Джим Пуговка и машинист Лукас

Михаэль Энде

Джим Пуговка и машинист Лукас

 

Глава шестая, в которой толстая желтая рожа чинит всяческие препятствия

 

Пекин оказался очень густонаселенным городом, и населен он был исключительно только китайцами. От невообразимой сутолоки и суеты, царившей на улицах Пекина, Джиму, никогда в жизни не видевшему такого столпотворения, сделалось прямо-таки дурно.

У всех китайцев были узкие глаза-щелочки, на головах — большие шляпы, из-под которых выглядывали волосы, заплетенные в косицы. Они крепко держались за руки, причем не как попало, а строго по росту — китаец повыше держал за руку китайца поменьше, а тот в свою очередь прицеплялся к еще более мелкому китайцу и так далее, и так далее, до самого последнего китайца, который был уже совсем крошечный — величиной с горошину. Держал ли тот кого-нибудь за руку, за неимением лупы сказать было трудно.

 

Вся улица была запружена народом — это китайцы гуляли со своими детьми (у них всегда очень много детей, а у детей, в свою очередь, тоже много детей, поэтому у них в одной семье получается сразу много-много поколений — три, четыре, пять, шесть и так далее). Казалось, будто все вокруг кишмя кишело людьми, которые беспорядочно сновали туда-сюда и при этом отчаянно жестикулировали. При виде такой кучи малы у Джима прямо голова пошла кругом и в глазах зарябило.

Кроме тьмы-тьмущей китайцев в Пекине было еще несметное количество домов, а каждый дом имел много-премного этажей, и у каждого этажа была сделана своя собственная золоченая крыша с такими обвислыми краями, которые на конце загибались кверху.

На каждом окошке висел пестрый флажок или фонарик, а на всех боковых улочках были натянуты бельевые веревки — сотни веревок тянулись с одной стороны улицы на другую, это чтобы сушить белье. Ведь китайцы очень чистоплотный народ. Ни один уважающий себя китаец не наденет грязную одежду, даже самый крошечный китаец, тот, что величиной с горошину, каждый Божий день стирает свои вещички и вешает их на тонюсенькую веревочку, толщиной в обыкновенную нитку.

Кристи пришлось изрядно попотеть, чтобы протиснуться сквозь толпу и никого не подавить. По тому, как он пыхтел, видно было, что ему это стоит невероятных усилий. Боясь, что кто-нибудь все-таки угодит под колеса, Кристи беспрестанно сигналил, расчищая себе путь среди шныряющих туда-сюда китайцев и их детей. Казалось, еще немножко — и он просто сломается от напряжения.

Но вот наконец друзья добрались до главной площади, где как раз и находился императорский дворец. Лукас потянул за рычаг, Кристи остановился и, облегченно вздохнув, выпустил пар. Китайцы от страха прыснули в разные стороны. Они ни разу в жизни не видели паровозов и приняли Кристи за огнедышащее чудовище, которое хочет их всех изжарить себе на завтрак.

Лукас неторопливо раскурил свою трубочку и сказал:

— Ну, Джим, пошли! Посмотрим, дома ли китайский император.

Они слезли с паровоза и отправились ко дворцу. К воротам императорского дворца вела серебряная лестница из девяноста девяти ступенек, а сами ворота, высотой в десять метров и шириной в шесть с половиной метров, были сделаны из очень ценного эбенового дерева. Это такая особая порода древесины — она черная-пречерная, как уголь, как смоль и как вороново крыло, вместе взятые. На всем белом свете осталось только двести центнеров и семь граммов этой породы. Вот какая она редкая. И не меньше половины всех запасов эбенового дерева ушло на эти самые императорские ворота. У ворот была приделана табличка из слоновой кости, а на ней — надпись золотыми буквами:

 

ИМПЕРАТОР КИТАЯ

 

Под табличкой — звонок с кнопкой из чистейшего бриллианта.

 

— Черт побери! — сказал Лукас, не найдя от удивления других слов. Джим молча взирал на всю эту роскошь, не в силах оторвать глаз от такой красоты.

Лукас позвонил в звонок, и тут же в эбеновых воротах распахнулось маленькое окошечко и показалась толстая желтая физиономия, которая с любезной улыбкой уставилась на пришельцев. Наверное, эта толстая физиономия прикреплялась к такому же толстому туловищу, но его не было видно из-за дверей.

— Что вам угодно, достопочтенные господа? — тонюсеньким голосом пропищала толстая желтая физиономия.

— Мы — машинисты, приехали из-за рубежа вместе с нашим локомотивом, — отвечал Лукас, — и нам бы очень хотелось, если это возможно, побеседовать с китайским императором.

— А по какому поводу вам нужен наш достопочтенный император? — полюбопытствовала голова, снисходительно улыбаясь.

— Мы объясним это в личной беседе с императором, — ответил на это Лукас.

— К сожалению, это совершенно невозможно, многоуважаемый машинист восхитительнейшего локомотива, — прошелестела физиономия, расплываясь в еще более любезной улыбке, — совсем-совсем невозможно побеседовать с нашим достопочтенным императором. Если только, конечно, у вас нет приглашения. У вас есть приглашение? — спросила странная голова без тела.

— Нет. — Лукаса озадачил такой вопрос. — А на что оно нам?

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, толстая голова заявила:

— Прошу искреннейше простить меня, мелкого червя, недостойного ваших высокочтимых взоров, но в таком случае я не вправе вас впустить. Император занят.

— Но, может быть, за весь день у него все-таки найдется минуточка и для нас? — снова спросил Лукас, проявляя некоторую настойчивость.

— Весьма сожалею, — ответила физиономия со сладчайшей улыбкой, — но у нашего императора не бывает свободных минуточек. Мое почтение, господа! — С этими словами голова с треском захлопнула окошечко.

— Проклятье! — пробурчал Лукас, и друзья побрели вниз по серебряной лестнице в девяносто девять ступенек.

— Знаешь, — сказал Джим, — у меня такое чувство, что император смог бы выкроить для нас минуточку, просто желтая рожа не хочет нас впускать.

— Похоже на то, — пробурчал сердито Лукас.

— Что же нам теперь делать? — спросил Джим.

— Давай-ка погуляем по городу, посмотрим, что тут и как, — предложил Лукас, к которому снова вернулось хорошее расположение духа. Он никогда не мог долго сердиться.

Они пересекли площадь, на которой собралось великое множество народу. Отойдя на почтительное расстояние, китайцы с большим интересом разглядывали паровоз. Кристи чувствовал себя крайне неловко и от смущения даже потупил фары. Когда наконец появился Лукас и дружески похлопал его, Кристи облегченно вздохнул.

— Слушай, Кристи, — сказал Лукас, — мы тут с Джимом пойдем погуляем, а ты останешься здесь, ладно?

Кристи ничего не оставалось делать, как снова вздохнуть.

— Мы недолго, — попытался утешить его Джим. На этом они попрощались с Кристи и отправились гулять по городу.

 

Несколько часов подряд друзья бродили по всяким разным узким переулкам-закоулкам, по пестрым широким улицам и площадям и смотрели во все глаза по сторонам — столько здесь было всего диковинного и удивительного. Вот взять хотя бы чистильщиков ушей. Чистильщики ушей у них — вроде наших чистильщиков обуви. Они тоже сидят на улицах, перед каждым стоит стул. Хочешь почистить уши — пожалуйста, садись на стул, и твои уши будут сверкать как новенькие. При этом тебе не просто мокрой тряпкой пыль смахнут, раз-два и готово! Нет, это целая процедура. У каждого чистильщика ушей есть специальный столик с серебряной столешницей, а на ней разложено бесчисленное множество каких-то крошечных ложечек, кисточек, палочек, щеточек, тампончиков, плошечек, чашечек и так далее. И все это им нужно для работы.

Китайцев хлебом не корми, дай уши почистить. И делают они это не только из аккуратности, но и потому, что им очень нравится сам процесс: ведь так приятно, когда мастер легонько щекочет тебя, пошкрябывая твое ухо.

А еще там были, например, волососчеты, которые могли любому сосчитать, сколько у него волос на голове. Потому что в Китае это очень важно, сколько у тебя волос. У всякого порядочного волососчета имелись такие малюсенькие золотые щипчики, которыми он мог легко подцепить каждую волосинку. Сосчитает сто штук, соберет их в пучок, подвяжет ленточкой и давай дальше считать, и так до тех пор, пока уж и головы не будет видно из-за бантиков. А рядом непременно сидит подмастерье, который пересчитывает все пучки и складывает их вместе. Конечно, на такое дело обыкновенно уходит много часов. Но бывает, конечно, что хватает и нескольких минут, ведь и в Китае попадаются люди, у которых на голове всего-то две-три волосины или и того меньше.

Много еще всякой всячины увидели друзья на улицах Пекина. Одни только фокусники чего стоили! Особенно их поразил тот фокусник, который на глазах У всех из маленького семечка вырастил крошечное деревце, а на деревце сидели настоящие птички, которые весело щебетали; на ветках висели миниатюрные фрукты, напоминавшие жемчужины, и их можно было попробовать — вкуснотища необыкновенная!

А еще они видели жонглеров, которые жонглировали не простыми мячами или шарами, а своими маленькими детьми. И эти отважные крохи, кувыркаясь в воздухе, умудрялись еще играть на маленьких дудочках.

А магазины, магазинчики, лавки, лавчонки и прочее — чего там только не продавалось! Ни у одного человека не хватит воображения, чтобы представить себе все это, если он сам ни разу не бывал в Китае. Только чтобы перечислить те фрукты, тончайшие ткани, посуду, игрушки, утварь, от которых прямо-таки ломились все прилавки, понадобится в десять раз больше страниц, чем в этой книжке.

Или вот еще одна чудесная вещь — резьба по слоновой кости. Среди резчиков по кости попадаются иногда совсем уж глубокие старцы — лет под сто или больше, — и, представьте себе, за всю свою долгую жизнь они успевают сделать только одну-единственную вещь. Но зато какую! Таким произведениям просто цены нет. Ну а поскольку они такие дорогие, что их все равно никто купить не может, то мастера их дарят тому, кого они считают достойным такого подарка. Некоторые из них, например, вырезали из слоновой кости шарик величиною с мяч. И вся поверхность этого шарика состояла из прекраснейших картин, но не нарисованных, а вырезанных, причем настолько искусно, что казалось, будто это тончайшее кружево, а не твердая слоновая кость.

Если заглянуть внутрь такого шарика, то можно увидеть, как сквозь ажурное плетение проглядывает второй шарик, тоже весь резной. А в нем — еще шарик и так далее и так далее до самой середины, где лежит последний крошечный шарик. Самое удивительное, что все это сделано из одного цельного куска, а не каждый шарик по отдельности. Вырезав первый слой, мастер приступал к следующему, просовывая в образовавшиеся отверстия свои тончайшие инструменты — всякие пилочки, ножички и так далее.

Работать они начинали прямо, можно сказать, с пеленок, когда еще сами были не больше горошины, и продолжали всю жизнь, пока не превращались в дряхлых седовласых старцев. И вся их жизнь отражалась в этих ажурных картинах, как в таинственной книге с чудесными иллюстрациями.

В Китае резчики по слоновой кости пользовались всегда огромным уважением, и люди называли их почтительно: великий мастер слоновой кости.

 

СВЕЖИЙ ЛИМОНАД

Стакан — 10 пфеннигов

 

А когда они устремляются туда, чтобы утолить мучающую их жажду, перед самым их носом кафе растворяется в пространстве. Это совершенно сбивает с толку, отчего они, видимо, теряют дорогу.

Конечно, когда долго идешь по пустыне, то картины часто все перепутываются и получается невообразимая каша. Вроде той, которую видели наши друзья.

— И вот дошло до того, что мы столкнулись со своим собственным отражением, — сказал Лукас, заканчивая свое объяснение. — А когда подул ветер, то воздух сразу охладился и отражение исчезло.

Джим молча обдумывал сказанное, а потом восхищенно сказал:

— Наверное, нет на свете ничего такого, о чем бы ты не знал.

— Ну уж ты хватил, — рассмеялся Лукас. — Нет, есть много вещей, о которых я ничего не знаю. Например, я не знаю, что это там виднеется впереди.

Друзья стали напряженно вглядываться.

— По-моему, это какой-то след, — решил Джим.

— Точно, — откликнулся Лукас. — Похоже на след от колес.

— Если это, конечно, не проделки фаты, — озабоченно сказал Джим. — В такой пустыне никогда не знаешь, с чем имеешь дело — с природным явлением или с чем-нибудь еще.

Они подъехали поближе, но то, что они видели издалека, никуда не исчезло. Это были самые настоящие следы, следы от колес.

— Кажется, до нас тут кто-то уже побывал.

Лукас остановил Кристи, сошел вниз и стал пристально разглядывать следы.

— Вот те на! — сказал он наконец и почесал за ухом. — Здесь действительно кто-то уже побывал. И знаешь кто?

— Нет. А кто?

— Мы. Это след Кристи. Похоже, мы сделали здоровенный круг и вернулись к тому самому месту, откуда выехали утром.

— Ох, батюшки мои! — ужаснулся Джим. — Хорошо бы нам поскорее выбраться из этой жуткой пустыни!

— Хорошо-то хорошо, — согласился Лукас. — Но как?

Лукас огляделся по сторонам, пытаясь оценить обстановку.

Справа по небу несся паровоз, из трубы которого вылетали огромные пестрые мыльные пузыри. Слева возвышался старинный маяк. На его самой верхней площадке как раз пристроился кит, приготовившийся сделать стойку на голове. А сзади Лукас увидел универмаг, из окон и дверей которого во все стороны торчали разнообразные деревья. А прямо перед друзьями растянулись чередой телеграфные столбы с проводами, по которым неспешно прогуливалось целое семейство бегемотов.

Лукас посмотрел наверх. Три солнца аккуратно разместились на небосклоне. Поди разберись, какое из них настоящее.

Лукас потряс головой.

— Бесполезно, — буркнул он. — Надо подождать, пока фата-моргана угомонится, и дождаться захода солнца.

От страшной жары друзей разморило, и Лукас уже было задремал, когда Джим вдруг спросил:

— А почему у них такой грустный вид?

— У кого? — зевая, поинтересовался Лукас.

— У них у всех, — тихонько ответил Джим. — Ну, когда мы видели Медландию.

— Вполне возможно, что мы увидели их в тот самый момент, когда они получили наше письмо, — высказал свое мнение Лукас.

Джим тяжело вздохнул. Помолчав немножко, он серьезно спросил:

— Лукас, как ты думаешь, мы когда-нибудь еще увидим Медландию?

Лукас по-дружески обнял Джима и попытался утешить его:

— Я уверен, что в один прекрасный день мы непременно вернемся в Медландию, все втроем: ты, Кристи и я.

Джим посмотрел на Лукаса широко раскрытыми глазами.

— Ты правда так думаешь? — спросил он с надеждой в голосе.

— Могу даже тебе пообещать, что так оно и будет, — ответил Лукас.

У Джима сразу как-то отлегло от сердца, он повеселел, как будто они и впрямь уже отправляются домой. Он знал, что если уж Лукас даст слово, то он его никогда не нарушит.

— А как ты думаешь, это будет скоро? — решил уточнить Джим.

— Не знаю, может быть да, а может и нет, — уклончиво ответил Лукас. — Я точно не могу сказать. Просто у меня есть чувство, что это непременно произойдет.

Через некоторое время он добавил:

— Знаешь, попробуй-ка лучше заснуть. Вдруг нам придется ехать всю ночь, кто знает.

— Постараюсь, — ответил Джим, и уже через секунду он крепко спал.

Но Лукас не стал ложиться. Ему нужно было обдумать сложившееся положение, которое его очень тревожило. Раскуривая новую трубку, он выглянул в окошко и посмотрел на раскаленную пустыню под палящими лучами послеполуденного солнца. Тут он заметил, что грифы снова осмелели и подошли уже совсем близко. Они окружили Кристи плотным кольцом и терпеливо ждали, когда пробьет их час. Они явно были уверены в том, что путешественникам ни за что не выбраться из этой проклятой пустыни.

 

Глава шестнадцатая, в которой Джим Пуговка делает для себя важное открытие

 

Всякий, кому довелось побывать в пустыне, знает, какие там бывают закаты. Красотища неописуемая! Небо переливается невиданными красками — от ярко-ярко-оранжевого до нежно-розового, светло-зеленого и фиолетового.

Лукас и Джим сидели на крыше паровоза и болтали ногами. Они доели остатки съестных припасов и допили чай из золотого термоса.

— Ну вот, теперь у нас нет никаких запасов. Кто знает, когда еще мы раздобудем себе еды, — с тревогой в голосе сказал Лукас.

Жара немного спала. Откуда-то потянуло ветерком, который принес с собой прохладу. Миражи почти все исчезли, остались только самые упрямые, которые все никак не хотели растворяться и упорно продолжали висеть в воздухе. Но это уже были не серьезные миражи, а так себе, мелочевка. Дольше всех оставалась половинка велосипеда, на котором, скукожившись, сидел еж. Минут пятнадцать этот чудо-велосипед покрутился еще по пустыне, но одному, наверное, шалить было скучно, так что скоро и он скрылся из виду.

Теперь друзья могли быть более или менее уверены в том, что то солнце, которое они видят на горизонте, всамделишное солнце, а не очередной фокус фата-морганы. Ну а поскольку всякое нормальное солнце, как известно, заходит на западе, то Лукасу не стоило особого труда определить, где находится север и куда им теперь надо ехать. По его расчетам, нужно было двигаться так, чтобы заходящее солнце светило в левое окошко.

Когда они уже проделали часть пути и солнце уже вот-вот должно было скрыться за горизонтом, Джим вдруг обратил внимание на странное явление. Все время, пока они ехали, грифы не отставали от них и всей стаей летели следом, а тут вдруг ни с того ни с сего они как по команде резко повернули в другую сторону и улетели прочь. Казалось, что они куда-то очень торопятся. Джим поделился своим наблюдением с Лукасом.

— Может, они просто решили наконец отстать от нас, — высказал свое мнение Лукас, весьма довольный таким оборотом дела. Но не успел он закончить свою мысль, как Кристи вдруг отчаянно засвистел, будто испугался чего-то, потом сам по себе взял развернулся и помчался как угорелый в обратном направлении.

— Эй, Кристи! — закричал Лукас. — Что это за новости такие?!

Джим хотел было что-то сказать, но в этот момент он случайно обернулся, и слова застряли у него в горле.

— Там! — только и смог выдавить он из себя.

Лукас снова повернул паровоз на север. Но то, что открылось его взору, не шло ни в какое сравнение с тем, что он когда бы то ни было видел. Такого он еще не встречал в своей жизни.

 

На горизонте стоял огромный великан, настоящий гигант, рядом с которым Полосатые горы, которые как-никак маленькими не назовешь, казались просто жалкой кучкой спичечных коробков. Великан, очевидно, был уже в возрасте — судя по длинной седой бороде, доходящей ему до колен, почему-то заплетенной в толстую косу. Вероятно, так легче содержать ее в порядке. Ведь это немыслимо — каждый день расчесывать такие буйные заросли! На голове у великана красовалась старая соломенная шляпа. Интересно, где он откопал такую шляпищу? Могучее тело великана прикрывала потрепанная длинная рубаха, которая, наверное, была больше, чем самый большой парус в мире.

 

— Ой! — вырвалось у Джима. — Это все фата! Скорее бежим, Лукас! Может, он нас еще не заметил!

— Спокойствие, только спокойствие! — ответил Лукас и выпустил из трубки несколько колечек дыма. Он пристально всматривался в великана.

— Знаешь, мне кажется, в нем нет ничего страшного. Вот только что рост. А так он производит вполне приятное впечатление, — сказал Лукас спокойным голосом.

— Ч-т-т-то? — запинаясь, спросил Джим с нескрываемым ужасом.

— А что тут особенного? — продолжал рассуждать Лукас. — Эка невидаль, подумаешь! Ну и что из того, что человек немножко выше обычного? Так теперь его сразу в чудище записывать?!

— Да, но… а вдруг он все-таки из этих, из чудищ? — осторожно спросил Джим.

Теперь великан поднял руку, будто хотел помахать им, но потом опустил ее и как будто даже тяжело вздохнул. Правда, на таком расстоянии различить было трудно, тяжело он вздыхает или нет. Было удивительно тихо.

— Если бы он хотел нам сделать что-нибудь плохое, он бы давно это уже сделал, — сказал Лукас, не вынимая трубки изо рта. — По-моему, он довольно мирный. Интересно только, почему он не идет к нам? Может, он нас попросту боится?

— Ох, Лукас! — жалобно простонал Джим, у которого от страха зуб на зуб не попадал. — Мы пропали!

— Не думаю, — уверенным голосом возразил Лукас. — Может, наоборот, он нам даже подскажет, как выбраться из этой несчастной пустыни.

Джим онемел от ужаса. Он не знал, что и думать. Тут великан вдруг поднял руки и, сложив ладони рупором, прокричал удивительно тонким писклявым голоском:

— Подождите, незнакомцы, подождите! Я прошу вас, не уходите! Я не причиню вам зла!

У такого верзилы голос мог бы быть и пострашнее. А тут вместо громовых раскатов какое-то слабенькое чириканье. Интересно, почему?

— Мне кажется, — сказал Лукас, — это совершенно безобидный великан. Он мне даже чем-то нравится. Только вот с его голосом что-то не в порядке.

— А может, он просто притворяется! — заплетающимся от страха языком проговорил Джим. — Он, наверное, хочет заманить нас и сварить живьем. Я слышал об одном таком кровожадном великане. Точно, Лукас!

— Ты его боишься только потому, что он такой большой, — попытался урезонить друга Лукас. — Но это еще не повод. Он ведь не виноват, что вымахал таким огромным.

Теперь великан опустился на колени и, умоляюще протягивая руки, снова принялся уговаривать друзей не уходить:

— Ну я прошу вас, поверьте мне! Я ничего вам не сделаю, я хочу только поговорить с вами. Я так одинок, так страшно одинок! — Его тоненький голосок звучал очень жалобно.

— Бедняга, все-таки жаль его, — сказал Лукас. — Я сейчас помашу ему рукой, пусть знает, что у нас нет никаких дурных мыслей в голове.

С затаенным дыханием наблюдал Джим за тем, как Лукас высунулся из окошка, снял фуражку, как подобает вежливому человеку, и помахал носовым платком. Сейчас страшное чудовище набросится на них и сожрет со всеми потрохами!

Великан медленно поднялся. Вид у него был настолько растерянный, как будто он не знал, что же ему теперь делать.

— Означает ли это, что я могу подойти к вам? — спросил он своим жиденьким голоском.

— Конечно! — прокричал в ответ Лукас и приветливо помахал платком.

Великан сделал шаг, но потом в нерешительности остановился.

— Он нам не доверяет, — пробормотал Лукас.

С этими словами он, не долго думая, вылез из паровоза и твердым шагом направился к великану, знаками давая ему понять, что намерения у него самые дружественные.

Джим прямо обмер от страха, все потемнело у него перед глазами. Может быть, Лукаса хватил солнечный удар?

Как бы то ни было, он не мог бросить друга в беде, и поэтому, собравшись с духом, он тоже спустился вниз и побежал следом, хотя коленки у него при этом изрядно дрожали.

— Подожди, Лукас! — срывающимся голосом кричал он на ходу. — Я с тобой!

— Вот и отлично! — сказал Лукас, хлопнув его по плечу. — Так-то оно лучше. Бояться — последнее дело. У страха, как говорится, глаза велики. На самом-то деле все не так страшно.

Когда великан увидел, что мужчина с мальчиком слезли с паровоза и теперь направляются к нему с явно миролюбивыми намерениями, он понял — бояться ему действительно нечего, все будет хорошо. Его печальное лицо сразу просветлело.

— Друзья мои, — крикнул он, обращаясь к путешественникам, — я иду к вам навстречу!

И он тоже двинулся вперед. Друзья смотрели на шагающего великана и прямо глазам своим не верили. Такого они еще никогда не видели! У Джима прямо рот открылся от изумления, а глаза чуть не выскочили из орбит. Лукас буквально остолбенел и даже забыл про свою трубку, которая от этого быстро погасла.

По мере приближения великан с каждым шагом становился все меньше и меньше. Осталось пройти метров сто. С этого расстояния великан казался не выше обыкновенной колокольни. Потом он сравнялся по высоте с домом. А когда он наконец дошел до Кристи, оказалось, что он такого же роста, как Лукас, даже, пожалуй, на полголовы ниже. Перед друзьями стоял худощавый старичок с очень славным, добрым лицом.

— Добрый день! — поприветствовал он Лукаса и Джима и снял соломенную шляпу. — Я не знаю, как мне выразить свою признательность за то, что вы не убежали от меня. Сколько лет я мечтал о том, чтобы встретить какого-нибудь храбреца, который не испугался бы меня. Но никто не отваживался приблизиться ко мне. Я ведь только издалека кажусь таким ужасно большим. Ой, я ведь забыл представиться! Меня зовут Ка Лань Ча. Или просто господин Лань.

— Добрый день, господин Ка Лань Ча, — вежливо ответил Лукас и снял фуражку. — Меня зовут Лукас, машинист.

Лукас держался очень спокойно, так, словно он всю свою жизнь только и делал, что общался с великанами. Уж кто-кто, а Лукас умеет себя держать как надо в любой ситуации!

Тут и Джим, который до сих пор стоял столбом и, открыв рот, пялился на великана, вышел из оцепенения и представился новому знакомому:

— Джим Пуговка.

— Я необычайно рад познакомиться с вами, сказал господин Ка Лань Ча, обращаясь на этот раз к Джиму. — И особенно радует меня то обстоятельство, что, несмотря на свой юный возраст, вы, господин Пуговка, сумели проявить столько мужества и отваги. Вы оказали мне неоценимую услугу.

— Ой, да что вы… да я… на самом-то деле… — запинаясь, начал что-то лепетать Джим, покраснев до ушей, хотя из-за черной кожи это не бросилось в глаза.

Ему стало вдруг страшно стыдно, ведь на самом-то деле он не был никаким храбрецом. Про себя он решил, что впредь никого и ничего не будет бояться, прежде чем не посмотрит на этого «кого-то» или «что-то» вблизи. А то получится как с господином Ланем. Он дал себе слово никогда не забывать об этом.

— Знаете ли, — сказал господин Лань, обращаясь теперь к Лукасу, — я ведь на самом деле никакой не великан. Я, так сказать, мнимый великан. Но в этом-то и состоит мое несчастье. Вот отчего я так одинок.

— Господин Лань, не могли бы вы нам объяснить, что значит мнимый великан, — попросил Лукас. — Честно говоря, вы первый мнимый великан, которого мы видим в своей жизни.

— Конечно, я постараюсь вам все объяснить, — согласился господин Лань, — но не здесь. Позвольте мне, любезные друзья, пригласить вас ко мне в гости, в мою скромную хижину.

— А вы здесь живете? — удивился Лукас. — Прямо в пустыне?

— Да, прямо в пустыне, именуемой Край Света. Точнее, у оазиса.

— А что такое оазис? — осторожно спросил Джим. Он уже боялся всяких неожиданностей.

— Оазис, — объяснил господин Ка Лань Ча, — это родник или иной источник воды, расположенный в пустыне. Я провожу вас туда.

Но Лукас решил, что лучше будет проехать на паровозе. Ведь Кристи нужно заправить водой. А это можно сделать только у оазиса. Но господин Лань наотрез отказался залезать в паровоз. Друзьям пришлось довольно долго убеждать его в том, что Кристи совершенно безопасное существо и ездить на нем не страшно. В конце концов они уговорили его рискнуть.

Великан забрался в кабину, и паровоз покатил к оазису.

 

Михаэль Энде

Джим Пуговка и машинист Лукас