Давно известно, что гений и безумие разделяет тонкая граница и что некоторые люди многократно пересекают эту границу в обоих направлениях. Возможно, так происходило и с Лютером.

Он не был сумасшедшим. Он был гением. Он обладал превосходным, не знающим себе равных пониманием закона. Когда он применял свой проницательный юриди-ческий ум к закону Божьему, он видел то, что большинство смертных упускает.

Лютер исследовал величайшую заповедь: "Люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя". Затем он задался вопросом: "А каково величайшее прегрешение?" Некоторые отвечают на этот вопрос, говоря, что великие грехи -это убийство, прелюбодеяние, богохульство или неверие. Лютер не соглашался с этим утверждением. Он делал заключение, что если Величайшая Заповедь - любить Бога всем сердцем, то Величайшее Преступление - не любить Бога всем сердцем. Он усматривал равновесие между главными обязанностями и главными грехами.

Большинство людей так не думают. Ни один из нас не способен соблюсти Величайшую Заповедь даже в течении пяти минут. На первый взгляд нам может показаться, что мы соблюдаем ее, но стоит задуматься на минуту, и становится ясно, что никто из нас не любит Бога всем сердцем, или всем разумением, или всей крепостью. Ни один из нас не любит ближнего так, как любит себя. Мы можем прибегать к всевозможным уловкам, лишь бы только не задумываться об этом на глубинном уровне, но где-то в самой сердцевине нашего "я" всегда тлеет это досадное знание и звучит обвиняющий голос. Он говорит нам, что, если смотреть правде в глаза, мы преступаем Величайшую Заповедь каждый день. Подобно Исаии, мы также знаем, что и никто другой ее не соблюдает. Это нас и утешает: никто не совершенен. Мы все лишены совершенной любви к Богу, так какой смысл об этом беспокоиться? Это понимание не заставляет находящихся в здравом уме и трезвом рассудке людей проводить в исповедальне ежедневно по шесть часов. Если бы Бог наказывал всякого, кто не может соблюсти Величайшую Заповедь, то Ему пришлось бы наказать всех живущих в этом мире. От нас требовалось бы слишком много, испытание оказалось бы слишком трудным. Это было бы несправедливо. Богу придется всех нас судить "по кривой".

Лютер смотрел на это не так. Он ясно осознавал, что если Бог будет судить нас "по кривой", то Ему придется поступиться Своей собственной святостью. Рассчитывать на то, что Бог это сделает, чрезвычайно самоуверенно и вместе с тем чрезвычайно глупо. Бог не снижает Своих стандартов, чтобы мы могли им соответствовать. Он остается полностью святым, полностью праведным и полностью справедливым. Но мы несправедливы и в этом заключается наша дилемма. Юридический ум Лютера преследовал вопрос: как может несправедливый человек выжить в присутствии справедливого Бога? В то время как все остальные находили легкий и удобный ответ на этот вопрос, Лютер сгорал на медленном огне: "Разве вы не знаете, что Бог обитает в свете недоступном? Мы, слабые и невежественные существа, хотим исследовать и понять непостижимое величие безмерного сияния этого дива - Бога. Мы приближаемся. Мы готовимся к приближению. Что же удивительного, когда Его величие подавляет нас и разбивает!" (Рональд Бейнтон, "На том стою", 1978.)

Лютер был прямой противоположностью одному библейскому персонажу - богатому высокопоставленному юноше, который пришел к Иисусу с вопросом о спасении: "И спросил Его некто из начальствующих: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: "что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельству и, почитай отца твоего и матерь твою" (Лк. 18:18-20).

В этом широкоизвестном разговоре Иисуса с молодым начальником часто упускают один значительный момент. А именно - то, как молодой человек приветствовал Иисуса. Он назвал Его "благим учителем". От Иисуса не ускользнула многозначительность этого. Иисус сразу понял, что беседует с человеком, который лишь поверхностно понимает слово благой. Этот человек хотел поговорить с Иисусом о спасении. Вместо этого Иисус тонко повернул разговор в сторону обсуждения благости и ответа на вопрос: что значит быть благим? Он воспользовался возможностью преподать этому человеку незабываемый урок, объяснив ему смысл благости.

Свой ответ Иисус начинает, отталкиваясь от его приветствия: "Что ты называешь Меня благим?" Следующей фразой Он еще более акцентирует внимание на этом моменте, уточняет его: "Никто не благ, как только один Бог". Некоторые люди, и среди них даже ученые богословы, становятся в тупик перед некоторыми замечаниями Иисуса. Одни эту фразу понимают так: "Почему ты называешь Меня благим? Я не благ. Только Бог благ. Я не Бог. Я не благ".

Иисус ни в коей мере не отказывался здесь ни от Своей божественности, ни от Своей благости. Если бы богатый юноша отдавал себе отчет в том, с Кем он говорит, то было бы уместным для него называть Иисуса благим. Иисус был благим. Он был воплощением Бога. Этот человек говорил с Богом во плоти. Дело в том, однако, что юноша не отдавал себе в этом отчета. Он почитал Иисуса за великого учителя, но это было все, что он в Нем видел. Он понятия не имел о том, что разговаривает с Богом во плоти. Ему и в голову не приходило, что он обсуждает благость с Воплощением Бога.

Богатый молодой начальник, очевидно, не знал Библии. Он не понимал смысла 13 Псалма: "Сказал безумец в сердце своем: "Нет Бога". Они развратились, совершили гнусные дела, нет делающего добро. Господь с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными, нет делающего добро, нет ни одного" (Пс. 13:1-3).

Апостол Павел в Новом Завете цитирует этот отрывок и усиливает его значение. Смысл сказанного упустить невозможно. Нет делающего добро, нет ни одного. Добавленное "нет ни одного" устраняет всякую возможность недопонимания. Обвинительный приговор не делает исключения ни для кого, кроме Сына Божьего, единственного, достигающего благости.

Человеческий дух в ужасе отшатывается перед таким приговором, охватывающим все мироздание. Священное Писание, конечно, преувеличивает. Мы все знаем людей, делающих добро. Мы часто видим, как люди совершают добрые дела. Мы милостиво соглашаемся, что никто не совершенен. Мы все порой оступаемся. Но мы все-таки совершаем добрые дела время от времени, не правда ли? Именно так думал богатый молодой начальник. Он измерял благость, исходя из неверного стандарта. Он оценивал добрые дела с удобной позиции стороннего наблюдателя.

Бог повелевает нам совершать определенные добрые поступки. Он велит нам подавать милостыню бедному. Мы подаем милостыню бедному. Это хорошее дело, ведь так? И да, и нет. Оно хорошее в том смысле, что внешне наш поступок сообразуется с Божьей заповедью. В этом смысле мы часто делаем добро. Но Бог также смотрит в сердце. Его беспокоят наши самые сокровенные сердечные побуждения. Для того чтобы доброе дело соответствовало Божьим стандартам праведности, оно должно исходить из сердца, любящего Бога совершенной любовью и такой же совершенной любовью любящего ближнего. Так как никто из нас не достигает совершенства в любви как к Богу, так и к человеку, то все наши добрые дела тускнеют. Они несут на себе пятно несовершенства наших внутренних побудительных мотивов. Библейская логика такова: так как никто не обладает безупречным сердцем, никто не может совершать безупречные дела.

Зеркалом истинной праведности является Закон Божий. Когда мы ставим свои дела перед этим зеркалом, то в отражении мы ясно видим собственное несовершенство. Иисус держал это зеркало перед глазами богатого молодого начальника: "Знаешь заповеди: не прелюбодействуй..." Здесь важно отметить, что заповеди, которые Иисус перечислил молодому начальнику, - это заповеди, определяющие наши обязанности по отношению к другим человеческим существам. Это заповеди, запрещающие воровство, прелюбодеяния, убийства и так далее. Бросается в глаза, что в приведенном Иисусом перечне отсутствуют первые несколько заповедей, посвященные нашим обязанностям по отношению к Богу.

Как ответил молодой человек? Он ничуть не встревожился. Он спокойно взглянул в зеркало и не увидел никаких недостатков. В манере, которую можно охарактеризовать только как самодовольную, он ответил: "Все это сохранил я от юности моей".

Вообразите, насколько самонадеян или насколько невежественен был этот человек. Я с трудом могу понять терпение Иисуса по отношению к нему. Я бы не сдержался. Я бы тут же выразил свое негодование, сказал бы что-нибудь вроде: "Что ты говоришь! Ты, оказывается, с юности соблюдаешь Десять заповедей! Да ты не одной не соблюдаешь в течение последних пяти минут! Ты что, не слышал Нагорной проповеди? Разве ты не понимаешь, что если несправедливо раз гневался на кого-то, то уже на более глубоком уровне пошел против закона, запрещающего убийство? Разве не знаешь, что если испытываешь похоть по отношению к женщине, то нарушил на более глубоком уровне закон, запрещающий прелюбодеяние? Ты никогда не жаждешь чужого? Ты всегда почитаешь родителей? Ты или сумасшедший, или слепой. Твое послушание, в лучшем случае, было поверхностным. Ты повинуешься только с виду".

Вот так бы я отреагировал. Но не так повел себя Иисус. Иисус поступил и более тонко, и более эффективно: "Услышав это, Иисус сказал ему: еще одного не достает тебе: все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мною" (Лк. 18:22).

Если Иисус когда-нибудь говорил шутя, то здесь именно тот случай. Если понимать слова Иисуса буквально, то придется сделать вывод, что этот разговор имел место между двумя самыми праведными людьми из всех когда-либо живших на земле: между Агнцем без пятна и порока и агнцем только с одним пороком. Я пришел бы в восторг, если бы услышал от Иисуса, что до морального совершенства мне недостает всего одного качества.

Но нельзя воспринимать слова Иисуса буквально. Если мы поразмыслим и попытаемся заглянуть в потаенные уголки души Иисуса, то поймем, что ход Его мыслей был приблизительно таким: "Так ты, значит, с юности соблюдаешь Десять заповедей. Ну что ж, посмотрим. Какая у нас первая заповедь? Ах, да: "Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим". Давай посмотрим, как у тебя обстоят дела с этой заповедью".

Иисус решил испытать его. Если в жизни этого богатого юноши было что-то, что стояло для него впереди Бога, то это были его деньги. Именно здесь Иисус и бросил ему вызов, проверяя, как он повинуется заповеди номер один: "Все, что имеешь, продай..."

Как отреагировал богатый молодой человек? Как справился он со своим единственным пороком? Он пошел прочь, опечалившись, потому что у него было большое богатство. Этот человек был подвергнут экзамену на исполнение Десяти заповедей и провалился после первого же вопроса.

Я рассказываю это не для того, чтобы выдвинуть закон, в согласии с которым все христиане должны избавляться от всей частной собственности. Цель этого повествования - помочь понять, что такое послушание и что на самом деле требуется для истинной благости. Иисус потребовал от этого человека, чтобы тот доказал свое заявление, и тому это не удалось.

Когда, много веков спустя, произошла встреча Иисуса и другого молодого человека, Ему не пришлось вдаваться в длительные объяснения, чтобы помочь тому осознать свой грех. Он никогда не говорил Лютеру: "Одного тебе не достает". Лютер уже знал, что ему много чего не достает. Он был юристом, "законником". Он изучал Закон Ветхого Завета. Он знал требования, предъявляемые чистым и святым Богом, и они сводили его с ума.

Гений Лютера натолкнулся на юридическую дилемму, которую он не мог разрешить. Выглядело это так, как будто решения вообще не существовало. День и ночь он размышлял над вопросом: как справедливый Бог может принять несправедливого человека? Он знал, что от ответа зависит его участь в вечности. Но он не мог найти ответа. Люди с умом меньшего масштаба, чем у него, весело шли своей дорогой. О, блаженство невежества! Их вполне устраивала мысль, что Бог вступит в компромисс со Своим собственным моральным превосходством и позволит им попасть на небеса. В конце концов, небеса не будут таким чудесным местом, каким его прославляют, если они не будут допущены в них. Бог должен оценивать "по кривой". Дети есть дети, а Бог - достаточно взрослый, чтобы не поднимать такого уж большого шума по поводу нескольких мелких пороков.

Две вещи отделяли Лютера от всех остальных людей: во-первых, он знал, кто такой Бог. Во-вторых, он понимал требования закона этого Бога. Он овладел законом. Если бы он не пришел к пониманию Евангелия, он умер бы в мучениях.

Затем это произошло: религиозный опыт Лютера достиг наивысшей точки. При этом не вспыхивали молнии, не летали чернильницы. Это случилось в тишине, во время его уединенных занятий. Так называемый "башенный опыт" Лютера изменил ход мировой истории. Эти его переживания включали в себя новое понимание Бога, новое понимание Его божественной справедливости. Он понял, как Бог может быть милосердным, не поступаясь Своей справедливостью. Он по-новому понял, каким образом святой Бог выражает святую любовь: "Я всей душой жаждал понять Послание Павла к Римлянам, и ничто не стояло на пути понимания, кроме одного выражения: "Правда Божия", потому что я понимал его в том смысле, что это - праведность и справедливость, которые присущи Богу и исходя из которых Он наказывает неправедных и несправедливых. Моя ситуация была такова, что я, хотя и был безупречным монахом, стоял перед Богом как грешник с нечистой совестью, и у меня не было никакой уверенности, что мои заслуги смягчат Его гнев. Поэтому я не любил справедливого и разгневанного Бога, а ненавидел Его и роптал против Него. Но я все же тянулся к этому Посланию дорогого для меня Павла и жаждал знать, что он имел в виду. Я размышлял день и ночь, пока не увидел связь между праведностью Божьей и высказыванием "праведный верой жив будет". Тогда я, наконец, понял, что праведность, или правда Божья, - это праведность, исходя из которой через благодать и чистую милость Бог оправдывает нас по вере. Тогда я ощутил себя заново родившимся и так, словно через открытые двери я вошел прямо в рай. Все Священное Писание приобрело новый смысл, и если раньше слова "правда Божия" вызывали у меня ненависть, то теперь их звучание наполнилось невыразимой сладостью и величайшей любовью. Этот отрывок из Послания Павла послужил для меня воротами на небеса. Если вы действительно имеете веру в то, что Христос - ваш Спаситель, то в это же мгновение вы приобретаете милосердного Бога, поскольку вера открывает для вас сердце Бога и Его волю, чтобы вам увидеть чистую милость и бьющую через край любовь. Вот что значит - смотреть на Бога, веруя. Тогда вы увидите Его полное отцовской любви сердце, сердце друга, в котором нет ни гнева, ни жестокости. Тот, кто видит Бога, как гневного Бога, смотрит на Него неправильно, но глядит только на одну завесу, как будто темное облако заволакивает ему лицо". (Рональд Бейнтон, там же.)

Как и Исаия до него, Лютер почувствовал на своих губах прикосновение раскаленного угля. Он знал, что значит распасться. В зеркале святого Бога он увидел себя распадающимся на осколки. Позже он говорил, что Бог, прежде чем позволить ему испытать вкус небес, должен был сначала позволить ему заглянуть в бездну ада. Бог не бросал его в эту бездну Он спас его от нее. Он доказал, что является одновременно и праведным, и оправдывающим Богом. Когда Лютер впервые понял Благую весть, двери рая распахнулись и он прошел через них.

"Праведный верой жив будет". Это был боевой клич протестантской Реформации. Идея, что оправдание приходит только через веру, благодаря заслугам только одного Христа, является настолько основополагающей для Евангелия, что Лютер характеризовал ее как "фундамент, на котором церковь стоит или падает". Лютер знал, что это и для него фундамент, на котором он устоит или падет.

Как только Лютер уловил смысл того, чему Павел учил в Послании к Римлянам, он родился заново. Бремя вины было снято с его души. Безумная мука закончилась. Это так много для него значило, что он сумел выстоять против папы и церковного совета, князя и императора, а в случае надобности сумел бы выстоять и против целого мира. Он прошел через ворота рая, и никто не смог бы затащить его обратно. Лютер был протестантом, знающим, что означает его протест.

Был ли Лютер безумным? Возможно. Но если это и так, то надо молиться, чтобы Бог послал на эту землю эпидемию такого безумия, чтобы и мы тоже смогли вкусить праведности, приобретаемой только одной верой.

Глава шестая. Святая справедливость

"Справедливость по праву считается наивысшим из всех достоинств, вызывающим большее восхищение, чем утренняя звезда и вечерняя звезда..."

Аристотель

Мартин Лютер понимал, чем чревата для несправедливых людей жизнь в присутствии справедливого и святого Бога. Лютер был монахом из монахов также, как Павел вначале был фарисеем из фарисеев. Оба были высокообразованными и блестяще одаренными людьми. О Павле говорили, что в момент своего обращения он был самым образованным человеком во всей Палестине. К тому времени, когда ему исполнился двадцать один год, степень его образованности была эквивалентна двум степеням доктора философии. Он также глубоко изучал Закон и бился над проблемой справедливости Бога. Они оба - и Лютер-монах, и Павел-фарисей - были снедаемы проблемой святой справедливости. Они оба, прежде чем стать защитниками Евангелия, изучали Ветхий Завет.

Наверное, всякого, изучающего Ветхий Завет, ставит в тупик очевидная жестокость Божьего суда, которую мы там видим. Многие на этом и останавливаются. Их ставят в тупик места, содержащие описания зверств, отрывки, которые у нас принято называть "жесткими". Для некоторых людей такие "жесткие" отрывки становятся основанием для того, чтобы немедленно отвергнуть христианство. Они находят достаточно причин, чтобы презирать ветхозаветного Бога. Другие стараются смягчить удар. Для этого они превращают Ветхий Завет в религиозную притчу или применяют метод ножниц и ластика, сводя жесткие отрывки к примитивным мифам. Некоторые заходят даже настолько далеко, что утверждают, будто Бог Ветхого Завета отличается от Бога Нового Завета - что это вроде как бы теневой Бог с плохим характером, демоническое божество, испепеляющее своей яростью и стоящее ниже новозаветного Бога любви.

В этой главе я хочу взглянуть прямо в глаза ветхозаветному Богу. Я хочу рассмотреть самые трудные, самые оскорбительные отрывки, с которыми можно встретиться в Ветхом Завете. Может быть, удастся понять их смысл. Мы посмотрим на скорый и внезапный суд над Надавом и Авиудом, сынами Аарона. Мы задумаемся над тем, как Бог поразил смертью Озу за то, что тот осмелился прикоснуться к ковчегу завета. Мы вглядимся в пространный список преступлений, которые Бог повелел карать смертной казнью. Мы посмотрим на убийства женщин и детей, кровавые бойни, якобы совершавшиеся по приказанию Бога. Внимание! Эта глава не для слабонервных. Если вы готовы читать вместе с нами, то мы заглянем в бездну Самого Ужасного.

"Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им. И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним" (Лев. 10:1,2).

Надав и Авиуд были священниками, сыновьями Аарона, первосвященника. Бог лично отобрал Аарона в качестве самого первого первосвященника. Вместе с Моисеем Аарон вел народ израильский через пустыню. Если кто-то в Израиле имел тесные взаимоотношения с Богом, то это были Моисей и Аарон. По человеческим меркам сыновьям Аарона Бог мог бы сделать и поблажку. Ничего подобного - никаких поблажек не было. На одно прегрешение, совершенное у жертвенника, последовала моментальная и свирепая реакция - Бог стер преступников с лица земли тут же, на месте. Нет, они не оскверняли жертвенника развратом с проститутками и не приносили человеческих жертв, как это делали в культе Молоха. Вся их вина состояла в принесении "чуждого огня". Нельзя сказать с уверенностью, что это был за "чуждый огонь". Выглядит это так, как будто молодые священники просто творчески экспериментировали с литургией. Вероятно, этот проступок был достоин наказания. Но смертная казнь? Без суда? С незамедлительным исполнением?

Один ученый, Эммануил Великовский, - друг Альберта Эйнштейна - шокировал геологическую науку своими теориями, доказывающими неверность идеи о постепенном преобразовании земной коры в результате медленной эрозии и движения гигантских ледников. Он также выдвинул теорию, объясняющую историю Надава и Авиуда.

Великовский придерживался мнения, что поверхность земли претерпела резкие и внезапные изменения в результате катастрофического сдвига. Причиной этого сдвига послужило приближение к земле какой-то планеты или гигантской кометы. Она настолько близко подошла к Земле, что изменила направленность магнитных полей на противоположное и заставила Землю вращаться в обратном направлении. Представьте себе вращающийся на полной скорости волчок. Теперь представьте, что в мгновение ока какая-то сила заставляет его начать вращаться в обратном направлении. Если внутрь волчка налить воду, то что произойдет с ней? Она начнет двигаться в противоположном направлении, это движение будет типа приливного. Частично теория состоит в том, что метеоритный дождь бомбардировал землю, заключавшую внутри себя гигантские объемы нефти. В результате этого трещины в коре заполнились, а под земной поверхностью образовались колоссальные локальные скопления нефти (вспомните богатый нефтью регион Ближнего Востока). Хвост этой огромной кометы оставался в пределах видимости в течение многих лет, воспринимаясь людьми как знамение. Они шли туда, куда их вел этот след. Так делали иудеи, в течение сорока лет странствовавшие непонятным маршрутом по всей пустыне. По Великовскому, именно это было израильским огненным и облачным столбом.

Надав и Авиуд нашли нефть и заинтересовались, что это такое. Они решили посмотреть, что получится, если нефть смешать с горючими веществами на жертвеннике. Когда они подожгли смесь - ух! - она мгновенно воспламенилась и взорвалась, убив священников на месте. В примитивном обществе на это посмотрели бы как на внезапный акт суда со стороны богов.

Великовский предложил естественное объяснение этой истории. С его точки зрения смерть Надава и Авиуда объяснялась несчастным случаем, трагическим последствием детской игры с неведомым огнем.

Библия смотрит на это иначе. В ней об этом случае говорится как об акте сверхъестественного Божьего суда. Возможно, что приговор был приведен в исполнение с помощью естественных, природных сил, но совершенно ясно, что смерть Надава и Авиуда не была просто несчастным случаем. Ее следует приписать гневу и суду Бога.

Как Аарон отнесся к этому? Можно быть уверенным, что Аарон был взбешен. Всю свою жизнь он посвятил служению Богу. Сыновья пошли по его стопам. Он помнил день их посвящения и гордость, которую он испытал, когда они были выбраны для священнического служения. Служение Богу стало делом всей их семьи. Как же Бог, Которому он служил, отблагодарил его? Он покарал его сыновей мгновенной смертью за то, что на первый взгляд казалось лишь крошечным нарушением правил жертвоприношения.

Аарон кинулся к Моисею, чтобы рассказать ему об этом. Аарон словно говорил: "Ну ладно, Бог. Я все расскажу про Тебя. Я пойду прямо к Моисею. На этот раз Тебе придется иметь дело с нами обоими". Итак, Аарон отправился к Моисею и рассказал тому о случившемся.

"И сказал Моисей Аарону: "вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь" (Лев. 10:3).

Моисей дал Аарону ответ ГОСПОДА. Он напомнил ему о первоначальном освящении священников. Они были выбраны для выполнения священной задачи. Им было торжественно вменено в обязанность исполнять свое служение совершенно определенным образом. Они обладали привилегией служить перед лицом святого Бога. Каждый сосуд в скинии был сделан в соответствии с точными требованиями Бога и каждый предмет был освящен через сложные, предписанные Им процедуры. Что касается жертвенника и воскурений, то Аарон и его сыновья получили конкретные инструкции, как с ними следует обращаться. Бог сказал: "Не приносите на нем никакого иного курения, ни всесожжения, ни приношения хлебного, и возлияния не возливайте на него. И будет совершать Аарон очищение над рогами его однажды в год, кровию очистительной жертвы за грех он будет очищать его однажды в год в роды ваши. Это святыня великая у Господа" (Исх. 30:9,10).

Наставления были четкими. Бог назвал жертвенник для воскурений "великой святыней". Надав и Авиуд, принеся на нем чуждый или не предписанный Богом огонь, бросали тем самым открытый вызов Богу. Это был акт откровенного мятежа, неизвиняемое осквернение святого места. Они совершили грех высокомерия, акт измены Богу. Они осквернили великую святыню.

Божий суд не заставил себя ждать. Бог все ясно объяснил Моисею: "В приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь". Эти слова не были ни пророчеством, ни предсказанием. Когда Бог говорил: "Я сделаю то-то и то-то", то Он изрекал это как божественное повеление, повеление, которого ни один человек не смеет отменять или вместо которого издавать другое.

Краеугольный камень этого эпизода мы находим в завершающем предложении стиха 3: "Аарон молчал".

А что еще Аарону оставалось делать? Обсуждение закончилось. Свидетельства были налицо, и Бог вынес Свой вердикт. Сыновьям Аарона было строго наказано не приносить чуждого огня. Они совершили акт неповиновения, и опустился молот судьи - Бога, совершившего возмездие. Так что Аарон молчал. Ему нечего было сказать. Он не мог придумать никакого оправдания, не мог обратиться с протестом. Его уста были замкнуты, как они будут замкнуты у грешников в день Страшного суда.

Здесь мы видим пример карающей справедливости Бога, справедливости, исходя из которой, Он наказывает виновного. Является ли это наказание жестоким или необычным? Выходит ли оно за рамки справедливого возмездия, превращаясь тем самым во что-то несправедливое?

В наше понятие о справедливости глубоко внедрена идея, что наказание должно соответствовать тяжести преступления. Если наказание более тяжко, чем преступление, то совершается несправедливость. В Библии ясно показано, что Надав и Авиуд не могли сослаться на неведение, чтобы оправдать свой грех. Бог четко изложил им Свои требования. Они знали, что им не позволено воскурять на жертвеннике не предписанный Богом огонь. Для нас не представляет никакого труда понять, что они действительно согрешили. Но им никогда даже в голову не приходило, что этот грех настолько серьезен, что за него Бог тут же, на месте, их казнит. Здесь мы видим пример, когда событие свидетельствует о чрезмерной суровости карающей десницы Бога, о наказании, несравненно более тяжелом, чем само преступление, и совершенно необычном для такого преступления. Такая мера наказания не только озадачивает нас, она ошеломляет.

Как этот рассказ согласуется со сказанным ранее в Бытии о справедливости Бога? Бытие провозглашает: "Судия всей земли поступит ли неправосудно?" Основная предпосылка заключается в том, что Бог всегда судит праведно. Его суждения никогда не бывают несправедливыми, никогда не бывают результатом прихоти тирана. Для Бога невозможно быть несправедливым, потому что Его справедливость свята.

Если мы бьемся над историей Надава и Авиуда, то еще большие затруднения вызывает у нас рассказ об Озе. Когда Давид воссел на престол Израиля, он сразу стал принимать решительные меры к объединению своего царства. Посовещавшись с высокопоставленными советниками и военачальниками, он решил извлечь ковчег завета, самый священный сосуд Израиля, из "уединения" и вернуть его в центр государства. Ковчег был захвачен филистимлянами. Говорили, что в роковой день его захвата слава Божья покинула Израиль. Когда священный ковчег был захвачен, то Израиль лишился своего величайшего сокровища, которое теперь было в языческом храме, в Дагоне. Когда ковчег вернули, то поместили его в безопасное место, ожидая подходящего момента, чтобы публично восстановить в Израиле его исключительный статус. Теперь этот час настал. Давид хотел вернуть прежнюю славу. Он сказал: "И перенесем к себе ковчег Бога нашего, потому что в дни Саула мы не обращались к нему. И сказало все собрание: "да будет так", потому что это дело всему народу казалось справедливым" (1 Пар. 13:3,4).

Ковчег сплачивал весь народ. Это был престол Божий, священное вместилище Всевышнего. Его сделали и украсили строго в соответствии с замыслом Самого Бога. Ковчег полагалось держать в святая святых. Ковчег представлял собой ящик, выполненный из дерева ситтим (акации), изнутри и снаружи выложенный золотом. По периметру его украшала золотая лепнина. Четыре золотых кольца крепились к четырем нижним углам. В кольца вдевались шесты и тогда ковчег можно было переносить с места на место. Шесты также были изготовлены из древесины акации и выложены золотом.

Крышка ящика называлась "покрытием умилостивления". Она также была сделана из чистого золота. Два кованых золотых херувима прикреплялись к ковчегу с двух сторон, лицом друг к другу, с распростертыми крыльями, обращенными вверх. Вот каков был священный объект, который Давид приказал вернуть в Иерусалим.

"И повезли ковчег Божий на новой колеснице из дома Авинадава, и Оза и Ахия вели колесницу. Давид же и все Израильтяне играли пред Богом из всей силы, с пением, на цитрах и псалтирях, и тимпанах, и кимвалах и трубах. Когда дошли до гумна Хидона, Оза простер руку свою, чтобы придержать ковчег, ибо волы наклонили его. Но Господь разгневался на Озу, и поразил его за то, что он простер руку свою к ковчегу, и он умер тут же пред лицем Божиим. И опечалился Давид, что Господь поразил Озу..." (1 Пар. 13:7-11).

Давид был "мужем по сердцу Богу". Он не только был умелым царем, выдающимся музыкантом, непобедимым воином, он был также непревзойденным богословом. Если Давид опечалился из-за этой дикой вспышки гнева, то насколько неуютнее должен чувствовать себя неискушенный в богословии читатель?

Казнь Озы, даже больше, чем случай с Надавом и Авиудом, вызывает чувство протеста у читателей, которых учили, что Бог есть Бог любви и доброты. В Библии говорится, что Бог долготерпелив и медлен на гнев. Очевидно, что в случае с Озой не потребовалось много времени, чтобы Его гнев достиг точки кипения. Оза прикоснулся к ковчегу - и все! Бог взорвался яростью.

Здесь, опять же, пытались найти естественное объяснение смерти Озы, чтобы сгладить жестокость этого рассказа. Выдвигалось предположение, что Оза испытывал такое глубокое уважение к священному ковчегу, настолько благоговел перед этим святым предметом, что прикосновение к нему переполнило его ужасом, и он умер на месте от сердечного приступа. Он просто-напросто испугался до смерти. Такое объяснение снимает с Бога всякую ответственность за происшедшее. Согласно этой же теории, толкование автора Библии - не что иное, как образец примитивного суеверия, которыми пестрит Ветхий Завет.

Люди тянутся к подобным объяснениям не только потому, что у современного человека неизлечимая аллергия на все сверхъестественное, но также и потому, что эта история глубоко оскорбляет наше чувство справедливости. Задумайтесь еще раз над происшедшим. В повозке, запряженной волами, ковчег везли в Иерусалим. Это был радостный день национального праздника. В Святой город возвращалась слава. У повозки теснились толпы народа. Процессия была праздничной, ее сопровождали звуки цитр, псалтирей, тимпанов, кимвалов и труб. Вообразите себе это зрелище: оно производило такое же впечатление, какое в наши дни производит парад с семьюдесятью шестью тромбонами. Люди танцевали на улицах.

Волы внезапно споткнулись, и повозка угрожающе накренилась. Ящик соскользнул с удерживающих его на повозке креплений. Он вот-вот упадет и дорожная грязь запачкает его! Нельзя допустить, чтобы этот драгоценный предмет подвергся такому осквернению.

Оза отреагировал, безусловно, инстинктивно. Он сделал то, что сделал бы любой набожный иудей, чтобы предотвратить падение ковчега в грязь. Он протянул руку, чтобы придать равновесие ковчегу, чтобы не дать святому предмету упасть. Это не было заранее обдуманным актом вызова Богу. Это было рефлекторное действие. С нашей точки зрения это выглядит героизмом: Нам кажется, что было бы логичным, если бы в ответ на него Оза услышал Божий голос с неба, говорящий: "Спасибо тебе, Оза!" Бог не сказал этого. Вместо этого Он убил его. Он прикончил его на месте. Опять приговор приводится в исполнение незамедлительно.

Мы знаем, как современные богословы подходят к этому событию. Теперь нам нужно задаться вопросом, какой взгляд на него дается в Священном Писании. В чем состоял грех Озы? Чтобы ответить на этот вопрос, нам надо вернуться назад, к самому началу иудейской истории, когда священническое сословие только формировалось. Бог издал тогда особые повеления для священников. Чтобы быть священником в Израиле, надо было происходить из колена Левия. Все священники были левитами, но не все левиты были священниками. В колене Левиином была ветвь, клан потомков Каафы. Бог освятил потомков Каафы. Он возложил на них выполнение совершенно особой задачи. Основная работа, к которой их готовили - носить святая святых: "Вот служение сынов Каафовых в скинии собрания: носить Святое святых" (Чис. 4:4).

Важно помнить, что скиния представляла собой палатку. Она была складная. Когда колена Израиля трогались с места, они брали скинию с собой и несли ее, чтобы Бог был посреди них. Перед этим необходимо было прикрыть и защитить от повреждений священные сосуды. Мы читаем: "Когда, при отправлении в путь стана, Аарон и сыны его покроют все святилище и все вещи святилища, тогда сыны Каафа подойдут, чтобы нести, но не должны они касаться святилища, чтобы не умереть. Сии части скинии собрания должны носить сыны Каафовы" (Чис. 4:15).

Свое повеление Бог подкрепляет, добавляя следующие условия: "И сказал Господь Моисею и Аарону, говоря: не погубите колена племен Каафовых из среды левитов, но вот что сделайте им, чтобы они были живы и не умерли, когда приступают к Святому-святых: Аарон и сыны его пусть придут и поставят их каждого в служении его и у ноши его; но сами они не должны подходить, смотреть святыню, когда покрывают ее, чтобы не умереть" (Чис. 4:17-20).

Оза был из потомков Каафовых. Он в точности знал свои обязанности. Его тщательно обучили этому мастерству, в согласии с тем, что он был призван делать. Он знал, что Бог объявил - прикосновение к ковчегу Завета является преступлением, за которое полагается высшая мера наказания. Ни одному потомку Каафы ни при каких обстоятельствах не дозволялось прикасаться к ковчегу. Не было такого срочного случая, который мог бы послужить достаточным основанием для нарушения этого приказа. Сложная конструкция ковчега, оснащенного золотыми кольцами, в которые продевались длинные шесты, словно бы сама говорила: к ковчегу прикасаться нельзя! Человек мог дотрагиваться только до самих шестов, чтобы вдеть их в кольца с целью транспортировки. Далее это было уже дело потомков Каафы - нести ковчег на этих длинных шестах. Нигде не оговаривалось, что можно ускорить процедуру, перевозя ковчег в повозке, запряженной волами.

В первую очередь нам нужно задаться вопросом: с какой стати ковчег оказался в повозке? Бог был настолько строг в отношении святых предметов скинии, что потомкам Каафы не разрешалось даже смотреть на ковчег. За это преступление также полагалась смерть. Бог издал указ, что если кто-нибудь из потомков Каафы хот