Полевой шок в работе социолога.

Размышления о полевом шоке Климов И.

Раздел: МАСТЕРСКАЯ Рубрика: Социология: запас знания

Мой подход можно было бы назвать “методологией события”.

Вовлечение собственной личности в исследование возможно только через проблематизацию своих реакций в ходе исследования, а это, в свою очередь, позволяет посмотреть “со стороны” на явление, изначально найденное в себе самом. Всякий анализ объекта содержит в себе возможность самоанализа, который похож скорее не на самонаблюдение, а на доказательный анализ социальных препятствий социологическому знанию”.

Логика приема понятна: проблематизация собственных реакций приводит исследователя к проблематизации своей ситуации, в которой приходится планировать или же вести полевую работу.

Обсуждение проблемы “входа в поле”. Рефлексия моих переживаний, связанных с выходом в поле, - суть мой исследовательский прием в арсенале иных методов

Для начала…

Записывал идеи, вопросы, темы, которые хотел обсудить с коллегами, и выписал почти все эти свои заметки по памяти дополнил их еще несколькими темами, которые, тогда присутствовали у меня в голове.

И затем я начал с этим разбираться.

Всегда ли перед выходом в поле возникают опасения и страхи? Наверное, нет. Если напряжение все-таки существует, есть какие-то “барьеры входа”, и они требуют прояснения. Что-то в моем проекте исследования недодумано, непрояснено, что мне не хватает какого-то когнитивного ресурса для начала исследовательского действия, что проблему исследования я определил лишь формально, а сущностно она от меня все-таки ускользает, и т. д.

Театр одного актера

Начиная исследование, приходится одновременно решать множество задач – организационных, содержательных, теоретических, в том числе – поиск контактов, поиск “проводника”. Приходится объяснять, чего же ты хочешь от него пока ты сам не очень-то это знаешь. “Предполевого шока”. Исследовательские роли? Турист, путешественник, посредник, ученый…

Я хочу, чтобы им было интересно прожить часть жизни со мной и с идеей моего исследования.

Бог знает, что подумала молодая бизнес-леди, заместитель генерального директора по коммерческим вопросам, об исследователе из Москвы, прочитав это письмо!

В принципе нам никто не запрещает придумать себе любой образ, создать такую легенду о себе и своей задаче, чтобы повысить наши шансы на успешный вход в поле и активное сотрудничество информантов.

Во-первых, когда Вы готовите выход в поле, ищете и устанавливаете контакты, подумайте, что Ваши будущие информанты могут собирать информацию о Вас.

Во-вторых, невозможно без сбоев и проколов играть несвойственную тебе роль: неизбежно возникнет ситуация, когда ты не сможешь ее “поддерживать”.

Информация об исследовании и об исследователях распространяется в “поле” по каналам, которые нам еще неизвестны, которые только предстоит узнать, и поэтому этот процесс происходит быстрее, нежели мы можем совершать перемещения в пространстве и осваивать коммуникативные сети наших и формантов.

Исследователь как часть поля

Я переживаю за результативность моего исследования. Безусловно, мне по-человечески не хочется ударить лицом в грязь и оставить о себе превратное представление.

Самый важный фактор “прочтение” меня другими, интерпретация меня.

Моя полевая роль – это очень мощный и гибкий инструмент. Но одновременно нужно понимать те эпистемические ограничения, которые она накладывает на тебя и твою исследовательскую ситуацию; нужно не только понимать предзаданность своей познавательной “перспективы”, но и быть готовым к тому, что “поле” доопределит твою роль за тебя.

Командные роли

Нужно ехать не одному, а с кем-то, чтобы веселей было мучиться.

Но кому предложить? Как подобрать себе напарника? Как объяснить ему задачу? Как понять, справится ли он с работой?

Полевые условия открывают такие черты, привычки и особенности характера, которые в прежнем режиме общения никак не проявлялись. А кроме того, работа пары или команды – это не только выбор общей роли для предъявления внешнему миру, это также и установление ролей и взаимодействия между партнерами. Актуальной оказывается проблема, как вы сработаетесь.

Поиск партнера или команды для экспедиции – это уже начало моего “входа в поле”, потому что именно на этом этапе начинают складываться и взаимоопределяться партнерские роли в команде и, соответственно, презентационные роли для поля3.

“М” и “Ж”, или “Подхожу ли я для поля?”

В этих случаях валерьянку пить не надо, как не надо и заниматься психотерапией. Потому что ответ может быть только один: “Да, подхожу”.

Практически любой исследователь может войти практически в любое поле. Но оно будет открываться ему по-разному, и “пришедшему” будут доступны лишь определенные зоны, а другие зоны останутся скрыты. Соответственно, на подготовительном этапе нужно просчитать как особенности поля, так и “фактуру” исследователя или исследователей.

Планируя работу, есть смысл системно оценить, какие фактурно-организационные возможности есть у исследовательской группы и какие эпистемические перспективы открываются в планируемом поле для каждого из ее участников при выборе той или иной стратегии “входа”.

Изучение персоносферы

Я как исследователь никогда не пойму, как же мне себя вести, как входить в поле, пока не сформирую представлений о его персоно-сфере: какими типажами и конкретными персонами, и даже – какими характерами представлено интересующее меня социокультурное пространство. Что делал я накануне поездки к сибирским строителям? Пошел к строителям московским. Интуитивно пришло понимание, что исследовательское поле окружено предместьями, точно так же, как городище окружено посадом, а посад – опольем. И вход в исследовательское поле (городище) мы начали очень издалека – через контакты с теми людьми, которые могли рассказать о том, что творится на “посаде”, а затем – с теми, кто имел представление о делах внутри самого городища.

Очень редки ситуации, когда исследовательское поле не имеет “знающих” людей или экспертов “снаружи” – таких, разговаривая с которыми, можно получать информацию о привычках, нравах и персональном составе целевой группы, не вторгаясь в пределы ее персоносферы и не тревожа преждевременно ее представителей.

Пустая голова

Нужно ли быть теоретически подготовленным и компетентным накануне поля.

Для хорошего исследования, построенного в традиции качественной методологии, с точки зрения А. Страусса и Дж. Корбина, голова исследователя должна быть свободной от каких-либо теоретических построений

В противовес этому предлагается методология “обоснованной теории” (grounded theory). “В исследовании по методу обоснованной теории мы стремимся не проверять связи между заранее отобранными переменными, а обнаруживать подходящие категории и связи между ними, соединять их новыми, а не стандартными способами.

Жизнь и социальные процессы оказываются на порядок сложнее и вариативнее, чем самая эвристичная теория и самые смелые фантазии. Главное - не переоценивать универсальность собственного взгляда на вещи и сохранять восприятие “наивного наблюдателя”.

Статус “профана” очень быстро считывается информантами, и иногда это можно превратить в исследовательскую роль и использовать в качестве эффективного приема: профану проговаривают и объясняют то, что в разговоре с “более продвинутым” собеседником опускают, полагая “само собой разумеющимся”.

Абсолютизация идеи, что следование методологии “grounded theory” освобождает исследователя от предварительной концептуальной работы ради сохранения “наивного восприятия”, может обернуться разрушением исследовательского реноме на этапе входа в поле и послужить стимулом к “выдавливанию” из изучаемой социальной сети.

А если гость пришел с утра?

Фактор, который больше других заставлял меня нервничать, – неготовность объекта исследования к исследованию. Важно, что мне дали понять три вещи:

1) моему визиту и исследованию придают большое значение;

2) ситуация, которая меня интересует, еще “не созрела” для того, чтобы ее афишировать и показывать – с точки зрения gate-keeper;

3) из-за массы дел нам не смогут “уделить внимание”.

Если исследование – это хождение в гости, тогда это означает, что дом еще не убран, стол еще не начали накрывать, зажарка будет вот-вот и ее нужно не упустить. И совершенно тут не до гостей, которые вознамерились приехать раньше срока – что нехорошо, нелюбезно и просто нервно, ведь всем хочется ладно и хорошо отпраздновать день рождения!

В июле, когда наконец была достигнута твердая договоренность, я был настолько рад началу полевого этапа, что совершенно “забыл” о факте переноса сроков и даже не подумал проблематизировать для себя этот вопрос в качестве исследовательского.

Сбои и аномалии в установлении контактов на этапе “до поля” могут свидетельствовать не только о подготовленности и мастерстве исследователя, но также и о готовности поля принять исследовательскую группу. Видимо, полезно время от времени задаваться вопросом: что я понимаю о ситуации в исследовательском поле и могу ли я прогнозировать его состояния (сиречь - реакции на меняи мои исследовательские роли)?

“Осадки” и “производные” методологической рефлексии

Имеется еще множество сюжетов для размышлений. Например, как идентификация моего исходного статуса - профессионального, социального - влияет на вход в поле? Является ли мой начальник - вполне публичный человек, - да и сама исследовательская организация, на которую я работаю, элементом того поля, которое я собираюсь изучать? Однако есть три выраженных ощущения.

Первое - пора остановиться: нужно что-то оставить “для другого раза”. Второе - что, по-видимому, любая полевая работа любой исследовательской команды сопровождается методической и методологической рефлексией. И третье ощущение-предположение что редко когда результаты такой работы отражаются в систематическом виде. Может быть, так и нужно - очень трудно отделять реальность участия и погруженность в решение оперативных проблем от методологической рефлексии. Тем не менее, можно попытаться подкрепить выполнение такой задачи как организационно, так и на уровне установок.

Во-первых, взять метод самонаблюдения в качестве первого исследовательского приема.

Во-вторых, вести дневник самонаблюдения с самого начала работы над идеей будущего проекта и исследования.

• фиксировать события, которые сопровождают ситуацию планирования исследования, подготовки проекта, установления контактов и “входа в поле”;

• отмечать собственные эмоциональные и поведенческие реакции;

• делать пометки о собственной интерпретации событий и об их возможном значении для методологической рефлексии.

В-третьих, с самого начала ориентироваться на работу в группе - совместно с теми коллегами, с кем вы пойдете в поле или кто ведет и планирует аналогичную исследовательскую работу.

Неплохо запланировать и проводить методологические семинары и готовиться к ним - набросками идей, тезисами или хотя бы тематизацией проблем, пусть даже несистематической.

УЙТИ ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ:

36. Опыт изучения попрошайничества в Петербурге и Берлине по книге
«Уйти, чтобы остаться: социолог в поле».

Статья Марии Кудрявцевой «Вы когда-нибудь попрошайничали? Да,однажды»

Исследование сосвременных форм попрошайничества в Берлине и Петербурге.

Мне кажется, я никогда не буду искренне принимать участие в повседневной жизни моих информантов и поэтому никогда не стану для них настолько «родной и близкой», чтобы они с безо­глядной радостью делились со мной своими сокровенными тайнами и так называемыми «техниками манипуляции попрошайничества».

Использовался метод включенного наблюдения. Я расскажу о человеческих ощущениях, возникающих у исследователя в поле.

В 1993-1994 годах в петербургской и московской прессе начали появляться за­метки о нищенской мафии, об уровне доходов городских попрошаек, об «университетах» для нищих, где старшие коллеги за справедливую плату обучают новичков искусству попрошайничества. Люди, просящие милостыню на улице не слой «самый бедный», а символическая группа, организующая посредством своих телесных практик особое смысловое пространство, при создании которого очевидно оперирование значимыми социальным категориями (ценностями): здоровье, работа, се­мья, дом.

Работа на микроуровне, изучение тактик поведения, «насыщенное описание». Исследование заключается в том, чтобы искатьобщий язык с респондентами, а не заставлять их говорить на языке социолога.

Методы исследования: наблюдение и беседы (без жестких правил структурированного интервью, т.к. эт еще больше увеличит существующую социальную дистанцию). В методе включенного наблюдения необходимы способность к силь­ной концентрации, умение держать ситуацию под контролем и справляться с внутренним напряжением, талант к перевоплощению. Социолог должен занять позицию осознанной рефлексии к своему исследованию как к ин-теракционному процессу, опутанному сетью разнообразных взаимодейс­твий, которые он наблюдает, анализирует и о которых пишет.

Я работала то методом скрытого, то открытого наблюдения.

Свой пер­вый этап полевой работы я называю фазой «простого наблюдения» или «неструктурированного не участвующего наблюдения», когда я не пыталась познакомиться с интересующими меня людьми. (страх)

Я начала свое исследование с минимальным представлением о том, на что смотреть и за чем наблюдать. Я на­блюдала за нищими со стороны и фиксировала увиденное в полевом днев­нике: записывала тексты с табличек нищих и их устные обращения, услы­шанные в транспорте, старалась внимательно рассмотреть их действия, мимику, жесты, одежду. Также я заносила в дневник всяческие истории о нищих, которые рассказывали мои знакомые. Первый респондент-женщина из переходи, собиравшая деньги при помощи маленькой собачки (промежуточная позиция между попрошайкой и уличной актрисой). Затем знакомые вывели меня на продавщицу в свечном киоске, а та- на группу церковных нищих. Методика постепенного знакомства- подходила к интересующему меня человеку, представлялась студенткой университета, которая пишет работу о «бед­ности, милосердии и сострадании», и спрашивала разрешения постоять и понаблюдать, говорила, что мне интересно узнать, кто чаще подает — мужчины или женщины, в какое время суток и проч. Так я приходила каждый день, всегда подавала мило­стыню, становилась невдалеке от информанта с клочком бумаги и наблю­дала, как он работает. Постепенно ко мне привыкали и, поскольку целый день «стоять» в одиночестве довольно скучно, мы начинали разговаривать. Я довольно много рассказывала о себе.

Следующую фазу уже можно обозначить как «открытое участвующее на­блюдение»: я брала на себя какую-то роль, обещания, обязательства, об­суждала с моими информантами происходящее, могла задавать вопросы. Мои информанты могли попросить меня посторожить их вещи, купить для них кофе или обращались за поддержкой, если возникало недоразумение с прохожими. Я пытаюсь отслеживать, как мое присутствие влияет на наблю­даемую ситуацию, какие формы моей презентации приводят к определен­ным результатам. Я открыла для себя, что «эти люди» — люди, которые стоят и попро­шайничают на церковной паперти или на Невском проспекте — обычные, не чужие и понятные. Чувство страха сменилось удивлением. Однажды меня пригласили в гости. По пути зашли в магазин, они покупали более менее хорошие продукты, дорогую водку. Хозяйка извинилась за беспорядок в комнате: «Может быть, Вам тут покажется очень страшно» (они снимали две комнаты в полупустом дома на Сенной). Я испытала неловкость, не знала, куда себя деть, вызвалась помыть посуду для ужина. Отмывание посуды от ста­рой затвердевшей грязи под ледяной водой без какого-либо хозяйственно­го средства осталось одним из незабываемых ощущений вечера. Хозяин рассадил нас за столом, сказал, что «у них все просто». Говорили много обо всем, но мало о попрошайничестве. Запись в дневнике: «Впечатление — как от нормальной семьи».

Эксперимент- переоделась в попрошайку (акционистское наблюдение). Одета в коричневое пальто бабашкиных времен, шерстыной шарф и шапку. На табличке: «Люди добрые, помогите». За 35 минут я собрала 568 рублей. Было очень неловко, вела себя непрофессионально, прятала глаза, хотя визуальный контакт очень важен. Досчитала до 100, чтобы резко не срываться с места после последней подачки, и ушла. Даже если каждый пропопшайка получает по 15-20 рублей в 30 минут, это 40 рублей в час, 200 рублей в день, 1000 в неделю (при пятидневке), 4000 в месяц, что превышает прожиточный минимум. Люди, просящие милостыню на Невском, рассчитывают так же и на иностранцев (500 рублей мне дал именно он). Эксперимент позволил выяснить, что молодая, здоровая женщина также может успешно попрошайничать.

Опыт в Берлине.

В Берлине поиск эффективной презентации самой себя занял очень много времени и сил. Я полагала, что в Берлине мне поможет положение аутсайдера, иностран­ки, и я смогу легко познакомиться с интересующими меня людьми. моя питерская стратегия знакомства на улице с «чисто­сердечным признанием» потерпела неудачу. Внезапность предложения, странная просьба, иностранный акцент сильно настораживали моих собе­седников, и я получала отказ в сотрудничестве: человек просто уходил со своего места, если замечал, что я продолжаю за ним наблюдать издалека. Моя попытка представить себя журналисткой также провалилась. Одна женщина громко и матерно обругала меня на каком-то из славянских языков, что звучало весьма однозначно и примерно так же, как и на русском. Я решила подойти к моему «полю» иначе: поработать волонтером в од­ной из ночлежек Берлина, полагая, что там мне будет легче завязать зна­комства с интересующими меня людьми, и уже оттуда они сами «пригла­сят» меня в «поле». Мне поручили присматривать в столовой: помочь донести тарелку супа, если ее хозяин уже не в состоянии сделать это сам, беседовать с клиен­тами ночлежки, чтобы они не чувствовали себя одинокими, а также на­блюдать за общественным порядком в помещении. Страха не было, было смущение и чужой язык. Со временем я познакомилась с несколькими людьми, стала чувствовать себя увереннее, просила рассказать, как обстоит ситуация с нищими в Берлине. Некоторые в открытую говорили, что попрошайничают, «стреляют». Одним из сложных моментов явилась необязательность респонлентов: вечером обещали, что утром возьмут с собой, утром ускользали до моего прихода.

Легитимное оправдание респондентов: пытаются представить всю свою предшествующую жизнь для объяснения и оправдания своего нынешнего положения (несчастная любовь, трагическая гибель всей семьи-берлин, мизерная пенсия, соц.несправедливость-питер).

Я на личном опыте ощутила сильное внутреннее противоречие: мне было сложно рассматривать своих информантов в качестве равноправных партнеров, поскольку они сами не доверяли мне, использовали меня, не приходили на встречи, вытягивали деньги.

Сравнение нищих: Питер и Берлин.

Безусловно, эмоциональный опыт, полученный при работе в Петербур­ге и в Берлине, различен. В Германии я должна была справиться с двойным, а то и тройным отчуждением: преодолеть не только социальный барьер, но также культурный и языковой. Если можно говорить о каких-то измеряе­мых долях чувств, кажется, что страха и неуверенности я испытала больше в Берлине, поскольку непонимание, «нечувствительность» к повседневно­сти ситуаций рождает страх и отторжение непонятного. И все же я пред­полагаю, что петербургские нищие (попрошайки) являются менее исклю­ченной социальной группой, нежели их коллеги в Берлине. В Петербур­ге мне удалось самостоятельно и достаточно быстро установить контакт с людьми, которые просят на улице милостыню. Мои петербургские знакомые хотели произвести на меня «хорошее» впечатление. Отсюда я сделала вы­вод, что мое мнение им не безразлично. Другим критерием определенного отношения ко мне стала подаваемая мной милостыня: с течением времени петербургские информанты перестали принимать от меня деньги, а пару раз даже приглашали в кафе, не разрешая мне платить за них. Берлинские информанты не чувствовали по отношению ко мне никаких моральных обязательств, поскольку обяза­тельства и доверие возможны среди своих. Совесть существует только для своих, а я воспринималась как совсем чужая.

Мое исследование имеет две истории: эмоциональную и профессио­нальную. Эмоциональная история отразилась в чередовании фаз личного отношения к людям, с которыми я работала: сначала «страх и недоверие», затем «удивление», «понимание», отсюда «чрезмерное доверие»', даже «обида» (как на равноценного партнера)², и, наконец, «установление про­фессиональных границ», т. е. попытка сведения к минимуму личных от­ношений в нашем общении³. Профессиональный рост выразился в накоп­лении знаний как эмпирического, так и теоретического характера. Через рефлексию и анализ эмоциональная история может также стать частью профессиональной истории. Личным результатом исследования стало то, что сейчас я вижу в нищем Человека.

37. Опыт изучения бездомных в Америке по книге «Уйти, чтобы остаться:
социолог в поле».

Ирина Олимпиева «Стать бездомным в Америке»

Официальное название Dwyer Center — «Инновационный переходный обучающий центр, предназначенный для поддержки бездомных семей и индивидов». Бездом­ные живут здесь в отдельных комнатах, где есть все необходимое: кровать (часто двухъярусная для семей с детьми), туалет и раковина, небольшой шкаф для посуды со встроенной электрической плиткой (kitchenette), хо­лодильник и шкаф для одежды. На каждом этаже имеются душевые ка­бины, прачечная и таксофон. Lobby area — парадная часть Dwyer. Судя по вывешенным здесь прави­лам поведения, оно служит местом отдыха и общения (socializing).

Большинство обитателей попали сюда из ночлежки. Sam's shelter — типичный приют, постояльцы располагаются по 20-30 человек в больших комнатах с двухъярусными кроватями, большой общей столовой, общественной прачечной и т. д. Постоянные клиенты Sam's shelter — безнадежные алкоголики и наркоманы, женщины, живу­щие проституцией, нищие — люди, у которых уже нет желания изменить свою жизнь.

Стандартный набор для бездомного (женский вариант, включающий маленькую упаков­ку стирального порошка, шампунь, крем, зубную пасту, кружку с аббре­виатурой Dwyer, гигиенические средства, разовые упаковки соли и сахара и пакетик с конфетами). Я получила также хилую подушку, две простыни и страшное жесткое, тяжелое одеяло, похожее на солдатскую шинель.

Вхождение в поле.

Я совершенно не представляла, каким образом и под каким предлогом можно с ними познакомиться. Никто не заговаривал со мной, не расспрашивал, кто я такая и как сюда попала. Решив, наконец, проявить активность, я отправилась в местную адми­нистрацию, было неплохо узнать официальную информацию о постояльцах. В тот же день я завела свое первое знакомство, которое впоследствии оказалось чрезвычайно полезным (вышла покурить, познакомилась с полненькой женщиной лет 50). Она находилась в пост-операционном состоянии, двигалась мало, знала все о происходящем. У нас сложились самые хорошие отношения. Иногда вечером я прихо­дила в ее комнату со своим лэптопом, чтобы воспользоваться телефонной розеткой для выхода в интернет, покупала ей кофе и сигареты.

Серьезным препятствием для меня был язык общения постояльцев Dwyer. Большинство из них говорили между собой на tex-mex — смеси английского и испанского, который распространен на территориях, близ­ких к мексиканской границе. Лексикон большинства обитателей Dwyer был довольно примитивным.

Валидность информации — стандартная проблема в любом интервью, однако в случае общения с иноязыким собеседником она приобретает осо­бую актуальность. Когда недостаток информации не позволяет оценить, насколько рассказ соответствует действительности, исследователь апел­лирует прежде всего к своему личному опыту, к здравому смыслу. Однако то, что расценивается как нормальное в России, может выглядеть совер­шенно парадоксально в Америке. И наоборот.

Борьба русского и английского- проблема, на каком языке вести записи в полевом журнале. Иногда фраза теряет колорит при переводе.

Метод интервью.

Интервьюирование изначально задумывалось как основной метод сбо­ра информации. Опасение, что бездомные=нелюдимые, не оправдалось. Они также спокойно реагировали и на диктофон. Боязнь психологически травмировать информантов тоже подтвердилась лишь отчасти (некоторые неприятные воспоминания).. Разговор о том, как информант попал в Dwyer, получался плохо. В ответ либо отговаривались несколь­кими фразами, либо уходили в рассуждения об отвлеченных материях. Иногда уже в ходе интервью выяснялось, что человек просто психически болен. Для этой группы информантов ин­тервьюирование оказалось действительно слишком жестким методом. Для других же, выросших в бедности, отдельная комната в приюте- чуть ли не предмет гордости. Информанты подробно и практически без эмоций описывали свои беды, рассказывая о неблагодарных детях и злых родственниках, которые выгнали их на улицу или не поддержали в трудную минуту, или о злых мужьях, которые их били и унижали. Интервьюирова­ние имело важное ритуальное значение прежде всего для меня самой. Оно оправдывало мое пребывание в Dwyer, давало ощущение проделанной ра­боты.

Страх перед информантом.

Судя по составу попавших в мою «выбор­ку», я чувствовала себя эмоционально более комфортно с женщинами, чем с мужчинами, и со светлокожими постояльцами (белыми и hispanics) лучше, чем с чернокожими. Постепенно страхи исчезли, я уже не боялась брать интервью в комнате информантов, даже стремилась к это­му, т. к. жилище может много рассказать о своем хозяине. Одновременно проходило и недоверие (перестала прятать лэптоп, давала играть).

Наблюдения за жизнью постояльцев Dwyer, информация о системе социальной помощи в Амери­ке, общение с социальными работниками существенно изменили мое от­ношение к бездомным. Для России бедность и нищета, как правило, со­седствуют с безысходностью. При той системе социальной помощи, ко­торая существует в Америке, можно вполне беспроблемно жить будучи бедным и бездомным, что и делали многие обитатели Dwyer: они не осо­бенно старались искать работу, существуя на самые разные социальные пособия. Характерно, что пособия воспринимались ими как нечто само со­бой разумеющееся.

Я была для них экзотическим персонажем — многие слышали лишь название страны, из которой я приехала, но не представляли точ­но, где она находится («где-то на севере»).

Ряд событий, произошедших ближе к концу моего пребывания в Сан-Антонио, я расцениваю как свидетельство того, что жители Dwyer меня приняли. Так, Мария стала курить при мне в своей комнате. Кроме того, я считаю важным отметить и то, что со временем некоторые постояльцы стали «стрелять» у меня деньги. Занимать друг у друга небольшие суммы — два-три дол­лара — нормальная практика, принятая среди жителей Dwyer, при этом долг, как правило, не возвращается.

Месяц, проведенный в Dwyer, дал мне новый исследовательский опыт включенного наблюдения в другой культурной и языковой среде, из которого я получила гораздо больше представления о жизни бездомных и бедных, чем из всей прочей деятельности в рамках проекта.