Регулятивные и охранительные субъективные права

Виды исковых притязаний

Будучи самостоятельными охранительными субъективными правами, исковые притязания подразделяются на отдельные виды. Среди различных делений притязаний определяющее значение имеет их разделение на исполни­тельные, преобразовательные и установительные притязания.

I. Исполнительные притяза­ния (Leistungsansprdche), как, например, притязание о компенсации морального вреда (п. 6 ст. 7, ст. 131 Основ гражданского законо­дательства Союза ССР и республик), притяза­ние об исполнении обязательства в натуре (ст. 191, 221 ГК РСФСР), притязание об упла­те неустойки (ч. 1 ст. 187 ГК РСФСР), виндикационное притязание (ст. 151 ГК РСФСР) и т. д., заключаются в возмож­ности управомоченного требо­вать от обязанного лица совер­шения определенного действия,

которое не направлено ни на подтверждение, ни на преобра­зование регулятивных граждан­ских прав и обязанностей. В по­давляющем большинстве случаев рассматри­ваемые притязания обязывают к совершению известных положительных действий потен­циальных ответчиков по искам о присуждении. Но существуют и такие исполнительные при­тязания, которые сопрягают управомоченного не с ответчиком, а с юрисдикционным органом. К ним относятся притязания о запрещении (например, притязание автора о запрещении выпуска произведения в свет — ст. 499 ГК РСФСР)[31]. Указанные притязания

заявляются в суд для реализации иском о воспрещении, направленным на присуждение ответчика к воздержанию от совершения опре­деленных действий. Таким образом, специфика этих притязаний состоит в том, что при их удовлетворении юрисдикционный орган не понуждает ответчика к исполне­нию какой-либо обязанности, а запрещает ему совершать известные действия и тем самым осуществляет в принудительном в отношении ответчика порядке охранительную

 

гражданско-правовую обязанность, корреспон­дирующую исковому притязанию истца (в на­шем примере — праву требовать запрещения выпуска произведения в свет)[32].

II. Преобразовательные при­тязания (Rechtsgestaltungsanspruche), как, например, право на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 54—4. 1 ст. 58 ГК РСФСР), притязание

сособственника о переводе на него прав и обя­занностей покупателя (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР), право на расторжение договора (ч. 1 ст. 246, ст. 289 ГК РСФСР) и т. д., заклю­чаются в возможности управомоченного требовать от юрисдикционного органа прекраще­ния или изменения определен­ных регулятивных гражданских прав и обязанностей[33]. Притязание о преобразовании связывает своего носителя не с ответчиком, а с судом, так как измене­ние или прекращение правоотношений как действие по осуществлению защиты может произвести только юрисдикционный орган (ч. 1 ст. 6 ГК РСФСР)[34]. Вместе с тем оно

имеет материально-правовой ха­рактер, о чем свидетельствует распростра­нение на его отдельные виды давностных сро­ков (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР, п. 28 постановле­ния Пленума Верховного Суда СССР от 3 ап­реля 1987 г. № 2 «О практике применения су­дами жилищного законодательства»).

Что особенно затрудняет понимание пре­образовательных притязаний, так это то, что наряду с ними существуют разнохарактерные по своей природе субъективные права, реали­зация которых также приводит к изменению

____________

их оспоримую сделку или существующий между ними договор, который был нарушен одним из его участников, что в этих случаях мы имеем дело не с реализацией преобразовательного притязания, которая приводит к пре­кращению регулятивного обязательства и тем самым к защите охраняемого законом интереса потерпевшего лица в преобразовании его материально-правового положения, а с основанным на соглашении сторон прекращением регулятивного обязательства, влекущим за собой отпаде­ние притязания об оспариваний сделки или расторжении договора. И в том, и в другом случае регулятивное обязательство прекращается в результате заключения его участниками соответствующего соглашения, а не вследст­вие осуществления сторонами проистекающего из совер­шения оспоримой сделки или нарушения договора пре­образовательного притязания, которое в силу специфики субъектного состава связанных им лиц может быть осу­ществлено только судом (см.: Крашенинников Е. А. О субъектном составе преобразовательных правоотношений // Вопросы теории охранительных правоотношений. Ярославль, 1991. С. 5).

или прекращению регулятивных прав и обя­занностей. Одни из этих прав, в частности преимущественное право покупки (ч. 1 ст. 120 ГК РСФСР) и право на выдел доли из общего имущества (ч. 1 ст. 121 ГК РСФСР), явля­ются регулятивными, другие, как, например, право на односторонний отказ от договора ввиду его неисполнения или ненадлежащего исполнения должником (ст. 243, 244, 282, 344 ГК РСФСР), входят в разряд охранительных прав на совершение односторонних действий. Все названные права схожи с преобразова­тельными притязаниями по своему конститу­тивному действию. Однако это чисто внешнее сходство не может затушевать специфической природы преобразовательных притязаний: от регулятивных субъективных прав они отли­чаются тем, что проистекают из правонару­шений (например, нарушения преимуществен­ного права покупки), споров (например, недо­стижения соглашения о способе выдела доли из общего имущества) и иных обстоятельств, вызывающих потребность в защите охраняе­мых законом интересов, и адресуются юрисдикционному органу, в то время как преиму­щественное право покупки и право на выдел доли из общего имущества порождаются пра­вомерными юридическими фактами и сопря­гают между собой самих участников регуля­тивных правоотношений по общей собственно­

сти, а от права на односторонний отказ от договора, нарушенного другой стороной,— спецификой субъектного состава связанных ими лиц и способностью подлежать принуди­тельному осуществлению юрисдикционным органом, которой лишены как регулятивные права, так и охранительные права на соверше­ние односторонних действий (волеизъявлений).

Насколько смутно понимают природу пре­образовательных притязаний, т.е. прав, реали­зуемых преобразовательными решениями суда, мэтры российской юриспруденции, показывают следующие рассуждения М. А. Гурвича. Ис­следуя эти права под названием преобразова­тельных правомочий, автор пишет: «Преобра­зовательные... правомочия, как, например, право расторгнуть договор, право на развод, право определить предмет в альтернативном обязательстве, право преимущественной по­купки, действием обязанного» (по регулятив­ному правоотношению) «лица осуществлены быть не могут. Не существует обязанности действия или воздержания от действия, кото­рым «должник» мог бы удовлетворить право «кредитора» на расторжение договора, на развод или определение предмета в альтерна­тивном обязательстве. Такое действие немы­слимо...». Отсюда М. А. Гурвич делает вывод, будто этим правомочиям вообще «не соответ­ствует чья-либо встречная обязанность»,

вследствие чего трактует их как «правомочия на совершение односторонних волеизъявле­ний»[35].

Прежде всего, М. А. Гурвич ошибается, когда он иллюстрирует преобразовательные правомочия на примере права выбора предме­та исполнения в альтернативном обязательстве и преимущественного права покупки, ибо, бу­дучи регулятивными правами, они не отвечают выявленному им имманентному при­знаку преобразовательных правомочий — их способности осуществляться не иначе, как «актом судебного решения»[36]. Первое из этих прав всегда реализуется односторонним воле­изъявлением управомоченного лица, второе — совместными действиями соответствующих участников общей долевой собственности. Причем в отличие от права выбора предмета исполнения в альтернативном обязательстве преимущественное право покупки может быть нарушено, что повлечет возникновение у заин­тересованного в приобретении проданной доли сособственника права требовать от суда пере­вода на него прав и обязанностей покупателя, осуществление которого ограничено 3-месяч­ным давностным сроком (ч. 4 ст. 120 ГК

РСФСР). Именно это притязание, а не нару­шенное право преимущественной покупки, как полагают О. С. Иоффе и М. А. Гурвич[37], и бу­дет осуществлено актом судебного решения.

В остальной части его иллюстрация верна. Однако отстаиваемая М. А. Гурвичем трактов­ка преобразовательных правомочий как право­мочий на совершение односторонних воле­изъявлений расходится с законом. Признавая за отдельными видами преобразовательных правомочий — правом на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 54—4. 1 ст. 58 ГК РСФСР), правом на расторжение договора найма жилого поме­щения (ч. 3 ст. 89 ЖК РСФСР), правом на раздел имущества, являющегося общей сов­местной собственностью супругов (ч. 3 ст. 21 КоБС РСФСР), правом на аннулирование ордера (ч. 2 ст. 48 ЖК РСФСР) и др. — спо­собность задавниваться[38], закон тем самым квалифицирует их как правомочия тре-

б о в а н и я, поскольку задавниванию могут подлежать только охранительные материальные правомочия тре­бования, или притязания (ч. 1 ст. 79, ст. 91 ГК РСФСР)[39].

После выявления притязательной природы преобразовательных правомочий спрашивает­ся, кто может выступать адресатом правомо­чия требования, единственной и потому необ­ходимой формой осуществления которого служит акт судебного решения? Сформулиро­ванная таким образом проблема сама собой приводит к своему собственному разрешению:

носителем корреспондирующей преобразова­тельному притязанию материально-правовой обязанности является суд.

III. Установительные притяза­ния (Feststellungsanspruche), как, например, притязание о признании брака недействитель-

ным (ст. 44 КоБС РСФСР), притязание о при­знании права собственности на строение, при­тязание о признании лица утратившим право пользования жилым помещением (ст. 61 ЖК РСФСР) и т. д., заключаются в воз­можности управомоченного тре­бовать от суда признания нали­чия или отсутствия известных регулятивных гражданских прав и обязанностей[40]. Установительное притязание обязывает к совершению дейст­вия, призванного защитить тот или иной охра­няемый законом интерес. Однако соответст­вующее действие приобретает такую направ­ленность лишь тогда, когда исходит от юрисдикционного органа (ч. 1 ст. 6 ГК РСФСР). Отсюда следует, что притязание о подтвержде­нии существования или несуществования регу­лятивных прав и обязанностей не может быть обращено к ответчику. Обя­занным лицом по этому притязанию выступает не ответчик, а суд[41]. С другой стороны, фикса-

ция в установительном притязании одного из материально-правовых способов защиты не оставляет никаких сомнений в том, что оно является охранительным субъек­тивным гражданским правом и не подпадает под сформулированное А. Вахом понятие публичного притязания на правовую защиту (Rechtsschutzanspruch)[42].

В связи с изложенным трудно согласиться с А. А. Добровольским, который утверждает, что образующее предмет установительного иска материально-правовое требование есть требование истца к ответчику о признании наличия или отсутствия определенного право­отношения[43]. Для обоснования этого утверж-

дения автору нужно было бы прежде всего доказать, что на ответчике лежит корреспонди­рующая установительному притязанию обя­занность признать существование или несу­ществование указанных истцом прав и обязан­ностей. Но это положение недоказуемо, так как ни к внесудебному, ни к судебному признанию государство соответствующих лиц не обязы­вает[44]. Оно оставляет полную свободу их умо­настроению в решении вопроса о целесообраз­ности такого признания. Поэтому исхо­дящий от должника или ответчи­ка акт признания наличия либо отсутствия известных прав и обязанностей никогда не явля­ется действием в осуществление какой-либо обязанности. Но если ответчик не обременен встречной установи­тельному притязанию обязанностью, то это

притязание нельзя трактовать как требование, адресованное ответчику.

IV. При анализе содержания преобразова­тельных и установительных притязаний выяс­нилось, что в отличие от основной массы исполнительных притязаний они связывают управомоченного не с ответчиком, а с судом. Помимо специфики субъектного состава сопря­женных ими лиц преобразовательные и установительные притязания характеризуются тем, что в противоположность исполнительным притязаниям не способны опосред­ствовать защиту субъективных гражданских прав.

1. Преобразовательное притязание обя­зывает суд прекратить или изменить опреде­ленные регулятивные гражданские права и обязанности. К преобразовательной деятельно­сти суда субъективные гражданские права могут иметь только два отношения: отношение материала, т. е. права, подвергаемого преобразованию, и отношение средства, т. е. права, через посредство которого деятель­ность преобразует некоторый материал. В пер­вом отношении к указанной деятельности на­ходятся регулятивные гражданские права, во втором — преобразовательные притязания. По отношению к такому материалу и к такому средству предмет судебной защиты выступает как нечто качественно иное, ибо он получает

защиту лишь в результате воздействия пре­образовательной деятельности суда на регуля­тивные гражданские права при посредстве преобразовательного притязания. Этим и обус­ловливается то обстоятельство, что, вынося преобразовательное решение, суд защищает не подвергаемые преобразованию регулятивные гражданские права и не служащее средством такого преобразования преобразовательное притязание, а охраняемый законом интерес истца в преобразовании известных регулятивных граж­данских прав и обязанностей[45].

Установительное притязание опосредствует защиту, осуществляемую судом путем при­знания наличия или отсутствия определенных регулятивных гражданских прав и обязанно­стей. Но то, что выступает предметом под­тверждения по установительному притязанию, не может вместе с тем фигурировать в качест­ве предмета судебной защиты. В противном случае пришлось бы признать, что при удов-

летворении установительного притязания с отрицательным характером требования, т. е. при подтверждении отсутствия известных прав (и обязанностей), суд оказывает защиту несуществующим правам, а это — нонсенс. Не подлежит никакому сомнению, что в ука­занной ситуации предметом судебной защиты является охраняемый законом интерес истца в определенности его материально-правового положения[46]. Точно так же обстоит дело и с установительным притязанием, направленным на подтверждение наличия прав и обязанно­стей. Если определенность субъективного пра­ва поколеблена, то у управомоченного возни­кает охраняемый законом интерес в ее восста­новлении, который и защищается судебным признанием того, что спорное право в действи­тельности существует[47]. Таким образом, во всех случаях, когда суд реализует установительные притязания, он защищает охраня­емые законом интересы, а не регу­лятивные гражданские права, путем признания наличия или отсутствия которых такая защита осуществляется. Регулятивные субъективные

права с помощью установительных притязаний защищены быть не могут[48].

2. В свете сказанного представляется оши­бочной позиция ученых, относящих признание и преобразование к способам защиты субъек­тивных прав[49]. В подтверждение своего мнения авторы прибегают к аргументации, основанной только на отдельных примерах, а не на выяс­нении всеобщей сути дела. Поэтому нам не остается ничего другого, как обратиться к рассмотрению наиболее типичных из этих примеров.

а) Тезис о возможности защиты субъектив-

ных прав путем их признания обычно иллю­стрируется иском о признании права собствен­ности. Между тем посредством названного иска защищается не право собственности, а охраняемый законом интерес истца в определенности его ма­териально-правового положе­ния. Если бы этот иск был направлен на за­щиту подлежащего подтверждению права, то мы должны были бы вслед за А. В. Венедикто­вым заключить, что в случае предъявления его владеющим собственником он подпадает под понятие негаторного иска[50], так как защи­та права собственности против всякого посяга­тельства, не связанного с лишением владения, осуществляется с помощью иска, базирующе­гося на ст. 156 ГК, РСФСР. Неприемлемость такого вывода очевидна. Иск о признании права собственности носит вполне самостоя­тельный характер и, будучи разновидностью установительных исков, не может входить в число исков о присуждении, каковыми явля­ются негаторные иски. Он конституируется в качестве самостоятельного иска именно пото­му, что в отличие от негаторного иска, опосредствующего защиту права собственно-

сти, служит процессуальным средством защи­ты охраняемого законом интереса собственни­ка в определенности его материально-право­вого положения.

Стремясь обосновать вышеупомянутое не­лепое воззрение, Ю. К. Толстой берет пример, когда иск о признании права собственности предъявляется в отношении вещи, находя­щейся в чужом незаконном владении. Анали­зируя этот иск, автор легко доказывает, что он не подпадает под понятие ни виндикационного (поскольку вещь из чужого владения не изы­мается), ни негаторного иска (поскольку соб­ственник лишен владения вещью), и на этом основании делает вывод: право собственности может защищаться с помощью самостоятель­ного вида иска — иска о его признании[51]. Однако из того, что иск о признании права собственности является самостоятельным иском, отнюдь не следует, что он направлен на защиту права собственности. Необходимо также заметить, что ленинградский профессор изображает дело очень односторонне. Чувст­вуя, в чем заключается трудность, Ю. К. Тол­стой намеренно обходит вопрос: как должен быть квалифицирован иск о признании права

собственности, когда он предъявляется собст­венником, не лишенным владения вещью? Если бы автор попытался его разрешить, то ему пришлось бы соблюсти последовательность и признать, что при трактовке этого иска как средства защиты права собственности он в данном случае неизбежно подпадает под поня­тие негаторного иска. Но тем самым Ю. К. Толстой опрокинул бы свой собственный вывод о самостоятельности анализируемого иска. Сказанное свидетельствует о том, что предпринятая Ю. К. Толстым попытка согла­совать правильное положение о самостоятель­ном характере иска о признании права собст­венности с ошибочной трактовкой этого иска как средства защиты подлежащего подтверж­дению права не увенчалась успехом.

б) Тезис о возможности защиты субъектив­ных прав путем их преобразования в большин­стве случаев иллюстрируется иском о выделе доли из общего имущества и иском о растор­жении брака. Однако при ближайшем рас­смотрении обнаруживается, что эти иски опосредствуют защиту охраняемых законом интересов.

Вступая в отношения общей собственности, каждый из сособственников наряду с другими правомочиями приобретает регулятивное субъ­ективное право на выдел своей доли из общего имущества (ч. 1 ст. 121 ГК РСФСР). Это

право принадлежит сособственнику всегда в качестве постоянного правомочия требования, адресованного остальным участникам общей собственности. Субъект права на выдел может в любой момент прибегнуть к своему праву и поставить вопрос о выделе его доли. При недо­стижении соглашения о способе выдела у него возникает охранительное субъективное граж­данское право требовать от суда прекращения своего участия в правоотношениях по общей собственности путем выделения принадлежа­щей ему доли из общего имущества (ч. 2 ст. 121 ГК РСФСР),—право, которое заявля­ется в суд, для реализации с помощью соответ­ствующего преобразовательного иска. Удов­летворяя исковое притязание, суд прекращает регулятивные гражданские права и обязанно­сти истца как участника общей собственности, в том числе и не реализованное им регулятив­ное субъективное право на выдел доли из общего имущества, и тем самым защищает охраняемый законом интерес выделяющегося сособственника в преобразовании его матери­ально-правового положения.

То же самое имеет место и в бракоразвод­ном процессе. Фактический распад брака обусловливает возникновение у супругов права на развод, т. е. охранительного субъективного семейного права требовать от суда прекраще-

ния регулятивных брачных прав и обязанно­стей. Любой из супругов может воспользовать­ся этим правом путем предъявления иска о расторжении брака. Вынося решение по иску, суд защищает не подлежащие прекращению регулятивные правомочия истца по брачному правоотношению и не служащее средством такого прекращения притязание о расторже­нии брака, а охраняемый законом интерес истца в прекращении брачного правоотношения.

3. Таким образом, как ни вертись, а факт остается фактом: преобразовательные и установительные притязания и фиксированные в них способы защиты являются средствами и способами, с помощью которых могут быть защищены только охраняемые законом инте­ресы. Сказанное вскрывает научную несостоя­тельность ст. 6 ГК. РСФСР и ст. 170 проекти­руемого ГК РФ, которые рассматривают «при­знание» и «преобразование» в качестве спосо­бов защиты субъективных гражданских прав. Для приведения этих статей в соответствие с действительным положением вещей в них необходимо отразить то обстоятельство, что путем «признания прав» (следовало бы ска­зать: «признания наличия или отсутствия прав и обязанностей») и «прекращения или изме­нения правоотношения» защищаются не права, а охраняемые законом интересы.

Регулятивные и охранительные субъективные права

Выявление природы права на иск (Klagerecht) невозможно без осознания того само собой разумеющегося обстоятельства, что в соответствии с аналогичным делением граж­данско-правовых норм субъективные граждан­ские права подразделяются на регулятивные, или охраняемые, и охрани­тельные, или охраняющие[1]. Позна­комимся с этими правами поближе.

I. Регулятивные субъективные права, как, например, право собственности (ст. 2 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР»), право авторства (ст. 15 Закона РФ «Об авторском праве и смежных правах»), права, возникаю­щие из гражданских договоров (ст. 237, 258, 275, 350 и др. ГК РСФСР), призваны опосред­ствовать нормальное развертывание иму­щественных и связанных с ними личных неиму­щественных отношений. Поэтому ни од­но из них не может быть реали­зовано помимо и против воли обязанного лица. Однако отсутствие у этих прав способности к принудительному осуществлению не превращает их в «голые», юридически не обеспеченные права. Гарантированность и обеспеченность регулятивных граж­данских прав выражается в том, что в момент наступления обстоятельств, создающих помехи на пути их. реализации, у управомоченного возникает новое существовавшее ранее ох-

 

ранительное субъективное гражданское право или право на защиту.

II. Охранительное субъектив­ное гражданское право — это вы­текающая из охранительной гражданско-правовой нормы воз­можность определенного пове­дения лица в конфликтной си­туации, предоставленная ему в ц е л я х защиты регулятивного субъективного права или охра­няемого законом интереса. Какое бы охранительное субъективное право мы ни взяли — будь то право на виндикацию имуще­ства (ст. 151 ГК РСФСР), право на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 58 ГК РСФСР), право на возмещение вреда (ч. 1 ст. 444 ГК РСФСР) и т. д., —его существование как охраняющего права обусловлено наличием охраняемого им права или интереса. Охранительное граждан­ское право является охранительным не само по себе, а благодаря основанному на противопо­ложности соотношению с охраняемым им пра­вом или интересом, и наоборот. Таким образом, охраняющее и охраняемое право (или инте­рес) — это противоположные явления, каждое из которых есть то, что оно есть, через другое.

В зависимости от характера заключенных в них мер возможного поведения охранительные

объективные гражданские права распадаются на две группы.

1. Первая обнимает права, содержание ко­торых представлено прежде всего возможностью совершения односторонних действий самим управомоченным лицом. Таковы, например, право перевести неисправного должника на менее выгодную для него систему расчетов (п. 50 Положения о поставках продукции производ­ственно-технического назначения), право за­держать выдачу груза грузополучателю до внесения им всех причитающихся платежей (ч. 3 ст. 95 УВВТ СССР, ст. 64 УЖД СССР), право отказаться от договора ввиду его неис­полнения или ненадлежащего исполнения дру­гой стороной (ст. 243, 244, 282 ГК РСФСР). Отличительная особенность этих прав состоит в том, что, будучи лишены способности подле­жать принудительному осуществлению юрисдикционным органом, они всегда реализуются действиями самого управомоченного. В отдель­ных случаях их осуществление может опосред­ствоваться действиями третьих лиц, с которыми управомоченный находится в регулятивных пра­воотношениях. Так, например, право перевести неисправного плательщика на аккредитивную форму расчетов поставщик осуществляет при помощи банка. Но поскольку последний служит орудием деятельности поставщика, то и такого

рода реализация в конечном счете является результатом односторонних действий, исхо­дящих от управомоченного лица.

Наряду с правомочием на совершение поло­жительных действий самим управомоченным рассматриваемые права включают в себя право­мочие требования, через которое право в целом сопрягается с корреспондирующей ему охра­нительной. юридической обязанностью. Содержание данной обязанности образует необходи­мость претерпевания обязанным лицом односторонних действий управомоченного по защите своего регулятивного субъективного права или охраняемого законом интереса[2].

 

2. Во вторую группу входят права, заклю­чающие в себе возможность управомоченного трeбоватъ совеpшения известных действий от обязанного лица. Таковы, например, право на истребование вещи из чужого незаконного владения (п. 1 ст. 30 Закона РСФСР «О соб­ственности в РСФСР»), право требовать уплаты неустойки (ч. 1 ст. 187 ГК РСФСР), исполнения обязательства в натуре (ст. 191, 221 ГК РСФСР), право требовать опровержения све-

 

дений, порочащих честь и достоинство (ч. 1 ст. 7 ГК РСФСР). В отличие от регулятивных гражданских прав и охранительных прав пер­вой группы эти права обладают той особен­ностью, что могут быть осуществлены юрисдикционным органом. Указанная группа охра­нительных субъективных прав за вычетом прав, реализующихся в порядке особого про­изводства (гл. 26—33 ГПК РСФСР), состав­ляет систему исковых прав, каждый из элементов которой являет собой то, что законодатель называет правом на иск (ст. 83 ГК РСФСР).