Дущее гипноза: Экспериментальная психология

Сегодня мы все яснее понимаем, что проблема была поставлена неправильно. Невозможно было определить специфику гипнотического состояния ввиду того, что критерием этого состояния считали набор таких признаков, кото­рые являются не более чем второстепенными эффекта­ми. Хотя внушаемость действительно в большинстве случаев возрастает под влиянием гипноза, она вовсе не неотделима от гипнотического состояния. Она наблюда­ется также и в состоянии бодрствования, и наоборот, степень внушаемости не является функцией глубины транса.

Должны ли мы вследствие этого отбросить целиком все исследования этого рода? Вейценхоффер (1979), один из авторов Стэнфордской шкалы гипнабельности, склонен сегодня встать на этот путь.

«Если мы рассмотрим исследования в области гипно­за за последние 45 лет, — утверждает он, — то убедим­ся, что в большинстве случаев эти работы и публи­кации находятся на низком научном уровне. В них содержится гораздо больше псевдонауки, чем истинной науки. За небольшим исключением, работавшие в этой области исследователи продемонстрировали в целом ограниченность и претенциозность, глубокую невеже­ственность, несмотря на их университетское образова­ние, и зачастую неосведомленность даже в пределах их узкой специальности. Они обнаружили склонность к поверхностности суждений, злоупотреблению статисти­кой и профессиональным жаргоном и разнообразные формы интеллектуальной недобросовестности — созна­тельной или бессознательной».

Вейценхоффер считает, что такой подход не только бессилен раскрыть природу гипноза, но что он непри­годен также для изучения внушаемости, ибо он не позволяет отличить произвольные реакции от непроиз­вольных (с точки зрения автора, только последние следует приписывать действию внушения). Он подвергает критике также качество осуществленных исследований и их зависимость от моды и требований финанси­рующих организаций. Другое препятствие заключается в том, что как при гипнозе, так и в состоянии бодрствования невозможно провести различие между тем, что объясняется гипнозом (или внушением), и тем, что следует отнести за счет конституции пациента. Что вызывает, например, гипнотическую анальгезию: дейст­вие гипнотического внушения или способность некото­рых людей «амнезировать» боль? В настоящее время очень трудно ответить на такой вопрос (даже если все как будто свидетельствует в пользу существования корреляции между такого рода способностью и гипнабельностью). Именно поэтому любое исследование, опирающееся исключительно на поведенческие приз­наки, рискует оказаться основанным на весьма неточ­ных данных, какой бы научной ни была использованная в нем методология.

Все эти критические высказывания не должны, одна­ко, заслонить от нас то, что благодаря осуществленным американскими учеными исследованиям удалось дости­гнуть значительных успехов. Мы укажем, в частности, на три из них, наиболее существенных на наш взгляд. Разработка шкал гипнабельности (на базе стандарти­зированного текста индукций и некоторого числа сугге­стивных проб) дала общую систему отчета и тем самым возможность сравнения и измерения. Индукция стала доступна каждому, и ее результаты достаточно постоян­ны. Сегодня для объяснения различий в эффектах, проявляющихся в ходе сеансов, уже нельзя ссылаться на тип гипноза или качества гипнотизера. Это позволило рассеять ореол мистики, а то и мистификаций, которым был окружен гипноз. Стало очевидным, что, хотя гипно­тическая внушаемость иногда и проявляется в виде таких наглядных эффектов, как гипноанальгезия, не следует ожидать от нее паранормальных или магических результатов. В целом эти исследования дали возмож­ность подвергнуть теоретические положения практичес­кой проверке, позволили, выйти за рамки чисто спекуля­тивных построений.

Нам, в работе в нашей лаборатории, казалось важ­ным, однако, выйти за пределы, в которых замыкается до сих пор экспериментальный подход, и принять во внимание субъективный аспект гипнотического экспери­мента. Направление наших работ сходно с исследова­ниями Филда (1965, 1969), в которых некоторые аспек­ты переживаний сопоставляются с их оценкой по шкале. Даже Барбер (Barber, Calveriy, 1969) в одном из своих экспериментов начал, хотя и довольно робко, учитывать наличие или отсутствие некоторых субъективных пока­зателей и спонтанных особенностей поведения пациента под гипнозом. Методология, которую мы приняли, состоит в следующем. Вначале мы проводим клас­сическую индукцию с помощью шкалы, затем предла­гаем пациентам ответить на очень подробный вопросник, касающийся различных сторон субъективного опыта. Этот подход дополняется беседой с целью выявить то, что не было учтено в вопроснике. Поскольку наша лаборато­рия входит в состав лечебного центра, нам кажется, что подобное сочетание исследовательской и клинической работы обещает особенно интересные результаты.

68.

Удущее гипноза: психоанализ

Психоанализ

Что касается чисто клинических исследований, то психоаналитическое направление остается, на наш взгляд, наиболее важным. В самом деле, это единствен­ный метод, при котором психотерапевтическая работа непосредственно связана с углублением межличност­ных отношений.

Представим себе на минутку, что появились «новые психоаналитики», свободные от всех предубеждений и всех сопротивлений, окончательно отбросившие пред­ставление о гипнозе как о цирковом аттракционе; если они спросят нас, какую пользу может принести им гипноз в исследовательском и терапевтическом плане, что мы сможем им ответить?

Здесь, как мне кажется, есть два рода ответов. Во-первых, с теоретической точки зрения знание гипно­тических явлений может обогатить психоаналитическую мысль за счет обширного экспериментального матери­ала, касающегося психологических механизмов, фунда­ментально важных для понимания бессознательного: регрессивные состояния, изменения образа тела, явле­ния диссоциации и др. Полученные под гипнозом данные могут служить стимулом для поисков в той или иной области, могут подтвердить или, напротив, опровер­гнуть некоторые метапсихологические гипотезы. Гип­ноз мог бы заставить психоаналитиков учитывать психофизиологический аспект феноменов бессознатель­ного, мог бы положить предел изоляционизму, в силу которого они принимают часть за целое и изолируют свою науку от других отраслей знания. (Оговоримся сразу, что мы не имеем в виду глобального объединения наук и построения всеобщей теории психической дея­тельности, мы говорим здесь всего лишь об отдельных связующих моментах, о мостах, которые можно было бы перебросить между данными разного порядка, затраги­вающими, однако, один и тот же предмет.) Психо­аналитики получили бы по крайней мере возможность дать себе отчет в том, на каком уровне они работают и на каких уровнях (которые тем не менее сущест­вуют) они не работают.

Вот достаточно веские причины, которые могут по­будить психоаналитиков заинтересоваться, заглянуть в лаборатории, изучающие гипноз. Впрочем, здесь мы говорим уже об инициативе, выходящей в каком-то смысле за пределы психоанализа, не затрагивающей психоаналитика в его практической деятельности.

В предыдущих главах мы видели, что гипноз свиде­тельствует о существовании первичного, архаического уровня отношений, соответствующего «темным зонам» психоаналитической теории, в частности в том, что касается аффекта. С этой точки зрения включение ги­пноза в психоаналитическую практику могло бы явить­ся важным вкладом как для изучения гипноза, так и для самого психоанализа.

Возможна ли такая интеграция? Главное препят­ствие состоит в том, что внушение при гипнозе носит слишком массивный характер и тем самым затрудняет проведение психоанализа. Именно это имел в виду Фрейд, утверждая, что гипноз препятствует анализу сопротивлений.

Однако рассмотрим это возражение более детально. Психоаналитики постоянно повторяют этот аргумент, потому что с ним был связан отказ от гипноза; но никогда не ставился по-настоящему вопрос о том, при каком использовании гипноза эта опасность была бы минимальной. В действительности попытки сочетания гипноза и психоанализа уже делались, гипноаналитики показали, что сопротивления ни в какой мере при этом не устраняются, они лишь проявляются в другом виде и поддаются интерпретации. Вопрос этот, конечно, далек от решения. Верно (Wolberg, 1964), что гипноанализ предполагает некоторый отход от «психо­аналитической нейтральности», поскольку психотера­певт применяет индукцию, и что это в некоторой степени нарушает переработку аналитического материала. Но разница на деле не так уж велика. Ведь и сама психо­аналитическая ситуация, в сущности, не является нейт­ральной, тем более что, как мы показали, она включает гипногенные элементы. Внушение присутствует во всех видах психотерапии. Все зависит от того, как его исполь­зуют.

Если встать на такую точку зрения, то несомненно, что вопрос о различных способах применения гипноза изучался недостаточно, и поэтому не следует замыкать­ся в кругу априорных представлений. Гипноаналитики были немногочисленны, и психоаналитическая среда вытеснила их за свои пределы. Это препятствовало дальнейшему развитию направления. К тому же от гипноза всегда ждали ускорения лечебного процесса, возможности сэкономить усилия. Редко прибегали к нему ради него самого, в стремлении углубить все его аспекты.

Нет сомнений, что, если мы будем по-прежнему применять гипноз только как орудие искоренения конфликтов и травмирующего опыта, нам следует ожидать тех же трудностей, с какими столкнулся Фрейд. Достигнутые результаты будут столь же переменными, неустойчивыми и разочаровывающими, как и в его время. Но если бы у Фрейда был повод вернуться к вопросу о гипнозе, он, несомненно, придал бы ему, по мере разработки своих теорий, иное значение.

Мы лично считаем, что можно изучать гипнотическое отношение, сохраняя психоаналитическую установку. Нужно только расширить поле психоанализа, придав ему тот аспект, который фактически уже содержится в нем в скрытой форме.

Психоанализ зиждется на методе свободных ассо­циаций. Однако на практике ассоциация редко бывает свободной. Создавая условия глубокой телесной регрес­сии, гипноз благоприятствует возникновению такого типа психической деятельности, который более близок к первичным процессам. Включение гипноза в психоана­литическое лечение позволило бы приблизиться к реги­страм, обычно ускользающим от вербализации. Психо­аналитики и сами прекрасно знают об этом. Когда пациенты действительно свободно ассоциируют, они находятся в состоянии, близком к легкому гипноти­ческому трансу; вторичные процессы частично приоста­навливаются.

Очевидно, что при таких условиях психотерапевт не может сохранять такую же дистанцию, как при классическом анализе. Отношение переживается в гораздо более слитной форме, восходящей к первич­ному уровню отношений, который, как мы знаем, при­сутствует во всякой межличностной связи. Происходит нечто вроде симбиоза, в ходе которого психотерапевт обеспечивает аффективную поддержку процессам, про­текающим на очень архаических уровнях (нарциссизм, формирование образа тела и т. д.).

Внимание психоаналитиков все больше привлекают эти процессы, играющие центральную роль в понимании психоза, а также пограничных состояний между невро­зами и психозами и т. д. В теоретическом плане генез нарушений интерпретируется по-разному различными авторами, но все они подчеркивают тот факт, что психотерапевтический обмен происходит на очень архаическом уровне аффективной коммуникации. Они назы­вают это эмпатией.

69.