Генерал-от-кавалерии граф Ф. А. Келлер — КиберПедия 

Адаптации растений и животных к жизни в горах: Большое значение для жизни организмов в горах имеют степень расчленения, крутизна и экспозиционные различия склонов...

Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...

Генерал-от-кавалерии граф Ф. А. Келлер

2017-12-13 244
Генерал-от-кавалерии граф Ф. А. Келлер 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Кто в русской кавалерии не знал графа Келлера?!

От Российской Императорской Армии, в последние десятилетия ее истории, неотделима была его высокая фигура, до старости сохранившая юношескую худобу и гибкость, лицо с внушительными «кавалерийскими» усами, громовой командный голос, репутация сурового и требовательного, но и заботливого начальника. Приобретя немалую известность уже в мирное время, он прославился на полях последней войны Российской Империи, в нелегких раздумьях и колебаниях провел первый период наступившего Смутного времени, чтобы взяться за оружие, когда, быть может, было уже поздно, и пасть от предательской пули на главной площади Киева – «Матери городов Русских». И в этом славном и трагическом пути со столь скорбным финалом тоже, как в капле воды, отразился путь всей Императорской Армии, грозной в боях, беспомощной перед лицом политиканов и предателей, не сумевшей защитить даже самое себя… но во все века беззаветно умевшей жертвовать собою.

 

* * *

 

Федор Артурович Келлер родился 12 октября 1857 года. После непродолжительного обучения в частном пансионе в Риге, а впоследствии в Москве, он был определен в приготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища в Петербурге. «Выпущенному из 7-го класса» молодому графу открывалась прямая дорога в «Славную Школу» – знаменитое училище, но… начавшаяся война с Турцией заставила его поступить вольноопределяющимся в 1-й Лейб-драгунский Московский Его Величества полк: на эту войну, первую в его жизни, никак нельзя было опоздать.

Путь вольноопределяющегося пролег по полям самых известных сражений Русско-Турецкой войны 1877–1878 годов; два Знака отличия Военного Ордена («солдатских Георгия»), IV-й и III-й степени, украсили грудь Федора Келлера, о чем он спустя четверть века говорил с солдатской скромностью и генеральской иронией над пылким «вольнопером»: «Сам не знаю, за что! Первый крест получил по своей неопытности: ординарцем вез приказание и вместо штаба наскочил на турецкий окоп. Турки обстреляли меня, а начальство увидало и наградило. А второй крест за то, что проскакал горящий мост. Вот и все!»

Но памяти графа мог бы помочь его послужной список, из которого явствует, что «турецкий окоп» располагался под Шейновом, где, по оценке военного писателя-эмигранта А. А. Керсновского, «живой силе турок был нанесен непоправимый удар», «горящий мост» же довелось «проскакать» при взятии станции Семенли, где Московские драгуны в составе отряда генерала Струкова «заняли важнейший железнодорожный узел театра войны… отрезав армию Сулеймана[-Паши] от Адрианополя и предрешив ее разгром». Храбрость в таких боях вряд ли может считаться чем-то малозначительным, и, конечно, понимал это и сам Келлер, во внушительной колодке наград на груди которого оба креста навсегда остались памятью о его первом боевом опыте.

Вскоре после заключения мира, Высочайшим приказом 31 марта 1878 года, вольноопределяющийся был произведен в прапорщики, а по возвращении русских войск на родину – 12 мая выдержал в Тверском кавалерийском юнкерском училище «установленный экзамен на право производства в следующие чины»: столь стремившийся на войну, граф Келлер естественно не хотел по ее окончании уходить в запас. Начинается длительная служба в строю. Рутину разнообразила, пожалуй, лишь полуторагодичная (1888–1889) командировка в Офицерскую Кавалерийскую Школу. В то же время, никогда не замыкаясь в узком кругу ежедневных забот, граф следил за развитием военной мысли, много читал и сам размышлял над вопросами тактики и подготовки войск к будущей войне. Преданность Федора Артуровича военному делу хорошо иллюстрируется его словами: «…Службу я люблю и работаю с восьми часов утра до восьми часов вечера и с восьми часов вечера до восьми часов утра. Надеюсь, что все мы так же будем работать». 16 февраля 1904 года Келлер получает первый в своей жизни полк – 15-й драгунский Александрийский Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны; командиром его он остается по 6 ноября 1906 года, а затем, до 16 мая 1910 года, командует Лейб-Гвардии Драгунским полком, и благодаря сохранившимся довольно подробным воспоминаниям однополчан эти шесть лет дают неплохой материал для реконструкции как требований и методов графа, так и его личных качеств, к этому времени, насколько можно судить, окончательно сформировавшихся.

 

* * *

 

Первое, о чем следует сказать, – это поразительная работоспособность и неутомимость Федора Артуровича. «…Граф Келлер своею рубкой был известен во всей кавалерии… Он прекрасно рубил, джигитовал, стрелял и фехтовал… Весьма искусно отбивался пикою от пяти всадников…» – вспоминает офицер-Александриец. – «Джигитовка была обязательна не только для солдат, но и для офицеров. Преодолевание препятствий без стремян и без повода было обязательно и для штаб-офицеров. Все перечисленное граф Келлер проделывал сам с большою ловкостью, несмотря на свой огромный рост» (и, добавим, свои пятьдесят лет). Превосходная индивидуальная подготовка вообще считалась Келлером обязательной; здесь же следует отметить и веру в солдата и его способности. «…Если дать нашему солдату поуправлять самостоятельно конем, – писал он, – требовать сознательной езды, сознательного исполнения всякой команды и приема, если похвалить и поощрить его за сметку, находчивость и самостоятельность решения в дозоре или разъезде, которое он при обыкновенном воспитании боится проявить, то получится рассуждающий, находчивый, умный человек, интересующийся конным делом и легко схватывающий даже сложную обстановку».

В то же время заботливое и внимательное отношение к нижним чинам не превращалось у него в своего рода заискивание, которым грешили иные офицеры. «Много требуется нашему офицеру наблюдательности, заботы и умения держать себя, чтобы понять и приобрести доверие и расположение солдата и заглянуть к нему в душу, – размышляет Федор Артурович. – Для этого нужны не снисходительность, не денежные подач[к]и, к которым часто прибегают молодые офицеры… Необходим личный пример на службе и в жизни, нужно не ложное самолюбие и боязнь уронить свой престиж, а откровенное признание и своих ошибок…»

Следует заметить, что признание собственной неправоты вряд ли давалось самому Келлеру легко. Обладавший весьма далеким от идеала характером, резкий, вспыльчивый, он бывал и несправедлив, а исправление ошибок становилось, быть может, тем примечательнее, что требовало от графа усилия и «воспитания» самого себя. Еще хуже, что граф мог позволить себе «превентивный» разнос подчиненных, как было в Александрийском полку. На первом же проводимом им лично полковом учении Келлер не обошел вниманием никого: «Нагуляли брюхо на солдатской копейке да на фураже! Держи ухо востро!» – досталось вахмистрам; «Рукоприкладством занимаетесь? Новобранцев бьете? Сорву лычки и буду отдавать под суд!» – унтер-офицерам; «эскадронных командиров и обер-офицеров внушительно попросил быть более ретивыми к исправлению служебных обязанностей и почаще проводить время в казармах с подчиненными». Требования были совершенно законными и, возможно, даже уместными, но для знакомства и начала совместной службы они вряд ли подходили. После этого понятно, что завоевание графом Келлером авторитета было не простым… и все же рассказ о взаимоотношениях Федора Артуровича со своими подчиненными по Лейб-Драгунскому полку, имеющийся в воспоминаниях генерала А. А. Брусилова (в те годы – начальника 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии, куда входили Лейб-Драгуны), даже на этом фоне выглядит чем-то совершенно невероятным.

Можно еще поверить, что никто из офицеров полка, несмотря на приглашение, не прибыл к Келлеру на пасхальное разговенье, хотя такая демонстрация вряд ли прошла бы без огласки, а в качестве последствий в принципе могла повлечь даже вынужденный уход командира из полка: Гвардия имела свои традиции. Но ни с какими традициями решительно не вяжется, будто (по Брусилову) «офицеры решили побить своего командира полка и бросили жребий, на кого выпадет эта обязанность», тем более что наказание за такое деяние начиналось бы с четырех лет каторжных работ.

В брусиловское «побить» решительно не верится; но за что все-таки Лейб-Драгуны не любили нового командира? – Возможно, суровый «службист» Келлер считал необходимым «подтянуть» подчиненных, но с некоторой вероятностью можно заподозрить и еще одну причину. Шефом полка был Великий Князь Владимир Александрович, чья супруга, Великая Княгиня Мария Павловна (Старшая), находилась едва ли не в оппозиции к царствующему Императору или, вернее, к Императрице Александре Феодоровне. Келлер же, в течение полутора лет командовавший Александрийским полком, шефом которого была Государыня, после перевода в Гвардию, судя по всему, скоро вошел в число личных друзей Императорской Четы. В 1916 году Императрица даже писала Государю [55], что Федор Артурович говорил брату фрейлины А. А. Вырубовой – ближайшей подруги Александры Феодоровны: «…он (Келлер) и Аня одинаково нам служат, каждый на своем месте, и потому он так ее любит», – и это не может быть истолковано иначе как чувство личной преданности графа, выходящей за рамки служебных обязанностей. Трудно утверждать наверняка, но и нет ничего невозможного в том, что такое положение дел способно было вызвать своеобразную «ревность» наиболее почитавших своего Шефа Лейб-Драгун.

Не меньшие сложности возникали, кажется, и с непосредственным начальником Келлера. Брусилов быстро стал личным врагом графа: «Я не могу понять, – напишет через несколько лет Императрица, – почему Келлер и Брусилов всегда друг друга ненавидели, и когда он только может, Брусилов бывает несправедлив, а тот в ответ на это его ругает (частным образом)». При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что вызвать неприязнь начальника дивизии к командиру Лейб-Драгун могли по меньшей мере две причины, и начнем мы с самой труднодоказуемой, которая, тем не менее, по нашему убеждению вполне способна стать намного более весомой, чем любые рациональные соображения.

Келлер был глубоко верующим христианином (сам он оставался лютеранином, но его дети от двух браков – с баронессой Ренне и княжной Мурузи – исповедовали Православие); Брусилов же имел серьезное пристрастие к оккультизму и теософии, занимался «столоверчением», а в своих воспоминаниях нашел место для настоящего панегирика Е. П. Блаватской. Поклонник «оккультных истин», «тонкий» спирит, он, наверное, просто обречен был чувствовать не просто предубеждение, а определенное отталкивание от Келлера с его простою и твердою верой. Впрочем, для неприязни, помимо духовной, была и вполне земная причина. Брусилов считался креатурой Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Великого Князя Николая Николаевича. Но с переводом в Гвардию графа Келлера новый начальник вполне мог заподозрить в нем «конкурента», поскольку взгляды Федора Артуровича и Великого Князя на подготовку войск, как и практические меры их воспитания и обучения, во многом совпадали.

«Новое требование сводилось к занятиям в поле, несмотря ни на какую погоду…» – вспоминает офицер-Александриец. – «Была введена стрельба с коня холостыми патронами на полном карьере по разбросанным в поле картонным кружка́м»; «особое внимание командира полка было обращено на рубку». Естественно, не забывал Келлер и тактических занятий, ставивших солдат и офицеров в условия, подобные тем, с которыми приходится сталкиваться на войне. «По сигналу командира полка, – продолжает свои воспоминания бывший подчиненный графа, – [Александрийский] полк развернутым фронтом полевым галопом шел вперед и, дойдя до обрывистых берегов р[еки] Просны, как всегда раньше, остановился. “Кто подал сигнал \'стой\'? – гневно сверкнув глазами, вопросил командир полка. – Потрудитесь все исполнять только по моей команде”. Полк был отведен назад и снова брошен вперед. С полного хода гр[аф] Келлер первым бросился вперед с конем в воду и поплыл». То же проявлялось и на маневрах: Келлер «”воевал” по-настоящему, проявляя смелую и неожиданную инициативу». Хорошей иллюстрацией служит рассказ о том, как командир полка запрещал Лейб-Драгунам, посылаемым с донесениями, при встрече с «противником» сдаваться в плен и тем более – отдавать доверенное донесение. В результате один из нижних чинов, видя себя в безвыходном положении, проглотил бумагу, – и все без исключения яростно сопротивлялись.

Граф был и сторонником таких нововведений, как вооружение солдат регулярной кавалерии пикой и применение в бою рассыпного строя «лавой», требующего от каждого всадника проявления самостоятельности и инициативы (этим построением, кстати, увлекался и Великий Князь). Заметим также, что вопросы, относящиеся, казалось бы, к узко-специальной тактической сфере, граф Келлер увязывает с использованием морального фактора – готовя подчиненных к атаке, как к кульминации кавалерийского дела, он воспитывал в них и силу духа: «как поскачет конница, у стреляющих руки задрожат…» Прогнозы Келлера вскоре подтвердились, как подтвердила на практике свою оправданность и методика подготовки офицеров и нижних чинов, выработанная и проводимая Федором Артуровичем в жизнь в последнее предвоенное десятилетие.

 

* * *

 

Ненависть Брусилова к Федору Артуровичу к моменту написания бывшим генералом воспоминаний дошла до того, что и само повествование о графе он начал с весьма сомнительного пассажа: «Граф Келлер был человек с большой хитрецой и карьеру свою делал ловко. Еще когда он был командиром Александрийского гусарского (драгунского. – А. К.) полка, в него была брошена бомба, которую он на лету поймал и спасся от верной смерти». По меньшей мере бестактная формулировка, впрочем, отражала мнение определенного круга офицеров, рассказывавших о Федоре Артуровиче, что «этот случай, как всегда в жизни, обратил на него внимание, и он вскоре получил Л[ейб]-Гв[ардии] Драгунский полк».

«Случай», тем более что на самом деле их было два, и вправду мог обратить на командира Александрийцев Высочайшее внимание, поскольку являлся своего рода хвалебной характеристикой от врага – революционного подполья, процветавшего в смутные 1905–1906 годы в Привислинских губерниях. В Калише, где стоял Александрийский полк, борьба против подрывных элементов, по свидетельству младшего однополчанина, была начата Келлером на свой страх и риск и проводилась с присущей графу энергией.

Высеченные политические заключенные, вздумавшие устроить бунт; схваченный агитатор; арест прокурора, который, очевидно из либеральных побуждений, освободил последнего; и на фоне всего этого – великолепное презрение к врагам государства, презрение воина к подпольным убийцам, презрение верноподданного, волею своего Государя поставленного во главе пусть небольшой, но неотъемлемой частицы могущественной Империи – доблестного и прославленного в битвах полка… – такими были действия Федора Артуровича в месяцы «первой смуты».

Результатом стали растущая ненависть подполья – и две бомбы, брошенные в Федора Артуровича на улицах Калиша. Первое покушение не удалось из-за исключительного хладнокровия и ловкости графа, который, подхватив бомбу на лету, не дал ей взорваться (детонатор, очевидно, был рассчитан на срабатывание при резком ударе, смягченном руками предполагаемой жертвы) и сам же бросился за покушавшимся, которому, однако, удалось скрыться. Второе покушение, совершенное 8 мая 1906 года, также не достигло цели – Келлер остался жив, поскольку «взрывчатый снаряд» разорвался в ногах его лошади, – однако полученные контузия и ранения пятьюдесятью двумя (!) осколками повлекли за собою продолжительное лечение и сохранившуюся до конца жизни хромоту. Но физические страдания, возможно, до некоторой степени были смягчены непритворным сочувствием подчиненных своему суровому командиру.

«К раненому гр[афу] Келлеру началось настоящее паломничество офицеров и драгунов полка, – вспоминал офицер-Александриец. – Всякий хотел, хотя бы молча, выразить свое соболезнование, и не потому, что этого требовал акт вежливости, но в подсознании каждого чувствовалась какая-то горькая обида, и каждый понял, что злодей поднял руку не только на графа Келлера, но и на что-то более высокое и святое. Все прошлые обиды, недоразумения и ошибки были забыты. И граф Келлер это понял… Он понял и заметно изменился. Стал ласковым, мягким и благодарным». Красноречивой является и еще одна деталь: по рассказу бывшего подчиненного, Федор Артурович «никогда не снимал полкового значка Александрийцев», – но нагрудный знак Александрийских гусар [56] был Высочайше утвержден лишь 1 октября 1913 года, то есть почти через семь лет после ухода Келлера из полка, и заставить офицеров-Александрийцев поднести свой знак бывшему командиру могло только искреннее уважение.

Более сложными, как мы знаем, оказались три с половиною года, проведенные Келлером во главе Лейб-Драгун. Впрочем, как и почти всегда в жизни, наверняка было и хорошее, и дурное, и по-своему символично, что обстоятельства, при которых графу Келлеру пришлось расстаться с Лейб-Драгунами, слишком сдержанно изложенные мемуаристом, могут быть истолкованы как свидетельство и «за», и «против» улучшения отношений Федора Артуровича с офицерами полка:

«Известна его история – столкновение с ген[ерал]-адъют[антом] Безобразовым… Келлер ушел из манежа, не согласный со словами, обращенными ген[ералом] Безобразовым к офицерам полка. Безобразов пожаловался кому надо, и Свиты Его Величества Генералу Графу Келлеру было приказано извиниться перед Безобразовым. Тогда Келлер, отказавшись это сделать, сказал: “Жизнь моя принадлежит Государю, но честь моя принадлежит мне!” Келлер был отчислен от командования полком…» Очевидно, из этой цитаты нельзя понять, каково было мнение Безобразова, и нельзя исключить, что Келлер в действительности… заступился за своих офицеров, которые впоследствии, в свою очередь, предпочитали не поминать старых обид и недоразумений.

14 июня 1910 года Федор Артурович был назначен командиром 1-й бригады Кавказской кавалерийской дивизии. И здесь он выделялся из общего ряда, что нашло отражение в приказе командира корпуса:

«Отсутствие патента на школьную выучку не отразилось на его военном кругозоре. Упорным трудом, настойчиво и систематически пополняя пробелы своей первоначальной подготовки, достиг гр[аф] Келлер того, что теперь, в особенности в области его специальности, занял он место одного из авторитетов, к голосу которого прислушивается книжная мудрость. Откровенно заявляю, что не раз удивлялся я широте его военных взглядов, свежести его научной мысли и современности и прогрессивности его кавалерийских тенденций…

Но над всеми этими достоинствами господствует в гр[афе] Келлере доведенн ая до священного экстаза верноподданническая преданность и самая горячая любовь к родине».

С 25 февраля 1912 года Федор Артурович возглавляет 10-ю кавалерийскую дивизию и в течение почти двух с половиною лет напряженно готовит ее к будущей боевой работе. Великую войну Келлер встретил уже в чине генерал-лейтенанта (произведен 31 мая 1913 года). Заслужив известность и авторитет в мирное время, теперь он должен был подтвердить свою репутацию в бою – и подтверждение это не заставило себя долго ждать.

 

* * *

 

3 августа 1914 года дивизия вторглась в пределы Австро-Венгрии, а уже через несколько дней произошел бой, не только сразу принесший Келлеру славу прирожденного полководца, но и вошедший в историческую литературу как «последний кавалерийский бой мировой истории». Приказ о награждении графа орденом Святого Георгия IV-й степени говорит лаконично: «За блестящий кавалерийский бой 8-го Августа 1914 года, когда им была разбита 4-я австрийская кавалерийская дивизия и взята вся конная артиллерия противника», – историк же добавит к этому, что у галицийской деревни Ярославице произошло уникальное для Великой войны лобовое столкновение (по тогдашней терминологии – «шок») значительных конных масс. Весь – воплощение истинно-кавалерийского порыва, Федор Артурович пренебрег мерами предосторожности и бросил свою дивизию в бой, невзирая на ее ослабленный состав (из 24 эскадронов и сотен 5 эскадронов и 1 сотня были откомандированы для исполнения других задач, около 3 эскадронов вело разведку и находилось в боковом авангарде, 5 сотен ввязались в бой с двумя батальонами австрийского ландверного полка, а конные батареи попросту не успели подойти к месту разворачивающегося боя и вынуждены были ограничить свое участие артиллерийской дуэлью с австрийскими батареями, не имея возможности перенести огонь на кавалерию противника) и на необходимость атаковать, поднимаясь по склону лощины, с которого навстречу ринулись австрийские уланы.

В отличие от австрийского генерала Э. Зарембы, лично пошедшего в атаку в первой линии, Келлер остался со Штабом и конвойным взводом на гребне господствующей высоты и мог адекватно оценивать происходящее. Следует отметить, что граф проявил выдающийся глазомер, как задавая направление движения, так и приказав (зычным окриком) двум гусарским эскадронам, уже устремившимся в бой, «держаться на уступе и атаковать во фланг». В первой схватке успех был явно за русскими кавалеристами, но немедленно налетела вторая линия эскадронов противника. Еще несколько минут – и центр русской лавы был прорван.

«Стройная, величественная фигура всадника… оставалась неподвижной, как бы окаменелой; взор впился в противоположный скат лощины, как будто отыскивал ту грань, на которой произойдет встреча, где сейчас должна родиться победа и вместе с ней лучезарная слава… или… смерть! Другого решения быть не могло», – так, по словам очевидца, выглядел граф Келлер в первые минуты боя; теперь же мнимая «окаменелость» сменилась мгновенным решением бросить в схватку последний ничтожный резерв. Прозвучала команда: «Штаб и конвой – в атаку!» – и этого отчаянного натиска не выдержали прорвавшиеся австрийцы. В то же время два русских эскадрона, во исполнение приказа начальника дивизии шедшие в атаку уступом за левым флангом основной линии, теперь выдвинулись вперед и подоспели к месту основной рубки почти одновременно с наступающей третьей линией австрийцев. Последняя могла бы решить исход боя, но, атакованная во фланг, смешалась и лишь частично включилась в «общую свалку», частично же стала уходить. Гусары лобовой атакой захватили стреляющую батарею противника, а одна из казачьих сотен, освободившись после нанесения поражения австрийской пехоте, по инициативе командира выдвинулась к переправам на реке Стрыпе, заняв их и отрезав австрийцам один из путей отступления, которое уже превращалось в беспорядочное бегство…

Награждение Федора Артуровича состоялось Высочайшим приказом 27 сентября 1914 года, а на следующий день Императрица Александра Феодоровна писала Государю: «Какая радость для Келлера! Он в самом деле заслужил свой крест, и теперь он нам отплатил за все. Это было его горячее желание все эти годы».

«Порыв не терпит перерыва», – гласит мудрая кавалерийская заповедь, и Келлер следует ей во всем развитии боевых действий. «…Состоя начальником 10-й кавалерийской дивизии, – гласит Высочайший приказ о награждении его Георгиевским Оружием, отданный много позже (25 апреля 1916 года), – 12 августа 1914 г. в районе дд. (деревень. – А. К.) Голы – Ковец – Выпески отбросил передовые части противника и затем задержал его превосходные силы, дав этим возможность нашим войскам развернуться в выгодных условиях для атаки позиции на [реке] Гнилой Липе. 18 августа, при первых признаках отхода противника, прорвал его расположение и, продолжая параллельное преследование, расстроил сильную немецкую колонну, обратив ее в бегство. 31 августа – 3 сентября организовал преследование противника, отходившего к р[еке] Сану. Рядом боев у сс. (сел. – А. К.) Язов-Нови, Ципула, г[орода] Яворов и в районе Добромиль – Самбор окончательно его расстроил, захватив 6 орудий, около 600 пленных и обоз, занимавший протяжением около десяти верст. Такое же преследование продолжал до 13 сентября включительно, с принуждением арриергардов противника к поспешному отходу и с захватом многочисленных трофеев».

Победы продолжаются и в следующем году. «Я помню, как гр[аф] Келлер повел нас на штурм Ржавендов и Топороуца, – пять лет спустя не скрывает своего восхищения генерал П. Н. Краснов, рассказывая о тяжелых боях весны 1915-го. – …Раздались звуки труб, и на громадном коне, окруженный свитой, под развевающимся своим значком явился граф Келлер. Он что-то сказал солдатам и казакам. Никто ничего не слыхал, но заревела солдатская масса “ура”, заглушая звуки труб, и потянулись по грязным весенним дорогам колонны. И когда был бой, – казалось, что граф тут же и вот-вот появится со своим значком. И он был тут, он был в поле, и его видели даже там, где его не было. И шли на штурм весело и смело».

В боях под Хотином, «на штурм Ржавендов и Топороуца» Федор Артурович вел уже вновь сформированный III-й конный корпус. Первое же сражение доставило корпусу громкую славу, а его командиру принесло орден Святого Георгия III-й степени – по формулировке Высочайшего приказа от 23 мая 1915 года, «за то, что 17-го марта 1915 г. во главе вверенного ему корпуса атаковал в конном и пешем строю в районе д[еревень] Рухотин, Поляна, Шиловцы, Малинцы 42[-ю] гонведную пехотную дивизию и бригаду гусар 5-й гонведной кавалерийской дивизии, наступавшие на город Хотин, разбил их и, частью уничтожив, взял в плен 33 офицера, 2100 нижних чинов, 40 походных кухонь и 8 телеграфных вьюков; 27-го апреля, выбив противника из тройного ряда окопов с проволочными заграждениями у д[еревни] Гремешти на берегу Днестра, прорвался в тыл австрийцам и овладел высотами правого берега ручья Онут и д[еревнями] Баламутовка, Ржавинцы и Гремешти, при этом захватил в плен 23 офицера, 2 000 нижних чинов, 6 орудий, 34 зарядных ящика».

Талант военачальника у графа был неотделим и от личного обаяния. «…Его солдаты обожают, и когда он посещает раненых, каждый старается приподняться и сесть, чтобы лучше его увидеть, – пишет Императрица Александра Феодоровна Государю. – Он разъезжает в сопровождении огромного стяга Нерукотворного Спаса [57] со свитой из 40 казаков, из которых у каждого четыре Георгиевских креста, только эти могут его охранять, – говорят, что это внушительная и волнующая картина». В свою очередь, Федор Артурович неизменно проявлял самую теплую заботу о солдатах.

С августа 1915 года III-й конный корпус, входя в состав IX-й армии, обеспечивал левый фланг Юго-Западного фронта. Здесь же войска узнали о вступлении Императора Николая II в должность Верховного Главнокомандующего (23 августа 1915 года); по-видимому, о реакции Федора Артуровича именно на это известие писала Государю Императрица 28 августа: «Прилагаю письмо графа Келлера, которое, может быть, ты захочешь прочитать, так как оно обнаруживает его точку зрения на происходящее, он смотрит просто и здраво, как большая часть тех, которые не находятся в С[анкт]-П[етер]б[урге] или Москве». Отсюда можно сделать вывод, что новость, вызвавшая ропот и пересуды в обществе, не должна была обеспокоить Келлера, по-прежнему остававшегося безупречным верноподданным. Свою роль здесь могла сыграть и близость графа к Царской Семье, которая нашла отражение, в частности, в письмах и телеграммах, отправляемых им Императрице лично или через министра Двора генерала графа В. Б. Фредерикса и фрейлину Ее Величества А. А. Вырубову. При этом Федор Артурович мог в ряде случаев рассчитывать, что их содержание станет известным и Государю, и действительно, с октября 1914 по июнь 1916 года Государыня в Своих письмах семь раз упоминает различные известия от Келлера, в том числе четыре раза – в связи с пересылкой их на прочтение Императору.

Относительное затишье и позиционная война наконец-то сменяются в последних числах мая 1916 года решительным и победоносным наступлением Юго-Западного фронта. Не пройдет и месяца, как в Царское Село полетит телеграмма командира III-го конного корпуса: «Данную задачу исполнил, очистил южную Буковину от противника. Сегодня ранен в другую ногу пулей, кость не перебита, но расщеплена. С Божьей помощью надеюсь скоро вернуться в строй для дальнейшей службы Вашему Величеству». После вступления в августе 1916 года в войну Румынии конница Келлера первой вошла на ее территорию для оказания помощи новому союзнику. В январе 1917 года Федор Артурович был произведен в генералы-от-кавалерии… а менее трех месяцев спустя – оставил ряды Действующей Армии, хотя конца войне еще не предвиделось.

Конец пришел Императорской Армии.

 

* * *

 

Известие об отречении Императора Николая II прозвучало на Румынском фронте как гром среди ясного неба. Когда миновал первый шок, многие офицеры если и не в полной мере осознали, то почувствовали в произошедшем угрозу самим основам исторического бытия России; другие, напротив, посчитали, что теперь создадутся условия для более успешного окончания войны и дальнейшего развития государства (сказались впечатления от «министерской чехарды» последних месяцев, оппозиционной, а в ряде случаев – и прямо провокационной деятельности Государственной Думы и злонамеренных клеветнических обвинений в адрес Государя и особенно Государыни, доползавших до фронта и нередко находивших там питательную почву); нашлись и те, кто готов был делать «революционную» карьеру. Русскому офицерству и генералитету, в массе своей вообще аполитичным, предстояло едва ли не впервые делать выбор, причем в чрезвычайно сложных условиях. Но для графа Келлера проблемы выбора не существовало.

Вопреки распространенному мнению, генерал не был среди военачальников, которым начальник Штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев 1 марта 1917 года, поставив в известность о мятеже в Петрограде и (со слов главы мятежного «Временного Комитета Государственной Думы» М. В. Родзянко) о раздававшихся уже требованиях отречения Императора, приказал высказать свое мнение на этот счет. Телеграфный запрос относился только к Главнокомандующим армиями четырех фронтов, точка же зрения командиров корпусов не интересовала Алексеева, пытавшегося устроить своего рода военный совет, а не «офицерский митинг» (увы, последующие годы еще продемонстрируют и такое). Но после того как известия о свершившемся отречении дошли до фронта, граф Келлер счел необходимым высказаться. Наиболее красочные воспоминания об этом оставил генерал А. Г. Шкуро, служивший тогда под началом Федора Артуровича:

«…Граф Келлер заявил телеграфно в Ставку, что не призна́ ет Временного правительства до тех пор, пока не получит от Монарха, которому он присягал, уведомление, что тот действительно добровольно отрекся от престола. Близ Кишинева в апреле 1917 года были собраны представители от каждой сотни и эскадрона [полков корпуса].

– Я получил депешу, – сказал граф Келлер, – об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш ст арый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю (цитирую по памяти [58]): “3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от Престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя”.

– Ура, ура! – закричали драгуны, казаки, гусары. – Поддержим все, не дадим в обиду Императора.

Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку плененного, как нам казалось, Государя. Вскоре пришел телеграфный ответ за подписью ген[ерала] Щербачева – графу Келлеру предписывалось сдать корпус под угрозой объявления бунтовщиком. Келлер сдал корпус ген[ералу] Крымову и уехал из армии. В глубокой горести и со слезами пр овожали мы нашего графа…»

Красочный рассказ, записанный, возможно, всего три-четыре года спустя, содержит тем не менее явные неточности: датировку событий апрелем (очевидно, что это слишком поздно) и упоминание генерала Д. Г. Щербачева как «вышестоящей инстанции», отрешившей Келлера от должности или по крайней мере передавшей распоряжение об этом (в дни Февральского переворота Щербачев командовал VII-й армией на соседнем Юго-Западном фронте). «Цитирование по памяти» телеграммы Федора Артуровича также представляет собою даже не столько пересказ, сколько «воспоминание о впечатлениях», охвативших молодого офицера при ее оглашении. Другой текст приводит в своих мемуарах полковник Ю. А. Слезкин (очевидцем он, правда, не был и писал с чужих слов):

«Не веря в “добровольность” отречения Государя, он ( Келлер. – А. К.) отказался присягнуть Временному Правительству и перед выстроенным корпусом во всеуслышание продиктовал начальнику радио-телеграфной станции нижеследующую телеграмму Государю:

“Его Императорскому Величе ству, Ставка. 3-ий конный корпус повергает к стопам Вашего Императорского Величества свои верноподданнические чувства и умоляет не покидать Престола. Генерал граф Келлер”.

Но телеграмма эта, равно как и аналогичная телеграмма генерала Хана Нахичеванского от лица Гвардейской кавалерии, была задержана в Ставке и не была вручена Государю».

Имеется, впрочем, и иное свидетельство – фрейлина Государыни Ю. А. Ден вспоминала, что 10 марта слышала от Императора, перевезенного из Ставки в Царское Село, о получении Им телеграммы графа: «Государь поведал нам, что после опубликования текста отречения он получил множество телеграмм. Значительная часть была оскорбительного содержания, иные были проникнуты неистребимым духом верности и преданности. В телеграмме от графа Келлера указывалось, что 3-й конный корпус, которым он командовал, не верит, что царь мог добровольно оставить армию, и готов придти ему на помощь. Граф отказался присягнуть Временному правительству, после чего сломал саблю и швырнул обломки наземь (полковник Слезкин впоследствии подвергал сомнению красивую легенду о сломанной сабле. – А. К.)».

Большинство приведенных свидетельств связывают последнее официальное изъявление графом преданности своему Императору не с известиями об отречении, а с необходимостью присягать новой власти, и в исторической перспективе эти события могут казаться одновременными, однако на самом деле их разделяло около двух недель. Телеграмма Государю в действительности была отправлена 6 марта, причем не в Ставку, а в Царское Село (хотя Император с утра 3-го до вечера 8 марта находился в Могилеве); подлинный же текст послания невозможно оставить без анализа, поскольку иначе слова о «непреклонном монархизме» графа Келлера будут слишком расплывчатыми, – а анализ этот приводит к довольно неожиданным выводам. Итак, вот что телеграфировал Федор Артурович:

«Царское Село, Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Александровичу.

С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного Главнокомандующего Великого Князя [59] Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины конного корпуса манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола, и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к изменникам из войск, забывшим свой долг перед Царем, забывшим присягу, данную Богу, и присоединившимся к бунтовщикам [60]. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3[-й] конный корпус, бывший всегда с начала войны в первой линии и сражавшийся в продолжение двух с половиною лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли своей крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не п


Поделиться с друзьями:

Археология об основании Рима: Новые раскопки проясняют и такой острый дискуссионный вопрос, как дата самого возникновения Рима...

Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...

Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим...

Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.023 с.