Неосторожное причинение смерти

В отличие от уже рассмотренных версий, отрицающих факт совершения убийства подсудимым, данной ложной версии факт причинения смерти другому человеку подсудимый не отрицает.

Он скрывает умышленное убийство инсценировкой неосторожного, стремясь существенно уменьшить в глазах суде опасность содеянного и тем самым добиться значительного смягчения наказания.

Такого рода версии обычно выдвигаются преступниками в ситуациях, характеризующихся сочетанием двух благоприят­ствующих им обстоятельств.

Первое — это совершение убийства в неочевидных условиях, когда никто не видел как оно произошло. Но это условие является общим и для многих дру­гих ложных защитных версий.

Второе же обстоятельство имеет специфический характер и для рассматриваемой ситуации яв­ляется определяющим: то насильственное действие, которым причинена смерть, должно быть единственным. Только в этом случае оно может быть признано похожим на неосторожное.

При определенном стечении обстоятельств можно случайно, не желая того, совершить опасное действие (нанести удар но­жом, выстрелить из пистолета и т. п.), но осознание опасности случившегося мгновенно блокирует механизмы повторения подобного действия. Поэтому фактическое совершение двух, а тем более нескольких однородных и опасных для жизни насиль­ственных действий сразу же исключает версию об их неосто­рожности.

Однако судебная практика свидетельствует, что немало умышленных убийств осуществляется совершением одного опасного действия, чаще всего — нанесением ножевого или огнестрельного ранения. Этим обстоятельством (когда причаст­ности к убийству отрицать уже нельзя) и стремятся воспользо­ваться преступники, чтобы скрыть умышленный характер кри­минала и выдать его за неосторожный.

Таким образом, центральным звеном коллизии, а отсюда и развенчания рассматриваемой ложной версии, будет исследова­ние в суде действительного механизма причинения смертельно­го повреждения. Детальное исследование отдельных его приз­наков в большинстве случаев позволяет исключить версию о неосторожном его нанесении.

К числу важнейших для решения данной проблемы относят­ся следующие признаки:

1) локализация (месторасположение) повреждения на теле потерпевшего;

2) направление насиль­ственного действия — удара, в том числе и орудием (но не выстрела, при котором любое направление полета снаряда и пора­жение любой зоны тела может быть неосторожным, случай­ным);

3) сила удара.

Т ак, очевидно, что удар ножом именно в спину, да к тому же удар большой силы (если причинена смерть), никак не отнесешь к числу неосторожных.

И другой удар ножом — в грудь или спину, нанесенный в направлении сверху вниз (при той же силе удара), также не попадает в разряд неосторожных, ибо ему предшествует замах — типичная начальная фаза именно умыш­ленного применения ножа (иного орудия).

Все эти вопросы, хотя подчас и очевидные в своем разрешении (на уровне мыс­ленного моделирования), относятся к категории экспертных, требующих научного — более всестороннего и глубокого, обоснования. В опровержении ложной версии о неосторожном причинении смерти эксперты — надежная опора государствен­ного обвинителя.

Дополнительными материалами к разоблачению ложной не­осторожности могут служить фактические данные, раскры­вающие характер взаимоотношений подсудимого и потер­певшего, а также анализ личностных особенностей каждого из них в сопоставлении с объяснениями произошедшего подсуди­мым и объективными особенностями криминальной ситуации.

Тактическая задача государственного обвинителя в начале допроса подсудимого — получить максимально детализирован­ные показания, особенно о механизме нанесения потерпевшему повреждения. Надлежит выяснить: какие действия каждого из них предшествовали нанесению повреждения, какими были их позы в момент его причинения, каким было направление взмаха или движения руки с орудием, куда конкретно был нанесен удар, с какой силой и целью, чем обусловлено применение тако­го орудия и т. д.). Тактические приемы, применяемые для до­стижения этой цели — "допущение легенды" и "детализация показаний", основной из них — второй.

Прием "детализация показаний" позволяет "накопить" по ходу получения вынуждено разворачиваемых подсудимым ложных показаний большее или меньшее число противоречий для последующего его изобличения во лжи.

В частности, у прокурора, тщательно изучившего дело, и особенно акт судебно-медицинской экспертизы, должна сло­житься в сознании четкая картина, образ (модель) локализации и механизма ранения, нанесенного потерпевшему. По рассказу подсудимого у государственного обвинителя складывается иная модель, в каких-то элементах отличающаяся от реальной. Эти различия при сопоставлении моделей и подскажут прокурору те конкретные вопросы к подсудимому, ответами на которые он вынужден еще более детализировать рассказ о механизме нане­сения исследуемого повреждения.

Чем больше ошибок в описании "неосторожного" поврежде­ния (в сравнении с действительной картиной его причинения) допустит подсудимый, тем легче будет государственному обви­нителю опровергнуть данную версию.

Вместе с тем тактический прием детализации требует под­крепления, иначе первоначальный эффект его применения мо­жет не привести обвинителя к окончательной победе. Так, после опровержения своей ложной версии о неосторожном причине­нии смерти подсудимый, которому "нечего терять", выдвигает еще одну новую ложную версию, и прокурору надо все начи­нать сначала. Во избежание такого поворота событий нужно применить тактический прием — "ограничение диапазона воз­можных ложных показаний". Иначе его называют "сжигание мостов".

Суть его состоит в следующем: еще до начала разоблачения южных показаний подсудимого, которые, по мнению прокуро­ра опровергнуть будет не сложно, прокурору следует поста­раться "привязать" подсудимого именно к этим показаниям и логически вынудить его исключить все иные возможные объяс­нения случившегося.

Уверенный в том, что изложенная ложная версия приносит успех (поскольку критики ее еще не было), подсудимый, подчеркивая ее правдивость, вынужден отрицать все иные механизмы происшествия, о которых его тонко, не акцентируя на них внимания, спрашивает прокурор. Когда все иные объяснения механизма преступления, кроме излагаемой версии, будут подсудимым отвергнуты, прокурор начинает опровержение этой, теперь уже единственной, версии подсуди­мого.

Поняв позднее, что избранная версия опровергнута и что другими отвергнутыми версиями воспользоваться уже нельзя, подсудимый либо признает свою вину в убийстве, либо отка­жется от дальнейшей дачи показаний, что равносильно пассив­ному признанию своего поражения.

Необходимая оборона

В ерсия о необходимой обороне довольно часто выдвигается по делам об убийствах. Это и понятно, поскольку в ситуациях, непосредственно предшествующих убийству и связанных с на­падением и борьбой, действия каждой из сторон в определен­ных фазах борьбы нередко приобретают характер защиты от нападения и могут соответствовать реальной или инсценируе­мой необходимой обороне.

Рассмотрим эту проблему более детально. Обратимся к основным законодательным требованиям по части констатации необходимой обороны.

Признание правомерными действий лица, причинившего смерть напавшему на него, возможно лишь при сочетании сле­дующих обязательных условий:

1) потерпевший первым: а) применил насилие в виде обычных насильственных действий или б) высказал либо иным очевид­ным образом обозначил угрозу немедленно применить насилие к лицу, подвергшемуся нападению;

2) по своему содержанию насилие в любой из указанных форм должно быть не только противоправным вообще, но прежде всего — опасным для жизни лица, подвергшегося напа­дению;

3) названные насильственные действия должны быть уже начавшимися и еще не закончившимися. Угроза убийством должна быть подкреплена (обозначена) действиями или движениями. могущими свидетельствовать о начале ее исполнения (только реальная угроза жизни делает оборону необходимой правомерной);

4) защитные действия обороняющегося не должны явно не соответствовать характеру и степени опасности нападет (минимальные отклонения от равенства принципиального значения не имеют, очевидное же превышение средств обороны над средствами нападения делает оборону чрезмерной и посему общественно опасной);

5) оборона от нападения должна быть своевременной, то есть должна начаться не ранее нападения и закончиться сразу после его пресечения. Если она преждевременна, то сама становится нападением, дающим право на защиту противнику по конфлик­ту. Бели она запоздала и хотя бы частью действий реализуется после заведомого пресечения нападения, то она перестает быть необходимой обороной и превращается в расправу;

6) угроза нападающего применить насилие, опасное для жиз­ни, высказанная и подкрепленная демонстрацией орудия или определенными движениями, приравнивается к начавшемуся нападению и выступает основанием для защитных действий.

Таковы основные требования, вытекающие из законодатель­ства о необходимой обороне, для признания причинения напа­давшему смерти правомерным. В сущности — это программа установления основных элементов необходимой обороны¹.

При проверке версии о необходимой обороне следует учиты­вать, что насильственные конфликты обычно очень динамичны, распиваются бурно, с быстрым переходом от оборонительных действий к атакующим и обратно, часто скоротечны, особенно при явном силовом или спортивном превосходстве одного из участников конфликта над другим, а также в случаях примене­ния кем-либо из них оружия либо иных предметов в качестве орудия преступления.

Видеть со стороны все действия каждого из участников борьбы практически невозможно, так как в раз­ных фазах борьбы ее участники непредсказуемо перемещаются и периодически непроизвольно закрывают друг друга от наблю­дающих борьбу. Поэтому к оценке показаний даже добросо­вестных свидетелей-очевидцев следует относиться осторожно, так как их показания, в силу названных особенностей борьбы, остаются фрагментарными и поэтому невсесторонними.

Чтобы установить, все ли представленные в программе усло­вия необходимой обороны имели место в конкретном убийстве, при допросе подсудимому и очевидцам необходимо задать множество мелких вопросов.

Если упустить часть из них и не получить нужных ответов, то вся сумма сведений об исследуе­мом убийстве окажется недостаточной для его правильной оценки. Поэтому представляется полезным предложить две группы вопросов, направленных на получение детальной ин­формации по поводу каждого из условий, содержащихся в про­грамме.

Вопросы первой группы — о действиях нападавшего:

1) кто и на кого напал;

2) в каких конкретно действиях это нападение выразилось, были ли эти действия насильственными и опасными, какими были их направленность, интенсивность и сила;

3) использовал ли нападавший оружие (какое) или иной предмет в качестве орудия преступления, если да, то с какого расстояния и при каком освещении это наблюдал допрашивае­мый. В какой руке у нападавшего находилось это оружие (ору­дие), каковы его видимые детали, указывающие на его род и вид, как нападавший его использовал (сколько раз применил, куда наносил удары или производил выстрелы), каких результа­тов добился (если не добился, то что помешало), что произошло с оружием (орудием) после окончания конфликта (куда делось, кто его взял и т. п.);

4) какую опасность и для кого представляли эти действия на­падавшего, по каким их признакам можно было судить о степе­ни их опасности;

5) какие следы насильственных действий нападавшего, в том числе и следы применения оружия (орудия), остались на месте] происшествия, на одежде и теле лиц, подвергшихся нападению, а также на теле и одежде самого нападавшего;

6) не предшествовало ли нападению произнесение угроз, если да, то: кому из окружающих они были адресованы, в како! форме выражались (словесно, жестами, демонстрацией оружия, сочетанием этих форм), каким было содержание угроз (по возможности, дословно, опуская лишь нецензурные слова, обрисовать жесты, в том числе и связанные с демонстрацией оружия, объяснить — как их в той обстановке можно было истолковать);

7) когда нападавший намеревался реализовать свои угрозы (судя по их смыслу), были ли после их произнесения (обозна­чения) произведены какие-либо действия, направленные на ис­полнение угроз, как быстро и каким образом нападавший пере­шел от угроз к насильственным действиям. Повторялись ли же, произносились ли другие угрозы во время продолжения борьбы (если да, то какие именно);

8) кто из участников борьбы был сильнее, искуснее в приме­нении насилия, в чем это преимущество выражалось.

Вопросы второй группы — о действиях оборонявшегося:

1) какие конкретно ответные действия предприняло лицо, под­вергшееся нападению, были ли они насильственными, каковы были их направленность, интенсивность, сила, достигли ли они цели, по каким частям тела нападавшего они наносились, долго ли продолжался обмен ударами, на чьей стороне был сначала и оказался в конце борьбы перевес и в силу каких обстоятельств;

2) применял ли подвергшийся нападению оружие или иное средство для защиты, если да — какое именно, откуда оно по­явилось в руках оборонявшегося, где находилось до примене­ния, каким способом это орудие было применено, сколько раз, по каким частям тела нападавшего наносились удары;

3) какими конкретно действиями защищавшийся нанес напа­давшему смертельные повреждения, в какой момент борьбы это произошло, не были ли эти действия совершены после прекра­щения нападения.

Как видно из изложенного, вопросы обеих групп имеют весьма узкую направленность и, конечно, не исчерпывают всего предмета допроса. Они призваны собрать информацию только но вопросам необходимой обороны или привести к противопо­ложным выводам — о том, что в конкретном рассматриваемом случае ее не было.

Возвращаясь к проблеме разоблачения ложной версии о не­обходимой обороне, отметим, что объективно ложная версия об убийстве в состоянии необходимой обороны не самая "вы­годная" для виновного, так как связана с признанием того фак­та, что именно он (а не кто-то другой) лишил жизни конкретно­го человека. Разумеется, виновный понимает и то, что обраще­ние к данной версии для него рискованно: мало обосновать эту версию придуманным рассказом об опасном нападении на него потерпевшего — нужно, чтобы основные положения этого рас­сказа получили объективное подтверждение, а это весьма проблематично. Поэтому данная версия обычно избирается винов­ным не сразу, а лишь тогда, когда более удобные версии о не­причастности к убийству, выдвинутые ранее, окажутся опро­вергнутыми Впервые излагая такую версию в суде и предвидя вопрос, по­чему она не выдвигалась на предварительном следствии, подсу­димый может подготовить примерно такой ответ: "Я не надеялся на то, что следственные органы способны и захотят признать в моих действиях необходимую оборон;/, и поэтому решил отри­цать всякую причастность к убийству; теперь же, надеясь на то, что только суд может объективно разобраться в случившемся, я решил рассказать суду правду, как все было на самом деле".

В опровержении ложной версии о необходимой обороне гла­венствующими являются факт и механизмы предшествовавших убийству взаимных насильственных действий, о которых впервые сообщает подсудимый.

Очевидно, что в ходе допроса подсудимого государственному обвинителю надлежит с особой тщательностью выяснить! детали всех фаз его борьбы с потерпевшим и досконально той, в! которой, по словам подсудимого, для его жизни возникла реальная опасность со стороны потерпевшего, сделавшая право-1 мерными избранные им крайние меры самозащиты. Допрашивал подсудимого, прокурор должен учитывать, что он лишь в общих чертах представляет себе признаки правомерной обороны (и то, конечно же, по рассказу защитника). Всего сложного комплекса условий, определяющих правомерность защиты крайними средствами, он не знает. Поэтому вымышленные показания подсудимого о необходимой обороне будут лишь в то? мере соответствовать ей, в какой он осведомлен о тех или иных ее условиях.

Учитывая это обстоятельство, следует тактически грамотно провести допрос подсудимого.

Из каких источников и какого рода доказательственную ин­формацию следует использовать для разоблачения имитации необходимой обороны?

Прежде всего — это данные протокола осмотра места про­исшествия, в частности, осмотра трупа потерпевшего и его одежды.

При этом следует временно абстрагироваться от телес­ных повреждений, причиненных потерпевшему подсудимым (включая и смертельные). Гораздо важнее другой факт — име­ются ли на одежде и теле потерпевшего следы его собственных насильственных действий, в том числе и применения "для напа­дения" оружия или иного орудия. Это могут быть ссадины на руках от ударов по телу противника, следы крови подсудимого на одежде потерпевшего, следы грязи или вещества на руках или одежде от использовавшихся для борьбы с подсудимым подручных средств, а также следы ношения оружия в карманах одежды либо за поясом. В дополнение к указанным данным, могущим содержаться в протоколе осмотра места происшест­вия, нужные сведения можно получить и из акта судебно-медицинской экспертизы — из раздела "Наружный осмотр тру­па". Аналогичные следы борьбы должны были быть и на подсу­димом, если он защищался от реального нападения со стороны потерпевшего.

И если в материалах дела сведений о названных повреждени­ях и следах на одежде и теле как потерпевшего, так и подсуди­мого не будет (что наиболее вероятно при вымышленной версии о необходимой обороне), то, проанализировав эту ситуацию, прокурор может констатировать отсутствие объективных под­тверждений версии подсудимого.

Еще одним направлением получения сведений, могущих подтвердить или опровергнуть версию о необходимой обороне, | является сравнительный анализ личностных свойств подсудимого и потерпевшего и поведенческих стереотипов каждого из них в контексте показаний подсудимого. Часто личность потер­певшего характеризуется данными, исключающими при любых обстоятельствах возможность с его стороны агрессивных, на­сильственных, а тем более опасных для жизни другого человека, действий. И напротив, типичными для подсудимого могут ока­заться насильственные действия по отношению к другим, в том числе связанные с применением оружия или подручных орудий,; и поэтому опасные.