Развитие дифференцированности деятельности мозга детей раннего возраста по данным физиологии высшей нервной деятельности

Исследования по физиологии высшей нервной деятельности детей раннего и младшего возраста, проводившиеся под руководством М. М. Кольцовой (1967, 1980), имеют для нас важное значение, т. к. они прямо связывались с теорией психического развития Сеченова. Кольцова видела во многих из полученных ею результатов подтверждение этой теории в той ее части, которая касается ранних этапов развития чувственного отражения действительности.

Теоретическим постулатом и канвой для анализа многих полученных в этих работах фактов служило положение Сеченова, что исходной формой отражения являются слитные ощущения от групп и рядов предметов, которые постепенно расчленяются. Для подтверждения правильности этого положения привлекаются факты, свидетельствующие, что у маленького ребенка легче всего вырабатываются и доминируют на протяжении всего первого года жизни условные рефлексы на комплексные, а не на изолированные раздражители.

Доминирование комплексных раздражителей проявляется и в самых простых элементарных формах условно-рефлекторной деятельности детей нескольких месяцев жизни, и в более сложных формах двигательного ситуационного поведения более старших.

Кольцова отмечает, что у самых маленьких детей в возрасте 2—4 месяцев зрительный или звуковой стимул приобретают рефлекторное значение только в том случае, если они предъявляются одновременно с раздражителями других модальностей, причем особенно большое значение имеет присоединение проприоцептивных импульсаций. Например,

395

если искусственно вскармливаемых детей, во время кормления берут на руки, то вид бутылочки с молоком становится условным пищевым сигналом, вызывающим сосательные реакции, уже к двухмесячному возрасту. А у детей, которых кормят, не поднимая с кроватки, условный сосательный рефлекс на бутылочку с молоком появляется лишь в 4 месяца.

Показательны результаты экспериментов с вырабатываемой имитацией и дифференцированием звуков речи детьми 5—10 месяцев. Оказалось, что дети успешно обучались имитировать гласные звуки, когда они видели соответствующую артикуляцию экспериментатора. Когда же экспериментатор начинал произносить звуки, закрывая лицо, имитация исчезала. У детей того же возраста можно было выработать условный мигательный рефлекс на произнесение экспериментатором звука «а» и дифференцировку на произнесение звуков «и» и «у». Если же звуки произносились за экраном и ребенок не мог видеть артикуляции экспериментатора, дифференцировка не вырабатывалась.

Получены факты более легкого дифференцирования более сложных, разнородных по составу раздражителей по сравнению с более простыми и однородными. Так, смешанные звуки (метроном, звонки, грудки), комплексные по своему составу, дети хорошо различали и дифференцировали после 2—3 предъявлений уже с 4 месяцев. А дифференцировка чистых тонов (1450 и 396 гц) удавалась лишь с годовалого возраста, причем долго оставалась лишь относительной, а не абсолютной. Сходная тенденция была обнаружена в отношении гласных и согласных звуков. Согласные звуки, записанные на магнитофон, более сложные, богатые и разнообразные по акустическому составу, дети довольно четко дифференцировали уже с 6 месяцев, тогда как дифференцирование гласных совсем не вырабатывалось до годовалого возраста.

Очень ярко комплексный характер воздействий, вызывающих условно-рефлекторные реакции, проявился в результатах наблюдений за двигательным и оборонительным поведением детей в естественной для них обстановке, при регистрации всех условий появления этих реакций. Суть этих результатов в том, что если на определенный предмет вырабатывается условная реакция, а затем предмет переносится в другие условия, в другую обстановку, то условная реакция не проявляется.

Например, у ребенка в 22 мес. имелся четкий постоянный пищевой условный рефлекс на вид тарелки с кашей: предъявление этого раздражителя в обычной ситуации — тарелка поставлена на накрытый стол, за которым сидит ребенок, — вызывало движение в сторону тарелки и открывание рта. Однако на тот же самый раздражитель в другой обстановке и в других условиях — ребенка держат на руках у окна, а тарелка ставится на подоконник, ребенок сидит в манеже, а тарелка

396

ставится рядом и т. п. — пищевая реакция на вид тарелки с кашей совершенно отсутствовала, появлялась лишь кратковременная ориентировочная реакция.

На основании целого ряда подобных наблюдений Кольцова приходит к выводу, что отражение окружающего мира у ребенка 8—12 месяцев происходит в форме диффузных по своему характеру образов. Этот образ «точнее определить не как «образ предмета», а как «образ ситуации»: в нем переплетается часть видимой комнаты, мебели, движущиеся на этом фоне люди» (М. М. Кольцова, 1967, с. 67). Поэтому надо заключить, что «восприятие предметов у детей конца первого — начала второго года происходит в слитной форме» (М. М. Кольцова, 1980, с. 36), что и подтверждает мысль Сеченова о слитном целостном характере начального этапа чувственного отражения действительности.

Вычленение отдельных объектов из «образа ситуации» происходит, по данным Кольцовой, постепенно и неодновременно. Ранее других обособляются объекты наиболее значимые и те, с которыми ребенок может производить разнообразные манипуляции. Вид матери, няни, звук их голосов, яркие игрушки начинают вызывать устойчивые реакции независимо от конкретной обстановки уже в начале второго года жизни. Другие объекты выделяются позже.

В 18—20 месяцев, согласно Кольцовой, правильно развивающийся ребенок дает уже множество адекватных реакций на изолированные предметы, независимо от обстановки. Влияние ситуации как целостного слитного раздражителя к этому возрасту в значительной степени уже преодолевается. Но теперь часто можно встретиться с другой формой диффузности нервных процессов ребенка: с их широкой генерализацией, из-за которой ребенок одинаково реагирует на ряд предметов, не различая их существенные и несущественные признаки. Так, например, один мальчик в 11 мес. научился кивать головой и махать рукой при прощании. Но сначала он делал это только тогда, когда взрослый человек подходил к двери, открывал ее, делал прощальный жест и говорил слова прощания. Через некоторое время «игры в прощание» ребенок стал давать соответствующую реакцию лишь на один из элементов сигнального комплекса, а именно, на вид открываемой при уходе взрослого двери. Однако теперь открывание любой двери, даже дверцы платяного шкафа, вызывало ту же «реакцию прощания».

Новую ступень расчленения образов восприятия Кольцова относит к концу второго — началу третьего года жизни, когда дети начинают выделять в объектах отдельные элементы и детали. Например, дети в возрасте 1 года 10 мес. — 2 лет уже пытаются сорвать цветок, схватывая его за стебелек, берут крышку сахарницы за шишечку, а не всю ее и т. д. Автор отмечает, что процесс выделения деталей в предметах в очень

397

большой степени зависит от того, как много окружающие взрослые занимаются с ребенком и насколько он сам активен во время этих занятий.

Выразительная и убедительная картина исходного комплексного характера сигнальных воздействий у маленьких детей и его постепенного и достаточно длительного преодоления описана Кольцовой применительно к развитию слова как условного сигнала. Анализ многих детальных наблюдений показал, что вначале, когда у ребенка в возрасте 8—10 месяцев обнаруживаются первые устойчивые специфические реакции на обращенные к нему слова, на самом деле слово является лишь компонентом сложного комплексного раздражителя, а его значение как самостоятельного сигнала развивается лишь спустя определенное время. Эти данные более подробно рассмотрены выше в главе о развитии речевой функции.