Но, тогда, на чем же зиждилась его слава? Чем же объясняется, что его имя прогремело на весь мир и сделалось синонимом зла, достигшего своих крайних пределов?

Объясняется это тем, что Распутин, в момент своего появления в Петербурге, а может быть и раньше, попал в сети агентов интернационала, которые желали использовать полуграмотного мужика, имевшего славу праведника, для своих революционных целей. Вот почему в первые моменты появления Распутина в Петербурге так усиленно раздувалась его слава как “святого”, открывшая пред ним двери великосветских гостиных и великокняжеских салонов и приведшая его во дворец; вот почему, с еще большим азартом, раздувалась впоследствии противоположная слава, приведшая к его убийству людьми, одураченными тем же интернационалом.

Что это так, не подлежит никакому сомнению, ибо, конечно, каково бы ни было его благотворное влияние на здоровье Наследника Цесаревича, но этот один факт еще не сделал бы Распутина святым, как равно посещение какого-нибудь кабака не сделало бы его воплощением дьявольских сил... Над созданием славы Распутина работали невидимые агенты интернационала, имевшие, в лице окружавших Распутина еврейчиков, бойких сотрудников: здесь велась тонкая и очень сложная игра, здесь осуществлялись давно задуманные революционные программы...

Мы еще не знаем, мы даже не догадываемся о тех гениальных приемах, какие пускаются интернационалом в обращение для достижения его целей. Они так же легко превращают ангела в демона, как и демона в ангела; иудейская мораль противоположна христианской и открывает чрезвычайный простор для самых тонких преступлений и злодеяний, имеющих обратную внешность и без промаха попадающих в цель.

Этой тонко задуманной и умело проводимой революционной программы, конечно, никто не замечал. Не замечала ее широкая публика, не замечал и Распутин, даже не догадывавшийся, что являлся намеченною жертвою интернационала. Он был типичным олицетворением русского мужика и, несмотря на свою природную хитрость и несомненный ум, чрезвычайно легко попадал в расставленные сети. Хитрость и простодушие, подозрительность и детская доверчивость, суровые подвиги аскетизма и бесшабашный разгул, и над всем этим фанатическая преданность Царю и презрение к своему собрату-мужику - все это уживалось в его натуре, и, право, нужен или умысел, или недомыслие, чтобы приписывать Распутину преступления там, где сказывалось лишь проявление ею мужицкой натуры.

[В этой характеристике просматривается у самого князя Николая Давыдовича Жевахова презрение к русскому мужику. Не допуская своего духовного равенства, а тем более превосходства над собой, "простого" мужика, князь принижает роль и значение святого Григория Нового в духовной поддержке в начале 20-го века святого Царя Николая Второго в Его тяжелейшем царском служении.

К сожалению, князь Жевахов забывает, что даже грубая мужицкая натура может иметь мощнейшие дары Духа Святого для определенного служения Богу. Ведь это не молитвы князя, а молитвы "грубого" мужика прекращали кровотечение у Наследника. Ведь это "грубый" мужик Григорий Ефимович был Другом для Императора и Императрицы и Их детей, а не благовоспитанный князь Николай Давыдович удостоился быть, как пишет сам князь, "частной сферой Их Величеств". Но самый главный талант от Бога у Григория Ефимовича был в его, как пишет князь Жевахов, фанатичной преданности Царю. Именно эта преданность Царю, которая ничуть не фанатична, ибо основана на вере, и сделала ритуально убитого и растерзанного русского простого мужика победителем над своими убийцами. Жиды не смогли эту преданность Царю у святого Григория не только сломить, но даже поколебать. Тело своего Друга Сам Император Российской Империи не смог защитить от жидовских изуверов. А Григорий Ефимович смог сохранить свой дух верности своему Царю. Потому-то он и имеет у Бога чин новоМученика.]

Именно потому, что он был мужик, именно по этой причине он и не учитывал, что близость ко Двору налагает уже обязательства, что каждый приближенный к Царю есть прежде всего страж имени Государева, что не только в Царском Дворце, но и за порогом его, нужно вести себя так, чтобы Своим поведением не бросать тени на Священные Имена.

[Князь Жевахов выражает неудовольствие поведением Распутина, хотя о его поведении знает по слухам и по газетам. Но чуть раньше он сам писал: жиды «так же легко превращают ангела в демона, как и демона в ангела». Он сам только раз съездил к Григорию Ефимовичу, и закрепил за собой прозвище "распутинца" (очень возможно, что Добровольский именно для этого приезжал к князю домой). Следовательно от Распутина (как и от князя Жевахова) не зависел вой жидовских СМИ и распространителей слухов, но от него зависело выполнять ли волю Бога, в соответствии со своими талантами, или не выполнять. А выполнял ли Григорий Ефимович волю Бога (или грешил (бросал тень на Священные Имена), о чем пишет князь Жевахов) знает только Бог, а князь знать не может. Составитель Р.С. исповедует Григория Ефимовича Распутина святым, то есть угодившим своей жизнью на земле Богу, и по утрам читает молитву ему, а за Николая Давыдовича Жевахова он только молится о упокоении, как за одного из самых верных подданных святого Царя Николая Второго.]

Не учитывал Распутин и того, что русский народ дорого ценит свою веру в тех, кого считает “святыми”, требуя от них взамен преклонения перед ними, абсолютной нравственной чистоты и проявляя к ним, в этом отношении, очень строгие требования. Достаточно малейшего сомнения в чистоте их нравственного облика, чтобы им вменилось в преступление и то, что составляет обычную человеческую слабость, мимо чего, при других условиях и в отношении к другим людям, проходят без внимания; достаточно самого незначительного проступка, чтобы вчерашний “святой” был объявлен сегодня преступником.

Ничего этого Распутин не учитывал и, потому, когда его звали в гости - он ехал; давали вино и спаивали его - он пил и напивался; предлагали потанцевать - он охотно пускался в пляс, в присядку, танцуя камаринскую под оглушительный гром рукоплесканий умиравшей со смеху публики... Но, неужели, можно серьезно говорить о том, что Распутин сознавал в этот момент преступность своего поведения?.. Он не сознавал даже того, что его высмеивают с самыми гнусными и преступными намерениями, что хитростью и обманом умышленно завлекают в расставленные сети для того, чтобы поглумиться над Священными Именами Царя и Царицы, считавших его подвижником. Распутин был до того далек от таких предположений, что отправлялся на званые вечера не иначе, как в шелковой голубой рубахе, и хвалился тем, что получил ее в подарок от Императрицы[84].

Нет, психология крестьянской натуры мне понятна, и я не нахожу данных для того, чтобы приписать этим действиям Распутина криминальный характер. …

И печать и общество, и стоустая молва доказывали и продолжают доказывать, что Распутин был сознательным орудием [разрушителей Империи и врагов Царя] и “работал” за деньги. Я лично думал и продолжаю думать, что это неправда и что он был орудием бессознательным. Думаю я так потому, что мое убеждение вытекает из целого ряда логических и исторических предпосылок, а также из данных, добытых следственным материалом и установивших абсолютное бескорыстие Распутина. Еврейчики, правда, желали его подкупить и связать его волю преступными обязательствами; но их замыслы разбились о фанатическую преданность Распутина Царю, после чего тактика была изменена, и вся дальнейшая игра велась уже на страстях Распутина [точнее: на создании мифического распутника "Распутина"], на удовлетворении его мелкого самолюбия и тщеславия, и притом велась настолько умело, что Распутин не только не замечал этой игры, но даже не догадывался о ней... [Григорий Ефимович и видел, и знал[85], но ничего не мог сделать, ибо строго выполнял волю Бога и верно служил Царю-батюшке, на этой службе и жизнь положил!!!]