День четвертый (ближе к вечеру): Перекресток Источника Холодной Воды

 

Уверяют, что Источник Холодной Воды никогда не иссякал, однако теперь он опечатан, а вокруг него построена кольцевая транспортная развязка. На примыкающих к источнику улицах во множестве селятся представители среднего класса. Здесь бок о бок живут люди свободных профессий, принадлежащие к самым разным кастам – банты, брамины, католики, – хотя те мусульмане, что побогаче, предпочитают жить в Гавани. Здесь же расположен и лучший из клубов города – «Канара-Клуб», большой белый особняк, окруженный ухоженными лужайками. Эти места представляют собой «интеллектуальный» район города, который может похвастаться «Львиным Клубом», «Ротари-Клубом», Масонской ложей, Образовательным центром учения Бахаи, Теософским обществом и филиалом «Французского Альянса», чей главный офис находится в Пондичерри. Из множества расположенных здесь медицинских учреждений наибольшей известностью пользуются больница общего профиля имени Гавелока Генри и стоматологическая клиника доктора Шамбху Шетти «Радостная улыбка». Вблизи перекрестка находится и самая престижная в Киттуре женская школа – средняя школа Святой Агнессы. Наиболее богатая часть района, центром которого является Перекресток Источника Холодной Воды, – это обсаженная китайскими розами улочка, носящая название «переулок Роз». На ней стоят особняки Мабрура Инженера, которого считают богатейшим человеком города, и киттурского парламентария Ананда Кумара.

 

– Одно дело – завернуть щепотку ганжи в лепешку и сжевать ее под конец дня, чтобы дать отдых мышцам, – это я человеку простить могу, действительно могу. Но курить наркоту – этот ваш «герыч» – в семь утра, а потом валяться в углу с высунутым языком, – такого я ни от кого на моей стройке не потерплю. Ты понял? Может, повторить тебе то же самое по-тамильски – или на каком там языке вы разговариваете?

– Я понял, сэр.

– Ну, и что скажешь? Что ты можешь сказать, сын лысой…

Соумия, держа брата за руку, смотрела, как прораб ругает ее отца. Прораб был человеком молодым, намного моложе отца, – однако он носил форму-хаки, выданную ему строительной компанией, и покручивал левой рукой бамбуковую дубинку, а рабочие, вместо того чтобы встать на защиту ее отца, молча слушали прораба. Он сидел в синем кресле, водруженном на земляной насыпи; сбоку от кресла на деревянном столбе шумно горела газовая лампа. За спиной прораба тянулся ров, выкопанный вокруг наполовину снесенного дома, – дом был забит сором, большая часть крыши его обвалилась, окна зияли пустотой. Прораб в форме и с палкой, с лицом, резко освещенным белым светом лампы, походил на правителя подземного мира, восседающего у врат своего царства.

Под насыпью полукругом выстроились рабочие. Отец Соумии стоял отдельно от всех, украдкой поглядывая на ее мать, пытавшуюся приглушить рыдания, прикрывая рот подолом сари. Мать со слезливым надрывом произнесла:

– Сколько раз я умоляла его бросить «герыч». Сколько раз говорила…

Соумия не понимала, зачем матери понадобилось при всех жаловаться на отца. Раджи сжал ее ладонь:

– Почему они ругают папочку?

В ответ Соумия сжала его ладонь. Молчи.

Прораб вдруг встал из кресла, спустился с насыпи и занес дубинку над головой отца:

– Слушать надо, что тебе говорят…

И дубинка полетела вниз.

Соумия зажмурилась и отвернулась.

Потом рабочие разошлись по палаткам, разбитым на пустоши, которая окружала темный, наполовину разрушенный дом. Отец Соумии лежал на синем матрасе, в стороне от всех; он уже храпел, прикрыв ладонями глаза.

В прежние дни она подошла бы к нему и устроилась у него под боком. Она и сейчас приблизилась к отцу, подергала его за большую ступню, но он ничем ей не ответил. Соумия отошла туда, где обычно готовила рис мать, и прилегла рядом с ней.

Утром ее разбудили молотки и кувалды. Бум! Бум! Бум! Она подошла к дому, оглядела его слезящимися со сна глазами. Отец был на крыше, вернее, на том, что от нее осталось, – сидел на одной из черных железных поперечных балок и пилил ее ножовкой. Под ним разбивали кувалдами стену двое рабочих; от их ударов вверх взлетали облака пыли, оседавшей на отце и его пиле.

Сердце Соумии взыграло.

Она побежала к матери, крича:

– Папочка опять на работе!

Мать работала вместе с другими женщинами; они как раз выходили из дома, неся на головах большие железные тазы, до краев наполненные мусором.

– Иди посмотри, не промок ли Раджи, – велела она, проходя мимо Соумии.

Только тут Соумия и заметила, что моросит дождь.

Раджи лежал на одеяле матери. Соумия разбудила его и отвела в палатку. Раджи хныкал, твердя, что хочет поспать еще. Соумия усадила его на синий матрас. Отец так и не притронулся к вчерашнему рису. Соумия налила в высохший рис дождевой воды, смешала все в кашицу и щепотками принялась засовывать ее Раджи в рот. Он ныл, что еда плохая, и, получая очередную щепоть, кусал пальцы Соумии.

Дождь пошел сильнее, Соумия услышала громкий крик прораба:

– Эй, вы, сыновья лысых женщин, работать как работали!

Едва дождь прекратился, как Раджи изъявил желание покачаться на качелях.

– Сейчас снова польет, – сказала Соумия, однако Раджи настоял на своем. Она подхватила брата на руки и отнесла к старой покрышке от грузовика, подвешенной у забора строительной площадки, усадила в нее и начала раскачивать, выкрикивая: «Раз! Два!»

Вскоре к ним подошел мужчина.

Его смуглая, мокрая кожа была белой от пыли, и Соумия не сразу узнала отца.

– Милая, – сказал он, – ты должна кое-что сделать для папочки.

Сердце ее колотилось слишком быстро, чтобы она могла произнести хоть слово. Ей хотелось, чтобы он сказал «милая» не так, как сейчас, – будто это самое обычное слово, выдыхаемое им вместе с воздухом, – но как раньше, когда оно исходило из самого сердца отца, когда он прижимал ее к груди, обнимал и горячо шептал ей что-нибудь на ухо.

Отец продолжал говорить – все так же странно, невнятно, замедленно, – объясняя, что она должна сделать, а потом ушел назад, к дому.

Соумия отыскала Раджи, который, орудуя осколком стекла, украденным из развалин дома, сосредоточенно резал на мелкие кусочки дождевого червя, и сказала:

– Нам нужно идти.

Оставлять Раджи одного было нельзя, хоть при выполнении поручения наподобие этого он и мог оказаться серьезной помехой. Один раз Соумия оставила его, так он стекляшку проглотил.

– Куда пойдем? – спросил Раджи.

– В Гавань.

– Зачем?

– В Гавани есть одно место, парк, там папочку ждут друзья. Но папочка туда пойти не может, потому что тогда прораб снова побьет его. Ты же не хочешь, чтобы прораб бил папочку на глазах у всех, верно?

– Не хочу, – ответил Раджи. – А что мы будем делать в парке?

– Мы дадим друзьям, которые его ждут, десять рупий, а они отдадут нам то, что очень нужно папочке.

– Что?

Она сказала ему.

Раджи, который всегда серьезно относился к деньгам, спросил:

– Сколько это стоит?

– Он сказал, десять рупий.

– И он дал тебе десять рупий?

– Нет. Папочка сказал, что мы должны их сами раздобыть. Придется просить подаяние.

Пока они шли по переулку Роз, Соумия не отрывала глаз от земли. Как-то раз она нашла на земле пять рупий – да, целых пять! Никогда же не знаешь, что можно найти там, где живут богатые люди.

Они отступили к обочине – белый автомобиль притормозил, чтобы перевалить через рытвину, и Соумия крикнула водителю:

– Дяденька, где здесь порт?

– Порт далеко отсюда, – крикнул он в ответ. – Иди по большой улице, а потом поверни налево.

Задние затемненные стекла машины были подняты, но сквозь водительское Соумия разглядела украшенную золотыми браслетами руку пассажира. Ей захотелось постучать в заднее окошко, однако она помнила правило, которое прораб установил для всех детей стройки: в переулке Роз не попрошайничать. Только на большой улице. И она удержалась.

Все дома переулка Роз сносили, а затем строили заново. Соумия не могла понять, зачем нужно ломать такие красивые, большие, белые дома. Может быть, со временем они просто становятся непригодными для житья, снашиваются, как обувь.

Когда на большой улице загорался красный свет и движение останавливалось, она переходила от авторикши к авторикше, смыкая и размыкая пальцы:

– Пожалейте, дяденька. Я голодаю.

Метод у нее был надежный. Она его у матери переняла. Делалось все так: прося милостыню, Соумия в течение трех секунд смотрела в глаза тому, у кого просила, а затем переводила взгляд на следующего пассажира авторикши.

– Тетенька, я голодная (потирая живот), дайте мне еды (складывая пальцы щепотью и поднося их ко рту).

– Большой Брат, я голодная.

– Дедушка, даже маленькая монетка могла бы…

Пока она трудилась на проезжей части улицы, Раджи сидел на тротуаре – ему полагалось хныкать каждый раз, как мимо проходил хорошо одетый человек. Особо Соумия на него не рассчитывала, но по крайней мере так с ним хлопот было меньше: он и за кошками не гонялся, и погладить бродячую собаку, которая могла оказаться бешеной, не норовил.

К полудню улицу заполнили машины. Из-за дождя оконные стекла их были подняты, и Соумии, чтобы привлечь к себе внимание, приходилось скрестись обеими ладонями в стекло, точно кошке. И вот стекло одной из машин поехало вниз, и Соумия решила, что ей улыбнулась удача.

Руки сидевшей в этой машине женщины были украшены очень красивыми, нанесенными золотой краской, узорами; Соумия уставилась на них, приоткрыв рот. И услышала, как женщина с золотыми руками говорит кому-то, сидящему рядом с ней:

– В последнее время в городе, куда ни кинь взгляд, сплошные нищие. Раньше такого не было.

Ее спутник наклонился вперед, чтобы разглядеть Соумию.

– И все такие смуглые … Откуда они?

– Да кто же их знает.

Всего пятьдесят пайс, и это за час работы.

Она попыталась залезть в остановившийся на красный свет автобус, попросить у пассажиров, однако кондуктор, увидев ее, перегородил собой дверь:

– Не выйдет.

– Почему, дяденька?

– Я, по-твоему, кто, богатей вроде мистера Инженера? Иди проси у кого-нибудь другого, соплюха!

И он, гневно глядя на нее, занес над головой, точно хлыст, красный шнурок своего свистка. Соумия соскочила на дорогу.

– Самый настоящий хреносос, – сообщила она Раджи, у которого нашлось, между тем, что ей показать: лист оберточного пластика с круглыми пузырьками воздуха. Сдавишь такой пузырек – и он громко хлопнет.

Проверив, не смотрит ли на нее кондуктор, Соумия опустилась на колени и положила лист на асфальт, прямо перед колесами автобуса. Раджи присел рядом на корточки.

– Нет, не так. Колеса мимо пройдут, – сказал он. – Сдвинь немного.

Когда автобус тронулся, колеса наехали на лист, пузырьки взорвались, перепугав пассажиров, а кондуктор высунулся в окно – посмотреть, что случилось. Дети припустились бежать.

Снова пошел дождь. Брат и сестра сидели на корточках под деревом. С него упал и разбился о землю кокос, и стоявший рядом мужчина с зонтом подпрыгнул на месте, выругался и убежал. Соумия захихикала, однако Раджи тоже побаивался получить кокосом по голове.

Когда дождь перестал, Соумия подобрала веточку и нарисовала на земле карту города, какой она ее себе представляла. Вот здесь переулок Роз. Вот здесь – все еще близко от переулка – они сейчас сидят. Здесь – Гавань. А здесь нужный им парк в Гавани.

– Ты все понял? – спросила она у Раджи.

Тот кивнул, завороженно глядя на карту.

– Чтобы попасть в Гавань, нам нужно пройти, – она начертила стрелку, – мимо большого отеля.

– А потом?

– А потом найти парк, который в Гавани.

– А потом?

– Там мы получим то, что нужно папочке.

– А потом?

По правде сказать, она и понятия не имела, стоит отель на пути к Гавани или не стоит, но из-за дождя улица опустела, и отель остался единственным местом, около которого сейчас можно было получить милостыню.

– У туристов деньги нужно просить по-английски, – поддразнивала она Раджи по дороге к отелю. – Ты хоть знаешь, как это делается?

Они остановились перед отелем, чтобы полюбоваться стайкой купавшихся в луже ворон.

Солнце сияло на воде, черные тела птиц лоснились от воды, капли которой летели во все стороны, когда вороны встряхивались; Раджи заявил, что ничего красивее в жизни своей не видел.

Перед отелем сидел безрукий и безногий мужчина. Заметив на другой стороне улицы детей, он завопил:

– Пошли прочь, чертовы отродья! Я же сказал вам: чтоб духу вашего тут не было!

Соумия закричала в ответ:

– Сам пошел к черту, урод! Это мы тебе говорили: чтоб духу твоего тут не было!

Мужчина сидел на деревянной доске с колесиками. Как только перед отелем останавливалась на светофоре машина, он подкатывал к ней и просил подаяние; с другой же стороны к машине подбегала Соумия и тоже просила.

Раджи сидел на тротуаре, зевал.

– Почему мы должны просить? Папочка же сегодня работает. Я видел, как он резал эти штуки… – Раджи раздвинул ноги и начал пилить между ними воображаемую балку.

– Молчи.

На красный свет остановились сразу два такси. Мужчина без рук и без ног покатил на своей доске к первой; Соумия подбежала ко второй, просунула в открытое окно обе ладони. В машине сидел иностранец. Когда он увидел Соумию, у него отвисла челюсть, а губы растянулись, образовав совершенное розовое «О».

– Он дал тебе денег? – спросил Раджи у сестры, вернувшейся к нему от такси с белым человеком.

– Нет. Вставай, – сказала она и подняла мальчика на ноги.

Впрочем, после того, как они миновали два красных света, Раджи все понял. Он ткнул пальцем в ее стиснутый кулачок.

– Белый человек дал тебе денег. У тебя есть деньги!

Она подошла к стоявшему у обочины авторикше:

– Гавань – это в какую сторону?

Водитель зевнул:

– Нет у меня денег. Проваливай!

– Я же не денег прошу. Я спрашиваю, где Гавань.

– А я тебе уже сказал: от меня ты ничего не получишь!

Соумия плюнула ему в лицо, схватила брата за руку, и оба побежали что было мочи.

Следующий водитель авторикши, к которому Соумия обратилась с вопросом, оказался человеком добрым.

– До Гавани путь долгий, очень долгий. Может, на автобусе поедете? Туда ходит триста сорок третий. А пешком вам часа два топать, это самое малое.

– У нас денег нет, дяденька.

Водитель дал им монетку в одну рупию и спросил:

– А родители-то ваши где?

Они сели в автобус, заплатили кондуктору.

– Где сходить будете? – крикнул он.

– В порту.

– Этот автобус в порт не идет. Вам нужен номер триста сорок три. А это номер…

Они вылезли из автобуса и пошли пешком.

И пришли к перекрестку Источника Холодной Воды. Здесь, как обычно, работал мальчик – однорукий и одноногий; он скакал на одной ноге от машины к машине – да так шустро, что Соумии никогда не удавалось опередить его, – и просил милостыню. Сегодня кто-то подал ему редиску, большую и белую, и он постукивал ею в ветровые стекла машин, чтобы на него обратили внимание.

– Не смейте здесь попрошайничать, сукины дети! – крикнул он Соумии с Раджи и угрожающе замахнулся редиской.

Они показали ему языки и закричали:

– Урод! Мерзкий урод!

Спустя еще час Раджи расплакался и дальше идти отказался, и Соумии, чтобы покормить его, пришлось порыться в мусорном баке. Она нашла там картонку с двумя печеньями, по одному на каждого.

Пошли дальше. Вскоре у Раджи захлюпало в носу.

– Пахнет морем.

И Соумия тоже услышала этот запах.

Они прибавили шагу. И вот что увидели по пути: мужчину, который вырисовывал на стоявшем при дороге рекламном щите английские слова; двух котов, дравшихся на крыше белого «Фиата»; нагруженную дровами конную телегу; шедшего по середине шоссе слона с охапкой листьев дерева ним на спине; разбитую в аварии машину; дохлую ворону с прижатыми к груди окоченелыми лапками и вспоротым животом, в котором кишмя кишели черные муравьи.

Та к они добрались до Гавани.

Над морем садилось солнце. Дети шли мимо переполненных людьми базаров, отыскивая парк.

– В Гавани нет парков, – сказал им торговавший арахисом старик-мусульманин, – потому здесь и воздух такой плохой. Вы не туда зашли, ребятки.

И, увидев, как вытянулись их лица, старик дал им горсть орехов – пожуйте.

Раджи аж взвыл. Он так проголодался… на черта ему орехи! Он запустил ими в мусульманина, и тот обозвал его дьяволенком.

Раджи это разозлило настолько, что он бросил сестру и побежал куда глаза глядят, а она припустилась за ним, однако догнать брата не смогла – пока он сам не остановился.

– Смотри! – взвизгнул он, указывая на череду калек, сидевших с перебинтованными руками и ногами перед домом с белым куполом.

Дети опасливо миновали прокаженных. И увидели человека, который лежал на скамье, закрыв перекрещенными ладонями лицо, и тяжело дышал. Пройдя мимо этой скамьи, Соумия заметила на берегу, у самого края воды, маленький зеленый сквер.

Тут уж и Раджи притих.

В сквере было шумно. Полицейский лупил по щекам мужчину, очень смуглого:

– Ты туфли украл? Ты?

Очень смуглый мужчина только головой мотал. Полицейский ударил его сильнее:

– Сын лысой женщины, нажрешься дури, а после обувь воруешь? Ах ты…

За кустами, совсем рядом с детьми, прятались трое беловолосых мужчин. Они замахали руками, подзывая к себе Соумию, чтобы и она тоже спряталась. Соумия и Раджи залезли в кусты и стали ждать, когда уйдет полицейский.

Она прошептала одному из беловолосых:

– Я дочь Рамачандрана, человека, который ломает дома богачей в переулке Роз.

Никто из них отца ее не знал.

– А что тебе нужно, девочка?

Она произнесла название так, как запомнила его:

– …ерыч.

Один из троих – похоже, он был у них главным – насупился:

– Скажи еще раз.

Соумия повторила то же слово, он кивнул. Потом достал свернутый из газетной бумаги пакетик, постучал по нему пальцем; из пакетика потекла струйка белого порошка, похожего на толченый мел. Беловолосый вытащил из другого кармана сигарету, разрезал ее по всей длине, вытряхнул табак, насыпал вместо него порошок и снова скрутил сигарету. Потом поднял ее перед собой и протянул свободную руку к Соумии:

– Двадцать рупий.

– У меня только девять, – сказала она. – Возьмите девять.

– Десять.

Она отдала ему деньги, забрала сигарету. И тут ее посетило страшное сомнение.

– Если вы взяли с меня лишнее, если надули, мы вернемся сюда с папочкой, и он всех вас побьет!

Беловолосые мужчины прижались друг к другу, затряслись и захохотали. У них явно не все были дома. Соумия схватила Раджи за руку и побежала с ним из сквера.

В голове ее мелькали обрывки сцены: она показывает папочке то, что принесла для него из такой дали. А он говорит: «Милая» – как говорил раньше, – пылко обнимает ее, и оба они чуть с ума не сходят от взаимной любви.

Вскоре у нее начало жечь левую ногу, и она согнула пальцы ступни, вгляделась в них. Раджи требовал, чтобы сестра несла его на руках, – в общем-то, это честно, думала Соумия, мальчик вел себя сегодня совсем неплохо.

Снова пошел дождь. Раджи расплакался. Она целых три раза пригрозила бросить его, а один раз и вправду бросила и прошла целый квартал, прежде чем он бегом догнал ее и сказал, что за ним погнался огромный белый дракон.

Они залезли в автобус.

– Билеты! – крикнул кондуктор, но Соумия, подмигнув ему, сказала:

– Большой Брат, довезите нас бесплатно, пожалуйста…

Кондуктор улыбнулся и разрешил им постоять у задней двери.

Когда они возвратились в переулок Роз, темень стояла уже непроглядная. Во всех особняках светились окна. Прораб сидел под своей газовой лампой, разговаривая с одним из рабочих. Дом стал ниже ростом – все его поперечные балки были отпилены.

Увидев детей, прораб закричал:

– Опять в окрестностях попрошайничали?

– Нет, не попрошайничали.

– Не ври! Вас целый день не было – чем еще вы могли заниматься? Только попрошайничать в переулке Роз!

Соумия презрительно приподняла верхнюю губу:

– Вы бы сначала спросили, попрошайничали мы там или нет, а потом бы уж и ругались!

Прораб смерил их гневным взглядом, но ничего не сказал, пораженный логикой девочки.

Раджи понесся вперед, выкликая мать. Дети нашли ее одиноко спящей, не сняв мокрого от дождя сари. Раджи подскочил к матери, боднул лбом и принялся, чтобы согреться, потираться о нее, точно котенок; спящая женщина застонала, повернулась на другой бок и стала рукой отталкивать Раджи.

– Амма, – тряс он ее, – амма! Я есть хочу! Соумия меня за весь день ничем не кормила! Заставляла ходить, в автобусы лезть, и все без еды! Белый человек дал ей сто рупий, а она мне ни поесть, ни попить не купила.

– Не ври! – прошипела Соумия. – А печеньки?

Но он продолжал трясти мать:

– Амма! Соумия мне целый день есть-пить не давала!

Дети подрались. Но тут чья-то рука легонько хлопнула Соумию по плечу:

– Милая.

Увидев отца, Раджи глупо ухмыльнулся и отскочил к матери. Соумия с отцом вышли из палатки.

– Ты принесла, милая? Принесла это?

Соумия глубоко вздохнула.

– Вот, – сказала она и вложила в его ладонь пакетик.

Отец поднял пакетик к носу, понюхал, а затем сунул за пазуху; Соумия увидела, как его руки опустились под саронгом до самого паха. Потом он выпростал одну руку. И Соумия поняла, что ее ждет, – отцовская ласка.

Отец взял ее за запястье, сильно сдавив:

– А где сто рупий, которые дал тебе белый человек? Я слышал, что сказал Раджи.

– Никто не давал мне сто рупий, папочка. Клянусь. Раджи врет, клянусь тебе.

– Не ври. Где сто рупий?

Отец замахнулся на нее. Она закричала.

Когда Соумия вернулась в палатку, чтобы лечь рядом с матерью, Раджи еще ныл, жалуясь, что он целый день ничего не ел, что его заставляли ходить туда-сюда, сначала в одно место, потом в другое. Но потом он увидел красные отметины на лице и на шее сестры и примолк. Она же упала на землю и мгновенно заснула.

 

 

Киттур: основные данные

 

ПОЛНОЕ НАСЕЛЕНИЕ (ПО ПЕРЕПИСИ 1981 ГОДА): 193 432 жителей