Ихобиологическая дилемма: психофизиология

Эволюция взглядов такого автора, как Гилл, особен­но интересна. Когда-то Гилл возлагал большие надеж­ды на сближение между психоаналитиками и психолога­ми-экспериментаторами. Его работа о гипнозе, написан­ная в сотрудничестве с Маргарет Бренман, представ­ляет собой попытку построить метапсихологическую теорию гипнотических феноменов путем синтеза эго-психологии и экспериментов с сенсорной депривацией. Он определял гипноз как регрессию на службе «я» (Gill, Brenman, 1959).

В таком же духе он осуществил в сотрудничестве с Прибрамом переоценку в свете достижений современной физиологии основных гипотез, сформулированных Фрейдом в его труде «Проект научной психологии». По ряду причин эта работа не была издана в свое время и увидела свет лишь недавно (Pribram, Gill, 1976). Между тем за это время Гилл стал одним из самых горя­чих приверженцев клинической теории. Поэтому, хотя оба автора согласны друг с другом в том, что современ­ные исследования в области нейрофизиологии подтвер­ждают некоторые из выдвинутых Фрейдом постулатов, выводы, которые они делают из этого факта, различ­ны: «Мы придерживаемся разных взглядов в вопросе о том, настало ли уже время для сближения между психоанализом, экспериментальной психологией, нейро­физиологией и нейрохимией, — пишут они. — Точнее, наши расхождения относятся к тому, наступит ли когда-нибудь такое время, или же эти дисциплины, представляющие разные уровни исследования и объяс­нения — одна в сфере значений и смыслов, другие в области естественных наук,— с неизбежностью осуж­дены на отдельное существование. По мнению Гилла, психоанализ должен продолжать свой путь в одино­честве, и его следует очистить от метапсихологического элемента, относящегося к естественным наукам; Прибрам же со своей стороны выражает надежду, что психоанализ вернется в круг упомянутых наук. Он полагает, что, несмотря на все разногласия, его пози­ция и позиция Гилла не являются действительно и на­долго несовместимыми; Гилл же считает их совер­шенно непримиримыми».

В конкретном плане это означает, что Прибрам считает возможным как установление сотрудничества между исследователями и практиками, которые придер­живаются принципов этих двух дисциплин, так и достижение значительных успехов в этой области. Ней­рофизиология, утверждает он, пережила настоящую ре­волюцию после 60-х годов, и, вероятно, станет возмож­ным изучение мозгового субстрата некоторых бессозна­тельных процессов (Pribram, 1977).

В том же духе рассуждает и Шеврин, являющийся одновременно психоаналитиком и нейрофизиологом; он считает, что, если психоанализ ограничится изучением только аналитической ситуации, отказываясь как от концепций классической физиологии, так и от достиже­ний нейрофизиологии и биологии, он превратится «если не в корабль безумцев, то уж по крайней мере в корабль чудаков, запутавшихся в тенетах своей собственной практики» (Shevrin, 1976). В той же работе он дает обзор исследований в области нейро­физиологии, содержащих, с его точки зрения, конкрет­ные данные, полезные для понимания феноменов бессознательного: он приводит, в частности, различные исследования по изучению подпорогового восприятия, внимания, stopped retinal images¹, бинокулярное соревнование и т. п.

Как следует расценивать эти споры? Понятно, что Гилл, находившийся в плену эго-психологии, восстал против концептуальной узости этой теории, которая не оказывала ему никакой помощи в повседневной практике, и обратился к другим направлениям. Очевид­но, что знание, например, того факта, что сновидение связано с фазой парадоксального сна, вовсе не обя­зательно помогает врачу понять психологическое значение сновидений его пациента. Именно на это указывал Фишер (1965) в ходе дискуссии с рядом нейрофизиологов, которые отрицали наличие какого-либо психологического значения сновидений. Демент (1964), напри­мер, высказал предположение, что сон со сновидениями выполняет биохимическую функцию: он очищает нерв­ную систему от «эндогенных метаболитов», появляю­щихся в процессе ее деятельности.

Однако, возражает Фишер, «даже допустив, что сои со сновидениями (REM sleep²) носит по преиму­ществу физиологический и биохимический характер, мы не решаем вопроса о роли сопутствующей ему психичес­кой деятельности, которую нельзя свести просто к лежащим в ее основе соматическим и психохимическим процессам. И слова Кетти, сказанные по поводу памя­ти — а именно что когда-нибудь мы сумеем создать биохимию памяти, но ни в коем случае не биохимию воспоминаний, — в равной мере справедливы и по отношению к функции сновидений» (Fisher, 1965). Точно так же как знание того факта, что потребление некоторого количества калорий необходимо для орга­низма, не объясняет нам, почему одни предпочитают икру, а другие — паштет из гусиной печенки ³.

И все же несомненно, что человеческое желание имеет биологические детерминанты и ограничения и что эволюция концептуальных моделей в психофизиологии и биологии не может не оказывать влияния на наше по­нимание психологических механизмов бессознательно­го. Было бы искусственным проводить непереходимую грань между науками о человеке и науками о природе. И, возможно, Фрейд не смог бы создать понятие свобод­ной ассоциации, если бы он не располагал анатоми­ческой схемой нервной системы, представленной в виде совокупности связанных между собой нейронов. И точ­но так же вполне вероятно, что, если будут сделаны крупные открытия в области психофизиологического аспекта памяти, это неизбежно скажется на нашем по­нимании бессознательного, поскольку оно определяется прежде всего как совокупность следов памяти. Разуме­ется, желание никогда не удастся свести к психохимиче­ским формулам, но мы думаем, что выдвинутая Гиллом идея абсолютной дихотомии между клинической и нейрофизиологической теориями слишком категорична. Мы согласны с Прибрамом в том, что необходим постоянный диалог между этими двумя дисциплинами, который послужит их взаимному обогащению⁴.

Возникает и другой вопрос: достаточны ли наши нынешние знания в области физиологии для того, чтобы дать нам представление о сложности процессов бессознательного. В этом отношении Прибрам настроен довольно оптимистически. Стремясь, однако, во что бы то ни стало навести мост между этими двумя областями, можно легко скатиться к механистическим, редукцио­нистским представлениям о психическом⁵.

__________________________________________________

¹ Статичные сетчаточные образы (англ.). — Прим. ред.

² Rapid eye movements sleep – сон с быстрыми движениями глаз (англ.). — Прим. ред.

³ Хотя здесь могут игран, роль также и чисто физиологи­ческие факторы: больному с гипогликемией хочется сахара.

⁴ В личной беседе Прибрам сказал мне, что, по его мнению, гипноз представляет собой исключительно благоприятную научную область для такого сотрудничества, и поэтому в дальнейшем, когда он закончит изучение приматов, которыми занят в настоящее время, и перейдет к изучению человеческих феноменов, он намерен работать именно в этом направлении.

⁵ Интересно проследить, как проблема отношения между биологическим и психологическим освещалась в работах советских авторов, В уже цитированной нами статье, озаглавленной «Моцарт психологии», американский психолог Тулмин подчеркивает важную роль, которую играли в этой области идеи Л. С. Выготского и его учеников. Выготский, родившийся в 1896 г., первоначально занимался литературоведением, а затем посвятил себя психологии и медицине. В работах по детской психологии он всегда стремился связать данные о физиологии нервной системы с достижениями гуманитарных наук. Он показал, что ни созревание нервной системы, ни воздействие окружающей среды, взятые отдельно, не достаточны сами по себе для объяснения развития ребенка и что последнее является резуль­татом взаимодействия этих различных факторов. Деятельность Выготского оборвалась очень рано, но ее влияние ощущается до сих пор, несмотря на некоторый застой, наблюдавшийся в 50-х годах. Ряд советских ученых в последние 20 лет продолжали следовать по проложенному Выготским (1968, 1956) пути междисциплинарных исследований (психология, невроло­гия, лингвистика). В этой связи Тулмин подвергает суровой критике чрезмерную специализацию американских исследований, которая нередко приводит к слишком узким и упрощенным представлениям. В качестве примера он ссылается на позиции Скиннера и Хомского, первый из которых считает, что все можно объяснить обусловлива­нием, а второй сводит язык к совокупности закрепленных в генети­ческом коде структур

64.