Южным поэмам придает оригинальность и стих. Четырехстопный ямб применен в них со всеми своими возможностями динамизма. Он энергичен, благозвучен, музыкален.

При главенствующем субъективно-лирическом отношении к изображаемым событиям в южных поэмах более или менее отчетливо проявляются эпические и объективно-повествовательные реалистические тенденции. Например, в пластически точных, колоритных описаниях кавказской природы и черкесских нравов («Кавказский пленник»), уподобленных самим Пушкиным «географической статье»; в правдивой и рельефной характеристике гаремного быта и природы Крыма («Бахчисарайский фонтан»).

Современники создателя южных поэм зачисляют его в «планетную систему Байрона». Пушкин и сам не скрывал своего увлечения автором «Гяура» и «Абидосской невесты». Вспоминая в 1830 году южные поэмы, он признавался, что «Бахчисарайский фонтан», как «Кавказский пленник», «отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил». Но, испытав сильное влияние великого английского поэта, создатель южных поэм не стал его подражателем и шел собственной дорогой. Этому весьма содействовала социально-политическая атмосфера, в которой он жил и творил. Байрон выступал в послереволюционной буржуазной обстановке, не принимая ее, протестуя против нее, но не видя из нее реального выхода. В этом причина определяющего пафоса его «восточных» поэм — мрачного пессимизма и скептицизма. Пушкин выступал в условиях подъема декабристского движения, что обусловливало светлый, жизнеутверждающий, оптимистический пафос его южных поэм. Пушкину «были ведомы, — писал Герцен, — все страдания цивилизованного человека, но он обладал верой в будущее, которой человек Запада уже лишился».

В основе тематики и конфликтов восточных поэм Байрона — любовь, а южные поэмы Пушкина отличаются единством любовной и социальной проблематики при главенстве социальных мотивов. В центре «восточных» поэм самодовлеющая, «единодержавная» и во многом абстрактная личность, для которой эффектно-экзотические картины природы лишь фон. В южных поэмах изображаются глубоко жизненные события и лица, природа и нравы в свойственных им «местных красках». Демоническому, загадочному, таинственному миру и патетической декламации восточных поэм Пушкин противопоставляет человеческий мир и непосредственный лиризм. Лиризм героев, их переживания, патетика даются Пушкиным в единстве с эпической характеристикой их жизненных обстоятельств. Белинский прав: «Трудно найти двух поэтов, столь противоположных по своей натуре, а следовательно, и по пафосу своей поэзии, как Байрон и Пушкин».

Южные поэмы не лишены недостатков, например мелодраматичности, аффектации в изображении больного брата в «Братьях разбойниках» и Гирея в «Бахчисарайском фонтане». В них встречаются неточные выражения, вроде «обнял грозное страданье» («Кавказский пленник»), неудачные обороты, подобные «меж ними зрится и беглец» («Братья разбойники».) Однако при наличии некоторых частных погрешностей они пленяют своей идейной зрелостью и поэтическим мастерством. Среди них гармонией языка, прелестью стиха и чудесными зарисовками природы в особенности выделяется «Бахчисарайский фонтан», о котором Белинский сказал: «…великое, мировое создание!». При этом наибольший успех выпал на долю «Черкесской песни», дважды переложенной на музыку (И. Геништом и А. Алябьевым). Отдельные эпизоды «Братьев разбойников» вошли в народную пьесу «Лодка».

Романтизм Пушкина конкретно-исторически достовернее романтизма Рылеева и Марлинского. В большей степени опираясь на точные факты, в верности описаний природы и быта, в более определенной (локальной) типичности характеров он явно тяготеет к реализму.

Художественные достижения южных поэм еще более возвысили Пушкина на литературном Олимпе. Его окончательно признали главой прогрессивной литературы России, поэтом, наиболее ярко воплощающим передовые идеи своей эпохи. Жадно читаемые всей грамотной Россией романтические поэмы Пушкина подняли русскую литературу на новую высоту и оказали огромное влияние на все ее дальнейшее развитие. Только после них могли появиться поэмы «Чернец» И. И. Козлова, «Эда» Е. А. Баратынского и «Войнаровский» К. Ф. Рылеева.

Романтические надежды Пушкина на скорый приход революции были развеяны новым наступлением отечественной реакции, наметившимся в 1823 году. В Западной Европе французские войска по поручению реакционного Священного союза разгромили последний бастион свободы — испанское конституционное правительство и восстановили здесь абсолютную монархию.

Оставаясь верным идеям свободы, Пушкин в 1823 году пишет стихотворения «Кто, волны, вас остановил», «Демон», «Свободы сеятель пустынный», «Недвижный страж дремал на царственном пороге». От гражданского романтизма, от культа героической личности, противопоставляемой толпе, народу («Вадим», 1821 — 1822; «Зачем ты послан был и кто тебя послал?», 1824), поэт обращается к более объективному осознанию противоречий действительности, к признанию правоты «взглядов Шекспира» на историю.

Наступающая реакция все более и более усиливала недовольство и резкость противоправительственных высказываний Пушкина. Он вел себя вызывающе даже со своим непосредственным начальником графом Воронцовым, называя его «полуневеждой» и «полуподлецом» («На Воронцова», 1824, 1861, 1876). И тот, воспользовавшись письмом поэта, в котором он выражал сочувствие атеизму, добился исключения его со службы и ссылки в село Михайловское Псковской губернии под надзор духовенства и гражданских властей. Так граф не только свел личные счеты с поэтом, но и угодил его влиятельным врагам при императорском дворе.

Билет №33..“Байроническая” тема и “романтический герой” в творчестве А.С. Пушкина. Его эволюция.

Вопрос о влиянии Байрона на Пушкина обсуждается в русской науке и критике уже целое столетие. Он поднят был первыми рецензентами и читателями т. н. «байронических поэм»; в его обсуждении участвовали почти все, писавшие о Пушкине, в том числе в сравнительно недавнее время такие авторитетные знатоки западноевропейских литератур, как Стороженко, Дашкевич, Алексей Веселовский. Нельзя признать результаты их работ особенно плодотворными.

Частичные совпадения отдельных мотивов установлены достаточно прочно: задумчивость Гирея в «Бахчисарайском фонтане» и изображение Джафира в начале «Абидосской невесты»; смерть Заремы и наказание Лейлы в «Гяуре»; некоторые внешние черты в образе пленника («И на челе его высокое не изменялось ничего...») и традиционная внешность байронического героя и т. п.

Однако более широкие и принципиальные выводы страдают неясностью и неопределенностью: с одной стороны, зависимость Пушкина от Байрона была признана самим поэтом и в какой-то мере является непосредственно очевидной для всякого читателя и исследователя: с другой стороны, мы также непосредственно ощущаем гениальное своеобразие поэзии Пушкина и неохотно соглашаемся признать его зависимость от образцов, боясь тем самым умалить его оригинальность, а обостренное национальное сознание стремится обосновать самобытность и народность русского поэта отрицанием значительности и глубины возможных иноземных влияний».

Изучение влияния Байрона на Пушкина может идти в трех различных направлениях, которые смешиваются большинством исследователей:

• влияние личности и поэзии Байрона на личность Пушкина;

• влияние «идейного содержания» байронической поэзии на идейный мир поэзии Пушкина;

• художественное воздействие поэзии Байрона на поэзию Пушкина.

Вопрос о «байронизме» Пушкина имеет длительную непрерывную историю. На всех ее этапах он оставался дискуссионным и злободневным, привлекая к себе внимание и настоятельно требуя ответа как составляющая более широких актуальных историко-литературных проблем, поднимавшихся в контексте движения общественной мысли в каждую эпоху. Он возник в кругу друзей и знакомых Пушкина с публикацией элегии «Погасло дневное светило...» и поддерживался известиями о работе Пушкина над «Кавказским пленником» и о его поведении в Кишиневе.

Новый подход к изучению проблемы «Пушкин и Байрон» был найден В. М. Жирмунским. Рассматривая «поэзию как искусство, а изучение поэзии — как анализ и интерпретацию художественной формы», понимаемой «как система средств, выражавших ее поэтическое содержание», он сосредоточил внимание исключительно на «художественном воздействии поэзии Байрона на поэзию Пушкина» и показал, что эффект, ставивший в тупик критиков и ученых и порождавший полярно противоположные оценки, явился результатом взаимопроникновения и взаимотрансформации двух исходно различных художественных систем — байроновской «романтической», накладывавшейся на «классическую», которой по своему творческому складу принадлежал Пушкину.