Воинам 239-й стрелковой дивизии, живым и павшим в ноябре 1941 года

Алексей МЕЛИХОВ

ДИВИЗИЯ СТОЯЛА НАСМЕРТЬ!

Воинам 239-й стрелковой дивизии, живым и павшим в ноябре 1941 года

При обороне городов Донской, Сталиногорск, Узловая

Посвящается эта документальная повесть

 

От автора

 

В основу этой повести легли реальные события, происшедшие с 17 по 27 ноября 1941 года. В ней нет ни одного выдуманного лица. Здесь использованы документы Центрального архива Министерства Обороны СССР, воспоминания очевидцев и самих участников тех горьких, трагических боев, когда решалась судьба Москвы, Родины.

Солдаты —живые и погибшие — сумели в сложнейшей военной обстановке подчинить своей непреклонной решимости и железной воле свои сердца, победить страх и стоять насмерть.

Чтобы выявить имена более 300 воинов 239-й стрелковой дивизии, погибших при обороне Донского района в ноябре 1941 года, прах которых захоронен в братских могилах Комсомольского и Подлесного (ранее Курского) поселков, мне пришлось прочитать и изучить более 13 тысяч донесений, рапортов, других документов. Я листал бумаги, опаленные огнем сорок первого, а перед мысленным взором отчетливо вырисовывались события боев, в которых русские люди отстаивали буквально каждый метр родной земли, обильно поливая ее своей кровью.

Вот одно из донесений командира 817 стрелкового полка полковника Мельникова в штаб дивизии за № 4836: «В результате 3-х дневных боев под деревнями Крутой Верх и Егорьевское, полк потерял более половины своего личного состава».

И еще одно, которое и послужило толчком для на­писания этой документальной повести: «Командирорудийного расчета сержант Леонид Родионов, дважды раненный, подбил четыре немецких танка и погиб в неравном бою. Второй номер из его расчета, Артем Булавка, получив 5 ранений, скончался по пути в санбат».

Сделав необходимые выписки, я передал материал для проверки. На другой день меня вызвал начальник одного из отделов, подполковник Лукашев:

—В ваших списках в числе погибших записан капитан орудия, сержант Леонид Никитович Родионов, 1919 года рождения, уроженец Новосибирской области, из деревни Стогур.

— Да. В донесении безвозвратных потерь по первому батальону 817 полка сообщается, что он погиб при отражении танковой атаки двадцатого ноября 1941 года в районе Донского, под деревней Крутой Верх. Родным отправлено извещение о гибели...

— Родионов остался жив. Незадолго до 40-летия Победы он приезжал в Москву за получением ордена Боевого Красного Знамени за тот бой.

... Полетело мое письмо авиапочтой в далекую Сибирь. В ответ пришли две тетради с воспоминаниями. Среди них были и адреса нескольких бывших солдат 239-й дивизии, принимавших участие в тех жестоких боях под городом Донской. Я написал много писем в Красноярский, Хабаровский, Уссурийский края и другие области. Откликнулись седые ветераны Виктор Петрович Козлов, Рахматул Азизов. Андрей Семенович Копытов и другие. Нельзя без волнения и слез читать эти бесценные свидетельства, бесхитростные рассказы.

 

Из воспоминаний

МАРШАЛА СОВЕТСКОГО СОЮЗА Г. К. ЖУКОВА

 

«... На Тульско-Венёвском направлении, где оборонялись 229 и 413 стрелковые дивизии 50-й армии, 18 ноября 1941 года войска противника в составе третьей, четвертой и семнадцатой танковых дивизий, прорвав оборону, захватили район Болохово — Дедилово — Узловая. Для противодействия им в районе Узловая — Донской — Сталиногорск нами были срочно брошены 239 сибирская стрелковая дивизия, и приданные ей подразделе­ния.

Ожесточенные сражения, отличавшиеся героизмом наших войск, не прекращалось ни днем, ни ночью. Бойцы дрались упорно, стояли насмерть, однако 21 ноября Донской, Узловая и Сталиногорск были заняты главными силами танковой армии Гудериана».

 

Из воспоминаний

Боевое крещение

(ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВИКТОРА ПАВЛОВИЧА КОЗЛОВА)

«Чуть начало светать, мы стали дооборудовать окопы, углублять их. Наш комполка полковник Мельников шел вдоль них и говорил:

— Солдаты! Запомните этот день! Запомните и название этой деревушки. Какое у нее нежное девичье имя — Юлинка. Здесь мы примем первый бой и покажем фашистам наш сибирский характер.

Мы запомнили. Но тогда не знали, что после почти десятидневных боев от 1-го батальона, после выхода из окружения, нас останется в живых только взвод, а потом от взвода девять человек. Видя и слыша своего командира, мы догадывались: он думал о том, как поведут бойцы, встретясь с врагом лицом к лицу. Да, мы понимали, что на этом рубеже нам предстоит первый экзамен. И он наступил...

Мотоциклисты сначала следовали в колонне по два, потом перестроились по четыре в ряд. Шли на большой скорости. Первыми открыли огонь бойцы из передового охранения. Два мотоцикла опрокинулись. Сразу же прицельным огнем и залпами ударили стрелковые взводы лейтенантов Ивана Яхновского и Михаила Жаринова. Теперь перевернулось больше десятка. Остальные машины круто развернулись и, отчаянно треща моторами, бросились наутек. Но и тут их настигали пули сибиряков —ведь мы были кадровыми, служили по второму году и прошли закалку на дальневосточной границе.

В то время я был связным на КП батальона, разместившегося в небольшом блиндаже в центре нашихпозиций.

— Правильно действовали,—услышал я голос комбата, капитана И. А. Мартынова, говорившего с командиром третьей роты лейтенантом Василием Хабаренко по телефону. —А теперь держитесь. Фашисты постараются отплатить. Накроют нас огоньком артиллерии, а потом и танки двинут.

Он связался поочередно со всеми ротами, потом с артиллеристами. Распоряжения отдавал ровным, спокойным голосом.На всю жизнь запомнил я этого замечательного человека, сурового и мужественного воина, отдавшего все свои силы и знания боевой выучке бойцов. Теперь он вел нас в наш первый бой.Оглядел нас, связных, и сказал:

— Идите в свои роты. Сейчас вы там будете нужнее.

И вот началось. Гитлеровцы поняли, что перед ними свежие силы и не жалели снарядов. Земля под нами заходила ходуном. Завывания, свист, рев, скрежет, лязг, гром... Хотя всходило солнце, от дыма и пыли сталотемно. Смрад перехватывал дыхание. Оглушенные стояли солдаты в окопах, а на головы падали комья земли, камни, куски деревьев и еще не понятно что. Не знаю, сколько времени продолжался этот ад. И вдруг всё стихло. Наступившая тишина была столь неожиданной, что все высунулись из окопов.Но в этой тишине со всех сторон прорвалось:

— Санитара сюда!

—На левый фланг санитаров!

—Взводный ранен!

— Братцы, помогите!

—Перевязывай быстрей, в бога мать, видишь, немцы прут!..

— Товарищ лейтенант! Да помоги же!

Впервые все встретились со смертью, и не с одиночной, как случалось в мирной жизни. Выносили раненых на носилках, на шинелях, кто полз, кто ковылял сам. А других клали в ряд, который все удлинялся и удлинялся...К действительности вернули нас команды взводных:

—Занять боевые места! Приготовить гранаты!

Тишины уже не было. Невдалеке бой вели второй и третий батальоны. И там фашисты пытались пересечь железнодорожное полотно. Сквозь еще не рассеявшийся желто-чёрный туман мы увидели гитлеровцев. В полный рост, без выстрела шли из леса на нас цепи автоматчиков в рогатых касках. А на флангах появились танки с пехотой на броне. По траншее пробирался, нисколько не сгибаясь, политрук роты Николай Макин. Покусывая зубами травинку, словно наблюдая за тактическим учением, которое проходило у нас в августе, он громко говорил нам:

— Нахальством хотят взять. Нервишки наши хотят проверить. Думают, скиснем от одного их вида...

—На психическую похоже, —отозвался Петр Гарин. — А мы их сейчас заставим поклониться русской матушке-земле!

В третьей роте, где командование принял командир взвода лейтенант Иван Яхновский, вместо погибшего ротного, слева и справа бойцы уминали осыпавшуюся на дно окопов от взрывов землю, удобнее укладывали под руки гранаты, бутылки с зажигательной жидкостью, на всякий случай примкнули штыки, сменили обоймы к винтовках. Внешне —все спокойны.

За спиной забухали наши пушки. Во вражеских цепях начали рваться снаряды. Их реденькие разрывы образовывали небольшие бреши в рядах атакующих, но те смыкались, и серо-зеленые волны продолжали катиться на нас. Вперед цепей вырвались пять танков с десантами.

— Без команды не стрелять! Бить по смотровым щелям танков! Гранаты только под гусеницы! — доносился голос комбата Мартынова, появившегося на самом опасном участке второй роты. Спокойствие командира возвращало солдатам выработанное еще на границе самообладание.

Фашисты уже в ста и даже меньше метрах. И вот сухо треснул выстрел. Это подал сигнал Саша Зобов, сержант, командир отделения. Следом грянул дружный залп. Неожиданно ударили два ротных миномета, и близкими разрывами немцев как ветром смело с танков. Из-за одного выскочил немецкий офицер. Он, размахивая пистолетом, подгонял солдат. Таежный охотник Алексей Рахматулин, тщательно прицелившись, свалил его.

— Видал? — кричит он другу Филиппу Поршневу, но тому не до этого. Прижав к плечу приклад своего длинноствольного тяжелого противотанкового ружья, тот посылает пулю, за пулей. После каждого выстрела морщится: очень сильна отдача. Противотанковые ружья мы получили уже в эшелоне, перед самым прибытием на позиции. Раньше мы ничего не знали об этом оружии, оно только осваивалось промышленностью. А нам пришлось овладевать им в бою. И на первых порах не все получалось. Звонкие выстрелы слышатся и справа и слева. Кажется, слышно, как пули вонзаются в броню. Но танки — вот они!

Сзади нас, рядом, ударили две 37-миллиметровых пушки и два танка остановились, не дойдя до окопов 50-ти метров. Навесным огнем рявкали минометы, отсекая фрицев, заставляя их залечь. Третий танк замедлил движение — на его пути оказался большой валун. Всего на мгновение повернулся он, чтобы обойти валун, но этого было достаточно, чтобы Филипп Поршнев всадил в него одну за другой несколько бронебойных пуль.Танк вздрогнул, крутнулся волчком.

— Перебили зверю лапу! —кто-то кричит радостно, а другой добавляет:

—Кончайте его!

Здесь отличились наши минометчики —Николай Овирин, Степан Петров и Павел Карасев. Одним-единственным залпом накрыли танк и, вероятно, попали в бензобак. Он вспыхнул внутри, начали рваться снаряды. Два последних танка повернули назад. Решительнее застучали наши пулеметы, слитными стали винтовочные залпы по гитлеровцам, оставшимся без броневой поддержки. Первая атака была отбита. Но отдыхать некогда, надо восстанавливать разрушенные окопы, рыть новые, хоронить товарищей; отправлять раненых в тыл. Хотя немало мы уложили перед своими окопами врагов, но и наши потерн были немалые. Едва опомнившись, ребята кричали из окопа в окоп:

— Попов... Ушинский... Сушаков... Берестнев... Рамазин... отзовитесь!

И если кто откликался, радовались как дети, а нет — рукавами шинелей вытирали мужские слезы. Ведь почти весь состав полка был из земляков, да и за год службы сроднились. И вот...»

 

Выполняя приказ Ставка

(ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КОМДИВА Г. О. МАРТИРОСЯНА)

 

«Перед прибывшей с Дальнего Востока 239-й стрелковой дивизией (она усилена танками 125 отдельного танкового батальона) Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу: развернуться и боевой порядок на рубеже Акимовка — Крутой Верх для наступления, а затем войти в подчинение 3-й Армии Юго-Западного фронта.

Дивизия выгружалась 17 ноября поэшелонно в Узловой, Сталиногорске и на станции Полунино. Но к этому времени в разрыв между Западным и Юго-Западным фронтами устремился 53-й армейский корпус противника и, перерезав коммуникации, пытался овладеть Узловой. Мы оказались отрезанными от главных сил. Руководство боевыми действиями 239 дивизии Ставка Верховного Командования вынуждена была осуществлять через офицеров связи.

16 ноября дивизия нанесла мощный удар по гитлеровцам и, давая возможность отойти обескровленным частям 239 стрелковой дивизии, заняла выгодный оборонительный рубеж по линии населенных пунктов: Юлинка — Черемховка — Федоровка — станция Полунино — Марьинка — Егорьевское. Таким образом, большой участок: Узловая — Донской —Сталиногорск был, вроде, прикрыт.

Но все сложилось иначе. Гитлеровцы поняли, что перед ними свежая сила, и на другой день, оправившись, они нанесли ответный удар по левому флангу дивизии в месте ее стыка с 41-й кавалерийской.Бой развивался с переменным успехом. Встреченные дружным фланговым пулеметным огнем, немцы в беспорядке отступили, но через некоторое время, перегруппировавшись, опять поднялись в атаку. 817 полк не дрогнул. Теперь вместе с пулеметчиками в бой вступили минометчики, открыв заградительный огонь. И все-таки гитлеровцы, устилая поле трупами своих солдат, прорвались через огневую завесу.

— Гранаты! — послышался голос полкового комиссара Куренкова и, поднявшись во весь рост на бруствер окопа, он пошел вперед. — За мной!

Весь первый батальон устремился в контратаку. Иотхлынула волна врагов, грозившая захлестнуть наши окопы. Но и нашим пришлось вернуться на свои позиций, потому что из Богородицкого леса на горизонте покатались немецкие танки. За ними двигались бронетранспортеры с пехотой.

Однако их ждал «сюрприз». Из небольшого леска наперерез и во фланг вышли восемь наших КВ из 125-го отдельною танкового полка. На предельной скорости, несмотря на численное превосходство, танкисты врубились в боевые порядки фашистов. Для них танковая атака была полной неожиданностью. В те же минутыпо вызову командира полка, со стороны Узловой и Сталиногорска ударили артиллерийские дивизионы 688-го гаубичного полка. Оказавшись между двух огней, оставив на поле боя до полутора тысяч убитыми и ранеными, тридцать шесть танков и бронемашин, гитлеровцы отступили в район Богородицка. Разъяренные неудачей перед позициями 239-й дивизии, собрав под Богородицком бронированный кулак из поредевшего 47-го танкового корпуса и посадив на автомашины пехоту, немцы навалились па 41-ю кавалерийскую дивизию. Отчаянно оборонялись конники, бесстрашно кидались с гранатами на танки, по не устояли против стали и огня, и к вечеру 18 ноября части десятой и 29-й моторизованных дивизий противника заняли деревни Люторичи и Дубовое. С юга и юго-востока, со стороны Донского 817 полк оказался в полуокружении. Вечером того же дня командир 817 полка майор Мельников создал из добровольцев команду «ночные призраки» с целью выяснения судьбы воинов-кавалеристов. Они добрались до села Никольское, что на южной окраине Донского. Окружив деревню, навалились на спящих немцев, истребили весь гарнизон, захватили штабные документы, шесть пушек, тринадцать пулеметов, и, обнаружив в Люторическом лесу три эскадрона 41-й кавдивизии, к утру возвратились в расположение полка.Взбешенные фашисты решили проучить не желающих отступать сибиряков-дальневосточников, окружить и уничтожить 239 дивизию на месте ее сосредоточения...

19 ноября, усилив 167-ю пехотную дивизию ударной группой из моторизованного полка третьей танковой дивизии с 40 танками, противник нанес удар то правому флангу 239-й дивизии, теперь уже на участке 813-го полка.

Рано утром над позициями этого полка появился немецкий корректировщик — «рама». Когда воздушный разведчик, обстрелянный ружейно-пулеметным огнём удалился, мы знали: сейчас прилетят бомбить «юнкерсы». И не ошиблись. Со стороны Дубовки или Киреевки послышался прерывистый гул, а затем режущий вой пикирующих бомбардировщиков. Обвалом загромыхали взрывы. Не успело после налета очиститься небо, как на позиции полка двинулись немецкие танки. За ними бежали автоматчики. От общей колонны отделились пять боевых машин и направились к выброшенной бомбежкой земле, лежащей черней заплаткой на белом снегу. Головной танк с ходу открыл огонь, но сразу же дернулся и встал. Удар был нанесен бронебойщиком Саркисяном. Затем он поднялся и метнул связку гранат. Грохнул оглушительный взрыв, и из танка повалил густой дым.

— Клюй, пожалуйста, от души! — успел крикнуть боец и упал под нулями автоматчиков.

Полковая артиллерия открыла огонь по танкам, но они на большой скорости сумели преодолеть огневой барьер. К исходу дня немцам удалось овладеть деревнями Ильинка и Черемховка на западной окраине Узловой, но не надолго.

Утром 20 ноября контратакующая группа в составе 813 полка 106 батальона полка НКВД и танков 125 отдельного танкового батальона нанесла удар по противнику в направлении шахты «Россошинская» и восстановила прежнее положение.

В тот же день 239 дивизии вошла в подчинение 50-й Армии, но на правом фланге 24-й головной танковый корпус немцев прорвал оборону частей этой Армии на болоховских высотах, и оба фланга 239-й оказались оголенными. Для второй немецкой танковой армии создалась благоприятная обстановка для охвата и обхода флангов дивизии, и она устремилась в свободное пространство.

В связи с этим руководство боевыми действиями 239 стрелковой дивизии взял на себя штаб Западного фронта, а она, оставаясь на прежних позициях, ощетинилась против врага, приняв решение сражаться до конца...В ночь на 21 ноября приказ на отход из района Узловая-2, Родинка и совхоза «8-е Марта» на новый рубеж обороны: поселок Курский (Подлесный) — дер. Васильевна и Каменка получил и 813 полк. Несколько часов назад из-за прямого попадания снаряда в расположение штаба выбыли из строя командир полка и многие офицеры. Прибывший военком штаба дивизии батальонный комиссар Скурлатов приказал принять командование полком командиру второго батальона капитану Александру Григорьевичу Абакумову,

— Участок обороны у вас очень растянут,—сказал комиссар. — От Шахтерского поселка до шоссейной дороги Узловая — Сталиногорск. Её временно будет прикрывать 3 батальон 817 полка. Но немцы не дураки — частью танковых сил, по всей вероятности, постараются прорваться к Донскому именно здесь и по шоссе из Богородицка, но там им путь преградит 299 полк. Постарайтесь продержаться хотя бы сутки. Боеприпасов подкинем, а людей — не ожидается. Ежечасно связь с обеими полками...»

 

Оценка солдата

(ИЗ ПИСЬМА БЫВШЕГО РАЗВЕДЧИКА 813 ПОЛКА

АНДРЕЯ СЕМЕНОВИЧА СНЕГИРЕВА ИЗ г. ЕНИСЕЙСКА)

«Мерой всех жестоких испытаний для нашей 239 дивизии стал вот этот рубеж: Вельминка—Егорьевское — KpyтойВерх— Васильевка —Каменка — Ширинскин лес — деревни Спасское и Ольховец.

У кого потом были Сталинград, Курская дуга, большие и малые города и села, а у нас— вот это. Как же хотелось немцам бронированным ударом сходу смять защитников этих деревушек, смять в лепешку. Но, попробуй, возьми нас!..

...Зажили раны в родном краю, у истоков родной реки, а вот дорог, что исхожены под огнем и смертью, не забыть нам, солдатам, вовек. Часто собираемся мы под мирным кровом и видим отблески тех костров. Поём наши сибирские песни, что пели в сорок первом. Жены, дети, внуки слушают нас молча. А мы, устремив в прожитое взгляды, зовем своих товарищей, не пришедших с войны. Не пришло же их, ой, ой, как много. Они погибли негромко и не просили увековечить их память в полях под теми деревушками. Травой-повиликой пробились они из братских могил к свету, к людям. Там им суждено было драться до смерти, там стал их последний дом. А на родине, где цветы голубеют в поле, в лесу, смотрят в голубое небо матери, жены, дети и думают свою тяжкую думу о них...»

 

Поединки с танками

 

... К ночи подул холодный ветер, срывая с деревьев над окопами капли и разбрызгивая их. Отвратительно леденящие, они падали за ворот шинели и не давали согреться. К рассвету батальоны заняли и кое-как оборудовали позиции: очень уж устали бойцы и от беспрерывного напряжения, и от перехода. К тому же, к утру подморозило. У многих болели челюсти то ли от холода, то ли еще от чего. И когда раздали остывшие макароны и сухари, то сухари нельзя было разгрызть от боли.

Солдаты были одеты по-летнему— в гимнастерках и пилотках. Спасали шинели —наши русские шинели,— которые были и домом, и печкой. Хмурым утром начался дикий танец войны. Из-за бугра хлынуло зарево сначала орудийных танковых снарядов. Потом перемешались треск, гром и огонь пулеметов и минометов. На всем участке, занимаемом полком, вскидывались разрывы, летели комья земли и бурая, не остывающая гарь. По окопам хлестал, меся землю и глину, разрывной металл. Он вырывал одного человека за другим, в чет и в нечет. Потом пошли неплотными цепями гитлеровцы. Надо было подпускать ближе: стрелять — так наверняка. А они не подошли на выстрел — залегли. Значит, сейчас двинутся танки.

Из окопов ударили беспорядочные выстрелы. Послышалась команда:

— Прекратить огонь! В кого стреляете? Наугад, зря патроны тратите.

— Как зря? Враг же!

— В лежачих редко попадешь. Встанут,тогда и вали во всю.

— Но их же много.

— Вот и стреляй так, чтобы стало меньше. Выбирай любую фигуру и бей без промаха...

На позиции восьмой роты двинулись сразу шесть танков. Бронебойных ружей не было, зато были гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Бойцы выжидательно смотрели на передний окоп, в котором находился командир роты старший лейтенант Сергей Филиппович Лобачев. Командир понял, что сейчас главное не растерять вот этот настрой, когда бойцы ждут решительной команды. Нужно было показать пример, и он не стал ждать, когда ползучая, лязгающая громадина навалится на его окоп. Грунт был песчаный, и танк сдавит человека, как букашку.

— Ребята! — крикнул он во весь голос — Этот коробок мой, —и, перевалившись через бруствер, ящерицей пополз, не поднимая головы и не отрывая тела от земли. Больше всего он беспокоился о бутылке, боясь разбить ее или расплескать драгоценную жидкость. Передвигал бутылку левой рукой, а в правой сжимал противотанковую гранату. Танк шел, выплевывал пулеметные очереди, но пули перелетали. Расстояние неумолимо сокращалось... 60... 40... 30 метров.

Поменял из руки в руку гранату и бутылку со смесью. Замер на минуту. Затем старший лейтенант выскочил во весь рост и метнул бутылку, через секунду— гранату, сам упал в сторону и покатился. Послышался взрыв. Чуть приподняв голову, увидел, как прилипчивая горючка расползалась языками пламени по броне. От нее теперь не отделаешься и, тем паче, огонь не погасишь, когда он уже обнял половину корпуса.Еще минуту полз танк, а его обитатели, как будто не понимали, что случилось. Потам вдруг встал и крутнулся вокруг своей оси, разбрызгав вокруг землю.

Лобачев чуть приподнялся, карауля танкистов. Из верхнего люка будут выпрыгивать или из нижнего? С оружием или нет? Лязгнула крышка верхнего люка, и из него мешком вывалился, кричащий во весь голос: — «Майн гот! Майн гот!» — танкист. Шлем и комбинезон на нём горели. Он начал костром кататься по земле, и старший лейтенант выстрелом из пистолета успокоил его. Бурно горящий танк больше не выпустил из своей утробы ни одного человека. Почувствовав нестерпимый жар горящего металла, старший лейтенант отполз.Мимо него пробежал, крикнув: — «Теперь моя очередь!» — старший политрук Иван Наумкин. В руках у него было по связке гранат. Старший лейтенант попытался двинуться дальше вдоль косогора, но кто-то сзади удержал его за полу шинели. Оглянулся — связной Сергей Козаченко.

— Товарищ командир, вас ждут на командном пункте.

Звонил комполка Абакумов:

— Принимай командование первым батальоном. Корниенко убит.

Лобачев вытер холодный пот с лица, и оно стало полосатым от гари. Он начал управлять боем: однихбойцов с гранатами и бутылками посылал против танков, другие отражали пехоту и мотоциклистов.

Политрук и с ним двое смельчаков — Абжан Жусупов и Николай Веселков,— залегшие в воронках, подожгли два танка, но были сражены автоматчиками, прятавшимися за ними. Третий танк подбил Ефим Кулаев, бросив под гусеницу связку гранат. Тот прополз несколько метров, оставив длинную стальную ленту. И он же прижал всех к земле, ведя отчаянную стрельбу из пушки и пулемета. Огонь его казался вездесущим; стояло кому-то шевельнуться, поползти, как это место мгновенно осыпалось роем пуль или разрывом снаряда. Тыл его защищало с десяток автоматчиков.

Ивану Шахареву удалось выдвинуться на бросок бутылки с зажигательной смесью. Вот он стремительно вскинул ее над головой для броска, и в ту же секунду от автоматной очереди она лопнула над ним. Уже пораженный пулями, он успел из левой руки перекинуть в правую вторую бутылку и поразить танк. Сам же, вспыхнувший факелом, пал на землю...

Потрясенные бойцы с хриплыми криками, без команды, поднялись и в несколько прыжков достигли танк и уничтожили 12 автоматчиков. Танкистов, вывалившихся из нижнего люка, кроме одного, прикончили штыками...

В представлении к посмертному награждению орденом Боевого Красного Знамени о подвиге сибиряка сказано: «Иван Шахарев, рядовой 2-го взвода 8-й роты З-го батальона 813 сп 239 сд, при отражении танковой атаки зажег вражеский танк и сгорел сам».

Потом была короткая передышка.

 

И еще один день

 

... Заканчивался еще один день. 817 полк понес тяжелые потери. Причиной было то, что он занял окопы 229-й дивизии, а они были пристреляны противником в прошедших боях. Но смена частей произошла ночью, и оборудовать новые позиции не было времени.

Выбыли из строя командир полка, комбат-2 икомбат-3, много офицеров. Командование принял на себя комбат-1 — капитан Мартынов. Связи с дивизией не было: и полковая, и батальонные рации разбиты. Значит, до приказа нужно держаться.Разведчики доносили: кругом немцы. Можно было отступить в направлении деревни Вельмино,но послан­ные туда разведчики доложили: их встретили автоматные очереди. Гитлеровцы били издалека и не могли причинить особого вреда. Да они, видимо, и не рассчитывали на убойную силу автоматов. Для них было важно треском, шумом вызвать унаших солдат растерянность, cтpax.

А впереди, слева и сзади все гудело и гудело. Гудериановская механизированная сила продолжала свою работу. До утра еще можно продержаться, но утром враг постарается доканать. Еще раз проверили: да, и слева, и справа фашистские войска. По шуму слышно, как немецкие танки урчат и в тылу. Значит полк в кольце? Ночью немцы не посмеют действовать. А утро ничего хорошего не сулило. Сначала появится «рама» —разведчик, потом взрывы артиллерийских снарядов, грохот ползущих танков, стрекот мотоциклистов. Боепри­пасы на исходе. И раненных много...

Мартынов вызвал лейтенантов Хабаренко, Виноградова, Яхновского, Хохлова, Козина, двух Быстровых Александров — Михайловича и Ивановича, политруков Мамонтова, Самсонова. Все они бывшие взводные, теперь командовали батальонами и ротами.Собрал как бы на военный совет.

— Надо признать, что мы окружены, — начал было лейтенант Хохлов.

— Отставить про окружение, — негромко проговорил Мартынов. — Забудьте это понятие. Окружение —один из видов боя. К сожалению, до войны нас не учили такому виду. И плохо делали — себе во вред. Учиться будем теперь, сейчас, оказавшись в отрыве от главных сил. — Капитан, говоря эти слова, забивал их, как гвозди в сердца подчиненных.

— Разрешите обратиться? — поднялся политрук второго батальона Самсонов. —Отступать нельзя. На ваших глазах днем в наш тыл прорвались немецкие танки. Слышите, даже сейчас не выключают моторов. Ни с левым, ни с правым флангами связи нет.

— Почему нет? Есть связь! — раздался вдруг хриплый голос. К ящику, на котором стояла самодельная

лампа из артиллерийской гильзы, подошел тяжелой походкой в грязной и мокрой плащ-палатке офицер. Мартынов узнал заместителя начальника штаба дивизии майора Федоренко Тимофея Степановича.

— Вот так! — просиял он и, встав с ящика, порывисто обнял и поцеловал Федоренко. Спасибо, майор, снял ты с нас небывалую тяжесть.

— Вот тебе приказ, капитан, — майор достал из планшетки пакет. — И, пожалуйста, санитара. — Он начал стаскивать гимнастерку, почерневшую на левом боку от крови. — Неподалеку от вас какая-то шальная ужалила, а лошадь наповал.

Прочитав приказ, капитан сложил его вдвое и положил в нагрудный карман гимнастерки.

— Теперь обстановка проясняется. Товарищи коман­диры, прошу достать карты.

Двадцатилетний санитар Леня Беломин подошел к майору:

— Давайте я посмотрю вас. — Он протер рану ватой, смоченной в водке. — Касательное ранение. Повезло вам. — Затем наложил вокруг два индивидуальных пакета.

— Спасибо, юный медбрат! — болезненно улыбнулся майор. —А теперь давайте все поближе к карте. — Он сел на место капитана и достал карандаш. — Смотрите сюда. — Федоренко нацелился им в одну из точек. — Это Богородицк. — Здесь Донской, дальше — Сталиногорск. Нашли?

— Так точно!

— Одним батальоном необходимо перекрыть дорогу Богородицк — Донской, вот в этом районе, — и он очертил деревни Крутой Верх, Егорьевское, Смородино — Без приказа не отводить. Ясно?

— Понятно.

— Два батальона выдвинуть в сторону горняцкого поселка, имея на правом фланге позиции 813 полка в районе деревень Васильевка, Каменка и железнодорожного переезда магистрали Ряжск — Узловая — Тула. Его части будут прикрывать Сталиногорск. Противник, перерезав железную дорогу Богородицк — Узловая, сейчас стремится взять Донской и Сталиногорск. Со взятием этих городов, он выйдет на оперативный простор и двинется, не имея перед собой больше никаких укрепленных рубежей, одним флангом — на Венев, другим — на Михайлов. Тоже понятно?

— Так точно!

— Тогда... читайте, капитан, приказ.

Приказ повторял то же самое, что сказал майор, но для выполнения его требовалось начать действия немедленно, что и было сделано. Второму и третьему батальонам, сведенным вместе под командованием старшего лейтенанта Балло Василия Михайловича, предписывалось, оставив взвод прикрытия, начать отход в сторону поселка шахт №№23-24 и закрепиться на опушке леса. В середине поставить обоз с ранеными, число которых превысило двести человек.Постараться отправить их в Донской, где развернуты два полевых госпиталя.

Первому батальону через час выступить в направлении д. Вельминка, если есть возможность, обойти её: нет — выбить немцев и к утру быть на рубеже Егорьевское — Крутой Верх. Обязательно закопаться в землю.

Командование поручить лейтенанту Хабаренко Василию Лукичу.Когда командиры разошлись, Федоренко спросил уМартынова:

— Сколько в первом батальоне бойцов?

— Батальона нет, майор. Остатки его сведены в роту. В роте сто восемьдесят человек, способных выполнять свой солдатский долг...

— Да-а, война...

— Что придадите сейчас роте? Ведь ей нужно дать время, чтобы зарыться в землю.

— К рассвету выдвинем вперед батарею «сорокопяток», взвод минометов.

— Как с пулеметами?

— Шесть.

— Негусто, конечно.

— И две танкетки.

— Вопросы есть? — спросил майор Федоренко.

Вопросы, конечно были. Неужто роте сегодня окажется под силу то, что за два дня не смог сделать полк и батальон? К тому же, солдаты двое суток без отдыха, они даже не отогрелись как следует. Да и немцы держат ухо востро! Они постараются сбить этот немногочисленный заслон своим бронированным кулаком. И вместо того, чтобы задать вопрос, капитан Мартынов сказал:

—Устали все. Да и кто не устал? —Помолчал и добавил: — Нет у меня вопросов, товарищ майор.

Федоренко пристально посмотрел на него:

— Трудно придется, Мартынов. Говорю об этом прямо. Нужно продержаться до завтрашнего вечера. Но пусть это останется между нами. Ты меня понял?

Капитан действительно понял смысл его слов. Батальону, то есть роте, придется сражаться в одиночку, до последнего. И никто из бойцов не должен знать, что рассчитывать на помощь не придется до самого конца. И он сказал, как давно решенное:

— Я остаюсь с ротой...

Майор подошел, крепко сжал его руки.

— Я доложу в штаб дивизии. А сейчас двинусь с твоими солдатами в 813-йполк. Там будет мой командный пункт. Пришлю рацию, а пока держи связь конными нарочными. Договорились?

 

Стихи Миши Тимошечкина

 

Помните, в начале повествования я писал, что числившийся погибшим при обороне Донского сержант Леонид Никитович Родионов, командир орудия, оказался жив, был в этом году в Москве, получил награду — орден Боевого Красного Знамени,— нашедшую его спустя 44 года. В ответ на мое письмо он прислал две толстые тетрадки с воспоминаниями, на основании которых и написана следующая глава.

Как я и просил, он рассказал о бое 20 ноября 1941 года под деревней Родинка, которая находится за Подлесным поселком неподалеку от 26 и 44-й шахт.Это был его первый и последний бой, в котором он уничтожил 4 вражеских танка, (убитых гитлеровцев никто не подсчитывал), был трижды ранен и подобран санитарами соседнего 813 полка. Рассказал и о своих товарищах —земляках-артиллеристах, погибших в томбою. Но начал письмо со стихов, которые меня буквально потрясли. Я дал телеграмму: «Кто автор?» и он ответил: «Наш полковой поэт, бывший в том бою, наводчик Миша Тимошечкин».

Вот эти стихи:

 

Были это все живые люди.

Отойти не пожелав назад,

В новеньких шинелях у орудий

Мужики убитые лежат.

Взяли их с уборочной в солдаты,

Впрок и дня не вышло отдохнуть.

Неуклюжи чуть и мешковаты,

Будто перед кем-то виноваты.

Шли они от сельсоветов в путь.

Жуткие осенние недели.

Враг у Подмосковных деревень.

У орудий серые шинели.

Начинали новый трудодень.

Потонула даль в дыму и гуде.

Враг отброшен. Отошел назад.

В новеньких шинелях у орудий

Пахари убитые лежат...

 

Страшно читать эти строки. А чего стоят еще такие слова:

«Новые — с иголочки — шинели… Теплая пропитывает кровь...»

Эти слова такой силы, что кажется, у человека в последнюю минуту перед гибелью прокручивается в сознании вся молодая, короткая (по двадцать—двадцать два года) жизнь. Погибли, защищая нас и все грядущее, мужики, солдаты, пахари, женихи. Их жизнь, не успевшая начаться как следует, была оборвана войной. А как много всего их ждало!

Дождалась только память.Вечная память...

«... Мы, вернувшиеся, оставшиеся в живых, иначе, по-другому ценим сегодняшнюю жизнь, ее нетленную красоту, — пишет Леонид Никитович Родионов. — Так бы ее ценили, будь в живых, и мои товарищи-артиллеристы: командир батареи Аркадий Чазов, наводчики Андрей Баллов, Лука Елкин, Саша Нейман, Митя Колпашников, Василий Калинин и мой односельчанин Артем Булавка, совершивший, по-моему, сверхчеловеческий подвиг и при последних минутах своей жизни, выполнивший свой солдатский долг...»

 

Подвиг артиллеристов

 

К рассвету 20 ноября огневая позиция батарея была оборудована. Орудия расположились метрах в десяти друг друга. Были отрыты ровики для укрытиярасчётов, ниши для снарядов. Перед батареей, выдвинувшись вперед, окопался взвод стрелков лейтенанта Михаила Маринова с пятью противотанковыми ружьями. Перед ними, в полукилометре, стояло несколько стогов то ли необмолоченного хлеба, то ли уже соломы. И сзади батареи, в десятках метров, находился один стог. Под ним устроились телефонисты Иван Спирин и Алексей Тупицын.В длинном ровике, насколько можно, вжимаясь в стены, сидели с торопливой ненасытностью куря толстые цигарки, стрелки Александр Савин, Семен Бахтуров, Чугуев, Евдокимов, Литвяков в извоженных глиной шинелях. Здесь же были не успевшие уйти к лошадям ездовые Гамаюнов и Никишин.

На горизонте появилась немецкая «рама». Самолет летел со стороны оставленных ночью позиций. Летел прямо на батарею на высоте 150-200 метров. И на подлете с него понеслись пулеметные струи. После его пролёта оказалось несколько раненных, загорелся омет соломы. Это уже ни к чему. Это ориентир для врагов. Самолет покружился над еще не окопавшимся батальоном капитана Мартынова и, построчив для порядка, повернул вправо, улетая назад.

— Все! — сказал сержант Алексей Нехорошев. — Теперь жди «гостей» посолидней.

Командир батареи старший лейтенант Аркадий Чазов спрыгнул в неприютно мелкий и узкий окопчик, куда и