Глава 3. Отучение или приучение?

Со способностью разума думать, задавая вопросы, в общем-то, почти все ясно. В сущности, если мы задаем вопрос не ради ответа, а ради решения какой-то задачи, это действительно думание.

Но есть кое-что, что нельзя обойти молчанием. Первое — это сама возможность решать задачи спрашивая, то есть задавая вопросы. Как кажется, это вполне бытовое действие есть нечто парадоксальное и даже невозможное. По крайней мере, с точки зрения и европейский философии и, к примеру, буддизма, в этом есть странность.

Суть ее в том, что если я хочу изучить разум, я должен изучить его как таковой, как некое когито: я мыслю, значит, я существую. И мыслю Я и просто существую Я в одиночестве. И все мои качества и способности — это части моего разума, никак не зависящие от других разумов. Разум должен быть самодостаточен.

Только тогда он соответствует Я.

Этот самодостаточный разум, как некое Я, может столкнуться или встретиться с другим Я-разумом. И европейская философия двадцатого века описала эту встречу как «проблему Другого».

Но Я-разум не может иметь устройство, изначально предполагающее, что сможет обеспечить выживание только с помощью Другого разума. Другое Я, как и другой разум, в данном случае не рассматриваются чем-то отличным от любой внешней вещи, которую я могу использовать для выживания. В силу этого другое я всегда неведомо и должно исследоваться наравне с любыми вещами мира на предмет полезности.

Иначе говоря, воплотившись, я должен буду познать этот мир и познать в нем каждую вещь, с которой встречусь. В том числе я познаю, что яблоко съедобно, мех теплый, этот человек может за меня заступиться, а этот знает, как устроен электрический выключатель. По общефилософским взглядам, извлечение пользы из других — это предмет познания других. Но отнюдь не изначального знания.

Но если способность разума думать, задавая вопросы, есть часть его устройства, значит, я не просто изначально готов к встрече с другим и знаю, как его использовать, но мы вообще шли в этот мир вместе, зная, что в одиночку не выжить.

И более того: мы по своему устройству не являемся некими обособленными Я. Мы сделаны так, что можем соединяться в огромные разумные цепи, будто мы одно единое существо, состоящее из условно самостоятельных клеточек…

В прошлой главе я говорил о том, что в детстве для нас естественно исследовать и решать задачи самостоятельно. Конечно, мы много ошибаемся и портим много вещей. Поэтому окружающие люди переучивают нас, приучая не решать задачи самостоятельно, а спрашивать у тех, кто знает готовые или лучшие ответы. И это точно обеспечивает нам лучшее выживание в мире людей.

Совет и требование не изобретать велосипеды, а сначала учиться и познавать, то есть спрашивать тех, кто знает, кажется мудрым.

Но если вдуматься, то только для тех, кто собрался выживать легче.

И отнюдь не для тех, кто хочет научиться думать. Для этих ошибаться полезно и даже жизненно важно.

Поэтому с точки зрения обучения думать требование спрашивать выглядит как отучение думать. Детей человечества ломают, заставляя жить по образцам, а значит, стать послушными и управляемыми. Это очевидно.

Но очевидность оказывается сомнительной, если мы допускаем, что способность думать, спрашивая другие разумы, является исходно одним из устройств разума вообще. Если разум рождается, изначально предполагая, что надо выживать сообществом, тогда требование спрашивать очень важно.

Оно не переучивает, а приучает и воспитывает определенную культуру думания.

Конечно, и в этой культуре возможны перегибы, когда лучшие решения разума превращаются в образцы, а разум в мышление. Но это я оставляю за скобками, как говорится. Побочные явления возможны везде.

Главное: должны ли мы научить себя думать, спрашивая? Должны ли мы осознать, что мы — один большой разум или одно большое сознание, и это надо не только принять, но и освоить, то есть обучиться не просто думать, но и жить большим?

Не думаю, что это будет для нас просто, поскольку слишком похоже на иное качественное состояние человеческого бытия.

Раздел 2. ДУМАТЬ РАССУЖДАЯ

Вот уж чему было посвящено много работ, так это искусству рассуждения. Собственно говоря, им были и софистика, и диалектика, и логика. И даже научный метод — это, в первую очередь, способ рассуждать. С нового способа рассуждать началось все Новое время Европы и мира, если принять за его начало «Рассуждение о методе» Декарта. Так что открывать здесь что-то новое вряд ли стоит.

Впрочем, Декарт начал именно с того, что усомнился во всех прежних способах рассуждения. И оказалось, что они не подходили для того, что задумала нарождающаяся Европейская буржуазия — для переворота мира и перераспределения мест в его устройстве.

А вот предложенный Декартом метод, легший в основу современной Науки, вполне для этого подходил. Таким образом, рассуждение оказывается чем-то большим, чем искусством увязывать между собой слова. Да и новое в нем иногда открывают, если на это есть заказ…

Впрочем, открыл ли Декарт что-то действительно новое в самой способности нашего разума рассуждать, я не знаю. А вот его сомнение в правящем мировоззрении использовали…

Моя задача проще: мне не нужно переворачивать мир. Мне нужно лишь познать себя. Поэтому мне будет достаточно просто описать то, как я думаю рассуждая, а также саму мою способность рассуждать. Думаю, не ошибусь, если назову ее рассудком.