Методологические предпосылки теории уголовно-процессуальной интерпретации оперативно-розыскной информации

Кибернетический бум инициировал информационные исследования и в теории ОРД. Ярким последователем информационного подхода среди представителей оперативно-розыскной науки является С.С. Овчинский[283]. Последовательное применение постулатов теории информации привело его к выводу, что «при единой гносеологической природе методов познания оперативно-розыскная информация, получаемая разными путями (наблюдение, опрос, изучение документов, оперативный эксперимент, внедрение негласных сотрудников), отражает явления и события на едином познавательном уровне, и нужны лишь процессуальные гарантии для использования фактических данных в процессе доказывания[284].

К третьему уровню методологических предпосылок теории УПИ относятся научные теории и концепции, имеющие как прикладной междисциплинарный характер, в частности, теория аргументации, теория риторики, так и собственно юридические теории. Э.Г. Юдин сформулировал положение, согласно которому «всякое объективное знание служит людям дважды – сначала как объяснение окружающей реальной действительности, а затем в качестве средства, метода при решении тех или иных проблем»[285]. Таким образом, всякая юридическая теория, обладающая более высокой степенью общности, может рассматриваться как методологическая предпосылка теории УПИ. На первом месте, естественно, окажутся уголовно-процессуальная теория и теория ОРД. Весьма ценными для теоретических построений видятся нам общие положения теории правовой информатики, теории юридического толкования, теории управления.

В определенном смысле в роли методологических предпосылок можно рассматривать и общие положения теории эффективного уголовного процесса. Центральное место в последней занимает учение о противоречиях, снижающих эффективность уголовного судопроизводства. Применяя «противоречивый» подход, мы делаем вывод, что проблема уголовно-процессуального использования оперативно-розыскной информации также является результатом противоречия, обусловленного спецификой внутренней информационной природы уголовного процесса. Этим мы как бы открываем новое уголовно-процессуальное противоречие, дополнительно к тем, что когда-то сформулировал В.Т. Томин[286]. Вместе с тем, информационное противоречие не существует само по себе. Оно растворяется в остальных уголовно-процессуальных противоречиях, поскольку информация в широком смысле есть – «третий компонент бытия, наряду с веществом и энергией»[287]. Однако для удобства теоретических размышлений мы на время абстрагируем данное противоречие от прочих.

В общих чертах информационное противоречие можно сформулировать как – противоречие между потребностями участников уголовного судопроизводства в объективной информации и ограниченным набором источников и средств ее получения. Представляется, что это противоречие присуще всем историческим и географическим типам уголовного процесса. Осознание его происходит в эпоху усиления публичного (официального) начала судопроизводства. Именно информационное противоречие, по нашему мнению, активизирует розыскную потенцию уголовного процесса. Думается, что последовательное «обрастание» судебного разбирательства досудебными стадиями тоже закономерное следствие поиска путей смягчения информационного противоречия. Этим же противоречием, на наш взгляд, объясняется взаимное притяжение уголовного процесса и оперативно-розыскной деятельности. Для удовлетворения потребности в фактических данных уголовному судопроизводству не всегда хватает собственных информационных возможностей.

В.Т. Томин, размышляя о разрешении «жизненных противоречий» уголовного процесса, пришел к выводу, что для их преодоления недостаточно усилий одной лишь правоохранительной системы[288]. С методологической точки зрения это очень ценное наблюдение. Преломляя его к теории УПИ, можно сделать вывод, что для того, чтобы быть эффективным, уголовный процесс должен быть открытым в информационном плане.

Способы смягчения информационного противоречия различны. Теория ОРД делает основной упор на совершенствование тактических приемов преодоления уголовно-процессуальных барьеров[289]. Наука уголовного процесса в большей степени нацелена на поиск правового компромисса. В 1958 г. ученые законодательно закрепили свою первую победу (см. выше). В последующем законодатель не раз подтверждал принципиальное согласие на использование результатов ОРД в УСП, однако, описание процедуры этого использования в законе так и не появилось.

В связи с этим, современные формулировки закона, допускающие использование результатов ОРД в уголовном процессе, ассоциируются у нас с научными гипотезами, которые решили проверить эмпирическим путем. Ст. 11 Закона об ОРД, говорит о том, что «результаты ОРД могут быть использованы...»[290], но не говорит как. Нет ответа на этот вопрос и в уголовно-процессуальном законе: ни в действующем, ни в перспективном. Ст. 85 проекта УПК, как помним, отсылает правоприменителя к положениям закона об ОРД.

Таким образом, сложившаяся «гипотетико-правовая» ситуация очень напоминает правовой эксперимент. Однако успех этого опыта нам a priori представляется сомнительным, поскольку экспериментаторы – а в данном случае это правоприменители – оказываются в парадоксальной ситуации. С одной стороны, они должны выработать новые формы правомерного поведения, новые алгоритмы действий, а с другой, действовать в рамках предписаний уголовно-процессуального закона, дозволяющего делать то, что разрешено, и не более. При подобных условиях прирост знаний о новых правовых процедурах маловероятен.

Очевидно, что разработку процедурных правил сподручнее осуществить представителям науки. Они, в отличие от практиков, не связаны разрешительной установкой. Однако здесь может таиться другая опасность – традиция, установка, стереотип. Существующая научная парадигма пока безраздельно владеет научными умами. Вспомним формулировку ст. 10 закона об ОРД 1992 г. – «результаты ОРД могут быть использованы... в качестве доказательств». Многие процессуалисты посчитали своим долгом не подтвердить, а опровергнуть эту «гипотезу» (Е.А. Доля, В.И. Зажицкий, С.А. Шейфер и др.). Новая законодательная формулировка (1995 г.), предусматривающая использование результатов ОРД уже не в качестве доказательств, а лишь в доказывании, свидетельствует о том, что они успешно справились с поставленной задачей. Однако эта научная победа, увы, не ослабила практического давления информационного противоречия.

Вполне очевидно, что пришло время нестандартных шагов. И прежде всего в теоретическом пространстве. Установки и стереотипы теоретиков уголовного процесса сегодня становятся тормозом на пути повышения эффективности судопроизводства. Есть надежда, что конструируемая нами теория позволит по-новому подойти к проблеме уголовно-процессуального использования результатов ОРД. В качестве основной точки опоры для формирования нового подхода нам видятся информационные идеи.

Информационные основы теории УПИ

Термин «информация» сегодня один из самых востребованных в науке. Спектр его применения чрезвычайно широк: от обозначения третьего компонента бытия, до заметки в стенной газете. Вместе с тем, будучи в значительной степени интуитивным, слово «информация» трудно поддается однозначному определению. Обилие существующих дефиниций подчеркивает полиморфизм термина «информация», обусловленный тем, что ни одно из определений не отвечает нашим интуитивным представлениям о нем[291]. Трудность точной формулировки афористично выражена в толковании информации, выданном отцом современной кибернетики Н. Винером: «информация есть информация, а не материя и не энергия»[292].

Это, конечно, не единственное винеровское определение информации. По сей день в ходу его формула: «Информация – это обозначение содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления к нему»[293]. Антропоморфный оттенок этого определения[294] сделал его весьма популярным в науках гуманитарного цикла.

Представители гуманитарных наук вообще не склонны рассматривать «информацию» вне связи с субъектом. «Информация для нас, – пишут В. Т. Томин и Д. В. Сочнев, – это знания о фактических данных и соотношениях между ними в связи с процессами управления; единство коммуникатора, коммуниканта, канала связи и содержания сообщения. В случае отсутствия любого из этих четырех компонентов информации нет»[295].

Это не означает, что философские рассуждения об объективном характере информации[296] гуманитариями вовсе не принимаются в расчет. Принимаются и по возможности используются. Однако каждая область исследования и практики формулирует понятие информации применительно к целям и конкретному содержанию своей деятельности. «При этом ни одно из определений не может претендовать на полноту и строгость даже в рамках какой-либо одной сферы информационной деятельности»[297].

Все это порождает огромное количество определений информации. Н.П. Ващекин, насчитавший несколько сотен подобных дефиниций, говорит, что «наличие множества интерпретаций информации надо рассматривать не как проявление гносеологического плюрализма, а как различные подходы к познанию истины (приоткрывающей исследователям лишь отдельные свои стороны), синтез которых произойдет в будущем»[298].

Однако многие исследователи все чаще начинают приходить к выводу, что первоначальное толкование информации, близкое к ее буквальному пониманию, пожалуй, и есть самое точное. «При рассмотрении информации в качестве предмета правоотношений в правовой системе, предмета отношений государства, юридических и физических лиц, – пишет В.А. Копылов – приходится возвращаться к исходному определению информации, например, данному С.И. Ожеговым: информацией являются сообщения и сведения»[299].

О.А. Гаврилов также указывает, что суммируя все научные подходы к феномену информации, можно резюмировать, что «информация – сведения (сообщения) об объектах и явлениях окружающей среды, их свойствах и отношениях, которые уменьшают степень их неопределенности»[300].

Созвучно приведенным и законодательное толкование информации как «сведений о лицах, предметах, фактах, событиях, явлениях и процессах независимо от формы их представления»[301].

Данное определение, насколько можно судить по работам, попавшим в поле нашего зрения, не совсем устраивает ученых. Так, В.А. Копылов считает, что эта дефиниция должна быть дополнена уточнением, что информация должна иметь «вид, понятный для восприятия человеком»[302]. О.А. Гаврилов, не возражая против свободы формы информации, настаивает на том, чтобы данные представлялись «в форме, пригодной для передачи и обработки»[303].

Налицо желание авторов привнести в понятие информации человеческий дух. Вместе с тем, тот же О.А. Гаврилов говорит о том, что «информация существует объективно (вне зависимости от сознания) и является неотъемлемым свойством (атрибутом) материальных образований, а также сознания человека»[304].

Вряд ли можно говорить здесь о какой-то неточности. Это опять же следствие полиморфизма термина «информации». Им обозначается и материальная информация и идеальная. Под материальной информацией имеется ввиду отражение разнообразия, происходящее вне человека и независимо от сознания человека. Отражение материального разнообразия в сознании человека представляет собой идеальную информацию[305].

Таким образом, информация, как «сведения о...» представляет собой продукт человеческой деятельности. Таковой является социальная информация. Человек привносит в понятие информации новые свойства, такие, как смысл и ценность. Эти категории вряд ли можно отнести к явлениям объективного мира.

Подобный подход позволяет предположить, что информация не просто представляет собой некую данность, а появляется в процессе целенаправленной человеческой деятельности (производства) и является ее результатом. «Процесс познания, – пишет Д.И. Бедняков, – представляет собой отражение объективной действительности в сознании познающего субъекта с помощью органов чувств, ощущений, а информация есть результат (следствие) отражения, причем отражения только на уровне сознания, связанного с формированием сведений об отражаемом объективном мире»[306].

Социальная информация, таким образом, не может рассматриваться как явление исключительно объективное. Все это предполагает увеличение человеческого начала в осмыслении информационных проблем, приведение в науку новой терминологии, в частности, и термина «интерпретация», связанного с пониманием, творчеством, т.е. с сугубо человеческими проявлениями.

На эту мысль нас натолкнули работы, посвященные научной информации. «Чисто условно весь процесс научного познания, – указывает В.З. Когана, – можно разделить на следующие этапы: подготовка к исследованию (избрание объекта и предмета, определение аспекта, накопление исходной информации, разработка программы), исследование (получение первичных данных и их анализ), создание информации, отражающей сведения, полученные в ходе анализа первичных данных, и, наконец, распространение этой информации.... С точки зрения общественного прогресса кардинальнейшее значение имеют последние два этапа. Ибо, если результаты исследования не будут сообщены другим ученым и практикам, исчезает сам смысл научной деятельности, ее социальное значение»[307].

Научное познание имеет общие гносеологические основы с познанием по уголовному делу. Среди этапов уголовно-процессуального познания (обнаружение, собирание, фиксация, проверка, оценка) создание информации прямо не называется. Однако юридическая наука и практика признают, что информация по уголовному делу также создается. Именно как создание доказательств, мы склонны толковать столь любимую в последнее время формулировку – «формирование доказательств».

Это словосочетание подчеркнуто используется в Межведомственной инструкции. Согласно этому ведомственному акту, «результаты ОРД, представляемые для использования в доказывании по уголовным делам, должны позволять формировать доказательства, удовлетворяющие требованиям уголовно-процессуального законодательства, предъявляемым к доказательствам в целом, к соответствующим видам доказательств, и содержать сведения, имеющие значение для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, указания на источник получения предполагаемого доказательства или предмета, который может стать доказательством, а также данные, позволяющие проверить в условиях судопроизводства доказательства, сформированные на их основе».

Получается, что информация не просто данные, подобранные исследователем и переданные «по команде», не просто знания об объекте и явлении. Информация – это продукт, произведенный в ходе сознательной и целенаправленной человеческой деятельности.

«Информация, – пишет В.Н. Цигичко, – выступает как знания, отчужденные от его носителей и обобществленные для всеобщего пользования. Другими словами, информация – это превращенная форма знаний, обеспечивающая их распространение и социальное функционирование. Получая информацию, пользователь превращает ее путем интеллектуального усвоения в свои личностные знания. Здесь мы имеем дело с так называемыми информационно-когнитивными процессами, связанными с представлением личностных знаний в виде информации и воссоздание этих знаний на основе информации. Информационный продуктдолжен выполнять роль переносчика знаний, т.е. содержать такую информацию, чтобы пользователь мог получить с ее помощью нужные ему знания. Следует подчеркнуть, что между информацией и знаниями имеется разрыв. Человек должен творчески переработать информацию, чтобы получить новые знания»[308].

Вместе с тем, человек добывает информацию путем познания объективной действительности. Следовательно, можно предположить, что информация существует объективно и человеку свойственно лишь регистрировать ее. Идея объективности информации является базовой методологической посылкой теории доказательств. «Объективная природа информации, – указывает Н.А. Якубович, – позволяет сделать органам расследования и суду, при условии соблюдения требований закона, устанавливающих порядок доказывания, достоверные выводы, обеспечивая тем самым достижение истины по делу»[309].

Оперативно-розыскная информация, по мнению С.С. Овчинского, тоже имеет объективный характер, поскольку она возникает «в результате действий (преступных, допреступных, антисоциальных), в том числе высказываний (например, аморального, разлагающего содержания), обнаружения объективно сложившихся или умышленно создаваемых условий, которые могут быть использованы в преступных целях. Реальная действительность, явления имеющие криминогенный или криминальный характер, обстоятельства (изменения в среде), возникающие в связи с общественно опасным поведением, существуют объективно»[310].

Однако далее С. С. Овчинский говорит о том, что оперативно-розыскной информацией эти обстоятельства и явления становятся лишь тогда, когда они «устанавливаются с помощью специальных средств и методов, а следовательно, интерпретируются (выделено нами – Авт.) через систему специальных знаний и оценок».[311]

Вполне очевидно, что оперативно-розыскная информация называется так не потому, что она несет знания об криминальном событии: для этого больше подошел бы термин «криминальная информация». В основу названия «оперативно-розыскная информация» положен способ ее производства – оперативно-розыскная деятельность. Таким образом, термин «оперативно-розыскная» – это не содержательная, а производственная характеристика информации, которая подчеркивает, что это не просто «информация о...», а «информация о..., полученная определенным образом».

В определении оперативно-розыскной информации, данным С.С. Овчинским, основной упор делается на технологическую сторону. Указанная информация, по его мнению, есть «разновидность социальной информации, специфичной по цели получения (борьба с преступностью), методу получения и режиму использования, обеспечивающему конспирацию, надежную зашифровку источников, возможность проверки сообщаемых сведений и их применение только заинтересованными оперативными работниками и следственными аппаратами»[312].

Производственными, по сути, являются и такие характеристики информации, как «процессуальная» и «непроцессуальная». Первая указывает на то, что сведения получены в результате уголовно-процессуальной деятельности. Эту информацию достаточно часто отождествляют с доказательственной. С.С. Овчинский прямо говорит, что «в тех случаях, когда явления обнаруживаются и фиксируются в процессуальном порядке, появляются доказательства»[313]. Вторая характеристика подчеркивает, что сведения получены вне уголовно-процессуальной формы. Непроцессуальная информацию, по определению Д. И. Беднякова – «информация о преступлении независимо от способов и источников ее получения»[314].

В содержательном плане и процессуальная и непроцессуальная, в том числе и оперативно-розыскная информация, отражают криминальные явления на едином познавательном уровне. «Будучи реальным отражением события преступления, – указывает С.С. Овчинский, – оперативно-розыскная информация при ее дальнейшем использовании в процессе доказывания не изменяет своего содержания»[315]. В подтверждение своей позиции С.С. Овчинский ссылается на А.И. Андреева и Г.К. Синилова. Идею содержательной стабильности информации, разделяет и В.П. Хомколов[316].

Таким образом, для получения объективного содержания – сведений о криминальном событии, умножающих знание (уменьшающее незнание) о нем – допустимы различные информационные технологии. Информационные продукты, полученные в результате применения этих технологий, будут иметь одинаковую содержательную ценность.

Понятие «информационный продукт» используется в отечественном законодательстве для обозначения «документированной информации, подготовленной в соответствии с потребностями пользователей и предназначенной или применяемой для удовлетворения потребностей пользователей»[317].

В приведенном понятии значительное место уделяется удостоверительной стороне информации и ее адресату. Информационный продукт, таким образом, выступает как результат познавательной деятельности, но деятельности, ориентированной не на себя, а на другого (потребителя). При формировании информационного продукта изготовитель должен четко представлять информационные потребности адресата. Однако познавать для другого, предварительно не познав для себя, на наш взгляд, невозможно. Но познание для себя предполагает осмысление информации, превращение ее в знания. В этой связи, для характеристики информационного продукта важное значение приобретает квалификация его производителя. Важность этого момента определяется тем, что производитель вольно или невольно добавляет в информацию порцию своего субъективизма (личностного смысла).

В этой связи, следует согласиться с мнением Д.И. Беднякова, что самая важная роль в информировании принадлежит субъекту информирования. Мотивы его деятельности, профессиональная подготовка, знание языка, психическое состояние оказывают существенное влияние на достоверность получаемой информации[318].

Понимание этого момента отражено в трактовке «информационного продукта», имеющего место в теории журналистики. «Продуктом познавательной стадии журналистской деятельности оказывается концепция изученной ситуации, представляющая собой единство знания о происходящем и отношения к нему... Однако концепция изученной ситуации – пока еще не то знание, которое предназначается потребителю. Это своего рода полуфабрикат, которому предстоит пройти не одну процедуру переработки, прежде чем он превратится в журналистское произведение – информационный продукт, способный с большей или меньшей точностью передать массовой аудитории оперативное знание о том, что происходит в жизни»[319].

Понятие «информационный продукт» в теории УПИ имеет важное методологическое значение. Оно позволяет ставить вопрос о правомерности ограничения проверки генезиса информации уровнем производителя информационного продукта. Думается, что следователь и суд при исследовании сведений, первоисточник которых не может быть разглашен, вполне могут ограничиться пояснениями оперативного работника или руководителя оперативно-розыскного аппарата. Невозможность непосредственного общения органов, ведущих уголовный процесс, с первоисточником данных должна компенсироваться установлением ответственности производителя информации за не качественность предоставленных сведений. В этой связи, целесообразно предусмотреть ответственность должностных лиц оперативных аппаратов за заведомую ложность, предоставляемых им информационных продуктов. Возможное наказание должно быть более суровым, чем, например, наказание за заведомо ложные показания свидетеля.

Одновременно следует проводить последовательную работу по повышению авторитета оперативно-розыскных аппаратов. Принцип свободной оценки доказательственной информации не противоречит идее, согласно которой – доверие к информационному продукту напрямую зависит от авторитетности его производителя. Повышение доверия к оперативно-розыскной деятельности и людям, ее выполняющим, возможно через открытую популяризацию ОРД. Следует положительно отметить в этом плане усилия проф. А.Ю. Шумилова, создающего «библиотеку оперативника (открытый фонд)», а также авторский коллектив несекретного учебника «Основы оперативно-розыскной деятельности» (Спб., 1999, 2000). Кроме того, нам представляется целесообразным теоретическое обоснование особого информационного статуса результата ОРД в уголовном процессе.

Создание информационного продукта предусматривает непременную материализацию информации. Основным способом придания информации материальной формы выступает документирование. Документированная информация – это зафиксированная на материальном носителе информация с реквизитами, позволяющими ее идентифицировать[320].

Документирование предполагает формулирование и оформление. Понятие информационного продукта, как единства формулирования и оформления, позволяет объяснить «живучесть» в уголовном процессе протоколирования и других письменных форм фиксации информации. Вместе с тем, признаки информационного продукта лежат не только в сфере формы (оформление и формулирование). Для того, чтобы говорить о наличии информационного продукта следует прежде оценить и содержательную сторону.

Иными словами, информационный продукт представляет собой единство формы (оформления) и содержания. Что касается формулирования, то оно является переходящим признаком – содержательно-формальным: формулировка, не содержащая информации, не будет информационным продуктом. Вместе с тем, связь между содержанием и формулированием просматривается не всегда. Фотография может содержать информацию (быть содержательной), но явно обходиться без формулировок. Другое дело, что процесс извлечения информации из этой фотографии не сможет обойтись без формулирования. Формулирование обязательно предполагает осмысление информации, а осмысление – последующую интерпретацию. Интерпретация, таким образом, является непременным компонентом извлечения информации из информационного продукта.

На формирование информационного продукта большое влияние оказывает информационная среда. Законодатель под ней понимает «сферу деятельности субъектов, связанную с созданием, преобразованием и потреблением информации»[321]. В работах по управленческим проблемам под информационной средой, подразумевается, «с одной стороны, проводник, преобразователь и распространитель информации, а с другой – источник побудительных причин деятельности людей». Информационная среда, как полагает В. Н. Цигичко, диктует определенные нормы информационного поведения[322] людей в общении друг с другом»[323].

В журналистике информационная среда понимается как формула – «информация – всюду». Чтобы познавательный процесс шел успешно, у журналиста должна быть сформулирована твердая установка на восприятие действительности, «как совокупности источников информации, каждый из которых может подарить ему «эксклюзив» – то, что другим пока не известно»[324].

Данная установка, на наш взгляд, будет весьма полезна оперативному работнику и следователю. Она настроит их на творческое (в преломлении через профессиональное) восприятие мира и позволит быть более открытым информации. В свое время В.Т. Томин предложил в качестве эксперимента организовать в крупных органах внутренних дел комнаты сбора информации, функции которых заключаются в сборе (улавливании) поступающей от населения в связи с осуществлением ОВД мероприятиями информации, ее первичном анализе, оценке и направлении исполнителям. В этих комнатах В.Т. Томин рекомендовал создать соответствующую «обстановку улавливания» информации[325].

Информационная среда играет роль контекста, в котором протекает информационное взаимодействие между оперативным работником и представителем уголовного процессуального производства. В теории УПИ это понятие также является ключевым.