Прирожденное качество Идена и его неудачный финиш

 

Во время пребывания в Англии, равно как до и после этого, у меня происходило немало встреч с ее государственными деятелями. В том числе и с Антони Иденом, Гарольдом Макмилланом,

Александром Дугласом‑Хьюмом, Хью Гейтскеллом, Гарольдом Вильсоном, Эдвардом Хитом, Джеймсом Каллагэном, Селвином Ллойдом, Филиппом Ноэлем‑Бейкером, Ричардом Батлером, Майклом Стюартом, Дэвидом Оуэном, Питером Каррингтоном, Фрэнсисом Пимом, Джеффри Хау.

Впечатления, которые сложились от знакомства и бесед с ними, неоднозначны. Конечно, обо всех этих деятелях в книге не расскажешь. Однако хотелось бы особо выделить фигуру Антони Идена, который трижды – это было в 1935–1938, 1940–1945 и 1951–1955 годах – занимал пост министра иностранных дел, а в 1955–1957 годах возглавлял правительство Великобритании.

Когда‑то в юности, читая и перечитывая произведения классиков английской литературы, я составил себе образ, как мне казалось, более или менее типичного англичанина. Почему‑то всегда этот англичанин являлся передо мной как человек высокого роста, обязательно тощий, чуть флегматичный и непременно в темной одежде. Не могу даже объяснить, почему именно такой образ представал передо мной, как только я начинал говорить об Англии и англичанах с друзьями или знакомыми.

Впервые англичанина, как говорят, «живого», я увидел в начале 1933 года, когда уже учился в аспирантуре в Минске. Преподавал в нашей группе настоящий, «чистокровный» англичанин, прибывший в Советский Союз, видимо, подзаработать. Труд его оплачивался хорошо.

Этот преподаватель английского языка несколько поколебал мое представление об англичанах как о рослых и подтянутых людях. Сам он мог считаться среднего роста, да и то весьма условно. А насчет подтянутости тоже можно было поспорить.

Примерно через год с небольшим уже в Москве нас, группу аспирантов‑экономистов, познакомили с прибывшим в нашу страну в качестве гостя английским профессором. Этот уже в большей степени походил на образ, созданный моим воображением. Высокий мужчина в темном костюме прошелся по кабинетам, в которых мы занимались, обсуждали проблемы, спорили по вопросам политической экономии и философии. И конечно, критиковали на чем свет стоит и Беркли, и Юма, и даже самого Адама Смита.

Когда же меня направили на заграничную дипломатическую работу, то, разумеется, я убедился в том, что англичане по внешности мало чем отличаются от нас, советских людей славянского происхождения, то есть и похожи, и непохожи друг на друга.

Что же касается манеры держаться, одежды, общепринятых приемов общения друг с другом, то они имели в этом отношении свое оригинальное лицо. С течением времени оно, кажется, претерпело изменения.

Если иметь в виду людей интеллигентных, склонных поговорить, а то и поспорить по вопросам политики или отведать вместе с заморским гостем знаменитое виски, то я бы сказал, что Антони Иден являлся типичным англичанином. Более того, я назвал бы его живым эталоном подданного Британской империи.

Таким я его наблюдал и в дни личного общения, и в то время, когда он присутствовал на многих форумах при различных обстоятельствах. В основном эти международные встречи были посвящены обсуждению крупными державами – бывшими союзниками по войне различных вопросов послевоенного устройства мира и, в частности, Европы.

Иден владел завидным для политического деятеля качеством уметь завязывать беседу, если имелся самый малейший повод. Это его качество было хорошо известно. Я сам убеждался не раз, что оно срабатывало.

Иногда мне казалось, что на обворожительную улыбку Идена все присутствовавшие в помещении были готовы ответить взаимностью. Он умел так хорошо пользоваться этим качеством, что его собеседники никогда не замечали нарочитости. Все выглядело естественно. Делу, конечно, во многом помогал солидный набор подходящих выражений, которым, как правило, обладают выпускники Оксфорда и других привилегированных учебных заведений.

Не могу припомнить случая, чтобы Иден и в роли министра иностранных дел, и в роли премьер‑министра повышал голос или употреблял некорректные, язвительные выражения. Это противоречило его стилю.

Конечно, можно было бы продолжить перечисление характерных качеств Идена – участника бесед и переговоров. Но, пожалуй, сказано достаточно.

Штрихи к портрету этого незаурядного и в известном смысле талантливого человека я старался подрисовывать взвешенно, не выходя за рамки впечатлений, полученных в результате собственных наблюдений и встреч с ним.

Отмечаю Идена не потому, что он занимал в принципиальном плане какую‑то иную позицию, отличавшуюся от мнений других деятелей консервативной партии того времени. Его следует выделить в другом отношении: Иден обладал прирожденным качеством – искать компромиссы, какие‑то договорённости с партнерами.

Участникам некоторых переговоров казалось иногда, что все пути к смягчению ситуации и сближению позиций уже закрыты, воздвигнута стена. Вдруг на следующий день, а то и через несколько часов появляется Иден со своей легко поддающейся регулированию улыбкой и начинает излагать точки зрения, которые часто вносят что‑то новое, от чего не всегда можно просто отмахнуться. Это его качество знали деятели других государств, и они к Идену относились уважительно, даже в тех случаях, когда элементы нового вовсе не означали, что можно построить здание договоренности.

Так что, с одной стороны, он являлся деятелем, который иногда создавал критические ситуации, вроде трехсторонней агрессии против Египта (1956 г.), а с другой – идеи и предложения Идена неоднократно, как брошенные спасательные круги, облегчали положение на переговорах. Он придерживался традиционных форм английской дипломатии и оставил заметный след в истории Британии, которую нельзя писать, не отдав должного этому человеку.

Идена я больше встречал на международных форумах, прежде всего на союзных совещаниях вскоре после окончания второй мировой войны. Но мы виделись с ним и в Лондоне после победы консерваторов над лейбористами на выборах в 1951 году. Как всегда, он держался приветливо, изъявлял готовность обсуждать любой вопрос.

Однако главный предмет интереса Идена – отношения между державами‑победительницами в связи с положением в Старом Свете. Европейские дела, особенно относящиеся к Германии, его и на сей раз волновали.

К моменту нашей встречи мир еще не забыл, что в самый канун второй мировой войны молодой министр иностранных дел Англии Иден хлопнул дверью и подал в отставку. Этот поступок расценили тогда как эффектный шаг, а позднее представили как вызов политике Чемберлена, который пошел на сделку с Гитлером и Муссолини. Как известно, Чемберлен действовал тогда в паре с подобным ему «умиротворителем» – французским премьером Даладье. Не раз я замечал, что Идену нравилось вспоминать о своем шаге, и его можно было понять.

В разговоре о европейских делах чувствовалось, что Иден представляет страну, уже связанную совместными обязательствами с США и другими странами Североатлантического блока. Хотя и на этот раз он высказался за то, чтобы не допустить ухудшения советско‑английских отношений, но ощущение осталось таким, что говорит он это без убежденности и без уверенности.

К тому времени Трумэн и Даллес уже сделали свое дело, и отношения между союзными державами пошли по наклонной плоскости. А правящие круги Англии серьезно не стремились к тому, чтобы не допустить дальнейшего ухудшения отношений между западными державами и Советским Союзом. Скорее, наоборот. Все это особенно выявилось после речи Черчилля в Фултоне.

Хорошо запомнилось в той беседе и другое. Идеи серьезно болел и, конечно, сознавал это. Он сказал мне, что болен желтухой и чувствует себя неважно. Иногда, как он заметил, ему бывает лучше, но временами состояние совсем неважное. Обычно бодрый, легкий в движениях, любящий шутку, он на этот раз выглядел вялым и малоподвижным, хотя на его интеллекте, на ясности его мыслей это не сказывалось. Идеи оставался таким же интересным собеседником, каким я его встречал и раньше, в Берлине, Женеве, Сан‑Франциско.

Политическая карьера Идена оборвалась в связи с провалом англо‑франко‑израильской агрессии против Египта. В январе 1957 года он ушел в отставку с поста премьер‑министра. Ушел с негативным грузом.

 

Английская триада

 

Идена сменил Гарольд Макмиллан. С начала второй мировой войны он играл видную роль в консервативной партии и время от времени получал министерские портфели в правительствах, формировавшихся консерваторами. А однажды и сам стоял во главе кабинета.

С отходом Черчилля от активной политической деятельности Макмиллан сразу же стал основным конкурентом Идена в борьбе за то, чтобы возглавить английское правительство. Однако кресло премьера все же досталось в апреле 1955 года Идену.

Согласившись стать министром иностранных дел в этом правительстве, Макмиллан не отказался от своих притязаний на пост премьер‑министра и стремился всячески укрепить свое положение в правительстве и партии. В вопросах внешней политики он не всегда считался с мнением Идена, хотя принципиальных разногласий относительно целей и задач английской внешней политики у них не имелось. В свою очередь Идеи сделал все для того, чтобы уже в декабре 1955 года переместить его на пост министра финансов, рассчитывая, что неопытность в финансовых вопросах, особенно в условиях тяжелого экономического положения Англии, подорвет политический авторитет Макмиллана.

Прошло, однако, немногим более года, и Макмиллан стал главой правительства. Его взгляды в области внешней политики характеризовало то, что он активно выступал за укрепление связей Англии с США в рамках военно‑политического блока НАТО. Он проявил себя как сторонник ремилитаризации ФРГ, политической и экономической интеграции Западной Европы.

Известным и влиятельным политическим деятелем Великобритании являлся Макмиллан. Пребывание его на посту премьера совпало с периодом «холодной войны». Мне запомнились два эпизода, относящиеся к тому отрезку лет.

Вот первый. В феврале – марте 1959 года Макмиллан прибыл с официальным визитом в Советский Союз. У него состоялось несколько бесед с Н. С. Хрущевым, который тогда возглавлял Советское правительство. Как министр иностранных дел я принимал в них участие. Главными вопросами, конечно, были: положение в Европе, отношения ГДР и ФРГ, ремилитаризация Западной Германии, отношения между странами Запада и Востока. Почти каждый раз в ходе бесед затрагивались и вопросы гонки вооружений, а также разоружения.

Позиция правительства английских консерваторов по всем этим проблемам исключала возможность каких‑либо договоренностей или даже заметных подвижек.

Ненамного лучше обстояли дела и с двусторонними связями, хотя оба собеседника делали заявления в пользу их развития. Если бы какой‑нибудь посторонний человек подслушал высказывания англичанина, которые звучали на эту тему в ходе встречи, то этот слушатель мог бы сделать вывод, что на переговорах имеет место прогресс. Однако в действительности продвижение было архискромным.

Не помогло делу и то, что Хрущев пригласил Макмиллана провести беседы в красиво отделанном особняке «Семеновское», находящемся довольно далеко от Москвы, на так называемой дальней даче Сталина. А дали такое наименование этому дому потому, что в свое время его построили для Сталина.

Весь день с утра до вечера руководители двух правительств вместе с министрами иностранных дел провели в переговорах. Их атмосфера была в общем деловая, тональность сохранялась спокойной. Но день истек, времени оставалось в обрез, а продвижения, по существу, почти не наблюдалось.

Осталось только засветло доехать до Москвы. В общем, в какой‑то степени гостю предоставили возможность немного передохнуть, хотя наше настроение, если говорить о состоянии дел, было, конечно, не из лучших.

В целом итог этого визита можно подвести следующим образом: главным его результатом явился сам приезд высокого гостя, иначе говоря – сам факт встречи. Этим, пожалуй, сказано все.

В совместном коммюнике глав правительств подчеркивалось, что различие во взглядах «должно устраняться путем переговоров», а не путем силы. Было также выражено пожелание расширить торговые связи между двумя странами. Но не хватило амуниции у Макмиллана, чтобы эти положения проводить в жизнь. А мог бы кое‑что сделать, если бы к этому стремился.

Теперь о втором эпизоде. Пятнадцатая сессия Генеральной Ассамблеи ООН. Осень 1960 года. Советскую делегацию на ней возглавлял глава правительства Н. С. Хрущев; английскую делегацию – премьер‑министр Макмиллан.

Дискуссия временами носила жаркий характер. Столкновения между Советским Союзом и ведущими странами блока НАТО ощущались на протяжении не только дискуссии на заседаниях сессии, но и во время работы всех органов Генеральной Ассамблеи – множества ее комитетов и подкомитетов.

Помню довольно резкую по содержанию речь Макмиллана по принципиальным вопросам отношений между Востоком и Западом. Делегаты слушали его внимательно. Вдруг в той части речи, где Макмиллан употребил особенно резкие слова по адресу Советского Союза и его друзей, Хрущев нагнулся, снял с ноги ботинок и стал с силой стучать им по столу, за которым сидел. А так как перед ним никаких бумаг не было, то звук от удара ботинка по дереву получался основательный и разносился по всему залу.

Это был уникальный случай в истории ООН. Надо отдать должное Макмиллану. Он не приостановился, а продолжал зачитывать свою заготовленную заранее речь, делая вид, что ничего особенного не произошло.

А в это время зал Генеральной Ассамблеи замер, наблюдая эту в высшей степени оригинальную и напряженную сцену.

Советская и американская охрана сразу образовали кольцо вокруг советской делегации. Справа от Хрущева сидел я, слева – постоянный представитель СССР при ООН В. А. Зорин. Сидели спокойно и, конечно, не аплодировали.

Впереди по соседству находился стол делегации Испании. Сидевшие за этим столом дипломаты на всякий случай несколько пригнулись.

Теперь это может выглядеть смешно, но в тот момент нам было не до смеха. Атмосфера в зале царила напряженная. Один из испанцев в ранге посла приподнялся, сделал на всякий случай шаг вперед, подальше от ботинка, обернулся и громко крикнул Хрущеву по‑английски:

– Ви ду нот лайк ю! Ви ду нот лайк ю![16]

Ничего удивительного никто в этом не видел, потому что в то время у нас с Испанией отношения были скверные, а дипломатических – никаких. Страной еще правил Франко.

Сейчас может показаться странным, но ни одного смеющегося человека ни в зале из числа делегатов, ни на галерее для публики не было. Все лишь удивлялись, будто присутствовали при каком‑то непонятном, взбудоражившем аудиторию ритуале.

Произошло все это 28 сентября 1960 года. Хрущев подобным образом прореагировал на утверждение Макмиллана о том, будто Советский Союз во всем виноват и все делает для срыва соглашений. Утверждение, конечно, абсурдное, и Хрущев с места справедливо подал критический голос. Он сказал:

– Советский Союз за соглашения, в том числе по разоружению. Соглашения срывают западные державы, и только они.

Видимо, у главных действующих лиц всей этой уникальной сцены, и прежде всего у Н. С. Хрущева, просто не выдержали нервы. А жаль. Но случается и такое.

В среде руководящих деятелей Англии того времени часто поговаривали, что за Макмилланом замечались высокомерие и честолюбие. Могу сказать, что оба эти качества у него присутствовали, но едва ли больше, чем у других деятелей – столпов консервативной партии.

Ричард Остин Батлер – весьма солидная фигура в послевоенной Англии. Как‑то так повелось, что говорили чаще о нем, чем он сам о себе. Мы в советском посольстве порой недоумевали, почему так происходит. А секрет на поверку оказался простым. За Батлером всегда стоял финансовый капитал – очаг влияния больше невидимый, чем видимый.

Иногда этого деятеля противопоставляли Макмиллану, причем в выгодном для Батлера свете. Если за Батлера выступали силы английского бизнеса, причем скрытые от взглядов общественности, то поддерживавшие Макмиллана круги были, в общем, на виду. Так они и соревновались.

Однако Макмиллану везло по‑крупному. Батлер, хотя и был заместителем премьер‑министра, однако так и не пробился в премьеры, в то время как его соперник возглавлял правительство.

Люди они были разные и по складу ума, и по манере вести себя в ходе переговоров, хотя в вопросах большой политики они придерживались одной ориентации. Оба являлись надежными столпами партии тори.

Макмиллан легче и искуснее мог общаться с прессой, представлять правительство в палате общин, более умело пользоваться аргументацией, защищая в парламенте позиции консервативной партии.

Батлер выглядел несколько медлительнее, хотя его сильной стороной оставалось упорство, с которым он отстаивал занятую позицию. Мне не раз знакомые английские парламентарии говорили, что Макмиллан свободнее может манипулировать альтернативными» предложениями – выбирать с точки зрения прохождения в парламенте наиболее подходящие либо наиболее реальные из них. Батлеру это удавалось реже, хотя многим нравилась его прямолинейность. Немногим более года находился он на посту министра иностранных дел Великобритании, тем не менее в июле – августе 1964 года сумел осуществить визит в Советский Союз.

Я бы не отдал предпочтения ни одному из них. С точки зрения политического веса они оба вписали важные страницы в историю послевоенной Англии и в какой‑то степени даже Европы, хотя почерк в политике у них просматривался неодинаковый.

В октябре 1963 года Макмиллан ушел в отставку и вернулся в издательскую фирму «Макмиллан паблишинг компани», вновь став ее директором. Пост премьера, а затем издательская фирма – явление занятное.

И Макмиллан, и Батлер скончались в 1986 году.

Приходилось мне встречаться и с Александром (кратко его звали Алек) Дугласом‑Хьюмом, который сразу после Макмиллана возглавил правительство консерваторов. Премьером ему пришлось быть недолго. Уже в 1964 году консервативная партия потерпела поражение на выборах, и к власти пришли лейбористы. Впоследствии, в 1970 году, когда консерваторы вновь сформировали правительство, Дугласу‑Хьюму доверили портфель министра иностранных дел. Этот кабинет возглавлял Эдвард Хит.

С тем и другим встречался я много раз, в том числе во время своего визита в Англию. В ходе бесед и эти английские руководители признавали важное значение развития отношений сотрудничества с СССР. Но, увы, шли они по проторенной дорожке своих предшественников: их слова расходились с делами.

На практике правительство консерваторов ужесточило свой политический курс в отношении Советского Союза. Оно всячески старалось удержать Англию в стороне от начинавшего пробивать себе дорогу процесса разрядки. Это правительство предприняло осенью 1971 года грубую провокацию против СССР, обвинив в «недозволенной деятельности» ряд сотрудников советских учреждений в Англии и предложив им покинуть страну. Обвинение было ложным. От имени Советского правительства английской стороне направили решительный протест по поводу этой акции и, разумеется, отклонили сфабрикованные ею фальшивки.

Советско‑английские отношения оказались на какое‑то время в застое. Только в 1973 году появились условия для того, чтобы осуществить визит в СССР английского министра иностранных дел Дугласа‑Хьюма. Визит состоялся в декабре.

На переговорах в советской столице Дуглас‑Хьюм заверял, что английская сторона на этот раз намерена вести дело к улучшению отношений с Советским Союзом, что она действительно стремится к расширению политических контактов и консультаций между двумя странами на различных уровнях. Обе стороны подчеркнули важность развития экономического, научно‑технического и промышленного сотрудничества СССР и Англии. Вскоре, в мае 1974 года, мы подписали соответствующее соглашение сроком на десять лет. Это уже кое‑что означало.

Однако некоторые реальные сдвиги в советско‑английских отношениях стали ощутимыми лишь после того, как было сформировано правительство лейбористов, которые одержали победу на выборах 1974 года.