Глава 27 Вдовствующая Церковь

 

После душа голый Никита лежал в своей коммунальной комнатушке, полученной еще по выходе из детдома. Тупо смотрел на древний постер с Аллой Пугачевой, кумиром брошенных ребятишек. Мучительно искал выход… Пытался привести мозги в порядок: последние события их едва не вынесли. Особенно злило отсутствие мобильника. Что там и как в Киеве, с ребятами, – оставалось неясным. Нет, лежать толку мало!

Парень поднялся, подошел к окну, выглянул во двор – на ветке сидел грузный снегирь, похожий на здоровенного, распаренного после бани воробья. А внизу топтались два украинских хлопца – ждали его «действий по наведению порядка в Синоде». Да, обложили Никиту круто. Мельком взглянул на себя в зеркало на дверце шкафа… Срочно нужно в качалку, железо потягать! А то спортивной форме совсем «кирдык» наступит. Опять лег, так ничего и не решив.

Давно и почти сразу развалившийся диван из ИКЕА, подпертый стопками Настиных книг, недовольно скрипнул под его большим телом и опять затаился. Выжидал, гад, когда же можно будет развалиться «окончательно и бесповоротно».

Вспомнился дружок по детдому, когда‑то отдавший эту рухлядь «безвозмездно». Стал теперь успешным бизнесменом, в элитной новостройке живет… Какая ему теперь ИКЕА?

И что только не лезет в голову, когда хочешь отделаться от мыслей, ходящих по кругу, одна другой страшнее в своей безысходности…

Дамиан… Кто он, что он? Покойный патриарх его особо не жаловал… Но таланты признавал, однозначно.

Почему его избрание – как кость в горле у этого… Уж и не понятно, как его называть теперь? Вновь перед глазами возникла жуткая черная фигура, тянущая к перстню жадные скрюченные пальцы.

Но сидеть в коммуналке стало совсем невмоготу. Никита быстро оделся, мельком глянул на перстень – тот слабо сверкнул и потух.

Эх, была не была!

Только он выскочил во двор, как по обе стороны выросли стерегущие хлопцы и указали на машину, куда следовало сесть, всем хмурым видом давая понять: «Не отстанем, лучше без глупостей!» Один пробормотал с угрозой: «Не вздумай нам тут это… станцию метро «Динамо» крутить!» Остряк, блин!

Ладно. Без глупостей – так без глупостей.

Через полчаса после того, как машина вырулила со двора, к подъезду быстрыми шагами подошел необъятный человек в элегантном пальто и шапке темного меха. Потом он долго звонил в дверь и напряженно прислушивался. Но тут какая‑то бабулька вылезла из соседней квартиры и объяснила популярно, что «этот, как его, Лазарев‑то уже ушел, совсем недавно, сама видела – вылетел как угорелый, а сосед его, Васильич, небось дрыхнет беспробудно, опять с утра глаза залил, пьянь коричневая, а Люська‑то, жена его, вчера и говорит…» Голос бабульки набирал высоту и децибелы, грозя выйти на проектную мощность, – словно она сидела в сортире и кричала «занято!!!»

Сергий, – а это был именно он, – мрачно послушал сетования и, на визгливом полуслове говорливой бабульки, вдруг так стремительно сбежал по лестнице вниз, что у той дух захватило.

Где искать теперь Никиту, было непонятно, но, поразмыслив, странный великан сообразил, что так или иначе хранитель реликвии должен искать встречи с Дамианом. Что там Феофил бормотал? «Иначе – смерть»? Н‑да…

В Свято‑Даниловский, в Московскую Патриархию, Никита проник беспрепятственно. То ли его сразу не признал никто, то ли все там одурели от его смелости и не решились остановить. Легко ли: человек в розыске, скрывается незнамо где, а тут – нате, собственной персоной явился! Но Дамиана в монастыре не было. Так сказали в приемной. Понятненько – дни горячие, бурные, не до рассиживаний в кабинетах. Никита решил, что достаточно обозначиться. Пусть теперь сами его ищут! Судя по обеспокоенному – легко сказано! – взгляду чиновника, должны были прибежать всем Синодом. Взгляд этот, полный паники, Никита почувствовал спиной, когда уходил. Узнал, узнал его отец Верещанский.

Ну, теперь держись, Патриархия!

Спускаясь по лестнице, Лазарев столкнулся с довольно молодым человеком в штатском: благообразным, по‑церковному долговолосым и вроде как незнакомым. Однако… Что‑то царапнуло цепкую память – где‑то он уже того человека видел… Где‑то совсем в другом месте, и именно «обстоятельство места» слегка встревожило… Так бывает, когда… Допустим, когда на картине у ангела с сияющими крылами вдруг с ужасом замечаешь длинный хвост с кисточкой.

Но вникать было недосуг: своих забот хватало. На крыльце по бокам тут же выросли как из‑под земли киевляне с рожами типа: «Ну и?..»

– Нет его, – сухо бросил «засланный казачок», играя желваками.

«Эх, и вырубил бы я вас, ребята, прямо тут, за секунду; не посмотрел бы, что в святом месте находимся! Да жаль – не могу. Уж не обессудьте!»

Едва Никита вышел с монастырского двора, к нему приблизился какой‑то прохожий и спросил, где тут Холодильный проезд. Никита протянул руку, указывая путь, и на пальце вдруг сверкнул синим пламенем яркий камень.

– Интересное кольцо у Вас. Старинное, должно быть! – вдруг с улыбкой проговорил незнакомец, заставляя взгляд парня осмысленно сфокусироваться на его персоне.

Страж реликвии по привычке сначала проверил человека на предмет опасности, – но оная реликвия сияла радостно, без каких‑то затей и магических жгучих лучей. Наконец, Никита разглядел перед собой изысканно одетого огромного мужика, смотрящего не как обычный потерявшийся иногородний глазеет в легкой панике, а внимательно и чуть лукаво. Словно хотел сказать: «Неужели ты не догадываешься, что я не так просто задал вопрос?»

Никита смутился и пробормотал что‑то типа: «Вы так думаете?» Он понимал, что перстень на его руке выглядит, по меньшей мере, хм… странно.

А ведь немногие из окружающих были способны разглядеть перстень… Это уже говорило о явной неординарности случайного прохожего.

Хм… Случайного? В подобные казусы Никита уже не верил: с тех пор, как реликвия прочно завладела его рукой. Да что уж там – судьбой! И вдруг внезапное озарение заставило его воскликнуть:

– А я же вас видел тогда, в Киеве! Вы уходили вчера вечером от владыки Феофила. А теперь вот – здесь… Какими судьбами? – и нахмурился. Не Тьма ли вновь ищет к нему ключи?

Но еще больше напрягло другое: киевские хлопцы застыли рядом как вкопанные, глядя вдаль. Ни дать ни взять: пионеры‑герои, сейчас горны достанут, отсалютуют. На присутствие постороннего никак не отреагировали, словно вдали происходило что‑то куда более увлекательное. Человек между тем продолжал, неожиданно и запросто перейдя на «ты». Есть люди, умеющие делать это на редкость естественно.

– Да, я был там. Зовут меня Сергий. Как принято говорить на приеме у частных врачей и налоговых инспекторов? «Я от Серафима»?

Никита лишь бледно улыбнулся: когда он ничего не понимал в происходящем, чувство юмора скукоживалось до молекулы. Но имя Серафима произвело должное впечатление!

– Позвони Даниилу, он скажет, что Анастасия твоя уже в безопасности. И нет никакого смысла выполнять приказ киевского владыки. Его вообще не стоило выполнять – Феофил не в себе был. Такое иногда случается даже с духовными лицами. Впрочем, полагаю, ты сам это заметил. Да и не в первый раз.

– Так что с Настей?! Где она? И… откуда вы знаете о приказе?! – Никита не на шутку разволновался. Все вокруг всё знают, – даже прохожие! – только он один постоянно пребывает в тоскливом неведении… – А мобильник у меня отобрали еще в Киеве. Ну, не обыскивать же этих прямо на улице!

– Я много чего знаю. Настя твоя в безопасности, с ней Данила. Скоро здесь будут. Но сейчас не об этом. Надо бы поговорить. А обыскивать никого не надо. Сами телефон отдадут.

Он тяжело, пристально посмотрел в глаза одному из парней, и тот как во сне достал телефон Никиты, молча вручил его хозяину и вновь застыл, тупо глядя перед собой.

– А… – Никита не мог в себя прийти от изумления, – Как же… Как вы догадались, что телефон именно у него?!

– Не первый год живу, да и нетрудно было: при слове «мобильник» именно этот раб Божий еле заметно дернулся, – и Сергий улыбнулся уже без иронии, тепло.

– А как теперь с ними?

– Ничего, они постоят тут и тихо пойдут, ничего не помня, по своим делам. Буде таковые найдутся. Они же ни в чем не виноваты – им приказали. Забудь и пошли отсюда поскорее. Есть здесь одно кафе, – там и обсудим всё.

– Что – всё?

– Почему твои враги не хотят избрания Дамиана. Что означают реликвии и какова конечная цель их поисков. Как быть дальше, короче.

А киевские парубки так и остались стоять, и мимо спешили люди, на них ругались вездесущие старушки, а они стояли и стояли, как валуны в речном потоке…

В маленьком кафе среди бела дня посетителей не оказалось вовсе. Сергий с Никитой уселись за столик, подошедшая официантка при виде красивого молодого человека кокетливо качнула стройными бедрами и шевельнула бюстом, но под взглядом Сергия вытянулась – как аршин проглотила – и убежала на кухню за кофе. Есть никому не захотелось.

– Итак, – начал таинственный друг‑доброжелатель, – ты здесь чтобы не допустить избрания Дамиана, так?

Никита обреченно кивнул и закурил, и курил потом одну за одной. Он решил больше не задавать вопросов, положиться на волю случая. Знатный ты византийский принц или нет, а все равно накатывает усталость от бесконечных стратегических и тактических задач. Как просто было в армии: приказали – и пошла масть воевать!

– А сам‑то ты что думаешь по этому поводу?

– Мне лично как‑то фиолетово, я не политик. Мои отношения с ним не сложились – выгнал, потом в розыск сдал. Да и сам он какой‑то весь «партийноправительственный»… Но я не мстительный, да и…

Тут Никите вспомнились слова, таинственно прозвучавшие в пещерах Лавры. Как там голос Алексия говорил?

«Кто бы ни взошел на патриарший престол, – праведник или грешник, – святость сана останется нетронутой… Разные люди управляли и еще будут управлять церковью, Зло и Добро перемешаны в их душах – такова уж природа человеческая…»

Может быть, покойный патриарх призывал не судить никого слишком строго?

Сергий молча слушал. В его глазах читалась попытка понять хранителя реликвии и его умонастроение.

– Понимаешь… – наконец произнес он, утратив обычную свою словесную четкость и краткость. – Избрание Патриарха – только первое серьезное событие на пути, который тебе предстоит пройти… Ведь пока найдена только одна реликвия, остальные еще скрыты и ждут своего часа. Вера, которую я исповедую, ничего «партийно‑правительственного», как ты говоришь, не приемлет. Но мы живем среди людей, простых людей, и многим необходима церковь не только как мистическое отражение Царства Божия на земле, но и как организация. Подумай, что станет с ними, если Святой Престол останется пустующим надолго? А если Дамиан откажется от сана – выборы превратятся в смуту. Когда ты отправишься на поиски следующей святыни – а ты не расслабляйся! – за плечами должна быть крепкая, могущественная Церковь, способная помочь тебе во многом. Кроме того, одержимый бесом Феофил не свою волю тебе озвучил: Зло всеми силами противится избранию Дамиана, а это что‑то да значит!

– Ясно. Я, если честно, сам бы никогда не вмешался в эту суету вокруг престола, но они ж Настю похитили!! Она, правда, в безопасности? – Сергий кивнул. – Тогда надо все сделать, чтобы, значит… как его? Ага, – «и ад пленися»!

Собеседник кивнул, отхлебнув остывающий кофе.

– Странно, я привык на эти темы говорить в криптах и монастырях. Не в кафешке… – Никита расправил плечи и позволил себе улыбку.

– Тебе, мирянину, не надо забиваться от жизни в дальний угол. Здесь, среди людей, решаются – ни много, ни мало, – судьбы мира! Даже в таком ресторанчике – решаются. А ты думал – где?

И Никита вдруг заметил, что кафе наполнилось народом, стоит гул голосов, полногрудая официантка с ног сбилась, а музыканты готовятся к выступлению на крошечной эстраде. Подумалось: «Странно, вроде только пришли, а уже вечер… Неужели так быстро пролетело время?!»

– Да, быстро. Время вполне материально, и бег его – причудлив. – Сергий словно подслушал мысли парня. В голосе вновь мелькнула ирония. – А чтобы ты не сомневался в выборе – найди Дамиана и посмотри на реакцию перстня – сам все поймешь! Мне известно, что скоро он будет принимать у себя в резиденции одного митрополита, – который тоже… «с видами» на святой престол, – вот тогда и поговори с ним. Так‑то его трудно поймать, сам понимаешь, – выборы. Не хухры‑мухры!

– А вы сами кто будете? – Никита, наконец, осмелился задать вопрос, с которого, по идее, разговор и должен был начаться.

Сергий тяжело вздохнул и просто сказал:

– Митрополит я – Черногорский и Балканский, перешедший под крыло истинно‑православной церкви, к владыке Серафиму. Почему – тема совсем другого разговора.

– Черногорский? Так вы тамошних архиереев всех должны знать! Имели мы удовольствие с ними познакомиться…

– Да, знаю. Жаль только, выводов ты никаких не сделал. Ну, ничего, хорошо все, что хорошо кончается. Да и за битого нынче двух небитых дают.

«Ну да, как же – «кончается»! – подумал Никита, пропуская мимо ушей пассаж про «битых и небитых». Особенно про «битых».

Он достал мобильник и вызвал Данилу. Тот немедленно откликнулся радостным воплем:

– Никитос! Ура‑а!! А мы тут по Киеву гуляем, красоты смотрим, погода – блеск! Ты как? Сергий отыскал тебя? – тут в трубке зашуршало, и девичий голос сквозь слезы проговорил тихо:

– Никита, ты живой?

У парня отлегло от сердца, и он с благодарной теплотой искоса взглянул на Сергия. Тот поглаживал аккуратную бородку и внимательно слушал разговор. Интуитивно Никита понимал, что спасением Насти он не в последнюю очередь обязан новому другу. Но сладко ворковать при нем не смог. Да и вообще не умел. Спросил со всей нежностью, на какую только был способен:

– Когда сюда?

Но трубку опять взял Данила, услышавший последние слова и немного растерявшийся:

– Да через денёк, чтобы Настя в себя пришла окончательно. Приедем – расскажем, что с ней было да как. Не переживай, уже все в норме!

– Так ты же рядом, чего мне переживать! Давайте скорее, я… соскучился. И смотри, чтоб не было промеж вас какого греха!

Никита просто неловко пошутил, но голос Данилы вдруг поник и вырвалось неожиданное, затаенное и очень грустное. Что князь так и не смог до конца обратить в шутку:

– Куда мне, Ник. Она только о тебе и говорит…

Никита сидел с трубкой в руке и смотрел перед собой.

Разговор пробудил море чувств и мыслей, захотелось остаться одному.

Сергий уже рассчитался, поднялся и сказал с улыбкой:

– Ну, Ваше Высочество, идите домой, отдохните. Подготовьтесь к приезду друзей. Ведь Новый Год на носу! Я сообщу, когда можно будет навестить Дамиана. Мои координаты вот, – и протянул зардевшемуся Никите визитку. – Да, и еще… Машиной пользоваться не советую – ни тебе, ни Даниле. Будьте лучше в толпе, среди народа, так оно – мне сердце подсказывает – безопаснее.

«И это знает! Лучше бы я оставался простым Никитосом… Какой из меня футы‑нуты принц? А ведь, и правда, через пару дней – Новый Год! Только как это – без машины? Давненько я по метро да по автобусам не шарился…»

Загадочный митрополит по выходе из кафе растворился столь стремительно, что Никита даже подумал: «А был ли он? Или всё привиделось?»

Но нащупал в кармане визитку и успокоился.

А Сергий шел на встречу с Серафимом и думал: «Таким детям – и столько испытаний. И сколько еще предстоит…»

Оставшиеся дни пролетели быстро, и вот, в канун праздника, Никита уже встречал во Внуково друзей, волновался и поминутно бегал к табло. Когда увидел их, то не сразу узнал – тем более, что и она, и князь были во всем новом: его одежда сильно пострадала в схватке с украинской психиатрией и была отправлена в утиль, а Настасьина «норка» так и осталась там, в «лучшей киевской клинике». Да и шут с ней! Данила купил ей новую, еще лучше, сам тоже приоделся и водрузил на голову роскошный лисий малахай.

Никита схватил любимую в охапку, и она уткнулась, глотая слезы, в его могучее плечо, пропахшее табаком и родным дешевым одеколоном. Нервишки ей потрепали, конечно…

Потом «принц‑герцог», дурачась, сделал князю «хук слева», а тот мгновенно поставил какой‑то там «ответный блок», и оба заржали на весь зал. Люди смотрели на них и улыбались…

Данила плелся за тесно обнявшимися Никитой и Настей, и в душе его отзвук мутного сожаления боролся с гордостью: все‑таки парень с честью выдержал нелегкое испытание! Гордость победила. Она, в отличие от гордыни, – светлое чувство!

Тут гаденыш Никита обернулся и сказал со смехом:

– В этой шапке ты похож на Хранительницу гор!

Ну, что прикажете с ним делать?!

Решили по дороге затариться продуктами и встретить Новый Год достойно. Хотел князь еще своего пса забрать, да друзья отговорили: «Мол, не береди псине душу, кто знает, что завтра будет и где придется оказаться. Пусть побудет у знакомых».

Обычно Настя тащила своего парня в какие‑то студенческие тусовки, где сначала подружки спрашивали свысока: «кто привел эту дерёвню?», а потом, подвыпив, наперебой с «этой дерёвней» танцевали и прижимались неприлично. А парни козыряли связями и тачками.

Но теперь Настя взмолилась:

– Давайте втроем отметим – сил нет тусить и притворяться, что все волшебно.

Только бедный Данила что‑то пискнул типа «вам хорошо, а я?», но бунт был подавлен в зародыше. И то сказать: в тусовке, – у девок от титула, а у парней от тачки, – множественный и обширный «инфаркт с миокардом» был бы обеспечен. Впрочем, о джипе князю было приказано пока забыть.

Оказалось, родители Насти спешно укатили за границу. Мать бросил очередной молоденький любовник, о чем она страшным шёпотом поведала дочери по телефону, принимая разные трагические позы «на том конце замедленного жеста». Ей «требовалась разрядка и положительные эмоции». А отцу было все равно, куда его тащит неуёмная мессалина‑супруга. Рядом с ней ему везде было одинаково плохо. А может, думал, что там, «на водах», к ним что‑то такое «вернется»… К Насте вместе со здоровьем возвращалось и упрямство! Ну, правда – не на съемной же квартире Данилы было праздновать! Еще чего: «белая палата, крашеная дверь». Коммуналка Никиты на повестке дня даже не мелькнула. Хотелось уюта и «атмосферы». Так что Новый Год пришел к ребятам в огромной профессорской квартире. Хотя, по нынешним нуворишским меркам, не такой уж и огромной – подумаешь, четыре комнаты. Абрамовичу на один зуб.

Настя достала самую старую, винтажную посуду: чуть ли не кузнецовский фарфор и неувядаемый тяжеленный хрусталь, обрадованно засверкавший на хрустящей скатерти – ее крахмалила еще покойная нянюшка. С тех пор в распадающейся семье пышных многолюдных застолий не устраивали…

Данила, привыкший у себя «не то, что на серебре – на золоте едать», смотрел вокруг с легкой любознательной улыбкой. Типа, а в обычные дни у вас принято на газетке есть? В свое время именно за такие ехидные улыбочки поплатился отважный капитан Кук. Съели и не поморщились!

Накрыли стол и сели есть Ку… тьфу! Провожать Старый Год, унесший десять лет их жизни… Не чокаясь, помянули тех, чьи жизни унесло совсем…

Как мало дней пролетело с тех пор, как жизнь круто изменилась.

Стремительно, навсегда… И назад не вернешь.

Играла лютневая музыка, – Настина любимая, – лились изысканные по московским меркам вина, сыры и колбасы источали тонкие буржуазные ароматы… Данила даже черную икру раздобыл – хотя утверждал, что совсем не любит ее. «Не понимает», видите ли! Но, разговорившись, уплетал как миленький! Да и кто знает, когда еще доведется: Никита огласил некоторые планы на будущее и ждал от ребят решения. С волнением, надо сказать, ждал.

Рассказ о злоключениях Насти произвел на него крайне гнетущее впечатление…

– Видишь, я только путаюсь под ногами и мешаю… – сказала Настя с грустью. Но по боевому – прежнему! – блеску глаз было понятно: сдаваться девушка не намерена!

– Если ты надеешься, что я скажу «все, харэ, оставайся дома», то сильно ошибаешься! – воскликнул Никита и сжал маленькую ладошку в своей лапище. – Куда же мы без тебя…

Когда говорят: «Спасай мир!», – это пустые слова. То есть я хотел сказать…

– Неизвестно, смогли бы мы вообще что‑то сделать, если бы не ты. Жизнь дорога тогда, когда есть, что терять и есть, кого защищать! Тогда и на подвиг можно пойти! А «спасение мира» – абстракция… – Данила, пришедший на выручку другу и вовсе не считавший себя каким‑то супер‑пупер героем, смутился. И заторопился открывать шампанское: время поджимало.

– Ого, «Вдова Клико»?! Никогда не пила! – воскликнула Настя, а Никита подхватил:

– А мне вот в любом винном продавщицы сразу говорят: «Молодой человек, берите «три семерки», пока не расхватали»… Какая уж там «вдова»…

Грамотно охлажденная «вдовствующая» бутылка выстрелила вполне интеллигентно, никаких забрызганных скатертей, разбитых зеркал и треснувших плафонов.

Только подняли бокалы, и под хорошо поставленный голос малютки‑президента выпили «за все хорошее», как в прихожей раздался звонок в дверь. Настя подняла брови, но пошла открывать. Ребята встали по обе стороны входа и настороженно затаились.

На пороге мялся с мужчина в очёчках, как показалось, – средних лет. В одной руке он держал объемистый кейс, другой – прижимал к груди папку, очевидно, с какими‑то бумагами.

– А Владимир Николаевич дома? Простите, я проездом в Москве… Мне совершенно необходимо передать ему этот пакет, там результаты наших научных исследований… у нас совместный эксперимент… А я звоню, звоню, а он не отвечает… – незнакомец говорил торопливо и не совсем внятно, слегка пришепётывая. Словно его реплики в тексте набирали обморочным петитом.

Услышав имя отца, Настя расслабилась и пригласила человека войти – в новогоднюю ночь нехорошо быть негостеприимным. Попутно объясняя, что родители довольно спонтанно отбыли отдохнуть за границу.

Как там отвечала посетителям домработница графа Алексея Николаевича Толстого? – «Барин уехали на партсобрание …»

Мужчина оторопел, роняя то шапку, то пакет, когда на него надвинулись два здоровенных парня с грозными лицами. Богатыри, однако, ничего опасного в затрапезном мужичонке не нашли. Назвался Алексеем Михайловичем, – «можно просто Алексей!» Начал сбивчиво докладывать свои звания, но воспитанная хозяйка дома потащила его в гостиную и стала радушно угощать и расспрашивать.

Она истосковалась по обычному «маленькому человеку», с его вечной суетой из‑за ерунды, проблемами «на работе и дома», – зато без всяких мистических прибабахов, «спасения мира» и зловещих тайн. А что они – зловещие, бедная девушка уже успела убедиться.

Почему именно в такую ночь его понесло в гости? Да на другие дни билетов до Москвы из его родного «Крыжополя» вообще было не достать! А Владимир свет Николаич на последней конференции хвалил достижения и горячо звал в гости, даже обещал Москву показать…

Очевидно, гостю было неизвестно, что любезные приглашения москвичей обычно ничего не означают, если не прямо противоположны по сути. «Будете проходить мимо – проходите!» Выполнять все подобные обещания, считают москвичи, – значит, превращать жизнь в этакую «цыганочку с выходом», в бесконечные «к нам приехал, к нам приехал…», с гальваническими подергиваниями бюста.

Вынутый из старенькой залоснившейся дубленки, какие уж сто лет не носят в столице, мужик оказался совсем не старым, просто даже очень симпатичным – белозубым, румяным и провинциально‑церемонным. Будучи первый раз в доме, начал говорить тост о «мире и любви под этой кровлей»… Настя грустно потупилась: как раз «мира и любви» под этой кровлей отчаянно не хватало, а «вооруженным нейтралитетом» родителей она была сыта по горло.

Ребята с улыбкой смотрели на гостя: очки в золотой оправе окончательно привели Никиту в благодушное расположение духа. Он с пролетарской прямотой считал, что такие контрики‑интеллигенты не способны на агрессию и подлянку. А Данила, все еще изучающий обретенную родину, был просто рад любому общению с новым человеком. Тем более – научным работником.

Сознаваться в легком напряжении, с некоторых пор возникшем между друзьями, никто из них не хотел. А оно мешало расслабиться и праздновать по‑настоящему… Так что гость оказался кстати.

Только вот взгляд его выпуклых карих глаз, ни дать, ни взять – рак‑отшельник, осторожно скользил по комнате, ощупывал лица собеседников и словно старался насытиться хоть каким‑то содержанием. Свое в нем полностью отсутствовало.

Позвонил Сергий, поздравил, по обыкновению в таких скупых словах, что они граничили с жестами.

– Да все нормально, сидим хорошо! – выпивший Никита готов был любить весь мир. – У нас тут гость…

– Что за гость? – голос Сергия мгновенно сделался осторожным.

– Да какой‑то знакомый Настиного отца к дому прибился, командировочный…

– Так. Я сейчас приеду. Настя, надеюсь, не будет возражать. Гостя, если начнет порываться, задержи. – Человек‑гора говорил уже голосом, не терпящим возражений. Таким взволнованным Никита его еще не знал.

– Насть, Сергий хочет приехать… Ну, который в Киеве… Да, приезжайте, говорит, – будет очень рада… – он хотел добавить, что Настя хочет лично поблагодарить за спасение, но Сергий уже дал отбой.

– Ой, у вас еще гости намечаются, а я тут, так некстати… – встрял виртуозно‑вежливый и мгновенно вскинувшийся Алексей, и даже сделал рокировочный шажок в сторону прихожей. Но догадливая Настя, перехватив «страшный» взгляд любимого, постаралась вернуть гостя за стол и продолжить праздник. От таких красивых девушек даже задротам‑доцентам уйти трудно. Данила стал задавать всякие вопросы этнографического характера, демонстрируя жгучий интерес к культуре потерянной родины. Гость охотно отвечал, поминутно и затравленно оглядываясь по сторонам.

Никита, немедленно протрезвевший, разглядывал его украдкой и все больше удивлялся. Неподдельное волнение… Странный перстень – и у этого перстень! – на безымянном пальце, с замысловатой печаткой… Научные деятели таких вроде как не носят… Поймал взгляд гостя на своем сапфире, поблескивающем не то чтобы сильно – тревожно… Понял, что камень замечен и привлекает интерес…

Таак… А Сергий‑то не зря напрягся! Неужели и этот задохлик туда же, гнида?!

Сергий ввалился скоро, принеся с собой морозный воздух и аромат дорогого коньяка. Видимо, тоже где‑то отмечал. А что – живой человек, кто запретит?

Пока они с Настей тихо говорили в прихожей, а Данила пытался отвлечь Алексея от суицидальных – судя по лицу – мыслей, Никита блокировал все подходы к отступлению. Скрипнув от злости зубами: даже Новый Год, священный и – по сути – почти единственный стоящий праздник в этой стране, и тот изгадили, ироды! Если к 9 Мая не уймутся, кирдык всем наступит! День Победы Никита чтил. Как ни странно, спокойно относился к военно‑полевым праздникам типа 23 Февраля или дня ВДВ. К весеннеполовым типа 8 Марта – тем более.

Когда Сергий вступил в гостиную, человечек слегка привстал и пошел пятнами, как жаба‑жерлянка.

Почувствовал неладное. А умница‑митрополит Балканский, сияя дружелюбием, крепко пожал незваному гостю руку и воцарился за столом незыблемо и грозно. Как ангел с огненным мечом.

Настя объяснила ему, что гость – коллега отца, известного в научном мире кристаллографа. Круг интересов Сергия оказался необыкновенно широк: он тоже задал пару вопросов, неожиданно по специальности пустоглазого Алексея. Смотрел прозрачным взором на путающегося в ответах «доцента». Младенцу стало бы ясно, что к этой отрасли науки тот не имеет ни малейшего отношения. Гость молол белиберду с отсутствующим, как у вора‑карманника, выражением побледневшего лица.

Никита с Сергием наконец уединились покурить на кухне. Алексей Михайлович был вновь отдан на съедение Даниле: «А что в ваших краях носили крестьянки: кокошники или кички?»

– Ты обратил внимание на его перстень?

– Да, откуда такой у… хм… доцента?

– Он такой же доцент, как я – папа римский! Это знак одной секты… О ней в исторической литературе существуют лишь глухие упоминания, почти мифологические… В Википедии этого не найдешь.

– Секты?! Нам тех уродов красноглазых мало было – теперь еще юродивые – в бога‑душу‑мать! – набежали… – пробормотал Никита, крепко затягиваясь табачным дымом.

– Да, секты иудаитов. Они еще таинственнее всяких тамплиеров и розенкрейцеров будут. И куда опаснее театрализованных клоунов‑сатанистов. Но, изволь убедиться, существуют все‑таки! Ты не волнуйся и будь готов – на реликвию теперь слетятся все, кто смогут. Ну, к делу. Если этот «доцент» будет искать с тобой встреч и звать куда‑то – иди. Только меня предупреди. Надо с этими иудаитами разобраться поскорее. А то как бы не оказалось, что они пострашнее всего прежнего. Все, пошли доедать! Как ты сказал? «Юродивые»? Ну‑ну! – и Сергий громко рассмеялся, словно ему только что рассказали забойный анекдот.

Никита хотел еще спросить: когда же состоится встреча с Дамианом, но промолчал. Надо будет – сам скажет, за таким не заржавеет. Если Милославский мучительно стыдился своей слабости, ставшей известной Сергию, и как бы сторонился его, то Никита как раз все больше проникался симпатией к немногословному, но такому удивительному новому другу!

Гость сидел с кислым видом, но не уходил. Как выяснил не показавший изумления Данила, кички в тех краях носили поверх кокошников. Н‑да… а сарафаны, надо думать, поверх зипунов. Гость, уподобясь Феклуше‑страннице, продолжал лепить одну чепуху на другую и чего‑то выжидал.

Настя умирала от еле сдерживаемого смеха. Никита подсел к ним и стал внимательно слушать. Наконец въедливый князь, одуревший от несъедобной этнографической лапши, спросил про символику на перстне‑печатке. Тот, будто именно этого и ждал, сказал с видимым облегчением:

– О, это очень долгая история! Если вам, и правда, интересно – вижу, вы люди образованные – то можете завтра прийти на одну… скажем, лекцию, там все и узнаете. Уверяю вас, не пожалеете! – и, торопясь, пока никто не помешал, записал на салфетке телефон. – Позвоните, там вам объяснят. Вижу, и у вас перстень необычный…

Никита, внутренне похолодев, небрежно взглянул на реликвию и пожал плечами:

– Фамильный, ношу иногда…

– Да, сразу видно, вещь старинная, с историей. Фамильный, говорите? Э‑э… Как раз на лекции вы, возможно, узнаете кое‑что о нем… И много чего другого, не менее интересного. Впрочем, мне уже пора, я и так засиделся!

И гость вдруг стал собираться, словно подорванный. Куда можно было торопиться в два часа ночи? Но, видимо, свою задачу посчитал выполненной.

Никто не возражал. Настя мило простилась, Сергий любезно поклонился. Данила кивнул так, словно на голове у него была кичка поверх кокошника. Никита пожал вялую, как дохлая жаба, ладонь и пообещал сходить «на… кхм… лекцию».

 

Когда посланец – непонятно, кого – удалился, все переглянулись.

– Молодцы, ребята! – веско сказал Сергий. – Как по нотам все разыграли. Эту муть надо разъяснить. По возможности, отфильтровать. Ишь, повылезли! Боюсь только, что не столь они безобидны, эти иудаиты. Судя по наглости, с которой их зомбированный посланец явился сюда. И не вчера стали готовиться к прыжку. Ладно. Мне тоже пора. Никита, завтра позвони по оставленному телефону. Пойдешь вдвоем с князем. Не думаю, впрочем, что они сразу решатся на активные действия. У сектантов вообще принято медленно затягивать в свои сети. Хотя эта секта, чует мое сердце, куда опаснее прочих будет…

Произнеся необычно длинный для себя монолог, Сергий улыбнулся Насте, прощаясь. Она подошла и неожиданно обняла его, шепча слова благодарности. История ее чудесного спасения, поведанная Данилой, произвела на нее впечатление, пожалуй, большее, чем все прочие чудеса, будь они неладны.

Новогодняя ночь измотала и еще раз напомнила о войне, которой не было ни конца, ни края. Оставалось только выпить за победу… Только вместо каски со спиртом были хрустальные фужеры с шампанским…

Никита с Настей отправились спать, а Данила остался допивать и щелкать каналами телевизора – вдруг где‑нибудь в праздник обойдутся без утомительного зубоскальства. Ему было грустно…

Лежа в кровати, девушка прижалась к своему парню и вздохнула. Никита понял, что ее гложет, – он уже был посвящен во все подробности «киевского пленения».

– Ну, что ты маешься? Подумаешь, ударила злыдню ножом или чем там – а, скальпелем!

– Понимаешь, я никогда не думала, что способна на такое…

– Я тоже был «мальчик‑одуванчик», а когда в первом же бою друга убили… Только что ведь разговаривали в укрытии, а гляжу – он уже… того… Снайпер ихний достал… Озверел я тогда, про «не убий» забыл напрочь, пошел мочить направо‑налево… Хотя, какое там «не убий» – на войне!

Бывшая «тургеневская девушка» лишь еще раз глубоко вздохнула…

На другой день позвонил Сергий, сказал, что местоблюститель патриаршего престола должен быть у себя в Патриархии, поскольку для церкви светских праздников во дни рождественского поста не существует. Никита мигом собрался и поехал в Свято‑Данилов монастырь. Что говорить и как себя вести, он ясно не понимал, ничего не «выстраивал», – решил положиться на интуицию и добрую волю Дамиана. Когда Лазарев появился в секретариате, там находился только нервно вскочивший отец Верещанский. Судя по испуганному лицу, по забегавшим глазкам, ему были даны четкие указания не пускать Никиту и вызвать на подмогу охрану. Что он и попытался сделать, схватив мобильник. Но Никита быстро его «разоружил» и мысленно приказал успокоиться. Сапфир обрадованно сверкнул, и священник застыл столбом, вперив пустой взгляд в шкаф с бумагами.

Когда хранитель перстня возник на пороге кабинета, Дамиан сидел за большим столом, изучая какие‑то документы. В мужестве ему было не отказать: спокойно отложил папку, указав Никите на посетительское кресло.

– Ну, вот, сын мой, ты и появился.

– Да, Ваше Высокопреосвященство, и должен просить прощения, что осмелился побеспокоить, что называется, без стука… Но, боюсь, у меня не было выбора.

Изумление мелькнуло в глазах митрополита Смоленского и Калининградского. Было очевидно – совсем не такого начала разговора он ожидал. И не ожидал таких речей от бывшего простого спецназовца. Но с трагической смерти Алексия много воды утекло, хотя и месяца еще не исполнилось…

Перед местоблюстителем престола, при всем почтении к сану, стоял равный.

Дамиан совладал с собой и продолжил тем же отеческим тоном:

– Напрасно ты скрыл от меня то, что взял реликвию. Так вот она какая… – перстень на руке Никиты засиял радостным синим огнем – Никита уже научился понимать настроение реликвии.

Митрополит побледнел, ожидая воздействия. Он был умен и без особого труда догадался, что священный Сапфир обладает какими‑то необыкновенными возможностями. Если искренне веришь в сошествие Благодатного Огня на Пасху, то остальные чудеса уже не кажутся безумием.

Но Никита вдруг опустился на одно колено и проговорил:

– Благословите, владыка…

Дамиан медленно поднялся из кресел и сотворил крестное знамени над склоненной головой хранителя святыни, все еще ничего не понимая.

А у Никиты словно открылось второе дыхание – он этим славился еще с солдатских времен, когда надо было во что бы то ни стало добежать через смертельно опасную «зеленку» и спасти погибающих товарищей.

Глухим от волнения голосом он произнес слова, завещанные ему покойным патриархом:

– Никто, кроме вас… Ваши враги оказались и моими врагами, и я не хочу, чтобы они победили. Если будет на то воля Божья, вы станете патриархом. Как бы им ни хотелось обратного.

Взор Дамиана увлажнился. Он был политиком и шагал к высшей власти уверенно и давно уже не доверял никому… Но, возможно, впервые почувствовал всю бездну одиночес