Грани зимы, застигла людей в бою смерть.

Все говорило Алексею об упорстве и ярости бушевавшего здесь боя, о

Том, что его боевые товарищи дрались, позабыв обо всем, кроме того,

Что нужно остановить, не пропустить врага. Вот недалеко, у опушки,

Возле обезглавленной снарядом толстой сосны, высокий, косо обломленный

Ствол которой истекает теперь желтой прозрачной смолой, валяются немцы

С размозженными черепами, с раздробленными лицами. В центре, поперек

Одного из врагов, лежит навзничь тело огромного круглолицего

Большелобого парня без шинели, в одной гимнастерке без пояса, с

Разорванным воротом, и рядом винтовка со сломанным штыком и

Окровавленным, избитым прикладом.

А дальше, у дороги, ведущей в лес, под закиданной песком молодой

Елочкой, наполовину в воронке, также назвничь лежит на ее краю смуглый

Узбек с тонким лицом, словно выточенным из старой слоновой кости. За

Ним под ветвями елки виднеется аккуратная стопка еще не

Израсходованных гранат, и сам он держит гранату в закинутой назад

Мертвой руке, как будто, перед тем как ее бросить, решил он глянуть на

Небо, да так и застыл.

И еще дальше, вдоль лесной дороги, возле пятнистых танковых туш, у

Откосов больших воронок, а окопчиках, подле старых пней, - всюду

Мертвые фигуры в ватниках и стеганых штанах, в грязновато-зеленых

Френчах и рогатых пилотках, для тепла насунутых на уши; торчат из

Сугробов согнутые колени, запрокинутые подбородки, вытаявшие из наста

Восковые лица, обглоданные лисами, обклеванные сороками и вороньем.

Несколько воронов медленно кружили над поляной, и вдруг напомнила

Она Алексею торжественную, полную мрачной мощи картину Игоревой сечи,

Воспроизведенную в школьном учебнике истории с полотна великого

Русского художника.

"Вот и я лежал бы тут!" - подумал он, и снова все существо его

Наполнилось бурным ощущением жизни. Он встряхнулся. В голове еще

Медленно кружились щербатые жернова, ноги горели и ныли пуще прежнего,

Но Алексей, сидя на уже похолодевшей и посеребренной сухим снежком

Медвежьей туше, стал думать, что ему делать, куда идти, как добраться

До своих передовых частей.

Планшет с картой он потерял при падении. Но и без карты Алексей

Ясно представлял себе сегодняшний маршрут. Немецкий полевой аэродром,

На который налетали штурмовики, лежал километрах в шестидесяти на

Запад от линии фронта. Связав немецкие истребители воздушным боем, его

летчикам удалось оттянуть их от аэродрома на восток примерно

Километров на двадцать, да и ему, после того как вырвался он из

двойных "клещей", удалось, вероятно, еще немного протянуть к востоку.

Стало быть, упал он приблизительно километрах в тридцати пяти от линии

Фронта, далеко за спиной передовых немецких дивизий, где-то в районе

Огромного, так называемого Черного леса, через который не раз

Приходилось ему летать, сопровождая бомбардировщиков и штурмовиков в

Их короткие рейды по ближним немецким тылам. Этот лес всегда казался

Ему сверху бесконечным зеленым морем. В хорошую погоду лес клубился

Шапками сосновых вершин, а в непогодь, подернутый серым туманом,

Напоминал помрачневшую водную гладь, по которой ходят мелкие волны.

То, что он рухнул в центре этого заповедного леса, было и хорошо и

Плохо. Хорошо потому, что вряд ли здесь, в этих девственных чащобах,

Можно было встретить немцев, тяготевших обычно к дорогам и жилью.

Плохо же потому, что предстояло совершить хотя и не очень длинный, но

Тяжелый путь по лесным зарослям, где нельзя надеяться на помощь

человека, на кусок хлеба, на крышу, на глоток кипятку. Ведь ноги...

Поднимут ли ноги? Пойдут ли?..

Он тихо привстал с медвежьей туши. Та же острая боль, возникавшая в

Ступнях, пронзила его тело снизу вверх. Он вскрикнул. Пришлось снова

Сесть. Попытался скинуть унт. Унт не слезал, и каждый рывок заставлял

Стонать. Тогда Алексей стиснул зубы, зажмурился, изо всех сил рванул

Унт обеими руками - и тут же потерял сознание. Очнувшись, он осторожно

Развернул байковую портянку. Вся ступня распухла и представляла собой

Сплошной сизый синяк. Она горела и ныла каждым своим суставом. Алексей

Поставил ногу на снег - боль стала слабее. Таким же отчаянным рывком,

Как будто он сам у себя вырывал зуб, снял он второй унт.

Обе ноги никуда не годились. Очевидно, когда удар самолета по