Развитие представлений о соотношении психики и мозга

В.Б.ШВЫРКОВ,

ВВЕДЕНИЕ

В ОБЪЕКТИВНУЮ

ПСИХОЛОГИЮ

НЕЙРОНАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПСИХИКИ

Москва 1995

В.Б.ШВЫРКОВ. ВВЕДЕНИЕ В ОБЪЕКТИВНУЮ ПСИХОЛОГИЮ.

НЕЙРОНАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПСИХИКИ. - М.: Институт психологии РАН, 1995 г. —162 с.

ISBN-5-201-02192-1

В книге дан глубокий теоретический анализ методологических оснований разных направлений исследования в психологии и психофизиологии. Посмертное издание последней книги В.Б. Швыркова в которой, рассмотрены причины трудностей, возникающих при решении психофизиологической проблемы и изучении нейрональных основ психики и поведения с использованием структурно-функционального и коррелятивного подходов. Предложен путь решения этих и ряда других проблем на основе развитой автором и его сотрудниками системно-эволюционной теории. Книга адресована философам, психологам, психофизиологам, физиологам и специалистам смежных дисциплин.

Монография подготовлена при поддержке Российского Гуманитарного Научного Фонда (проект № 93—06—10787).

ISBN-5-201-02192-1

Утверждено к печати Институтом психологии РАН. Ответственный редактор: доктор психол. наук Ю.И. Александров.

© Швырков В.Б., 1995 г.

© Институт психологии РАН, 1995 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Автор этой книги, Вячеслав Борисович Швырков, родился в 1939 году. В 16 лет он пришел в лабораторию П.К.Анохина, одним из ближайших учеников которого впоследствии стал. Теория функциональных систем, развиваемая П.К.Анохиным и его школой, была для Вячеслава Борисовича больше чем просто научной концепцией. Она определяла не только постановку конкретных экспериментальных задач, которые он решал очень эффективно (первые публикации В.Б. Швыркова вышли в 1960 г., когда он был студентом 2-го курса), но и обусловливала в целом его понимание происхождения и организации Жизни, отношение к ней.

Вячеслав Борисович умел заражать энтузиазмом научного поиска и студентов, делающих первые шаги в науке, и подготовленных ученых. Ухе в то время, когда он учился в аспирантуре под руководством П.К. Анохина, вокруг Вячеслава Борисовича начал формироваться коллектив единомышленников, ставший базой возглавленной им позже лаборатории «Нейрофизиологических основ психики» (Институт психологии АН СССР, затем РАН), которая была образована в 1972 году по инициативе и при участии П.К. Анохина и Б.Ф. Ломова.

Многолетние исследования Вячеслава Борисовича и его учеников привели к формированию новой дисциплины: системной психофизиологии, задачей которой является изучение закономерностей формирования и реализации систем, составляющих индивидуальный опыт, их таксономии, динамики межсистемных отношений в поведении и деятельности. Одним из наиболее важных этапных результатов на этом пути явилось решение психофизиологической проблемы, основанное на анализе с позиций теории функциональных систем материала, полученного в его

собственных экспериментах и в экспериментах его учеников. Суть этого решения состоит в том, что «психическое» и «физиологическое» являются различными аспектами описания единых общемозговых системных процессов. Принципиальное значение имело также установление в руководимой им лаборатории факта системной специализации нейронов, что открыло совершенно новые возможности экспериментального исследования индивидуального опыта человека и животных.

Верно оценить масштаб совершенного Вячеславом Борисовичем Швырковым — значит понять, что он осуществил истинный переворот в науке, создав не только новую дисциплину, но, по существу, новое мировоззрение, систему представлений, не сводимых к какой-либо из существующих отдельных областей науки.

Для большинства из тех, кто хотя бы раз побеседовал с В.Б.Швырковым или прочитал некоторые из его основных работ, было очевидно, с каким талантом, с какой выдающейся личностью они имеют дело. Однако, разработанная им парадигма, именно в силу се принципиальной новизны, входила в противоречие с устоявшимися и широко принятыми в физиологии, психофизиологии и психологии представлениями. Рано или поздно ряду его коллег это противоречие становилось очевидно — обнаруживалось, что данная парадигма не просто заставляет модифицировать элементы «защитного пояса» их исследовательской программы, но покушается на «ядро» последней, на те аксиомы, которые лежат в основе всех их взглядов, научной «картины мира». Поэтому, а также потому, что Вячеслав Борисович был совершенно бескомпромиссным в научной полемике и, следовательно, не очень-удобным человеком, он чаше слышал не аплодисменты, хотя и такое бывало, но сталкивался с более или менее эмоциональными возражениями или с раздраженным непониманием. Ему досталось не многое из того, что можно было бы назвать официальными регалиями. Впрочем, он был к ним достаточно равнодушен, хотя и понимал значение последних для выживания развиваемого им и его учениками направления.

Было бы явным упрощением редуцировать целостную систему представлений, разработанных В.Б.Швырковым, к одной теории. Вместе с тем следует отметить, что он сам считал своим основным научным результатом, центральным стержнем всего

мировоззрения системно-эволюционную теорию. Эта теория является развитием идей П.К. Анохина, причем развитием творческим, связанным с радикальной модификацией классической теории функциональных систем. Обоснованию системно-эволюционной теории и рассмотрению вариантов ее использования для решения центральных проблем психологии, психофизиологии, нейронаук посвящена эта книга, которую Вячеслав Борисович не успел завершить. Он умер 4 июня 1994 г.

После основного текста книги, подготовленного вчерне еще самим В.Б.Швырковым, приводятся с небольшими сокращениями две статьи автора, полностью опубликованные в «Психологическом журнале» (1988, т.9, № 4 и 1993, т.14, № 6). В них отражены результаты последних очень существенных теоретических разработок автора, дополняющих материал основного текста.

Думаю, что если бы Вячеслав Борисович, всегда очень тщательно работавший с рукописями, готовил книгу сам, он внес бы в итоговый вариант много изменений, упрощающих восприятие материала, убирающих некоторые подробности или, наоборот, дополняющих описание не очевидных логических переходов. Мы, его ученики, не сочли возможным вносить в текст какие-либо существенные изменения, кроме некоторых редакторских правок. Сохранены даже скобки, оставленные пустыми, как указание на намерение автора привести в данном месте ссылку.

В связи с отмеченными особенностями рукописи представляется полезным предварить текст кратким изложением системно-эволюционной теории, выделив те ее положения и связи между ними, которые считал основными Вячеслав Борисович. Надеюсь, что подобная логическая схема поможет читателю в работе с книгой.

В качестве наиболее важных элементов, составляющих фактическую базу системно-эволюционной теории, он рассматривал а) обнаружение специализации нейронов различной морфологической принадлежности относительно систем, складывающихся при формировании целостных поведенческих актов на разных стадиях индивидуального развития; б) обнаружение резерва молчащих клеток, из которых в процессе обучения в пробных актах отбирается новая организация нейронов, активность которых приводит к полезному результату; в) обнаружение факта одно-

временной активации нейронов, принадлежащих к системам разного возраста, при реализации любого акта внешнего поведения.

Рассмотрение этих фактов в связи с данными и концепциями психологии, физиологии, этологии, генетики, социологии и др. позволило сформулировать следующие основные положения системно-эволюционной теории.

1) В соотношениях со средой любой организм реализует генетическую программу своего жизненного цикла. До появления нервной системы эти соотношения выражаются формулой: геном <-> тело <-> среда. Развитие нервной системы, в клетках которой экспрессируется наибольшая часть генома, меняет эту формулу на: геном <-> мозг <-> тело <-> среда. Поведение поэтому можн о определить как реализацию организмом генетической программы жизненного цикла, «экспрессируемой» в нейронах.

2) Нервная система оказывается при этом не «телом», а внутренним «субъективным экраном», образовавшимся в процессе эволюции между генетической программой и ее выполнением через телесные процессы и изменения внешних соотношений организма со средой. Нервные процессы — субъективное отражение внешних соотношений и регулятор телесных процессов. Для разделения нервных и психических процессов эволюционного основания не обнаруживается.

3) Нервная клетка является не «кодирующим элементом» или «сумматором», а организмом, обеспечивающим потребности своей генетической программы за счет метаболитов, поступающих от других элементов. Импульсная активность возникает при рассогласовании между синаптическим притоком метаболитов от других клеток и потребностями метаболизма самого нейрона. Таким образом нейрон реализует специфический для нервной клетки способ изменять свои соотношения с другими клетками и, в конечном счете, соотношения тела со средой, что может вести к изменению синаптического притока к данному нейрону.

4) Состав врожденных актов и отношения между ними отражают историю адаптивных соотношений организма со средой в эволюции. Нейроны, специализированные относительно этих актов, располагаются главным образом в древних структурах ЦНС

и в периферических нервных образованиях. В коре головного мозга наряду с нейронами, специализированными относительно врожденных актов, существует большой запас нервных клеток.

5) Эти клетки используются в формировании новых поведенческих актов. Из активирующихся в пробных актах наборов отбирается та совокупность прежде молчавших клеток, активация которых приводит к достижению полезного приспособительного результата. Фиксация новой системы осуществляется как специализация этих клеток относительно вновь формируемых систем и усиление связей между нейронами нового и уже усвоенного поведения. В отличие от инструктивно-селекционных теорий обучения настоящая гипотеза получила название системно-селекционной.

6) Накопленные в эволюции и в истории индивидуальной жизни животного системы поведенческих актов составляют структуру его субъективного мира. В этом системном внутреннем мире не обнаруживаются какие-либо специальные процессы «кодирования информации» или «нейрональные механизмы восприятия», процессы «управления движением» или «нейрональные механизмы регуляции движения».

7) Текущее поведение определяется составом одновременно извлекаемых из памяти систем разного возраста (т.е. сформированных на разных этапах индивидуального развития), закономерности отношений между которыми могут быть описаны качественно и количественно.

8) Формирование специфически человеческого сознания обусловлено развитием человеческого общества, что изменило соотношения организма (человека) со средой может быть даже больше, чем развитие в свое время нервной системы. Эти соотношения могут быть выражены формулой: геном < -> мозг < -> тело < -> культурная среда <-> общество <-> Вселенная. Поэтому с позиций системно-эволюционной теории объективные данные о структуре субъективного мира человека могут быть получены при анализе активности мозга в сопоставлении со структурой общественного сознания, часть которой усваивается отдельным человеком.

9) Элементы общественного сознания усваиваются конкретным человеком в процессах общения и деятельности и становятся индивидуальными знаниями. В том числе знаниями о «психи-

ческих процессах», таких как ощущение, восприятие, воля, эмоции и т.п., которые, в действительности — элементы общественного сознания, выработанные обществом в практике соотношения со своими членами для характеристики их внешнего поведения. Не только этим, но и другим понятиям, характеризующим субъективную реальность в различных психологиях, по-видимому, соответствуют определенные состояния систем, из которых в действительности состоит субъективный мир человека. Эти состояния, а также «алгебра межсистемных отношений» могут быть исследованы системной психофизиологией.

Хотелось бы надеяться, что эта книга Судет способствовать интеграции усилий специалистов разного профиля: психологов и психофизиологов, нейропсихологов и нейрофизиологов, генетиков, эволюционистов и др. для изучения мозговых основ психической деятельности и поведения. Методологической базой интеграции может служить системно-эволюционная теория.

Ю.И. Александров доктор психологических наук

ВВЕДЕНИЕ

Познание самого себя было одной из самых сильных побудительных причин познавательной деятельности уже древних людей. Как отмечал Иван Петрович Павлов, «в сущности интересует нас в жизни только одно — наше психическое содержание, однако механизм его был и есть окутан для нас глубоким мраком. Все ресурсы человека — искусство, религия, литература, философия и исторические науки — все это соединяется, чтобы бросить луч света в этот мрак, но человек располагает еще одним могущественным ресурсом — естественно-научным изучением с его строго объективными методами» [1949, с. 351]. В этом перечне И.П. Павлов не назвал специальную науку, посвященную, как кажется, «изучению нашего психического содержания» — психологию. Это не случайно. Дело в том, что специфика предмета психологии заключается в изучении ею непосредственно не наблюдаемого субъективного отражения человека и животного. Ненаблюдаемость обусловила то обстоятельство, что в разные времена и в разных культурах могли существовать самые разные представления об этой ненаблюдаемой реальности. Как отмечал Л.Фейербах, «никакая наука не водила человека больше за нос и не выдавала свои измышления за действительность, чем психология» [цит. по: Чуприкова 1985, с. 158]. В настоящее время ставится вопрос о том, может ли в принципе психология считаться наукой. Рассматривая поиски оснований психологии за 100 лет, R.B. Johnson [1980] с разочарованием замечает, что когда путь не приводит к цели, которая давно должна бы быть достигнута, остается либо объявить, что мы ее уже достигли, либо признать, что она вообще не достижима, и приходит к выведу, что психология, возможно, никогда не достигнет «парадигмальной стадии», на которой, по его представлениям, находится современная физика.

Сложность и своеобразие познавательной ситуации в психологии состоят в том, что, как отмечает Б.Ф. Ломов «... с одной стороны, проблемы психологии относятся к области субъективных явлений, обычно противопоставляемых объективным, с другой — от нее требуется изучение объективных законов психики.

В значительной мере этот парадокс обязан тем трудностям, которые возникают при попытках четко разграничить онтологический и гносеологический аспекты изучения психического...» [1984, с. 106]. В настоящей работе мы и попытаемся разрешить этот парадокс.

Как известно, органом психики — субъективного отражения объективной реальности — является особым образом организованная материя — мозг, и уже во времена И.М. Сеченова не было людей, «...которые с большими или меньшими оговорками не Принимали бы этой мысли за истину» [1952, с. 9]. Из этого, казалось бы, логически непреложно следует, с одной стороны, что объективное изучение психики возможно только как изучение мозговых процессов, и, с другой стороны, что мозговые процессы — и есть психические процессы. Однако, современная объективная реальность все еще состоит в том, что существуют две различные науки со своим особым объектом, предметом и методами: психология, изучающая психические процессы, и нейрофизиология, изучающая физиологические процессы. Прямые контакты между этими науками постоянно «искрят», примером чего может служить недавняя дискуссия [Научный диспут 1990], а попытки вскрыть «физиологические механизмы психических процессов», предпринимаемые в сопоставляющей психофизиологии, неизбежно ведут к дуализму [Popper, Eccles 1977].

Гносеологические корни этой ситуации лежат в истории формирования психологии и физиологии. При желании знать о «движениях души», своей собственной и окружающих, человек располагал лишь возможностями наблюдения статистических характеристик внешнего поведения (своего и окружающих). Представления о психике, или душе, сложились еще в доисторическую эпоху, и в любом, самом примитивном языке, даже в коммунолектах древних австралийцев [Роуз 1981], имеются обозначения психических процессов, свойств и состояний, которые не могли сформироваться иначе, чем как обобщенные статистические ха-

рактеристики внешнего поведения человека. Например, относительная частота успешных поведенческих актов человека или животного (объекта охоты) трансформировалась в его «ум», а, частота агрессивных — в «злость», которая могла выступать и как постоянное свойство, и как временное состояние, и как процесс озлобления. Не зная истинных причин тех или иных поступков, люди видели их в субстанциированных статистических характеристиках внешнего поведения: «жадность заставила», «смел ость повела» и т.п..

Ситуация не изменилась и сейчас. Современная психологическая терминология, будь то «процесс восприятия», «состояние внимания» или «свойство нейротицизма», также представляет собой статистические характеристики внешнего, в том числе речевого, поведения, так как психологические методы — экспериментальные, тестовые, опросники и т.д. — по-прежнему характеризуют человека лишь по его внешнему реальному или воображаемому поведению в различных ситуациях. Что в действительности происходит в субъективном мире, т.е. в голове испытуемого, остается полностью скрыто как от испытуемого (иначе объективная психология вообще бы была не нужна), так и о т психолога (иначе существовала бы одна экспериментальная объективная психология). В действительности существует много психологии (интроспективная, когнитивная, установки, деятельности, понимающая, гуманистическая и т.д., и их количество увеличивается), дающих различные описания «психических процессов» в одной и той же поведенческой ситуации, например, в ситуации обнаружения сигнала [...].

Какие именно статистические характеристики или аспекты рассмотрения внешнего поведения выделяются и субстанциируются как психические процессы или другие составляющие психики, диктуется потребностями социальной практики.

Канонизированные еще Аристотелем ощущение, восприятие, воля, эмоции и т.п. под воздействием запросов различных видов практики в различных психологиях обогащались гештальтами, эго, когнитивными картами, обработкой информации и т.п.[...]. Очевидно, что поскольку социальные потребности в аспектах рассмотрения поведения человека постоянно изменяются и расширяются в связи с усложнением социальной практики, то список «элементов пси-

хики» может увеличиваться до бесконечности, и появившиеся в последнее время «процесс слежения» или «детекция актуальных сомнений» — не последние члены этого списка, в который, если быть последовательным, необходимо внести все технологические операции, такие как «сравнения», «категоризация», «управление» и т.п., и все термины языка, относящиеся к характеристике якобы субъективного мира, даже такие как «парение духа», «угрызения совести» и т.п. Именно это и наблюдается сейчас в психофизике, инженерной психологии, психологии индивидуальных различий, социальной психологии и т.д.

Очевидно, что для того, чтобы судить по внешнему поведению о внутренних субъективных процессах, необходимо знать закон отношения между внешним поведением и этими процессами, ^-а для этого необходимо знать, какие в действительности субъективные процессы протекают в мозгу человека. Без этого знания любые суждения о структуре и динамике субъективного мира оказываются логически неоправданными, но именно субъективный мир и составляет для психологов основную «часть истории, которую они хотят рассказывать» [...], так как иначе им рассказывать просто не о чем.

Как это ни покажется парадоксальным, гносеологическая ситуация в нейрофизиологии была аналогичной ситуации в психологии, так как нейрофизиология долгое время не могла дать психологии действительных знаний о мозговых процессах, поскольку сама находилась в таком же положении, как и психология и пользовалась метафорическими представлениями о мозговых процессах, такими как представления о «телефонной станции», «компьютере» или «голограмме».

Мозговые процессы — это активность и взаимодействие нервных клеток, и эти процессы стали доступны исследованию на бодрствующих животных лишь тридцать лет назад [...]. Отсутствие до этого возможности изучать активность нейронов в поведении обусловило долгое господство структурно-функциональн ог о по дх о д а, который родился из потребностей клинической практики, имевшей дело с объективными симптомами поражения той или иной структуры мозга. Эти симптомы, взятые с «противоположным знаком», и объявлялись функциями тех или иных структур. Структурно-функциональные представления, в свою

очередь, базировались на пришедшем из механики понимании поведения организма как реакции на внешние причины, в которых психическое могло быть лишь эпифеноменом чисто физиологических процессов «проведения возбуждения от рецепторов к эффекторам» через структуры, выполнявшие при этом свои «функции».

Таким образом, ориентация различных методов познания на конкретные потребности различных видов социальной практики и отсутствие методических возможностей изучать не предполагаемые, а реальные клеточные процессы в мозгу, обусловили тупиковую познавательную ситуацию в анализе проблемы соотношения психики и мозга и объективного изучения субъективного отражения. Эти подходы обусловили и ограниченность, и несопоставимость онтологических представлений в физиологии и психологии. В структурно-функциональной физиологии онтология ограничивалась «физиологическими процессами», или «жизнью тела», а в психологии долгое время — «жизнью души». На самом же деле обе науки в действительности изучали лишь нормальное или измененное в результате повреждения мозга поведение. При сопоставлении, даже теоретическом, психики как субъективного отражения объективного мира и психики как деятельности мозга, возникали непреодолимые трудности [см., например, Ломов 1984, с. 346 и далее]. Эти трудности были связаны с несопоставимостью традиционных онтологических представлений в психологии и нейрофизиологии. Психология якобы давала описание процессов субъективного отражения объективного мира, причем в терминах свойств и отношений внешних объектов, а физиология — якобы описание деятельности мозга в терминах функций его структур. Как мы уже отмечали, несопоставимость этих описаний неизбежно вела к дуализму.

Необходимо отметить, что в самой психологии постоянно предпринимаются попытки пересмотреть онтологию. Как считает Ф.Е. Василюк [1986], в психологиях деятельности, общения, установки и отношений онтология в виде «жизни души» была отброшена в пользу «...единой онтологии «жизни человека в мире», содержащей в себе два аспекта — «жизнь человека» и «мир» [с.85] Едва ли категории «жизнь человека» или «мир» можно признать

специфически психологическими, однако даже и в этом варианте психологическая онтология не включает объект исследования нейрофизиологии и «орган психики» — мозг, что делает такую психологию «безмозглой». Точно также как структурно-функциональная физиология для объяснения поведения не нуждается в «психике» и не позволяет поставить вопрос о природе именно субъективного (а не объективного как в зеркале или компьютере) отражения объективной реальности в процессах мозга.

Основным научным событием, сделавшим возможным написание данной книги, явилось установление того факта, что нервные клетки в разных областях мозга специализированы не относительно каких-либо процессов или функций, а относительно элементов субъективного опыта. Причем в корковых областях — главным образом относительно индивидуального приобретенного опыта, а в филогенетически древних структурах мозга — относительно видового опыта. На наш взгляд, это означает решение древней психофизиологической проблемы, так как описание совокупностей активных в какой-либо момент элементов мозга, специализированных относительно конкретных элементов субъективного опыта, становится одновременно и описанием состояния субъективного мира в этот момент, а перечисление всех специализаций нейронов — описанием всей фило- и онтогенетической памяти организма, т.е. всего субъекта поведения. Отсюда становится очевидным, что действительный синтез психологии и физиологии, который приведет к созданию объективных методов исследования субъективного отражения, возможен только на основе общей для всех наук онтологии — и такой онтологией (учением о сущем) в настоящее время является теория Эволюции, которая не только требует рассматривать любое явление в развитии и находить его место в общей эволюционной картине мира, но и выделять само явление из реальности в соответствии не с субъективными критериями, принятыми в той или иной традиционной науке и вытекающими из потребностей различных видов социальной практики, а в соответствии с объективными эволюционными критериями — уровнями организации Материи, отражающими этапы ее развития. Как считает Я.А. Пономарев, использование таких критериев характерно для новой — «Действенно-преобразующей формы знания» [1982].

Последовательное применение идей эволюции в любой области знаний ведет к системному видению мира. Мы попытаемся рассмотреть проблему соотношения мозга, психики и сознания с позиций системно-эволюционной теории, что, как нам представляется, приводит к созданию предпосылок объективного изучения субъективного мира объективными методами физиологии, «которая одна держит в своих руках ключ к истинно научному познанию психических явлений» [Сеченов 1952, с. 195].

О САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ

Как мы уже отмечали, любые представления о психических процессах, состояниях и т.д. не могли сформироваться иначе, чем как обобщенные статистические характеристики или аспекты рассмотрения внешнего поведения. Представления о структуре субъективного мира или о «психических процессах» складывались под воздействием определенных практических потребностей и изменялись с изменениями этих потребностей, что ясно видно как при анализе причин распада интроспективной психологии на школы [Johnson 1980], так и при сравнении психологи* ческой терминологии различных исторических эпох. Даже наиболее глобальное дробление субъективного мира не оставалось постоянным. Очень древнее разделение психики на ум, волю и чувства кажется связанным с выделением первых социальных ролей в примитивных человеческих обществах: жрецов, вождей и рядовых членов племени [Фрезер 1980]. С Л. Рубинштейн, Например, отмечал, что «необходимо учитывать, что идущее от Тетенса и Канта трехчленное деление психических явлений на интеллектуальные, эмоциональные и волевые не может быть удержано. Первичным, основным является двучленное деление психических процессов на интеллектуальные и аффективные, в том смысле, в котором этот термин употребляется в философии XVII - XVIII веков» [1957, с. 269]. В настоящее время принимается,

что «должно быть преодолено традиционное расщепление личности на мотивационную, волевую, познавательную сферы» и предлагается анализировать личность в терминах «динамических смысловых систем» [Асмолов 1984, с. 62].

Нет объективных оснований и для более мелкого членения психики на «единицы». Как отмечает Б.Ф Ломов, «что только не пытались рассматривать в качестве такой «единицы»: и ассоциацию [Миль, Бэн, Спенсер, Ярошевский 1977], и гештальт [Вертгаймер 1923 и др.], и знание [Выготский 1982], и элементарный акт отражения [Рубинштейн 1946], и ощущение [Ананьев 1960], и действие [Рубинштейн 1946, Леонтьев 1983] и др. Все эти единицы выбирались в зависимости от того, какую из базовых для психологии категорий исследователь брал в качестве главной или даже единственной. Каждая категория по существу может быть основанием для выделения соответствующей «единицы» бытия, человека и его психики» [Ломов 1984, с. 75].

Тем не менее, психологи продолжают оперировать именно исходным первичным разделением психики на познавательную, волевую и эмоциональную сферу. Рассмотрим познавательную ситуацию, например, в психологии восприятия. Как отмечает Б.Ф. Ломов, «когда изучается, например, восприятие, то обнаруживается, что в принципе невозможно создать условия, которые позволяли бы отпрепарировать его от памяти, мышления, эмоций и т.д.» [1984, с. 75].Если учесть также, что восприятие невозможно отпрепарировать и от действия [...], то становится очевидным, что, в отличие от философско-гносеологической категории восприятия как отражения целостного объекта, для выделения отдельного «психического» процесса восприятия никаких оснований не существует. Восприятие — это лишь аспект рассмотрения целостного соотношения субъекта со средой. Даже выделяемые различные «модальности» восприятия, такие как зрительные, слуховые и т.п. образы, оказываются лишь аспектом рассмотрения этого целостного соотношения, так как при решении испытуемым «зрительной перцептивной задачи» никаких оснований сомневаться в том, что он соотносится со средой и с помощью других анализаторов, не существует. Такая же путаница существует и в психологии памяти: то память представляется как одна из психических функций наряду с другими, такими как

восприятие, мышление, воля и т.п., то гак некоторое свойство других функций, и тогда говорят об эмоциональной памяти, сенсорной памяти, моторной памяти и т.п.

Не большую определенность в эти «процессы» вносит и психология деятельности. Эта психология, введя на место «процессов» иерархию «деятельность, действие, операция», по существу лишь заменила рассмотрение внешнего поведения с разных сторон на рассмотрение его с разного расстояния, сохранив при этом фактически и «процессы» в виде перцептивной, мнемической, интеллектуальной и т.п. деятельности.

Когнитивная психология в действительности лишь переименовала процессы, принимавшиеся в психологии восприятия, использовав кибернетическую терминологию, как это хорошо показано Б.М. Величковским [1982].

Не меньшая путаница наблюдается и в сфере «чувств». Как отмечает В.К.Вилюнас, «большую путаницу в психологию эмоций вносят терминологические расхождения. В какой-то мере они заложены уже в повседневном языке, позволяющем нам называть, например, страх — эмоцией, аффектом, чувством или даже ощущением, или объединять под общим названием чувства такие различные явления как боль и иронию, красоту и уверенность, прикосновение и справедливость»[1984, с. 5]. То же мы находим и у АН Леонтьева: «в пестром перечне мотивов можно обнаружить такие, как жизненные цели и идеалы, но также и такие, как раздражение электрическим током» [1975, с. 189]. Действительно, даже такое обычное явление как голод, может одновременно рассматриваться и как эмоция, и как мотивация, и как чувство, и как ощущение, и как потребность в пище.

Значение эмоций во всех сферах человеческой жизни признается первостепенным, и в настоящее время это психологическое понятие — эмоция, появившееся как обобщение различных чувств бытовой и первобытной психологии, употребляют также и социологи, и физиологи, и клиницисты, и т д. Тем не менее, вопрос «Что такое эмоция?» до сих пор кочует из одной публикации в другую и не имеет однозначного ответа, также как и не существует общепринятой классификации эмоций. Как мы уже отмечали, все многообразие чувств Б.Спиноза свел к нескольким основным — желанию, удовольствию и неудовольствию, из комбинации которых и

выводится любовь и ненависть, надежда, страх, уверенность, отчаяние веселость, подавленность, зависть, презрение, сомнение, самомнение. В других исторических условиях в основу классификации эмоций кроме удовольствия и неудовольствия закладывались еще возбуждение и успокоение, напряжение и разрешение [...} или «согласно военной науке — наступление (преодоление), оборона (защита, сохранение) и отступление (утрата ранее занимаемых позиций)» [Симонов 1981, с. 141].

Из всего сказанного становится ясно, что сфера «чувств» описывает определенные характеристики целостного поведения, прежде всего, социального, которое характеризуется специальными сигнальными признаками, такими как улыбка или виляние хвоста, угрожающие позы или рычание, и т.п.

«Понятие воли в современной психологии представляет собой, вообще говоря, конгломерат разнородных составных частей, неизвестно как между собой связанных. Оно включает: а) стремление, желания, б) волевые действия, в) волевые качества личности» [Рубинштейн 1957, с. 267]. Поскольку стремление и желания фигурируют также и в сфере чувств, а волевые действия — в восприятии, то очевидно, что понятие воли, точно также как и все остальные понятия интроспективной психологии, характеризуют лишь внешнее поведение, определенный, социально обусловленный аспект его рассмотрения. Несамостоятельность этого понятия отражена также и в том, что часто его рассматривают как «борьбу мотивов».

Присоединяясь к оценке состояния современной психологии, данной Г.И.Дубровским: «Термин «психическое» — один из самых широко употребляемых в современном научном обиходе — влечет за собой пестрый шлейф, сотканный из различных знаний и смыслов, и в таком виде он фигурирует в качестве краеугольного камня психологии, отражая ее теоретическую несобранность» [1971, с.162], отметим, что вопрос о том, из каких «процессов» или «элементов» состоит внутреннее субъективное отражение, принципиально может быть решен с научной объективностью только изучением самой субъективной реальности, причем не по ее проявлениям во внешнем поведении и но самонаблюдением, а научными объективными методами, т.е. при изучении мозговых процессов,

О САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ НЕЙРОФИЗИОЛОГИИ

Теперь мы рассмотрим познавательную ситуацию в «самостоятельной» нейрофизиологии, феномены которой сопоставляются с описанными выше «психическими» процессами. Представления о физиологических (телесных) процессах в мозгу, сложились в рамках медицинской практики по аналогии с телесными, физиологическими процессами в почках или печени и тесно связаны с понятиями структуры и функции. Понятие структуры возникло при описании мозга как тела, отражением чего является, например, то, что еще в XVII веке проводили «аналогию между бугорками, округлыми выпуклостями и отверстиями этой области (ствола мозга) и лучше известными элементами мужской промежности» [...]. И с о в р е м е н н а я т е р м и н о л о г и я, о т н о с ящ а я с я к морфологии мозга, состоит из таких терминов как «червь» и «морской к о н ек», ра з л ич ные «бугры» и «бугорки», «мост» и «акведук», «ручки» и «ножки» и т.п. Выделение структур мозга по гистологическим признакам столь же неопределенно: неясно, например, можно ли считать корковые поля, отличающиеся по количеству слоев, различными структурами, или такими структурами надо считать слои вне зависимости от того, какие поля они занимают.

Понятие же функции возникло в практике целенаправленного изготовления орудий труда [...], является синонимом «назначения» и предполагает творца, соединяющего детали в единую машину. «Структурно-функциональный подход» и реализует изучение мозга как машины, состоящей из структур, выполняющих различные функции. По каким же критериям и какие именно функции существуют у структур мозга? Сначала, как мы уже отмечали, эти функции выделялись как взятые с обратным знаком симптомы поведенческих изменений при повреждениях разных структур. В настоящее же время осознано, что этот путь является тупиковым. Так, У. Наута и М. Фейртаг, пишут: «Возьмем, нап