Свидание и выбор места встреч

Наконец я отодвинул щеколду, прошёл вперёд, пересёк до середины задние дворы и остановился. Вынимая из карманов своего овчинного тулупа хлеб, я издал тихий призывный звук, на который откликаются русские собаки.

«На-на-на-на-на!.. На-на-на-на-на!»

Он должен идти из глубины горла, короткие отрывистые слоги, тоном, вызывающим доверие, примерно как: Вы же меня знаете… Вас зовут, чтобы вы подошли… Здесь для вас кое-что есть.

И случилось то, что я и ожидал.

Бесшумно и быстро приблизились тёмные тени – да, они меня услышали, мои друзья! - оттуда, из отдаления, из переднего двора.

Две, три… а вот и четвёртая.

И никто из них, увидев меня, их старого покровителя, не оказался столь беспамятным, чтобы залаять.

Они окружили меня, виляя хвостами и ластясь, брали хлеб из моих рук.

Я тихо разговаривал с ними. Когда они, выражая свою радость, повизгивали, я им грозил. Наконец я велел им успокоиться и тихо исчезнуть.

Они убежали. В них я был уверен. Я знал, что сегодня они не будут на меня лаять, как не делали этого ни вчера, ни позавчера.

Скользя дальше, я прошёл мимо конюшен с волами. Потом мимо кузницы… сарая с молотилкой. Теперь передо мной стояли нагруженные сеном сани. За ними я постоял немного, притаившись.

Затем большими прыжками перемахнул свободный кусок двора, где были поилки, и оказался под прикрытием хозяйственного дома.

Я плотно прижался к задней стене дома и немного подождал.

Потом проскользнул вдоль стены до угла. С величайшей осторожностью выглянул из-за него.

Из кухонного окна падал свет.

Кто же там? Это могла быть только Настя. Если бы это была она! – Может быть, она месит тесто на хлеб? Но сегодня вторник, значит, она не печёт. Может быть, рубит капусту? Тогда она может быть одна… Ужин уже давно прошёл. Но всё же с ней кто-то мог сидеть.

Выйдя из-за угла, я подошёл к окну. Это было самое опасное.

Шаг за шагом я двигался вперёд.

Под каблуками моих сапог скрипел снег, ветром его нанесло сюда очень много.

Так я добрался до места, куда падал луч света.

Я пригнулся.

Не двигаясь, я сидел под окном.

Внутри был слышен тихий разговор – негромкая беседа, как мне показалось. Только двух собеседников. Я ещё не различал голоса; ухо сначала должно было настроиться на них.

И вот – уже довольно отчётливо – я услышал, что это говорил Николка, несовершеннолетний Дорохов, чья наивность позволила нам тогда спастись из двусмысленной ситуации.

Его голос, отчасти ещё по-детски высокий, отчасти уже мужской, со всеми признаками заканчивающейся мутации, что-то рассказывал. Потом его прервали. Прервала Настя.

О боже, я даже это не сразу осознал.

Разве я не был готов услышать здесь этот голос?

Голос Насти, которого мне так не хватало в эти шестнадцать дней, показавшихся вечностью – он вновь со всей своей нежной силой проник в меня.

Всё было как тогда, в первый день, когда я, только появившись в этом дворе, сразу же попал в плен этого тёплого низкого голоса. И сейчас я снова, «как новичок», пришёл в этот двор, хотя и тайно, и услышал на запретном для меня месте, под кухонным окном, что этот голос ещё существует. И вновь он тронул меня до глубины души.

И всё было хорошо. Я видел, как Настя, как всегда, занимается своей домашней работой. В этом было успокоение и освобождение от страхов.

Неясные опасения, мучавшие меня, оказались безосновательными.

Но что делать дальше? Разве я имел право подвергать женщину даже малейшей опасности? Да и я сам разве не рисковал? Прежде всего, мне было неизвестно, нет ли там ещё кого-нибудь, кроме Николки.

Я решил выпрямиться. Довольно рискованное решение.

Прижав лоб и нос к мутному стеклу, я попытался разглядеть, кто там.

Николка и Настя были единственными, кого я разглядел. Я снова пригнулся, спрятался и стал ждать.

Может быть, Николка скоро уйдёт? … А если вместе с ним сразу же уйдёт и Настя?

О, если бы она хоть немного задержалась!

Я боролся с лихорадочным невыносимым нетерпением, которое заставляло меня нервничать. Уже третью ночь я играл в эту игру и притворялся бесчувственным, тем, кто выступает из-за абсолютного бесстрашия, чтобы научиться бояться.

Вдруг я вздрогнул, так как там внутри нажали на щеколду.

А потом я услышал голос Николки: «Спокойной ночи, Настинька!» - Это было хорошо.

Но куда повернёт Николка, закрыв за собой дверь?

Сюда, за угол, ему нельзя, упаси бог! Я мог ему только посоветовать быстро через двор отправиться в хозяйский дом.

Конечно, я слышал скрип двери в сенях, когда он выходил, и отступил назад.

Но он не пошёл в мою сторону. Его шаги удалялись в другом направлении

Я ещё постоял в моём укрытии у соседнего забора, готовый в любой момент перепрыгнуть через него.

Но так как этого не понадобилось, вскоре я вновь приблизился к окну. Я дважды поскрёб ногтем по стеклу и отпрыгнул к забору.

Свет в кухне погас.

Вновь скрипнула дверь в сенях.

Из дома вышел человек, остановился у тёмного окна, осмотрелся и стал ждать.

Я быстро подошёл к ожидавшей, и сказал: «Настя!»

«Господи!» - выдохнула она.- «Это ты, Гриша?»

«Это я». «Ты, моя любовь!»

Я крепко обнял её. Она прижала меня к своему сердцу. Маленькая слезинка, выкатившаяся из её глаз, увлажнила моё лицо.

Но что это с нами? Разве мы забыли, где мы находились? Как будто испугавшись, мы отпрянули друг от друга, расцепив объятья.

Я взял женщину за руку и повёл её торопливо к забору.

«Давай здесь постоим!» - сказал я.- «Если вдруг какая опасность, я быстро перескочу через него. А там я уйду неузнанным».

«Где ты теперь служишь?» - спросила она.

«Очень далеко отсюда. Час быстрым шагом. Там, у Яблочкова, на самом краю деревни, за последними ветряными мельницами».

«А, там!.. И давно ты уже у него?»

«Нет… сегодня пятый день только… А вообще уже шестнадцать дней, как я ушёл с этого двора. Ты не представляешь, какими долгими они мне показались? Как шестнадцать лет».

«Да, это долго», - сказала она.

«А где ты всё это время была?» - спросил я.- «Я уже третью ночь кружу вокруг дома. Тебя я не видел».

«Бедный! – Я болела».

«Болела? О, любимая!.. Когда ты заболела? В ночь, когда на вас напали? Когда они пушку…?»

«Да. Когда забрали пушку. Я не могу сейчас об этом рассказывать. Давай не будем об этом говорить! Я ещё не отошла от этого ужаса…»

«Всё будет хорошо»,- успокаивал я её.- «И с нами тоже всё будет хорошо».

Она только сказала: «Я только не знаю, как».

Потом она стала меня торопить: «Тебе нужно идти. Слышишь, часы бьют девять. Сейчас выйдет Касьян и пойдёт с фонарём обходить конюшни».

«Я увижу тебя завтра?»

Мой вопрос прозвучал почти умоляюще.

Я был готов рискнуть и завтрашним вечером.

«Завтра? Ну, конечно, любимый! Если ты можешь, приходи!»

«Но куда?» - спросил я.- «Приходить к кухне, это не очень хорошо…»

«Оставайся на задней улице, у калитки соломенной изгороди! Там я буду тебя ждать… Туда никто не придёт».

«Но, любимая, там сильный ветер. Там высокие сугробы. Там неудобно».

«А где же ещё, Гриша?»

«Где-нибудь, где мы могли бы посидеть и выговориться».

«Тогда, Гриша, приходи позже!.. Совсем поздно… Когда

Касьян с фонарём обойдёт двор! И, послушай меня! Иди в сарай, где мякина. Жди, когда я приду…»

Сарай, о котором она говорила, был в дальнем углу заднего двора.

«Если ты придёшь раньше меня, открывай засов и заходи внутрь. Когда часы пробьют 11, я приду. Всего хорошего, любимый!»

В одиннадцать, в сарае с мякиной! С этим мы и расстались.