну я не могу!.. Зеркало! Ха-ха-ха!

Не переставая смеяться, Текито поднял глаза на дорогу и заметил мальчика. Пригляделся — точно пацан. Совсем юный, но рослый и мускулистый. Видно, спортсмен. Пацан был голый, не считая серовато-черных спортивных плавок, обтягивающих бедра.

Текито помотал головой из стороны в сторону — привидение не исчезло. Ясное дело, Текито только что по самые уши обдолбался марихуаной. Но все же был не настолько вмазанным, чтобы не понять — он мчится прямо на мальчика. И он бы затормозил или хотя бы попытался объехать, если бы не вопиющая бредовость и нереальность увиденного.

«Белокожий мальчик в одних трусах посреди пустыни за сотню километров от жилья, — промелькнуло в голове у Текито, — это бред. Полная ересь. Такого, на хрен, просто не бывает!» Еще больше сбивало с толку поведение мальчика. Любое существо, на которое прет многотонный грузовик, постарается побыстрее убраться с дороги и уж никак не будет торчать на месте как вкопанное. Именно из-за этого Текито Рейес решил, что перед ним галлюцинация — болезненный образ в его мозгу, вызванный курением чертовой травы. Поскольку такое с Текито случилось в первый раз, он испугался, чуть не намочил штаны, после чего резко, по-девичьи завизжал:

— А-а-а-а-а! — и нажал на педаль газа…

Мощный удар привел его в чувство. Руль вылетел из рук, двигатель всхрипнул, подавившись. Машину снесло вправо — в девственную пустыню.

Наконец, грузовик остановился, задрав нос, на небольшом пригорке. С обочины, шурша, посыпалась щебенка. Потом стало тихо. После оглушительной музыки и рева мотора тишина просто парализовала Текито. Если бы ему не было так страшно, он бы решил, что уже дал дуба.

В течение нескольких секунд Текито ошарашено разглядывал паутину трещин в левом нижнем углу лобового стекла. Потом дрожащими руками завел двигатель и включил фары. Сумерки уверенно подступали с востока, и Текито почему-то страшно не хотелось оставаться один на один в темноте с тем, что он сбил. Рокот мотора мало успокаивал, зато фара заработала. Правда, только одна — правая.

Текито вывалился из кабины и на ватных ногах взобрался на шоссе. Слева, неподалеку от места столкновения, среди осколков стекла, кусков металла с решетки радиатора и бурых пятен крови лежал белобрысый мальчик. Текито, всхлипывая, подошел к нему.

— Белый! — Шофер опустился на колени. — Срать и плакать! Я грохнул белого чувака!

Поддерживая голову мальчика одной рукой, чилиец оторопело смотрел на забрызганную кровью кожу, взлохмаченные русые волосы и неподвижно вытаращенные глаза, по-мертвому уставившиеся в равнодушное небо. Из многочисленных ран на накачанной груди и животе парня сочилась кровь.

Текито неожиданно понял, что его снова посадят, причем надолго.

— Он белый… — причитал горе-шофер, поглаживая пальцами светлые пряди. — Черт бы его взял, белый! Такой белый, что аж… — Неожиданная догадка вонзилась ему прямо в сердце: — Турист! Парень не местный! — тут Текито уже действительно запаниковал: — О Боже, я завалил туриста!!!

Убить белого путешественника в регионе, где только-только начали развивать туризм… За это не просто посадят. Его сожгут живьем, линчуют, четвертуют, а остатки бросят на съедение здешним ушастым лисичкам.

Вытянув шею, Текито огляделся по сторонам. Солнце село за песчаными холмами на западе. Дорога в обе стороны была пустой. Только ветер шуршал песком, и изредка вздыхала, приветствуя вечернюю прохладу, растрескавшаяся земля. Вокруг ни души. Мерзкая и скользкая, как земляной червь, мысль заползла перекупщику в голову. «Оттащить метров на триста от дороги. Ясный перец, тело будут искать, но пустыня умеет хранить свои тайны».

Чилиец еще раз воровато огляделся. Горизонт был пуст.

Текито резко нагнулся, подхватил тело мальчика под мышки и потащил в пустыню на запад от дороги. Мальчик оказался ужасно тяжелым. Хорошо тренированные мышцы всегда тяжелее студенистого жира. Через минуту Текито запыхался так, что даже потемнело в глазах.

— Ну и кабан! — выругался он, утирая пот со лба. — Как будто из свинца отлит!

Минуту-другую он отдыхал, присев на корточки, а потом поволок труп дальше, время от времени опасливо озираясь по сторонам.

— Господи, только бы никого не принесло, — руки Текито дрожали, как у неврастеника. — Господи, сделай так, чтоб никто не появился на дороге.

Сумерки сгущались. И становились острее звуки. Машина скрылась за холмом, но холостое тарахтение двигателя и рассеянный свет фары выдавали ее местонахождение.

Оттащив парня на достаточное расстояние, Текито остановился и долго восстанавливал дыхание. Руки и шорты чилийца почернели от крови. Ничего, выстирает дома.

Он успокоился (насколько это возможно в такой ситуации) и уже собрался идти обратно.

— Извини, парень, — сказал он на прощанье. — Я не хотел. Так уж вышло…

Неожиданно мальчик зашевелился. Текито вскрикнул и чуть не наложил в штаны (второй раз за вечер — черт!), но быстро сообразил, что мертвые не шевелятся. Значит, упитанный малыш-голыш жив! Спустя мгновение белобрысый мальчик снова дернулся и застонал. Раны на животе закровили.

— Говнюк! — завизжал Текито. — Так ты не сдох! — Он поднял руки и прокричал в темноту, обращаясь к Господу Богу, которого только что просил убрать всех нежелательных свидетелей с дороги: — Ну, ты только погляди — он не сдох, этот сукин сын! Мазефакер!

Мальчик открыл рот и беззвучно пошевелил губами. Глаза его ожили. Какое-то время они беспорядочно бегали, пока не сфокусировались на Текито. Зрачки сузились, а по распухшим белкам расплылась чернота. Ребенок таращился на чилийца с неистовством, совсем не свойственным двенадцатилетнему пацану, которого только что едва не закатали в асфальт. В глазах было что-то потустороннее, точно не человеческое, из-за чего от взгляда должно было бросать в дрожь. Но солнце уже село за горизонт, прохладная тьма заливала пустыню, и в сумерках Текито не стал вглядываться в лицо сбитого им паренька.

— Ублюдок, и что теперь с тобой делать? — Текито схватился за голову. — Лучше бы ты сдох, честное слово!

Вкрадчивый внутренний голос предательски зашептал: «Оставь его здесь… Брось выродка… И он умрет».

Закусив губу, перекупщик запрокинул голову и уставился в пустоту над головой, где постепенно друг за другом зажигались бесстрастные пятнышки звезд — единственные свидетели его преступления.

Текито был тем еще барыгой. Вороватым дебоширом. Возможно, однажды он превратится в конченого наркомана, «безмозглую обезьяну с билетом в один конец до преисподней». Но убийцей он не был и не собирался им становиться. Несмотря на то что его этому не учили, чилиец понимал: стать душегубом — это хуже, чем подсеть на героин. Это даже хуже, чем податься в адвентисты или свидетели Иеговы.

— Лучше б ты сдох! — прошипел Текито, опустился на корточки и, осторожно подняв, потащил белокожего найденыша обратно к машине.

Мальчик, стиснув зубы, хрипел. Текито чувствовал, как горячие мышцы на его теле подрагивают.

— Засранец… Гринго хренов… Козел беломордый… Ты что, первый раз в жизни встретил грузовик?.. Ты, видать, боксер какой-то или борец… И перестань истекать кровью! Сейчас же! Перестань… Я кому сказал?

В конце концов он втащил паренька в кабину грузовика. Положил на водительское сиденье, потом затолкал дальше в салон, кое-как зафиксировав ремнем безопасности. Сам сел за руль.

— Знаю, малец, мама была бы не в восторге, — дрожащими руками Текито скручивал косячок, — я и сам понимаю, как-то оно по-говняцки получается: в десять лет всю дорогу нюхать драп… — чилиец ухватил сигарету зубами, прикурил и, закатив глаза, глубоко затянулся. — Но ты меня извини, малец. Я не могу на свежую голову гнать под сто пятьдесят по этой, чтоб ее, долбаной «магистрали».

После этого опустил стояночный тормоз и погнал вперед, приговаривая сквозь зубы, как мантру: «Только не умирай, прошу… Только не отбрось копыта, малец…»

Стало совсем темно. На часах было 18:23.

 

III