Берет. Москва, Нижний Шанхай

 

Сколько в России шанхаев? Нет, Шанхай с прописной – он один и находится вовсе не в России, а там, где ему и положено находиться, за Великой Китайской стеной. А вот маленькие шанхаи, местного значения, в России некогда встречались, если не повсеместно, то довольно‑таки часто. Рыбачьи городки на берегах Оки и Волги, построенные из подручных материалов, так и назывались – шанхаи. Общежития при ткацких фабриках в провинциальных городках Владимирщины, битком набитые привезенными из Средней Азии, а то и из Вьетнама гастарбайтерами, – тоже шанхаи. Издавна в российских шанхаях свои законы, свои правда, ложь, справедливость и суд. Так что неудивительно, что несколько домов, построенных на радиоактивном пятне на московской окраине, достойно пополнили список российских шанхаев. Здесь поселились вернувшиеся в большой мир сталкеры. В основном – беднота, у тех, кто побогаче, в Подмосковье существовал свой шанхай – аккуратный и солидный, без аляповатых архитектурных и прочих излишеств коттеджный поселок со шлагбаумом, забором и охраной. Благоустроенный шанхай для успешных выходцев из Зоны, назывался Верхний Шанхай, а для остальных, соответственно, Нижний, иногда его называли Веселый Шанхай, временами там действительно бывало весело, хотя далеко не всем. Само собой, охранниками в домах Верхнего Шанхая служили бывшие сталкеры, проживающие в Нижнем Шанхае, только вот с прислугой имелись некоторые проблемы – хреновые из сталкеров получаются лакеи, даже из самых растяпистых неудачников. Впрочем, самые неудачливые так и остались там, в Зоне Отчуждения.

Нижнему Шанхаю, само собой, прислуга не требовалась.

Конечно же, бывший сталкер Берет, а теперь гражданин Российской Федерации Степан Владимирович Балмасов, поселился в Нижнем Шанхае. А куда деваться?

Со старой квартиры Степан забрал только книги, старенькую гитару да раскладушку с ветхим бельецом, собственно, никаких других вещей у него и не было. Ну, еще добытый в электричке разболтанный обрез ижевской двустволки двенадцатого калибра. С обрезом сталкер решил не расставаться, пусть и дрянное – но все‑таки оружие. Не привык он так – без ничего, без денег – еще куда ни шло, а вот без ствола – совершенный душевный дискомфорт.

Ко многому надо было привыкать. К тому, что зовут тебя теперь не Берет, а Степан, что денег нет, и неизвестно, когда они появятся, а передвигаться по‑прежнему приходится на костылях, плохо регенерирует поврежденный позвоночник, ох, плохо. И к врачам не пойдешь, нет здесь Болотного Доктора, здесь все платное, так что приходится уповать на разбуженные Зоной резервы организма – больше не на что. Работы скорее всего в обозримом будущем не предвидится – какой сейчас из него охотник на мутантов, тем более диких! Продать нечего, комната на Парковой ушла в обмен на эту вот квартиру, да еще, поди, и должен остался этой самой не то конторе, не то организации – один черт! Сталкер посидел на кухне, покурил, послушал, как на два голоса урчат пустой холодильник и желудок… Во двор выбраться, что ли, может, знакомые встретятся, здесь ведь много бывших сталкеров, авось если не помогут, то хотя бы подскажут что и как. Уж нальют‑то точно, с этим во дворах спальных районов просто. Поразмыслив, Степан понял, что во двор ему не хочется, так же как и встречаться с местными люмпенами. И выпивать тоже не хочется, поэтому сталкер бросил на раскладушку ветхий до прозрачности плед, разделся и рухнул в сон. Львы в эту ночь ему уж точно не снились…

А на следующее утро после переезда в дверь длинно и нахально позвонили. Потом, даже не дождавшись реакции на звонок, грохнули от души – не то кулаком, не то копытом. Нагло грохнули и вызывающе. Степан от неожиданности пролил на трусы пустой кипяток, мгновенно озверел, матюгнулся, клацнул вычищенным трофейным обрезом и на одном костыле скакнул к двери.

– Эй, сталкер, принимай гостя, – гулко раздалось с лестничной клетки, – с приветом от Александра Борисовича. Слышь, ты, псих чернобыльский, положь ствол и не дури, в Москве, конечно, маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет, но для насилия ты нынче конфигурацией не вышел. Давай открывай!

Берет плюнул на осторожность и открыл.

Через порог шагнул грузный детина в необмятой песочного цвета камуфле, с мордой, испятнанной звездчатыми шрамами. Камуфля была изначально предназначена для пустыни и смотрелась странно, хотя и внушительно, а вот обширная морда была знакомой и смотрелась погано. Трудно забыть лицо человека, которого ты собирался убить, даже если это морда. Да вот беда, «Винторез» тогда некстати заело, перегрелся, наверное. И остался везучий бандюк со смешным погонялом Карапет жить. Хотя не было тогда у Карапета таких приметных шрамов, этими украшениями он обзавелся уже после, когда сдуру морду свою карапетскую сунул в жгучий пух. Какой‑то шутник убедил салагу‑бандюка, что жгучий пух способствует росту усов и бороды, с которыми у юного тогда еще Карапета дело обстояло неважно. «Пух – и готово!», как говаривал прапор Юра, который, наверное, вовсе и не прапор, а может быть, даже и не Юра, а скорее всего шестерка‑шестеренка в безымянной организации или конторе, мать их за ногу обеих! Впрочем, с шутником Карапет поступил соответственно: «пух – и готово», чем несколько реабилитировался в глазах братвы.

– Ну, чего вылупился? – вполне дружелюбно спросил заматеревший Карапет. – Не признал, что ли? А я вот тебя сразу узнал, морпех гребаный! Как ты меня, пацана еще, на свалке выцеливал, сука полосатая, разве такое забудешь? Да только это дела прошлые, шибко памятливые в нашей компании долго не задерживаются, вот я и позабыл все. Веришь, мне велели, я и позабыл. И тебе советую память свою шаловливую приструнить, понял?

Не дожидаясь приглашения, громила протопал мимо сталкера в комнату, презрительно скривился, увидев продавленную раскладушку, и брезгливо опустил задницу на табуретку. Прямо‑таки граф недостреленный! Берет, как был в трусах, стоял в проходе, не зная, что делать. Врезать от души по морде или, как советовал бандюк, «приструнить шаловливую память» и принять ситуацию такой, какая она есть.

Между тем Карапет снова повернулся к сталкеру, оглядел его внимательно, хмыкнул и сообщил:

– Что‑то ты, инвалид криминального труда, хреноватенько выглядишь! Хотя не сказать, чтобы это меня сильно расстраивало.

– Ты, Карапет, меня с собой не ровняй, какой криминальный… – начал было Берет, но осекся, потому что прав был посеченный пухом бандюк, ох, как он был прав!

– Дошло? – весело оскалился Карапет. – Дотумкал наконец! Какие же вы тормозные все‑таки, сталкеры‑фраера, ни хрена фишку не сечете! Здесь, в Москве, что бандюк, что «свободный», что «должанин» – один хер! Все под статьей, и, что характерно, под одной и той же. Так что сиди себе и не питюкай, сталкер! И благодари Борисыча, что тебя прикрыл, а то словили бы тебя, родимого, – и в спецприемник, а потом куда и похуже. Туда, где умники в белых халатах нашего брата сталкера по винтику раскурочивают, все хотят понять, что такое особенное с нами Зона учудила. Только вот не слыхал я, чтобы хоть кого‑то обратно собрать сумели, потому что ни один сталкер еще оттудова не вернулся. Все сгинули. Почище, чем в Зоне. И вот еще что, ты Карапетом меня больше не зови, слышь, сталкер, не принято это здесь. Я теперь Василий, а по батюшке – Станиславович. Понял?

– Понял, – сказал Берет. – Ишь ты, Станиславович! Точно, граф чернобыльский, Зоной недокрученный. Ну, Василий, ты даешь! А кто словил бы, интересно знать? Кому я здесь, в Москве, нужен?

– Мало ли кому, – неопределенно протянул Василий‑Карапет. – Ну, хотя бы умникам‑мастдайнам[4] из Покрова или Лыткарино. Такая вот хрень получается, никто тебя здесь не любит, зато многие хочут. «Еврибади, мать его, лавс май боди, энд ноубади лавс ту ми», как справедливо заметил один всемирно знаменитый пидор.

– Тебя прямо цитировать можно, – искренне восхитился Берет, – вон как красиво излагаешь.

– А то! – Иронии Карапет не понимал ровно до тех пор, пока она не становилась полноценным оскорблением. Оторвав зад от табуретки и лихо развернувшись, как танк на генеральском показе, бывший бандюк самодовольно хмыкнул и потопал на кухню, не то что‑то искал, не то просто любопытствовал. Степан ему не препятствовал, пусть себе… Похоже, в нынешней иерархии Карапет‑Василий стоял повыше калеки Берета. Приходилось терпеть.

– Бедновато живешь, сталкер, – удовлетворенно констатировал гость, снова воздвигнувшись в дверном проеме. – У тебя ни присесть, ни прилечь, койки путной и той нет, на раскладухе продавленной спишь, как сявка какая‑нито. Холодильник на кухне, правда, имеется, но, опять же, пустой. Стол и пара табуреток, еще стиральная машина, только вот стирать нечего, правильно говорю? И как ты сюда баб водить собираешься, ума не приложу! Ну, ничего, это поправимо. Борисычу спасибо скажи, золото, а не человек, даром что лысый, как лунная поляна. Он тебе кое‑какой шамовки приказал прикупить, средство передвижения, шмотье, типа, спецуху, ну и волыну, разумеется, приличную. Ща, я быстро, ты дверь‑то не закрывай, здесь покамест чужие не ходят.

И потопал из квартиры.

Берет доковылял до окна и увидел здоровенный джип незнакомой марки. Карапет подошел к машине, по‑хозяйски хлопнул по крылу, постоял, словно размышляя, помочиться на колесо или потерпеть, потом открыл чудовищного вида багажник и выкатил оттуда инвалидную коляску, забитую пакетами и пакетиками. Гулко захлопнул багажник, достал с заднего сиденья продолговатый сверток, сунул его за пазуху и двинулся в подъезд, толкая перед собой коляску. Через минуту он с шумом втолкнул коляску в незапертую дверь. Дверь лязгнула, вставая на защелку, в прихожей зашуршало, и Карапет наконец появился в комнате, отягощенный яркими пакетами.

– Жрать, пить и потрендить, – объявил он, весьма довольный собой. – Ну‑ка, сталкер, убирай свою раскладушку, а то и поляну путную раскинуть негде. Тесновато у тебя тут.

И вывалил покупки на прямо на пол.

– В общем, поручили тебя проинструктировать насчет работы, ну и всего остального, – важно сообщил Карапет, раскладывая буженину на пластиковые тарелки. – Ты давай, не сиди, как неродной, банкуй, вона стаканы одноразовые, я купил, как знал, что у тебя голяк. Выпьем по глотку, закусим да потолкуем, друже, как старые кореша. Ведь мы с тобой, почитай, подельники, а теперь и вовсе, как это… коллеги, да. Я коллега, а ты калека!

Карапет покрутил головой, явно восхищаясь собственным остроумием, и радостно заржал.

Берет молча разлил виски по пластиковым стаканчикам и приготовился слушать. Бандюк опрокинул стакан, с наслаждением прополоскал вискарем рот, глотнул, зажрал ломтем буженины, шумно прожевал и начал инструктаж:

– В общем, тут инструктировать‑то особенно нечего. Вот это – инвалидная коляска с моторчиком, работает от вечных батареек, так что на ней, на этой коляске, можно в принципе и до Парижа доехать, только не советую, все равно не доедешь, поймаем. Твоя задача кататься по метро и валить диких мутантов. Повторяю для лохов – диких, остальных не трогать.

– А как их отличить, диких? – спросил Берет.

– Не боись, не перепутаешь, – ответил Карапет. – Тебя Борисыч, покамест вы с ним беседовали, прощупал на предмет способностей, их у тебя, как выяснилось, до хрена и больше, я даже тебе малость завидую.

– Это как он меня прощупал? – удивился сталкер. – У него что, аппаратура специальная с собой была?

– Аппаратура – это у головоногих, – презрительно махнул рукой Карапет. – У этих, которые в Лыткарино и прочих шарашках. А нашему Борисычу никакая аппаратура не требуется, он сам себе аппаратура. Знал бы ты, как его в Зоне звали…

Тут Карапет поперхнулся, замолчал и принялся усиленно жрать. Видно, рановато было еще Берету знать, как звали Борисыча в Зоне, а может быть, и вовсе не положено.

– Ну вот, – сыто отдуваясь, продолжал бандюк. – Значит, диких мутантов определишь, завалишь, окружающих лохов тормознешь, чтобы они не сразу врубились, что происходит. Потом берешь финкарь и вырезаешь у мутантов железы и прочую ценную муйню.

– Как это, «тормознешь»? – удивился Берет. – Я ничего такого не умею. И что за железы, какая еще муйня?

– Умеешь, – успокоил его Карапет, – еще как умеешь. Только сам об этом не знаешь, а припрет – так сразу научишься. А железы – это у кого где, у кого рядом с яйцами, у кого за ушами, но ты способный, ты в процессе просечешь. Кстати, вот книженция, изучи, там прописано, у кого какие железы или там муйня и как их доставать. Ну, как – это понятно, ножом вырежешь, нож я тебе привез. «Катран», редкость, цени заботу. Хороший, кстати, нож, у нас на зоне, правда, один мастерюга и получше делал, только давно это было…

Берет понял, что «на зоне» и «в Зоне» – понятия разные, как географически, так и социально. Впрочем, такие ли разные? И тут, и там – зоны отчуждения…

– Теперь оружие, – оживился Карапет. – Вот, держи!

На стол лег укороченный, почти обрез, дробовик «Ремингтон» двенадцатого калибра[5], несколько коробок с патронами и нож в кожаных ножнах.

– Вообще‑то эту штуку америкосы придумали для копов, чтобы двери вышибать во всякие наркопритоны, но и мозги она выбьет за милую душу. В общем, будешь канать под покалеченного сталкера, – заключил бандюк. – Самое оно, с твоими ногами инвалидом и прикидываться не надо, все натуральное, как сиськи у поварихи Маруси. – Карапет гыгыкнул. – А когда начнешь ходить – Борисыч сказал, что через пару месяцев, – тогда подыщем тебе работенку посерьезней. Если жив останешься, конечно. В общем, с утра я за тобой заезжаю на тачиле и везу до метро, как фон‑барона какого. А вечером, точнее, ночью, когда метро закроется, забираю и везу сюда. Вот мобила, позвонишь, откуда тебя забрать, заранее позвонишь, в Москве пробки, могу не успеть, да и не один ты у меня. Хабар сдавать мне, зажилишь – изувечу так, что всю оставшуюся жизнь полноценным инвалидом работать будешь. Понял?

– Чего тут не понять, – сказал Берет, – все яснее ясного, спускаешься в метро, находишь дикого мутанта, вышибаешь ему двери, а заодно и мозги, ежели таковые имеются, отводишь пассажирам и прочим цивилизованным мутантам глаза, чтобы они не видели всего этого безобразия, потом открываешь книжку, выясняешь, что у дохлого мутанта нужно отрезать, уши или яйца, отрезаешь и сматываешься. Всего и делов‑то!

– Я знал, что ты пацан толковый, – довольно кивнул Карапет. Иронии он, как обычно, не почуял, а может, и почуял, только вида не подал. Так даже смешнее. – Ну, бывай, сталкер, вискарь я тебе оставляю, мне не жалко. Да… чуть не забыл, вот тебе аванец.

И положил на стол тонкую пачку, перетянутую резинкой.

– В долларах, цени, сталкер. В общем, завтра в девять начинается твоя трудовая жизнь. Дерзай с умом, и будет тебе щастье.

Ржанул напоследок и ушел.

 

Берет. Ночной перегон

 

Вагон мотало на стыках. Поздний поезд, не последний, так, наверное, предпоследний. Москва, метро… Колеса больше не отстукивают «Ночь на Бродвее», не современно, и вообще у нынешнего метро аритмия. Никто не слушает музыку дороги, никому нет дела до ритмов тоннелей и станций. В двадцать первом веке у каждого своя музыка, она звучит в заткнутых наушниками плееров ушах московских бройлеров – а как еще назвать этих перекормленных, словно вечно что‑то переваривающих существ? Бройлеры, да и только! И по сторонам они не смотрят, зачем смотреть на людей, когда под носом плоский экран очередного модного гаджета? Люди по сравнению с айфоном – полный отстой, а уж против айпода и вовсе существа почти мнимые, оболочки бездушные, а душа – она там, в сети, там можно прикинуться кем угодно, а можно и быть самим собой. Настоящим. Все равно никто не разберет, какой ты, да и не важно это. Свобода в паутине… Абсурд, если вникнуть, да только некому вникать…

Первый час ночи в метро – время одиночек, изгоев дня. Истинные хозяева московских ночей в метро не спускаются, у них свои подземелья, пещеры, налитые до краев кислотным светом и кислотной же музыкой. И пусть их свет – всего лишь разновидность тьмы, но другого им и не надо.

Подземка – для жителей отстающих стран.

Усталые, стертые дневными заботами люди дремлют на сиденьях. Не стоит беспокоиться, никто из них не проспит свою станцию, у них инстинкт, они встанут, так толком и не проснувшись, и побредут к выходам, тыча пальцами в сенсорные экраны, сгинут с глаз, чтобы раствориться в спальных районах мегаполиса.

Пассажиры ночного метро – кто они? Работники умирающего дня, продавщицы, возвращающиеся домой после смены, мужчины и женщины, неинтересные друг другу, пустые, словно после бурной, но безлюбой любви. Город вылюбил их за день, за вечер, они полуживыми доберутся до своих нор, чтобы выспаться, чтобы быть готовыми на другой день все повторить. Каждый из них когда‑то ждал, что вдруг произойдет нечто удивительное, и жизнь наконец‑то начнется, но ничего не произошло, не началось, и они научились получать удовольствие от того, что есть, уподобившись своей музыке, состоящей из бесконечно повторяющихся одинаковых фраз. А души их давным‑давно переселились во всемирную паутину. Или не души? Кто знает…

И поезд ночного метро застегивает сутки, словно бегунок на молнии пробегает по черному мешку с безымянным трупом дня.

По вагону медленно ехала инвалидная коляска. Сталкер. Скорее всего нищий. Последнее время их много появилось в Москве. Когда‑то в метро побирались ветераны Афганистана, настоящие и фальшивые. Фальшивые выглядели убедительней, им подавали больше. Потом – ветераны кавказских войн. Тех самых, которых как будто не было, так что непонятно, откуда в Москве взялось столько калек. А теперь вот – сталкеры. Их здесь вообще никто не ждал, неизвестно, какую заразу они притащили из проклятой Зоны Отчуждения, неизвестно, что им понадобилось в столице и почему они не остались там, на берегу Припяти?

Не все вернувшиеся из Зоны Отчуждения нищие, и, на первый взгляд, не все калеки. Но не нищие не ездят в метро, их не видно, они не любят московского подземного люда, но так или иначе – они другие, потому что каждый из них несет в себе осколок Зоны Отчуждения. Кто‑то это понял, кому‑то еще предстоит понять…

Сначала в Москву попали артефакты, Зона только слегка прикоснулась к мегаполису, изменения были незаметны и неощутимы. В столице и вокруг нее возникли институты, занимающиеся изучением Зоны, и Зоны в городе чуть‑чуть прибавилось. Потом в Москву пришли сталкеры, и Зоной в столице запахло сильнее. И наконец, Москва вознамерилась управлять Зоной через новые и уже существующие силовые структуры – какая самонадеянность! И недалеко время, когда Зона Отчуждения, получив московскую регистрацию, примется переиначивать город под себя так, что в конце концов непонятно станет, что чем управляет.

Но что за дело поздним пассажирам метро до этих проблем? Они о них ничего не знают и знать не хотят.

Сталкер в своей коляске двигался почти бесшумно, механизм работал от вечных батареек, тех самых, которые отыскать можно только в Чернобыле. Вот он добрался до последнего вагона – крепколицый сорокалетний мужчина с жесткими руками, аккуратно выбритый, в опрятном комбинезоне защитного цвета под плащ‑накидкой и черном берете на полуседой голове. Если он и собирал милостыню, то не в этом вагоне, возможно, он считал свой рабочий день законченным, а может, и вовсе не был нищим. Во всяком случае, сейчас он ни у кого ничего не просил.

Последний вагон был практически пуст. На сиденье устало, без энтузиазма обжимались какие‑то парочки, напротив кемарил пьяный, на полу, непристойно пузырясь желтым, перекатывалась полупустая пивная бутылка.

В дальнем конце вагона кучей грязного тряпья спал бомж. Казалось, кроме него, там никого не было, но сталкер видел другое. Он подкатил поближе, и бомж забеспокоился и неожиданно стал превращаться в нечто жуткое, не имеющее отношения к простой реальности ночного поезда. Рядом с ним обозначились два трупа – парень и девушка, лица их были съедены, словно кислотой.

Желтый насморочный свет мигнул, и время для пассажиров вагона стало тягучим, словно незастывшая эпоксидная смола. Только сталкер и псевдобомж продолжали двигаться так, словно ничего не произошло. Существо – уже не бомж, да и не человек – рванулось к калеке, но у того в руках мгновенно оказался короткий дробовик, грохнул выстрел, и тварь с развороченной картечью мордой рухнула к колесам инвалидной коляски. Сталкер спрятал ствол под плащ‑накидку, достал десантный нож и склонился над все еще подергивающимся существом.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, пряча в маленький термос пару желтоватых склизких комков, – теперь не больно‑то регенерируешь, железы я удалил, так что извини, брат‑урод, но твоя охота кончилась.

Поезд дернулся, завыл, тормозя перед станцией, двери зашипели и открылись, сталкер выбрался на перрон и неторопливо покатил к эскалатору.

И только когда состав тронулся, время опамятовалось и поймало прежний ритм. В вагоне закричали, но в черном тоннеле некому было слышать крик, и только через минуту кто‑то догадался нажать кнопку экстренной связи с машинистом.

 

Берет. Лыткарино

 

Нет, это все‑таки не Зона. Берет помотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Никакая это не Зона, это Подмосковье, хотя так вот сразу и не поймешь, уж больно похоже на «Агропром». Но по России таких НИИ хоть жопой ешь, и все похожи. Стандартные железобетонные корпуса, только вот трава да кусты вокруг какие‑то чудные, вроде бы чуть крупнее и мясистее обычных. И опасностью от них так и разит, хотя не все чувствуют запах опасности, но для сталкера эта способность – первое дело! Здесь, под этими стандартными коробками, в обложенных свинцовыми кирпичами подземельях проводятся испытания на радиацию, а значит, эта самая радиация имеется в достатке. Вон из той высоченной трубы со свистом вылетают нейтроны, а из тех, что пониже, – гамма– да бета‑частицы. А окрестные дачники‑простодыры радостно недоумевают – и чего это из местной землицы все так прет? И наивно думают, что все дело в их трудолюбии, в привозном навозе да патентованных червяках, рыхлителях и аэраторах. Как бы не так! Судя по всему, здесь типичная аномалия с условно положительными свойствами. Почему с положительными? Да потому что прет, вот почему! А почему с «условно»? А кто знает, что еще таится в освинцованной утробе ФГУП «НИИП»[6]? И что из ваших задорого купленных чудо‑червячков выросло?

Конечно, насчет нейтронов да червяков – это все шуточки, местный колорит, так сказать. Эх, господа испытатели, насильники над природой в законе, и дошутитесь же вы когда‑нибудь! Хотя, похоже, уже дошутились, и какой только недоумок придумал изучать здесь мутантов? А может, вовсе не изучать, а именно получать? Впрочем, глобальные вопросы бывшего сталкера волновали мало, его дело – держать рубеж, дело в общем‑то привычное, только диким казалось, что держать рубеж приходится здесь, в каких‑то восьми километрах от Московской кольцевой дороги. Да уж, не зря сюда мобилизовали половину мужского населения Нижнего Шанхая, так что какие бы твари ни перли через бетонный забор – удержат, народ привычный, радиацией жженный, каруселями крученный, хотя, что и говорить, прежнюю форму кое‑кто потерял, разнежился на столичных харчах. Ну, тогда, значит, судьба!

Их подняли рано. Степан уже вполне уверенно ковылял на своих двоих, хотя до танцев было еще ох как далеко, но костыли, похоже, свое отслужили. Ну, еще бы, полгода прошло, как он вернулся из Зоны Отчуждения, на дворе, глянь‑ка, ранняя весна, даже птички какие‑то поют, солнышку радуются.

Неожиданно птичье чириканье перекрыл короткий, сразу оборвавшийся рев сигнала общего сбора. Второй, похоже, от первого он и проснулся. Сталкер сполоснул физиономию, быстро оделся, наскоро соскреб щетину и выбрался во двор. Во дворе обнаружились несколько тентованных армейских грузовиков, а по спортплощадке перед неровной шеренгой бывших сталкеров весенним гоголем расхаживал Александр Борисович в защитном костюме, что нисколько не мешало ему выглядеть вполне комильфо. Из ворота расстегнутой бронекуртки виднелась ослепительно‑белая рубашка и неизменный, с шиком повязанный бордовый шейный платок. Степан уже знал, как блестящего полковника называли в Зоне – Кощеем его называли, и называли вполне заслуженно. И если уж сам Бессмертный возглавил операцию, то дело обстояло и в самом деле серьезно, вернее сказать – хуже некуда. Да и по полученной снаряге это видно – не ошибешься. На этот раз им выдали защитные костюмы со споротыми лейблами изготовителя, какие‑то навороченные шлемы со встроенными устройствами связи и штурмовые автоматы АШ‑12 калибра 12,7 с револьверными подствольниками и запасными магазинами. Костюмы скорее всего производились поблизости, где‑то здесь, в Подмосковье, на одном из предприятий концерна, директором по режиму и кадрам в котором работал блестящий особист Александр Борисович, в прошлом – Кощей. Впрочем, Кощеи в отставку не выходят, они, как известно, бессмертные и несменяемые. И транспорт подогнали соответствующий – «Волки» с бронированием по шестому классу, с пулеметами «Корд» на турелях. Так что операция, по всей видимости, предстояла нешуточная.

Берет повертел в руках шлем, не зная, что с ним делать. В армии он с такой техникой не сталкивался, не полагались в его времена морским пехотинцам пилотские шлемы, в Зоне тоже такие не встречались, там все было попроще, потом надел и сразу услышал в наушниках знакомый до тошноты голос Карапета:

– Не бзди, сталкер, делай что скажут, а чего не скажут – не делай, здесь вольницы нет, не Дикие Земли. Понял?

Берет покрутил головой, надеясь увидеть бандюка, чтобы приложить того как следует, но комбинезон словно окостенел, сковав руки, потом сталкера ударило током, не то чтобы сильно, но чувствительно. В наушниках радостно ржануло.

– Ну вот, теперь понял. Как говорится, «главное – чтобы костюмчик сидел!». Как тебе обновка, а, сталкер? Погоди, он еще и не такое умеет.

Берет матюгнулся и попытался расстегнуть магнитные застежки, чтобы избавиться от сволочного костюма, – не получилось. На этот раз шарахнуло так, что иной «электре» впору. Сталкер понял, что до конца операции от подлой одежки не избавиться. Но зуб нарисовал. Здоровенный такой зуб, качественный. На Кощея, потому что на Карапета рисовать зуб было бессмысленно, пристрелить сявку – и все дела.

Похоже, многим из бывших сталкеров такие операции, как сегодняшняя, были не в новинку, потому что народ особенно не суетился. А может, соседи по «шанхаю» только делали вид, что им все нипочем. Берет поймал несколько насмешливых взглядов, но не отреагировал, только проворчал:

– Зря вы со мной так, господа соседи по оружию, со мной надо вежливо, а то ведь я и обидеться могу.

В наушниках крякнуло, потом другой голос, манерный и слегка глумливый – сталкер узнал Кощея, – сообщил:

– Обижаться после будете, господа сталкеры, а сейчас работать.

Мужчины привычно проверили оружие, подогнали амуницию, попрыгали на месте и с матерными шуточками полезли в вездеходы. Через час с небольшим они были уже на месте.

Берет вывалился из десантного люка броневика и устроился в канаве за автобусной остановкой неподалеку от проходных НИИ. В канаве воняло мочой и старым дерьмом, респиратор с фильтром сталкер не надевал, и так жарко, весеннее солнышко припекало, поэтому морщился, но терпел. Дозиметр не верещал, а тихонько тренькал, словно сонный сверчок, ну а остальное – шелуха, не страшно.

«Все‑таки, – подумал Берет, – в Зоне было почище, по крайней мере так паскудно не воняло».

Потом вспомнил, как задыхался в респираторе на болотах, и усмехнулся. Вот уже и Зона вспоминается чуть ли не приличным местом, надо же! Значит, постарел сталкер, ох, постарел! И все‑таки там, на берегу Припяти, паскудства было определенно меньше.

Покамест ничего особенного не происходило, только на территории института кто‑то истошно орал в голос, но был приказ на территорию не соваться, поздно уже, все, что могло там случиться, уже случилось. Поэтому ждали. Вот и ор оборвался, стало совсем тихо, только птички цвенькали. Можно было бы вздремнуть пару минут, только можно – да нельзя, ну да ладно…

За полгода работы сталкер кое‑что узнал об организации, по заданию которой отстреливал мутантов в московском метро. Узнал, что существует некий концерн, вроде бы даже легально зарегистрированный, и занимается этот концерн изучением мутантов и прочими исследованиями, связанными с Зоной Отчуждения. Какими конкретно – неизвестно. Да и не положено рядовому чистильщику – так называлась его должность – это знать. Берет так и не понял, откуда берутся все эти мутанты и почему на его грязную и довольно шумную работу столичная полиция смотрит сквозь пальцы, а в прессе и даже в Интернете об этом ничего, кроме бездоказательных сплетен, не имелось. Видимо, силен был концерн! И кому‑то очень нужен. И если их согнали сюда, пообещав солидные премиальные, значит, что‑то у головоногих в Лыткарино случилось. Что‑то такое, что сталкерское гетто с утра пораньше было построено в ружье, обмундировано, вооружено и спешно брошено затыкать прорыв. Хотя, честно говоря, никакого прорыва мутантов пока не наблюдалось.

– Внимание, – раздалось в шлемофоне, – приготовились. В первую очередь выбивать ведущих, потом остальных. Стрелять только по команде.

За проходными что‑то произошло. Берету с его позиции не было видно что, но с ближайших крыш загремело, и очереди ушли куда‑то за забор. И тут же словно в ответ над забором стало подниматься что‑то, похожее на мыльный пузырь, пойманный шерстяной рукавицей, или на прозрачную каплю ртути. Эта «капля» накатилась на бетонную ограду, медленно не то растворила, не то просто всосала ее в себя и неторопливо покатилась на сталкеров. Ударили штурмовые автоматы – глухо и в общем‑то бесполезно, потому что на «каплю» выстрелы не действовали никак. Позади часто загавкали крупнокалиберные пулеметы, от попаданий по капле шла радужная рябь, а сама «капля» словно бы даже становилась больше.

– Не стрелять без команды, – грохнуло в шлемофоне. – Идиоты, вашу мать!

Стрельба прекратилась, но потом стрелять начали снова, но как‑то нерешительно. Потому что разглядели существ, прикрытых «каплей».

Это не были мутанты в привычном для сталкера смысле, то есть по большинству внешних признаков это были обыкновенные люди. Возможно, некоторые из них совсем недавно работали здесь, в НИИ, они так и шли кто в чем. В белых комбинезонах и тапочках на босу ногу, джинсах, вполне цивильных костюмах, нормальные с виду мужчины и женщины. А вот другие от людей отличались. Большеголовые, с раздутыми черепами, закутанные в какую‑то окровавленную рванину, они словно катили перед собой «каплю», находясь внутри нее. И по всему было видно, что именно они здесь главные, «ведущие».

Убедившись, что стрельба бесполезна, некоторые бойцы стали откатываться назад, но, видимо, тот, кто рулил всем этим странным боем, не собирался отступать и быстро довел эту мысль до сведения бойцов.

«Ни хера себе костюмчики», – снова подумал Берет, глядя, как корчились на земле его соседи‑сталкеры.

Сам он отступать не спешил, он и не выстрелил‑то ни разу, чего попусту патроны тратить. Почему‑то ему казалось, что тот, кто их сюда пригнал, знает, как поступать в подобной ситуации. И сталкер не ошибся.

Перед проходными появился Кощей. Сверкая лысиной на утреннем весеннем солнышке, особист театрально поправил шейный платок, приподнялся на цыпочки, словно дирижер, собирающийся обрушить на публику всю мощь какого‑нибудь Вагнера, и артистично раскинул руки. Сначала ничего не происходило, потом из «капли» потянулось что‑то вроде усов, причем «капля» явно сопротивлялась, и концы этих усов прилипли к раскрытым ладоням Кощея. Теперь действия особиста уже не походили на дирижирование, скорее это смахивало на вульгарное перетягивание каната. Субстанция «капли» по раздувшимся, узловатым усам медленно, толчками перетекала на Кощея, обволакивая его со всех сторон. Раздутоголовые с той стороны пытались изо всех сил удержать защиту, но это им не удавалось, Кощей был явно сильнее, хотя и ему приходилось тяжко.

– Одиночными по ведущим, когда они проявятся, – раздалось в шлемофоне. – Бить в головы.

Берет и сам понял, куда надо бить, аккуратно прицелился и выстрелил в мутанта, который был ближе всего. К его удивлению, выстрел нисколько не повредил существу, хотя сталкер был уверен, что попал.

Берет понял, что рано, и стал ждать. Кощей, окутанный субстанцией «капли», стал похож на гигантского богомола в доисторической смоле и тянул, похоже, из последних сил. Наконец голова одного из мутантов выступила из «капли», словно облитая тонкой леденцовой пленкой, и сталкер понял, что означало слово «проявятся». Он снова выстрелил, голова брызнула во все стороны, и «капля» сразу словно похудела. Теперь из сдувшегося радужного овоида торчало уже несколько голов. Снова забухали тяжелые штурмовые винтовки, что‑что, а стрелять обитатели Нижнего Шанхая не разучились, и через несколько минут с раздутоголовыми было покончено.

И тут по остальным, по людям, идущим с территории НИИ, зло и слитно ударили пулеметы. Берет не знал, были эти так похожие на людей существа мутантами или нет, по крайней мере его органы чувств воспринимали их именно как человеческих существ, да и умирали они, как обычные гражданские люди, быстро и покорно.

Пулеметы смолкли. В ушах звенело тоскливо и мертво. Берет выбрался из своей канавы и пошел посмотреть, что сталось с Кощеем. Смотреть на то, что осталось от сотрудников НИИ, было страшно.

Лежащее на земле прямо напротив проходных существо не было похоже на человека. Во всяком случае, меньше, чем только что разорванные крупнокалиберными очередями бывшие сотрудники НИИ.

Существо подняло уродливую голову, лицо особиста потеряло четкость и лоснилось, словно обсосанный леденец, и прохрипело:

– Ну что, сталкер, видел?

Берет кивнул, не зная, что сказать.

– Понял что‑нибудь?

Берет отрицательно замотал головой.

– Завтра в городе побеседуем, – сказал Кощей. – А сейчас пусть все это…

К проходным подъехала бронемашина. «Водник», машинально отметил сталкер. Из кузова выскочили двое с носилками, на которые уложили Кощея, «Водник» взревел японским дизелем и укатил в сторону Москвы.

Откуда‑то возник Карапет и еще пятеро или шестеро, судя по виду, тоже из бывших бандюков, в странно раздутых ртутно‑блестящих костюмах, с ранцевыми огнеметами за спиной, и двинулись на территорию прибираться.