Глава 56. Ленинградское Бюро Путешествий

 

«Просите, и дано будет вам,

Ищите, и найдете,

Стучите, и отворят вам».

от Матфея, Глава 7,Стих 7

 

Весь день 20 октября 1979 года я занимался своей книгой, переписывая ее последние страницы на тонкую папиросную бумагу, и только вечером решил еще раз сходить в Ленинградское Городское Бюро Путешествий и Экскурсий. Я спрятал в специальный карман, пришитый под матрацем, мою рукопись, убрал со стола все черновики, затем закрыл дверь моей комнаты на замок и вышел из квартиры. На улице было прохладно и шел мелкий осенний дождь.

Автобус привез меня на угол улицы Желябова и Невского проспекта. В густой толпе народа я прошел по улице Желябова мимо досок объявлений, на которых были помещены частные объявления о продаже «совсем новых» кожаных пальто и меховых жакетов (по астрономическим ценам!), мимо закусочной, и вошел в знакомое старинное здание, где на первом этаже продавались билеты на экскурсии по городу, а на втором — путевки на путешествия по стране. По лестнице я поднялся на второй этаж и вошел в узкое длинное помещение. Направо от входа начинался ряд окошек, в которых оформлялись путевки.

Слева от входа находилась специальная доска объявлений для водных маршрутов, к которой я и подошел. Я всего-навсего «отбывал номер», так как прошло только два дня с тех пор, как я заглядывал сюда в последний раз, и ничего нового не ожидалось. И вдруг на этой доске рядом с четкими объявлениями о маршрутах по реке Волге и по Черному морю, я увидел написанную от руки на клочке бумаги записку о том, что в продажу поступили путевки на путешествие «Из Зимы в Лето». Волнение охватило меня. Я подошел к окну с надписью «Продажа путевок на водные маршруты» и волнуясь спросил:

— Путевки «Из Зимы в Лето» есть?

— Пока есть, но осталось всего несколько штук. «Ничего себе! Еще только начали продавать, а уже „осталось только несколько штук!“» — подумал я, но как мог вежливо стал расспрашивать девицу. Оказалось, что путевки опять подорожали. Новая цена путевки была 580 рублей. Я же имел только 550 рублей и 12 килограмм клюквы, которую собрал на болоте за последние дни. «Нужно во что бы то ни стало продать эту клюкву за 30 рублей! — начал я прикидывать в уме, — ибо нигде больше денег я не достану: грибов в лесу уже нет, а из вещей продать мне нечего».

Мне дали прочитать «проспект». Проспектом назывался листок газетной бумаги, на котором неразборчиво было напечатано следующее: «Туристский маршрут „Из Зимы в Лето“ проходит на теплоходе „Ильич“ из города Владивостока вдоль Японских и Филиппинских островов до экватора и обратно. Заходов на острова и в порты теплоход „Ильич“ не делает. До Владивостока туристы летят в составе группы на самолете. Во Владивостоке для туристов будут организованы экскурсии по городу. Дата вылета самолета из Ленинграда — 27 ноября, дата возвращения в Ленинград — 20 декабря 1979 года. За 10 дней до отъезда туристы должны получить и зарегистрировать в Бюро Путешествий пропуск для въезда в погрангород Владивосток. Для получения пропуска по адресу улица Каляева 10, туристы должны взять направление из Бюро Путешествий. Регистрация туристов на 1 этаже за 10 дней до отъезда».

Было 5 часов вечера. Бюро скоро закрывалось. «Завтра — воскресенье, — подумал я. — Бюро будет закрыто. Послезавтра я должен придти сюда первым! Но где взять недостающие 30 рублей? В воскресенье клюкву дорого не продать, так как в этот день бывает большой завоз. Придется подождать до понедельника!»

Я пришел домой, собрал все имевшиеся у меня стеклянные банки и снес их на приемный пункт. Мне дали за них 1,5 рубля. Перебрав буквально все вещи в своей комнате, я нашел, что еще могу продать кулек сушеных грибов и сделанную мною вручную из импортной мешковины провизионную сумку.

В понедельник я поехал на Андреевский Колхозный рынок в 6 часов утра, где сумел продать свою клюкву только за 28 рублей. Провизионная сумка пошла за 1 рубль. Сухие грибы у меня украли из-под носа.

Я поспешил в Бюро Путешествий и поспел как раз к его открытию. Кассирша с удивлением уставилась на мои деньги, ибо часть моих денег составляла мелочь, в том числе даже медь. С путевкой в кармане и 50 копейками оставшихся денег я вернулся домой. Мой мозг лихорадочно работал: «Теперь срочно устроиться на работу! Только после оформления на работу можно идти в Бюро пропусков МВД и пытаться получить пропуск во Владивосток. Да и есть нечего: на 50 копеек нельзя поесть даже один раз!»

В тот же день я устроился работать грузчиком — в ресторан «Волхов», где меня хорошо знали и сразу же приняли. Еще бы: я был единственным непьющим грузчиком на весь Ленинград. Когда меня оформили на постоянную работу, я пошел в Бюро Пропусков. Бюро Пропусков в пограничные и запретные районы СССР теперь помещалось в одном из зданий на улице Каляева, принадлежащем к огромному комплексу Большого дома.

На этой улице подряд, без всяких просветов, шли казенные серые здания, которые не имели ни названий, ни объявлений. Это были корпуса политической тюрьмы КГБ, кабинеты следователей и камеры пыток, в которых были расстреляны или замучены тысячи людей.

На улице не видно было детей, а редкие прохожие старались скорее миновать это зловещее место. Об этой улице можно было сказать словами из песни Булата Окуджавы:

«Там птицы не поют,

Деревья — не растут!»

Здание Бюро пропусков было одноэтажное и напоминало приемную тюрьмы, тем более, что у входа стоял охранник. Входившие туда люди невольно начинали говорить шепотом и внутренне съеживались. Внутри бюро представляло собой комнату с несколькими канцелярскими столами и стульями и несколькими окошками в очень толстой перегородке, за которыми сидели «сотрудники». На столах лежали инструкции, в которых объяснялось, как надо заполнять анкеты.

За одним из этих столов я тоже заполнил свою анкету, однако без упоминания о пребывании в тюрьме и о выходе из партии. Потом я написал заявление на пропуск. Приложив к этим документам свой паспорт, путевку и направление из Бюро Путешествий, я подал все это в окно. Женщина в окне сверила мои документы и, оставив себе заявление, анкету и направление, остальные вернула мне.

— Придете за ответом 13-го ноября с 16 до 18 часов, — лаконично сказала она.

Я совсем не верил в возможность получения пропуска. Мне рисовались картины одна хуже другой. То я представлял, что теперь в моей комнате сделают обыск. Другой раз мне думалось, что 13 ноября, когда я приду за ответом, меня поведут на допрос и будут требовать чтобы я сознался в намерении бежать с теплохода. Во всяком случае я решил до 13 ноября никаких мер по подготовке к отъезду не предпринимать. Я ходил на работу в ресторан «Волхов», где разгружал машины с продуктами, укладывал продукты в складские помещения и по мере надобности подавал эти продукты на кухню ресторана. Меня кормили на кухне, на выходные дни давали «паек» и я обходился без денег. Поскольку рабочий день у грузчиков не регламентирован, то работать приходилось с 8 утра допоздна. Иной день я возвращался домой только в 9 часов вечера сильно утомленный. Сразу же ложился спать. Конечно такая работа, да еще за мизерную плату — 85 рублей в месяц мало кого устраивала и грузчиков всегда не хватало. Вот почему они приняли меня с такой радостью. Грузчиками в СССР работали только горькие пьяницы, да «деклассированные элементы» вроде меня.

13 ноября вопреки ожиданиям я получил пропуск во Владивосток. Что это было: ошибка МВД («и на старуху бывает проруха!») или же — провокация КГБ — я до сих пор не знаю. Подумав, я решил, что это — провокация и стал соответственно готовиться. Поскольку провокация могла иметь целью поймать меня с поличным при попытке побега, то прежде всего у меня в вещах не должно было быть никаких улик, указывающих на подготовку к побегу. Я сразу же решил отказаться и от компаса и от герметического футляра для часов, который брал с собой и в 1966 году и во время других попыток побега. Я также не взял с собой адресов друзей, чтобы не подвести их в случае моего ареста. Я решил не брать с собой никаких документов, которые были бы неоправданны надобностями путешествия «Из зимы в лето». Кроме паспорта я взял только военный билет и фотокарточку моих родителей. И то я не завернул их в резину в Ленинграде, оставив это дело на день побега. Кроме того, я приготовил маленький перочинный ножик и леску с крючком и искусственной мушкой. Удочка должна была снабжать меня пищей, ибо сначала я собирался бежать на лодке. Маленькую надувную лодку из прорезиненного шелка весом всего 1,5 кг. я зашил в тонкий материал, купленный специально для этой цели еще летом, таким образом, что его можно было обернуть вокруг пояса на подобие бандажа. На шелковую материю я пришил пуговицы и сделал петли. Сверху я приспособил специальный ремень из того же материала. Одетый таким образом «бандаж» создавал впечатление, что у меня есть небольшой «животик», что в моем возрасте не должно было казаться странным. На всякий случай я решил не снимать в самолете свое массивное зимнее пальто, прошедшее со мной все тюрьмы и все еще великоватое мне.

Я ожидал, что в аэропорту в моих вещах под видом обычного досмотра будет произведен обыск. Именно поэтому лодку я и не положил в чемодан, а приспособил на себе. Свою специальную сшитую для заплывов рубашку я тоже не взял. Рубашка была синего цвета. А для обитателей тех морей, куда я направлялся теперь, цвет одежды играл немаловажное значение. Из литературы я знал, что акул эффективно отпугивают открытым под водой разноцветным (преимущественно красным) зонтиком. Плыть с раскрытым зонтиком я не мог. Но зато я мог одеть пеструю, преимущественно красную ковбойку. Ее я и взял с собой. Я также знал, что акул провоцирует к нападению голое тело пловца. Поэтому я взял с собой женские длинные чулки, чтобы у меня не было голых участков тела. Чулки и рубашка должны были предохранять одновременно и от солнечного ожога и от ожога медуз-физалий. На голову я взял зеленую резиновую шапочку. Здесь превалирующим фактором являлось стремление не быть обнаруженным с корабля. Поэтому — под цвет морской волны.

Другой моей заботой была рукопись книги. Ее я заклеил в резину. Получился довольно объемистый пакет. Несколько дней я молил Бога надоумить меня и наконец решение пришло: я надставил боковой карман зимнего пальто так, что рукопись глубоко провалилась в него. Все было готово к отъезду.

Теперь главная задача состояла в том, чтобы не подвела психика, как в 1966 году около Манилы. Главное не струсить, когда придет время прыгнуть в море. Пожалуй, психологическая готовность — самое главное в таком предприятии. На всю жизнь я запомнил противную дрожь во всем теле — следствие страха, испытанного мною в 1966 году. И теперь я придавал самое большое значение психологической подготовке, чтобы не было повторения этого. К числу психологических мероприятий относились: строжайший режим дня перед побегом, полный запрет на алкогольные напитки, а также на всякие лакомства, запрет смотреть на встречающихся в море морских змей и акул, запрет ходить на лекции о змеях и акулах, запрет на женщин. Я придумал лозунг, который должен был психологически обеспечить выполнение операции. Этот лозунг: «Никаких эмоций!» В соответствии с этим лозунгом, чтобы «морально не размягчаться» я решил сходить в церковь только один раз, сразу после получения пропуска во Владивосток, и больше не ходить вплоть до самого побега. Я был опять во Владимирском соборе, куда ходил еще в детстве, вместе с матерью, и поставив свечку перед иконой Казанской Божьей Матери, молился о том, чтобы Господь укрепил меня морально, не дал бы поддаться страху, и в конечном счете — помог мне благополучно совершить побег.

Приближалось время отъезда, но оставалась нерешенной последняя проблема: как уехать во Владивосток, не поссорившись с директором ресторана? Я понимал, что если уеду, ничего не сказав в ресторане, или же уволюсь со скандалом, — это будет очень подозрительно и КГБ может перехватить меня на моем пути к цели.

Я долго не мог придумать предлог, который был бы приемлем для директора. Ведь я работал всего один месяц — и вдруг ни с того, ни с сего — увольнение. Так я дотянул до 26 ноября. Дальше откладывать уже было нельзя. Я подошел к директору, когда он был один, и сказал, что случайно купил путевку в санаторий, и теперь у меня нет хода назад, ибо деньги мне уже не вернут — поздно. Я должен или взять отпуск за свой счет или уволиться. Естественно, директор очень удивился, особенно когда узнал, что путевка с завтрашнего дня. Однако он повиди-мому уважал меня и попросил время подумать. В конце дня директор сообщил мне, что дать отпуск за свой счет у него нет возможности.

— Тогда вот мое заявление об увольнении, — ответил я. Он взял заявление и задумчиво произнес:

— Похоже на то, что вы предъявили мне ультиматум. Я, как мог, попытался смягчить впечатление и добавил, что расчет брать не буду и документы тоже оставлю в ресторане. Если после санатория будет нужда во мне — я с радостью продолжу работу в ресторане «Волхов», если же нет — пусть берут другого грузчика.

Это, кажется, подействовало, и директор без злости сказал:

— Где же нам найти грузчика на временную работу, всего на 24 дня?

Во всяком случае, мы с директором расстались без ссоры и это очень обрадовало меня. Кладовщик и старший бухгалтер — те без всякой дипломатии заявили: «Конечно поезжайте! Не пропадать же путевке! Поезжайте! А когда вернетесь — будете работать на старом месте. Другого такого грузчика мы не найдем».

Морально я был очень утомлен. Чтобы снять утомление и по русскому обычаю отметить свой отъезд, я купил бутылку сухого вина. Однако вино мне не пошло. Я выпил лишь немного, бутылку с остальным вином поставил за окно.

Утром 27 ноября я уложил чемодан, взяв кроме туристских вещей еще 2 пары белья и свитер на тот случай, если попаду в тюрьму. Примерив еще раз лодку-бандаж и вложив в карман пальто пакет с рукописью книги, я нашел, что карман оттопыривался. Кроме того, мне пришла мысль, что книга будет помехой при плавании и очень сильно разъярит чекистов, если я буду арестован. Сразу пришло решение уничтожить книгу. «Восстановлю по памяти, если побег удастся», — подумал я. Я положил рукопись в ведро и залил сверху крутым кипятком. Тонкая папиросная бумага, на которой была написана книга, превратилась в кашу. Эту кашу я отнес на помойку.

 

Глава 57. Теплоход «Ильич»

 

Присев на минуту по русскому обычаю перед дорогой, я с чемоданом в одной руке и матерчатой сумкой — в другой, тронулся в путь. Никто меня не провожал и я никому не сообщил о своем отъезде. На улице шел мокрый снег и всюду были лужи. Чтобы не промочить ноги пришлось взять такси. В аэропорту, как всегда было много народа. В 12 часов дня, как было условленно, работник Бюро Путешествий начал регистрировать туристов в зале ожидания, около киоска «Союзпечать». Нас набралось 40 человек. За исключением меня, все остальные туристы были хорошо одеты и видимо принадлежали к советской элите. Моя старая и ветхая одежда конечно вызывала недоумение и была подозрительной. Но тут уж я ничего сделать не мог. Денег на лучшую одежду у меня не было. Женщина в дорогом меховом манто сделалась руководительницей группы. С места в карьер она стала бойко командовать. По ее команде мы все сперва сдали свои вещи у стойки, а затем получили посадочные талоны. Билетов у нас не было и мы прошли на посадку по списку, находившемуся все у той же женщины в манто. У меня замерло сердце, когда перед посадкой в самолет нас пропускали через электромагнит с целью проверить, нет ли у кого при себе оружия.

«Что, если агент КГБ умышленно зажжет красную лампочку и под этим предлогом сделает мне личный обыск и найдет лодку!» Однако, красная лампочка не загорелась и я вздохнул с облегчением. Самолет должен был сделать две посадки: в Челябинске и в Братске. Но в Челябинске не оказалось горючего и на заправку самолет полетел в Свердловск, а после Братска самолет приземлился в Хабаровске, так как Владивосток не принимал. Все четыре аэропорта оказались заполненными пассажирами. Несмотря на зимнее время было душно и я очень утомился. Наконец, вечером 28 ноября мы прилетели во Владивосток. Нас ожидали два автобуса из местного Бюро Путешествий. От аэропорта до города довольно далеко и я, смотря в окно, имел время вспоминать 6 лет своей юности, проведенные здесь. Хотя я постарел, но о далекой юности не жалел. Для меня главное было еще впереди. Я даже решил не ходить и не смотреть на тот дом, где когда-то жил с женой.

Автобусы привезли нас к Морскому вокзалу. Там нас тоже ждали. В одном зале расположились работники КГБ, в другом — дирекция круиза и помощники капитана корабля. Работники КГБ проверили наши документы и поставили штамп «проверено», помощники капитана — проверили путевки, и тоже поставили штамп «проверено», а дирекция круиза распределила по группам и по каютам. Всего на теплоходе организовали 12 групп во главе со штатными групповодами.

Выходя из зала после проверки я увидел висевший на стене «Распорядок дня». В числе прочих мероприятий перед самым отходом судна был указан «таможенный досмотр». Я и раньше слышал об этом, но теперь я как-то особенно отчетливо почувствовал, как сильно я рисковал, имея при себе надувную лодку, относящуюся к числу предметов, которые было запрещено брать с собой в круиз.

«Если найдут лодку — вероятно меня сразу же арестуют! — подумал я. — А если разобраться, так ли нужна мне лодка? Я могу и без лодки проплыть 60 километров. Если теплоход где-либо приблизится ночью на такое расстояние к берегу, я могу бежать без лодки. А если лодку у меня найдут — я вовсе потеряю такой шанс!»

И я сдал лодку в камеру хранения Морского вокзала. Сдав лодку, которую с таким трудом вез из Ленинграда, привязав к животу, я почувствовал грусть и одновременно — облегчение. Теперь мне было нечего опасаться. Теперь я мог с уверенностью сказать себе, что с корабля меня не ссадят, что я дойду до экватора, и быть может — буду иметь шанс к побегу.

Туристы все прибывали и теплоход постепенно заполнялся людьми. Теплоход «Ильич» был довоенной немецкой постройки и оказался двойником теплохода «Русь», на котором я плавал на экватор в 1966 году. 29 ноября для нас, 500 туристов, съехавшихся со всех концов Советского Союза, местное Бюро Путешествий устроило автобусную экскурсию по городу. Я с трудом узнавал когда-то знакомые районы города. За 26 лет, прошедшие с тех пор, как я служил здесь офицером флота, город сильно расстроился и вырос. Еще бы! Главная военно-морская база Тихоокеанского флота! Теперь, как сказал экскурсовод, во Владивостоке проживало 500000 жителей. Я подумал о том, что в случае войны Владивосток, конечно, будет прифронтовым городом. Потом я пошел в кино. Демонстрировался новый французский фильм и мне хотелось развлечься. Пока я купил билет с рук (в кассе билетов, как всегда, не было) то сильно промерз. Не досмотрев фильм до конца, я поспешил на таможенный досмотр, после начала которого вход на судно прекращался.

В море вышли вечером. Из-за свежей погоды или чего-то другого в проливе Босфор-Восточный нам приказали встать на якорь. Я посмотрел на такую знакомую мне панораму ночного Владивостока, на корабли в проливе Босфор-Восточный, на Русский остров и мысленно представил себе бухту Новик около него, где так часто стоял мой корабль.

«Но ничто души не потревожит и ничто ее не бросит в дрожь…»

Правильно сказал Буковский, что человек, испытавший советский концлагерь, — это уже другой человек, как бы вернувшийся с того света. Я холодно посмотрел на все это и пошел в свою каюту спать.

Когда я проснулся утром, наш теплоход уже шел. Слева по борту виднелся мыс Поворотный, по которому в далеком прошлом я сделал сотни обсерваций. Впереди было серое, покрытое белыми барашками, безбрежное море. Потянулись довольно однообразные дни. Молодежь развлекалась танцами и флиртом, а люди пожилые начинали ворчать: зря поехали. Действительно, развлечений было мало: один раз в день кино — какой-нибудь примитивный нравоучительный советский фильм. Вечером — танцы. Я с трудом нашел партнера играть в шахматы. Мой сосед по каюте толстобрюхий Бабкин, хотя и кандидат наук, в шахматы играть не умел. Некоторых туристов занимали шитьем костюмов к празднику Нептуна. Желающие взвешивались.

3-го декабря мы вошли в тропические широты и настало время купаться. Два малюсеньких бассейна не могли обеспечить всех желающих. К тому же сверх 500 туристов еще 300 человек руководителей круиза и команды тоже старались попасть в бассейн. Я как мог тренировался, чтобы войти в форму. Для этого я вставал утром очень рано и сразу шел в бассейн плавать. Однако, в любое время суток в бассейнах все же были другие люди кроме меня.

Я принял участие в экскурсии по теплоходу, проводимой старшим штурманом. Меня особенно интересовало радиолокационное оборудование корабля. То, что я узнал, было неутешительно: на судне оказалось три радиолокационные станции. Вопрос состоял в том, способны ли они обнаружить в море пловца или нет? На этот вопрос ответа я не получил. На всякий случай я решил создать помеху операторам. Я решил выпрыгнуть в спасательном жилете, а потом снять и выбросить его в море. Утешением для меня явилось отсутствие на судне хорошего прожектора. Порадовала меня и каюта. Мне досталась каюта № 163 по правому борту в районе мидль-шпангоута. Иллюминатор в каюте был большой и я легко высовывал наружу плечи. До воды было не очень высоко — метров 8, так что я решил, когда придет время, вылезти через иллюминатор.

В соответствии с лозунгом «Никаких эмоций!» я не пошел на лекцию об акулах, проводимую администрацией круиза очевидно не без умысла. Не без умысла тоже была пущена в ход версия о том, что в прошлом году один турист якобы хотел бежать вплавь, но захлебнулся, и его труп выловили японцы, позднее передавшие его советским властям.

5-го декабря мы вышли на траверз северной оконечности филиппинского острова Лусон. Остров был так далеко, что еле виднелся на горизонте. Тем не менее, я приготовился прыгнуть в море, если теплоход приблизится. С этой целью я завернул в презервативы военный билет с оставшимися у меня 25 рублями и фотокарточкой родителей. Остров Лусон мы прошли на большом расстоянии и так, что он остался у нас с правого борта. Теперь не оставалось сомнений в том, что теплоход не пойдет мимо Сингапура и архипелага Тамбелан, как в прошлый раз, а выйдет к экватору в районе Молуккского моря. В коридоре стали вывешивать морскую карту и на ней с опозданием на пол суток показывали курс и место судна. Я много времени посвятил изучению этой карты и наметил для себя возможные пункты побега. Мы шли вдоль Филиппинских островов два дня и одну ночь и благоприятного для побега случая так и не представилось. Во-первых, мы шли очень далеко от берега, и во-вторых, море все время штормило и на небе была сплошная облачность. Плыть без компаса и не видя звезд было невозможно. К сожалению, лекция о Филиппинах состоялась когда острова уже остались позади. А лектор сказал интересную вещь: пассаты, дующие на широтах 10–12°, круглый год постоянны и всегда имеют направление с востока на запад. Течение направлено в ту же сторону. Исходя из этого, можно было прыгнуть в море и в беззвездную ночь. Течение все равно донесло бы меня до острова. Весь вопрос был в том, как долго пришлось бы плыть по течению, и не мог ли я проплыть между островами ночью, не заметив их.

6-го декабря ветер переменился на обратный. Задул западный муссон. Я знал, что впереди по курсу находился архипелаг Талауд, но не знал, с какой стороны от него пройдет наш теплоход: с наветренной или с подветренной? Если с наветренной — можно прыгать, если с подветренной — нельзя. Чтобы ввести в заблуждение потенциальных беглецов, на карте курс был показан с подветренной стороны. Однако, я не поверил этому и устроился спать на раскладушке на левом борту судна, чтобы иметь возможность ночью наблюдать и, в случае благоприятных обстоятельств, спрыгнуть в удобный момент. Как я и ожидал, курс на карте был проложен неверно. Судно прошло архипелаг Талауд с наветренной стороны, однако на большом от него расстоянии и я не спрыгнул. После прохода архипелага Талауд карта из коридора исчезла.

7-го декабря утром мы прошли вблизи маленького индонезийского острова Маджу, а вечером пересекли экватор. Капитан, застопорив машины, приказал лечь в дрейф. Туристам было объявлено, что судно будет дрейфовать двое суток. Половина пути была пройдена для меня безрезультатно. Оставалась надежда только на побег в Молуккском море. «Если это не удастся, — думал я, — тогда — всё, ибо обратно теплоход пойдет в невидимости берегов вплоть до Японских островов Рюкю, где в это время года еще прохладно, а потому бежать вплавь нельзя. А дальше уже и Владивосток».

Остальные туристы тоже чувствовали, что наше путешествие дошло до своей кульминации и скоро все кончится. Поэтому бассейны, бары, кинотеатр и танцевальные вечера усиленно посещались. По-видимому никто кроме меня рано не ложился спать. Бассейн работал всю ночь без перерыва. Шум голосов доносился с палубы в любое время ночи, когда бы я ни проснулся. К числу развлечений туристов добавилось еще одно: наблюдение за акулами и китами. Как только вахтенный помощник капитана на мостике обнаруживал скопление акул или китов в пределах видимости, он по судовой трансляции сообщал об этом всем туристам. Такие сообщения большей частью бывали утром. Туристы подходили к указанному борту и с любопытством, а некоторые со страхом наблюдали за тем, как киты пускали фонтанчики воды или как охотились акулы и касатки. Построившись полукругом, подобно неводу, и напоминая подводных охотников с масками, наблюдающих с поверхности воды за глубиной, акулы медленно проплывали мимо нашего судна. По спинным плавникам акул можно было судить о том, как часто они хватали добычу. Плавники то и дело исчезали под водой и потом появлялись снова в том же самом месте, не нарушая общего строя. Акул было множество: многие десятки, а может быть — сотни. По распоряжению капитана матросы сделали из корабельных тросов акульи удочки и наживив их кусками мяса, забросили за борт. Однако ни одна акула не польстилась на это мясо.

Меня на этот раз акулы особенно не волновали. Я был хорошо подготовлен к встрече с ними как с точки зрения практической, так — и эмоциональной. Я внимательно осмотрел в Зоологическом музее все выставленные там экспонаты акул, перечитал все книги об акулах, которые только смог найти в систематическом каталоге Публичной библиотеки, а также систематизировал все эти сведения и усвоил их как «Отче наш». Три книги из числа мною прочитанных наряду с практическими сведениями несли в себе солидный заряд оптимизма. Это книга об акулах американского ученого, фамилию которого я забыл, «Боевые пловцы» Беста и книга ФРГ «Приключения в Красном море». Авторы всех трех книг утверждали, что акулы не являются столь опасными для человека, как это принято считать у обывателей. В доказательство немецкие пловцы катались верхом на китовой акуле и плавали, уцепившись за акулий хвост. То обстоятельство, что ни одна из акул, обитающих в Молуккском море, не съела приманки, брошенной на крючке за борт, еще больше укрепило мою уверенность в том, что акулы не едят все подряд, а соблюдают определенную диету. Уж конечно я к числу диетических продуктов не принадлежал!

Утром 8-го декабря наш теплоход дрейфовал в видимости индонезийских островов. Нам не сообщили ни названий островов, на расстояния до них. Однако на глаз расстояние не превышало 30 километров. Я решил, что лучшего случая у меня не будет и начал последние приготовления. Они включали определение направления ветра, азимута ближайшего острова, а вечером — нахождение характерных звезд и созвездий, по которым можно ориентироваться ночью.

Утром 9-го декабря острова оказались на большем расстоянии от нас, чем накануне. Или наш теплоход снесло ветром и течением, или капитан ночью давал ход для того, чтобы отойти подальше от территориальных вод Индонезии. Больше ждать было нельзя. Этот день, 9-го декабря 1979 года был последним днем, когда наше судно находилось на экваторе. Вечером теплоход должен был отправиться в обратный рейс. Девятое декабря 1979 года я назначил днем своего побега.

 

Глава 58. День Побега

 

Насмотревшись вдоволь на «большое стадо акул и касаток» с левого борта, как было объявлено по трансляции «всем пассажирам и команде», я стал слоняться в раздумье по палубам теплохода. Мысленно я еще раз проверял все пункты моего плана, как говорится, «пробовал их на зуб». Окончательная подготовка и само осуществление побега рисовались в моем мозгу довольно отчетливо. Я почти физически представлял себя то в море, то на незнакомом тропическом острове. Однако что-то еще тревожило меня, что-то шептало мне, что в последний момент я еще могу отставить исполнение задуманного плана, могу струсить… На первый взгляд все исполнимо: после ужина, когда мой сосед по каюте толстобрюхий Бабкин как всегда уйдет в ресторан с такой же толстопузой любовницей, я останусь в каюте один и на всякий случай притворюсь спящим. Предварительно я надену плавки, вложу в карман плавок военный билет, платок и нож, а также натяну и привяжу к плавкам длинные женские чулки. Случайно я услышал от помощника капитана, что теплоход уходит в обратный рейс поздно вечером. Я буду ждать, когда матросы поднимут три спущенных для прогулок шлюпки и закрепят их по-походному. Тогда опасность со стороны шлюпок будет ликвидирована, ибо для спуска шлюпок на воду требуется так много времени, что я успею уплыть из их поля зрения. Когда судно даст ход, я окончательно оденусь, вылезу через иллюминатор и прыгну в море. Запасной вариант состоял в том, что в случае раннего возвращения Бабкина в каюту, я выйду на палубу и прыгну за борт, на глазах у всех. Но этот вариант мне не нравился тем, что меня могли схватить раньше, чем я прыгну за борт, и мне пришлось бы прыгать без спасательного жилета. Дальше все зависело от направления ветра, от течения и от облачности на небе. Кроме того, исполнить мой план мне могли помешать акулы, медузы-физалии и мало ли еще кто, не считая капитана, который сделает все возможное, чтобы поймать меня.

Таким образом получалось, что только при условии, что все объективные обстоятельства окажутся благоприятными, мой план мог быть осуществлен. Если хотя бы одно обстоятельство будет неблагоприятным, меня ожидала неудача. Вывод нельзя было назвать утешительным.

Вспоминая теперь тот период, я могу четко сформулировать то, что я мысленно искал, хотя и не умея еще выразить в словах. Я искал какое-то утешение, какую-то альтернативу бескомпромиссному слову «неудача» в случае неблагоприятных обстоятельств.

Если кому-либо на теплоходе был интересен этот седой и немолодой человек, то он наверняка обратил внимание на то, как я ходил по палубам, погруженный в размышления, ничего и никого не замечая вокруг себя.

Но вдруг нечто извне вывело меня из этого состояния. Это нечто была музыка, точнее песня Высоцкого. На носу теплохода, куда я случайно забрел, на шезлонгах удобно устроились два туриста. Перед ними стояла бутылка вина и магнитофон. Вот из него-то и раздавался хриплый голос уголовного барда. Я никогда не любил Высоцкого. Его полублатные песенки, приспособленные ко вкусу уголовников, вызывали у меня отвращение. Но сейчас слова незнакомой песенки явились для меня каким-то откровением:

 

Я иду без страховки

Вправо шагнешь — упадешь!

Влево шагнешь — пропадешь!

А я все иду без страховки…

 

пел Высоцкий о каком-то циркаче-канатоходце.

«Но ведь песня-то про меня! — сразу подумал я. — Это я сегодня пойду без страховки. Это я пропаду, если оступлюсь!» Эта песня была ответом на все мои сегодняшние размышления. Нелепо искать альтернативу бескомпромиссному слову «неудача» — ее нет. «Влево шагнешь — пропадешь!»— все тут! Люди ходят без страховки и я тоже сегодня пойду без страховки! Эта песня вдруг оказалось той точкой над «i», тем последним штрихом, который завершил разработку плана побега.

Теперь я был готов к побегу не только технически, но и психологически. Теперь я знал необходимость риска и я знал степень риска. Если до этого момента я еще колебался, взвешивая все «за» и «против», то теперь я знал точно: «сегодня ночью я совершу побег и страха не будет».

Мне стало совсем легко. Я отошел от туристов с их магнитофоном и пошел в библиотеку, где сыграл две турнирных партии в шахматы. То обстоятельство, что обе партии я выиграл, показало мне, что мой дух окреп, я спокоен и мобилизован. Остаток дня я провел в праздной лени: читал роман Писемского, наблюдал издали Праздник Нептуна. Хотя я был далеко от самой «сцены», но случайно забредший «черт» из свиты Нептуна вымазал меня красной и зеленой краской. Не сердясь и не обижаясь я пошел в бассейн и старательно смыл с себя краску. Потом был «банный день». На всем судне дали без ограничений холодную и горячую воду. Я не пошел в душ, а вымылся с ног до головы прямо в каюте («Как перед боем», — подумалось мне).

После ужина, где я умышленно отказался от десерта, я вышел снова на палубу. Смеркалось. За день северо-западный ветер снова подогнал судно ближе к острову и теперь остров находился километрах в 25 от нас.

Появившиеся с наступлением темноты звезды весьма порадовали меня. Все было так, как и накануне, то есть «все звезды по своим местам». «М»-образное созвездие Кассиопеи — мой первый ориентир. От него 90° вправо две низко висящие звезды. Одна — очень яркая, другая под ней — слабая. Вот на эти две звезды я должен плыть. Под ними остров. Заметив все это, я ушел к себе в каюту. Бабкин уже был там и переодевался. Мой сосед по каюте был ярким представителем так называемой «советской» интеллигенции, которая отличается от обычной интеллигенции тем, что в ущерб своей основной специальности, очень хорошо знает марксистско-ленинскую теорию.

Кандидат наук, каких в СССР много, Бабкин работал в одном из совхозов в пригороде Ленинграда. С самого начала он произвел на меня впечатление недалекого, малообразованного, не умеющего самостоятельно мыслить человека. Да и внешность его была несимпатична: огромное брюхо выдавало пьяницу и чревоугодника. Сразу после первого знакомства, когда я отказался пить с ним спирт, что в СССР само по себе уже подозрительно, так как встречается исключительно редко, он заговорил о политике. Сначала я отмалчивался, отделывался односложными «да» и «нет», но наконец его пьяные пропагандистские дифирамбы надоели мне.

— Вы все говорите цитатами из передовиц газеты «Правда», — заметил я ему. — На это способен даже компьютер. А есть ли у вас что-нибудь свое, что вы придумали сами?

Бабкин обиделся и заявил:

— Я вижу, что вам не нравится газета «Правда». В другой раз сосед заговорил об убежавших недавно из СССР фигуристах Протопопове и Белоусовой и стал ругать их.

— Как это глупо! — опять не выдержал я. — Вы не знаете людей, не знаете причин их эмиграции и слепо поносите их. Между прочим, все люди — разные. Причины эмиграции — тоже разные, а советская пропаганда обвиняет всех эмигрантов в одних и тех же грехах. Этого даже теоретически быть не может. Следовательно, все обвинения — наверняка клевета.

Вот тогда он и заподозрил меня. Я сразу это понял, когда он спросил:

— Вы так здорово плаваете в бассейне, не обращая ни на кого внимания! А где вы учились плавать?

А потом еще:

— Вы и с аквалангом могли бы плыть?

Это уже был явный намек. Все советские дилетанты почему-то считают, что акваланг — нечто вроде подводной лодки. Это якобы какой-то двигательный аппарат, который может помочь бежать с корабля даже не умеющему плавать. Помню в связи с этим разговор двух девиц из ленинградского бюро путешествий. Одна девица говорила с апломбом другой:

— Таможенный досмотр во Владивостоке делается для того, чтобы выявить, не собрался ли кто из туристов бежать с корабля. Не будь досмотра — возьмет такой беглец с собой акваланг — и уплывет в Японию или на Филиппины. Кстати, даже смешно сказать: свободная продажа аквалангов в СССР запрещена. Для покупки акваланга надо иметь специальн<