Связь изоляции и конкретизации как особая логическая форма

В том аспекте, в каком мы сейчас будем рассматривать изоляцию, оно уступает место различию и связи другого порядка. Рассмотрим дело в самом общем виде и возьмем простейший случай.

Пусть требуется выявить характер зависимости нормы прибыли от органического строения капитала. Обозначим первую через A, второе — через B, зависимость первой от второго A₃B.

Норма прибыли зависит не только от органического строения, но и от других факторов, в частности от нормы прибавочной стоимости. Обозначим последнюю через C, а зависимость A от C через A₃C.

Если отвлечься от влияния на A прочих факторов и предположить зависимость A только от B и C, то и в этом случае наблюдается такой факт: вследствие влияния A₃C A₃B последняя модифицируется в своих частных проявлениях, выступает для наблюдателя в такой форме, которая не совпадает с нею как таковою, взятою в чистом виде. Так, A уменьшается с ростом B и увеличивается с ростом C; B и C могут одновременно возрастать таким образом, что в результате будет расти и A; такое изменение A при одновременном изменении B не служит непосредственным показателем действительной A₃B, скорее наоборот — создает видимость ее отсутствия или вообще представляет ее извращенно; во всяком случае, A₃B остается еще скрытой от наблюдателя. Проиллюстрируем: пусть B возросло с 80 с + 20 Y до 90 с + 10 Y, а C — со 100% до 200%; сопоставим два случая

1) A₁ — 20%; B₁ — 80 с + 20 Y

2) A₂ — 20% B₂ — 90 с + 10 Y

Это сравнение ничего не говорит об A₃B.

Обозначим форму проявления A₃B в связи с действием A₃C через A_pB. Задача, уточняем заключается в том, чтобы выявить A₃B, имея перед собою A_pB.

Ограничимся этими условиями решения задачи. Иными словами, допустим простейшую систему зависимостей.

1) Возьмем связь двух зависимостей — A₃B и A₃C. При этом один элемент (элементами зависимостей будем называть явления, зависимость которых исследуется) возьмем общим для обоих зависимостей. Без последнего условия мы будем иметь дело с системой из четырех элементов (A₃B и C₃ Д). Для раскрытия связи этих зависимостей потребуется включение в поле внимания еще одной (по меньшей мере) зависимости (например, A₃C), т.е. потребуется так или иначе выявить простейшие системы (например, A₃B A₃C). Тогда система из четырех элементов окажется связью по меньшей мере трех зависимостей или нескольких простейших систем. Заметим, кстати, что связь зависимостей предполагает обязательно общий элемент;

2) в каждой зависимости возьмем одностороннюю зависимость — зависимость A от B и A от C. Учет двухсторонних зависимостей означал бы рассмотрение системы более четырех зависимостей, ибо A₃B и B₃A (как и A₃C и C₃A) суть различные зависимости. Одна двухсторонняя зависимость не есть простейшая система зависимостей, хотя и имеет лишь две зависимости с двумя общими элементами. Здесь будет иметь место констатация взаимодействия элементов. Простейшая система зависимостей предполагает три элемента;

3) общий элемент системы возьмем зависимым от двух других, но не наоборот и не различное направление зависимостей. Если взять различное направление зависимостей — A₃B B₃C, — т.е. такие зависимости, где общий элемент в одной играет роль зависимого, а в другой — от которого зависит другой элемент, то будет иметь место цепь зависимостей, но не одновременно действующая система самостоятельных зависимостей. Возможно, что B₃C как-то влияет на A₃B, но тогда B₃C в целом выступает как особый элемент (K), и образуется либо простейшая система A₃B и B₃K. Если взять зависимости такого типа: B₃A и C₃A, то будет простое фиксирование двух зависимостей, взаимосвязь которых без посредства дополнительных зависимостей установить невозможно;

4) допустим, что B и C не зависят друг о друга; противоположное допущение означало бы систему минимум из трех зависимостей.

Короче говоря, система зависимостей предполагает своего рода “точки соприкосновения” зависимостей в виде общего элемента, на котором сказывается их совокупное действие. Простейшая же система есть связь двух различных односторонних зависимостей, имеющих один общий элемент, зависимый о двух других.

Анализ простейшей системы есть начало анализа сложной, необходимое его условие. Анализ приемов этого анализа есть начало анализа приемов исследования сложных систем связей.

Допустим далее, что элементы зависимостей (A₁B и C) уже отвлечены и зафиксированы в соответствующих наименованиях и определениях:

1. Норма прибыли (A) есть отношение массы прибавочной стоимости ко всей сумме авансированного капитала; в политэкономии она выражается формулой P¹ = m K = m Y+C;

2. Норма прибавочной стоимости (C) есть отношение массы прибавочной стоимости к переменному капиталу; изображается в формуле m¹ = m Y;

3. Органическое строение капитала есть соотношение стоимостей постоянной и переменной частей капитала, определяемое техническим строением капитала; изображается формулой С + Y (с цифровыми значениями: 80 с + 20 Y, 90 с + 10 Y и т.п.).

A₃B действует внутри органического целого. Последнее есть система связи массы отдельных различных отношений. Пусть имеются только однотипные отношения. Тогда органическое целое будет иметь такой (схематично) вид:

 

K L M N^• O P R X Y Z

где K, L, M, O, P и т.д. являются отдельными отношениями. Элементы A₁B и C свойственны каждому из этих отношений, в нашем примере — всякому капиталу. Абстрагирование их зависимости есть своеобразный способ раскрытия связи отдельных отношений в целом.

Из сказанного следует, что элементы A₁B и C — не случайные и частные, а общие и необходимые, и в естественно существующем целом при наших допущениях действие A₃C не парализуется.

Как фиксируется зависимость вообще? Наблюдая ряд случаев, где имеют место элементы зависимости, человек сравнивает различные состояния их в соотношении друг с другом:

A₁ — B₁

A₂ — B₂

A₃ — B₃

Результатом сравнения является вывод: такое-то изменение B ведет к такому-то изменению A (или в более общем виде: такое-то состояние B связано с таким-то состоянием A). Первоначально понятие “зависимость” ничего больше не выражает. Те способы, посредством которых указанный вывод совершается, мы оставляем без внимания, т.е. предположим вывод совершившимся или в любое врем возможным.

Допустим точно также, что состояния элементов могут быть в любое время зафиксированы (и в том числе — измерены) и что число случаев может быть взято любое.

Если обратиться к нашей системе, то надо заметить следующее. Если бы влияние C на A было бы ничтожно мало, то схема сравнения была бы такова:

A₁ — B₁

A₂ — B₂

A₃ — B₃

Но фактически наблюдается влияние C на A, то что мы имеем:

A₁ — B¹₁

A₂ — B¹₂

A₃ — B₃

Простое сравнение этих случаев имело бы результатом частный вывод: в наблюдаемых нами случаях имеет место такая-то картина (например, может быть вычислено среднее). Т.е. были бы зафиксированы различные случаи A_pB.

В реальном предмете возможны такие случаи, когда действие C компенсируется другими факторами, и A₃B проявляется в чистом виде. Но это возможно лишь как случайный момент, который утрачивает все свои преимущества случайной чистоты, как только вступает в силу сравнение: где гарантия, что именно в этом случае мы имеем A₃B в чистом виде? Потому мы и отвлеклись от этой случайной компенсации.

Для сравнения случаи могут быть взяты в двух планах:

1. Различные наряду или у различных отношений. На схеме

а) K — A₁B₁

б) М — A₂B₂

2. Во времени у одного и того же отношения:

K₁ — A₁B₁

K₂ — A₂B₂

Для нас различие этих планов значения не имеет. Важно только помнить, что случаи — не просто отдельные отношения, а случаи элементов A₁B и C.

Если отвлечься от способа фиксирования зависимости и охарактеризовать ее как объективное, то надо сказать следующее. Реально имеют место эмпирические связи, начиная от простейшей (например, положение одного предмета в пространстве зависит от другого) связи двух предметов и кончая системой эмпирических связей. В нашей системе изменение одного элемента через систему эмпирических связей сказывается на другом. Так, изменение органического строения ряда капиталов через массу связей конкуренции оказывает влияние на прочие капиталы и на норму прибыли в итоге. Исследование этих связей — дело других приемов. Мы предполагаем, что в данном пункте этот вопрос интереса не представляет. Здесь достаточно фиксирование нескольких “точек”:

A₁ — B₁

A₂ — B₂ и т.д.

Система связей, которая отражается в форме фиксирования зависимости, постоянно изменяется. Учет какого-либо из постоянно меняющихся факторов в его влиянии на элементы зависимостей означал бы систему зависимостей. Поскольку мы уже предположили простейшую систему зависимостей, то должны предположить механизм зависимости постоянным.

После всех ограничений можно указать случаи, с которыми может столкнуться наблюдатель:

1) B постоянно, C изменилось;

2) C -˝-, B -˝-;

3) B и C постоянны;

4) B и C изменились различно;

5) B и C изменились сходно;

6) A постоянно, B и C изменились

и другие случаи. Число случаев, повторяем, может быть взято любое.

При сравнении возможно, что ряд случаев с точки зрения изменения элементов зависимости не различаются:

1) A — B

2) A — B

В этом случае мы будем говорить о постоянной зависимости. В применении к отдельному случаю постоянная зависимость будет говорить о повторяющемся.

Исследователь может взять любой случай, т.е. зависимость в любой момент. Будем такой случай называть произвольной зависимостью.

Взять постоянную и произвольную A₃B, значит взять:

1) A₁ — B₁ (80c + 20 Y — p¹ = 20)

2) A₁ — B₁ (80c + 20 Y — p¹ = 20)

т.е. взять повторяющийся момент:

Поскольку мы взяли односторонние зависимости, то постоянная A₃B в системе A₃C означает постоянство B.

Поскольку мы рассматриваем дело в самой общей форме, то различие экспериментального решения задачи и решения способом мысленного отбора случаев мы рассматривать не будем. Нам важна работа головы как при эксперименте, так и при отборе. И работа эта лучше заметна на примере метода отбора.

Отбором мы называем такую логическую операцию, когда исследователь из массы частных случаев выбирает определенные, — т.е. отвлекается от ряда обстоятельств и выделяет его интересующие. Например, из массы случаев проявления A₃B могут быть выбраны случаи с постоянным B; этим мы отвлекаемся от изменения B и выделяем изменение чего-то другого.

Из этого примера видно, что отбор предполагает обязательно отбор одного в связи с другим. Так, случаи постоянной A₃B сами по себе ничего не говорят. Что это за связь, мы и рассмотрим сейчас. Т.е. рассмотрим способ решения поставленной задачи, точнее — самое общее и специфическое условие ее решения. Специфическое — характерное для задач этого типа; общее — то, что имеет место и при эксперименте, и при отборе, и вообще при самых различных условиях применения восхождения.

Чтобы выявить A₃B в чистом виде, надо отвлечься от влияния на нее A₃C. Для этого надо это влияние рассмотреть, показав, что оно модифицирует проявление A₃B, лишь модифицирует и как модифицирует.

Отвлечение от A₃C совершается путем предположения A₃B произвольной и постоянной. Это — начало. При отборе — отвлечь соответствующий круг случаев, при эксперименте — искусственные приспособления создать.

Раз A₃B взята произвольная, исследователь предполагает ее фиксированной. Иначе говоря берет любое относительное состояние A и B; например; 80 с + 20 У и P¹ = 20. Раз A₃B взята постоянная, то для мышления A₃C и A_pC совпадают. Почему? Чтобы зафиксировать зависимость A и C, необходимо рассмотреть ее элементы в соотносительном изменении, т.е. сравнить различные случаи A-C. Так как A₃B предположена постоянной, то влияние ее на A₃C не может быть в этих случаях зафиксировано: исключены случаи различных состояний A и C в связи с действием A₃B. Например:

1) 80 с + 20 Y + 20 m m¹ = 100 p¹ = 20

2) 80 с + 20 Y + 40 m m¹ = 200 p¹ = 40

Но при A₃C не должна быть постоянной (в примере изменилась). Влияние C на A и должно быть рассмотрено. Поскольку рассматривается A₃C, то фиксируется A₃C. Поскольку не включено влияние A₃B, то сравнение дает лишь A_pC нерасчлененно от A₃C: A₃B не отброшена, она лишь теоретически (в данных случаях) сведена к своего рода нулю. Так в примере:

1) 80 с + 20 Y m¹ = 100 p¹ = 20

2) 80 с + 20 Y m¹ = 200 p¹ = 40

A₃B не выброшена совсем, она лишь не обнаруживается сравнением.

Характерно заметить, что наличие трех элементов в двух зависимостях есть непременное условие фиксирования каждой. В рассматриваемом примере это очевидно: P¹, m¹ и C + Y суть сторон одного отношения. Фиксирование какой-либо зависимости в органическом целом предполагает опору на другие.

A_3(p)C, затем должна быть рассмотрена. Но не сама по себе — цель не в этом, — а в ее влиянии на A₃B.

1) 80 с + 20 Y + 20 m m¹ = 100 p¹ = 20

2) 80 с + 20 Y + 40 m m¹ = 200 p¹ = 40

Вывод: какова бы ни была A₃B, A₃С на нее влияет, ибо С влияет на A каким-то образом.

Что достигается в результате для A₃B? Обнаруживается различие A₃B и A_pB. Зависимость расщепляется в понятии на “чистую” (как таковую) и ее проявление.

Надо иметь в виду, что A₃B и A_pB — не существующие наряду, а одно и то же явление в своих различных моментах[92]. Далее, сами по себе абстракции не дают вывода — они лишь одно из условий.

Чтобы теперь рассмотреть A₃B отвлеченно от A₃С, нельзя просто сопоставить A_pB, как следствие A₃C c A₃B, ибо последняя была взята произвольная и постоянная. Это сопоставление служит лишь цели расщепления их. Теперь все предположения должны принять противоположный характер: A₃C берется произвольная и постоянная. В результате A₃B и A_pB совпадают, зато можно проследить влияние B на A.

Например:

1) 80 с + 20 Y + 20 m m¹ = 100 p¹ = 20

2) 90 с + 10 Y + 10 m m¹ = 100 p¹ = 10

Вывод: как бы A₃C ни влияло на A₃B, влияние B на A таково.

Таким образом здесь имеют место две взаимоисключающие и взаимопредполагающие абстракции. Они исключают друг друга:

1) A₃B постоянная и произвольная, A₃C и A₃C совпадают, A₃B и A_pB различаются, A₃C текуча;

2) A₃C постоянная и произвольна, A₃B и A_pB не различаются, A₃C и A_pC различаются (для A₃B это не имеет уже значения), A₃B текуча. Они предполагают друг друга:

а) невозможно рассмотреть A₃C как таковую, если нет “точки опоры” в виде постоянной A₃B для отвлечения от различия A₃C и A_pC;

б) невозможно точно так же поступить в отношении A₃B. Кроме того, без первой абстракции не происходит расщепления на A₃B и A_pB. Кроме того, задача-то как раз в исследовании того, как A₃B модифицируется в связи с A₃C.

Каждая абстракция в отдельности не дает A₃B в чистом виде: в первом случае A₃B произвольная и, значит, не обобщенная; во втором производится обобщение, но A₃B не различается с A_pB. Лишь единство их дает понятие об A₃B как проявляющейся в форме A_pB.

В рассмотренной форме изоляция и конкретизация не различаются, образуют единство. Анализ восхождения в этом направлении будет означать его новое сечение, которое выводит за рамки рассмотрения самых основных и простых его черт.

***

Конкретизация раздваивается на собственно конкретизацию и выведение в связи с тем, что в процессе конкретизации приходится не просто учитывать обстоятельства, но и объяснять взаимоотношение ряда их из собственного развития предмета. Вторая сторона, служа средством конкретизации, становится особым процессом. В дальнейшем мы частично покажем, что взаимоотношение между ними приобретает многосторонний характер; пока что выведение в целом выступает, как момент в конкретизации.

Сведение и выведение

Сторону восхождения, специальной обязанностью которой является объяснение законов возникновения (и тем самым объяснение специфики) различных элементов в структуре органического целого, мы называем выведением.

Термин “выведение” у Маркса иногда встречается именно в этом смысле, чаще — вообще в смысле обозначения логического процесса, ведущего к объяснению какого-либо конкретного явления (прибыли, цен производства и т.п.) и к определению соответствующей ему категории. Это вполне понятно: вырабатывая метод восхождения в конкретном исследовании (в исследовании капитала), Маркс не ставил перед собой задачи в самом этом исследовании фиксировать различные стороны восхождения в особых определениях и терминологии.

Тот, кто читает “Капитал”, из-за этого и даже благодаря этому затруднений не испытывает. Во-первых, потому что для читающего на первый план выступает изображаемый предмет (капитал), а не процесс его изображения, не субъективная форма изображения. Во-вторых, если даже на процесс изображения внимание обращается, он выступает как процесс изображения данного конкретного предмета (товара, денег, капитала и т.д.), и как бы при этом отвлеченная (имеющая силу при изображении всякого предмета) терминология не применялась, в связи с данным содержанием совершенно ясно, о чем идет речь. Сказать ли, например, при объяснении прибыли “выведем прибыль” или “рассмотрим форму проявления прибавочной стоимости”, процесс объяснения прибыли и его понимание читателем от этого не страдает. Важно лишь, чтобы терминология не выходила за пределы метода восхождения вообще, т.е. характеризовала бы его с какой-либо стороны.

Нашей задачей является изображение того, как Маркс исследовал и изображал свой предмет, т.е. изображение восхождения. Для этого нужно выработать особые категории, по отношению к которым применяемые Марксом к исследованию капитала приемы мышления являются частным материалом. Иначе на вопрос о том, каким путем Маркс раскрыл и изобразил диалектику предмета своего исследования, мы должны были бы ответить: читайте “Капитал”. В лучшем случае — должны были бы проиллюстрировать известные “черты диалектики” примерами из этого произведения. Очевидно, надо обобщать сами приемы мышления и строго различать стороны восхождения друг от друга, дать им определения и наименования. Это лишь начало. Оно абсолютно невозможно, если рабски цепляются за букву в работах основоположников марксизма. Мы не думаем этим умалить гения Маркса в отношении обобщения самого метода восхождения: он дал общую характеристику его и сформулировал основные принципы, — это общеизвестно. Но фиксирование и изучение его восхождения в деталях (тем более на материале массы конкретных наук) — есть дело будущего науки о формах (приемах) диалектического мышления. Это факт.

Данное выше определение выведения еще недостаточно по двум причинам. Первая причина — неясность терминологии. Ее требуется пояснить, исследуется предмет, внутренне дифференцированный по своей структуре, т.е. сам представляющий связь различных предметов. Так, капиталистический организм имеет в своем строении товар, деньги, различные формы капиталов, банки и т.п. Первый предмет по отношению ко вторым мы называем органическим или диалектически расчлененным целым (выражения Маркса); второе по отношению к первому — элементами его структуры; наличие и связь вторых — его структурой. Почему бы, спрашивается, не воспользоваться привычными (и известными из курсов формальной логики) категориями “часть и целое”? Потому что они не выражают имеющее здесь место объективное отношение и соответствующую задачу его исследования. Конкретные науки почувствовали это давным давно и пошли по пути выработки других категорий: “орган”, “форма”, “вид”, “тип”, “организм” и т.д. В самом деле даже язык не поворачивается, например, назвать деньги частью товарного производства.

Категории “часть и целое” родились в чувственной деятельности человека и несут в себе все представления, связанные с практической сборкой и разборкой воспринимаемых вещей. Категория “часть” фиксирует в абстрактной форме всякий воспринимаемый предмет, входящий в состав воспринимаемого целого; “целое” — воспринимаемый предмет, состоящий из различных частей. Вне этого отношения, как заметил Гегель, рассматриваемые категории бессмысленны. Соотношение этих категорий — пример взаимопроникновения противоположностей процесса отражения вещей мышлением. Открытие этого факта наукой не означает, как ошибочно получалось у Гегеля, что рассматриваемые категории становятся специфическими для диалектического мышления.

Раз первой школой выработки категорий “часть и целое” является практическая сборка и разборка вещей, в которой человек более или менее строго определяет пространственные формы, место, роль и координацию (взаимоотношение) частей в целом, это накладывает печать на понимание взаимоотношения частей в целом между собою и, в связи с этим, на понимание самого целого. Части схватываются в их внешнем (воспринимаемом) различии и прежде всего в различии, их отношение — как внешнее соприкосновение, как координация, целое же — как определенным образом координированная сумма частей, выполняющих в силу своего различия различную заметную роль в целом.

Будучи применимы к предметам, складывающимся независимо от практики человека, эти категории — не слова, а именно категории с их определенным содержанием — дают возможность лишь фиксировать строение предмета в его внешне обособленных элементах и описать предмет в соответствии с его созерцанием по принципу: “человек состоит из туловища, конечностей и головы”.

Восхождение имеет своим предметом такое целое, которое является продуктом естественноисторического процесса, которое складывается, разлагаясь внутренне, и разлагается, внутренне складываясь, в котором один элемент возникает из другого, которое есть одно (единое) в его внутренних различиях, элементы которого находятся в отношении субординации, т.е. закон возникновения и функционирования одних является законом развития и существования других.

Внешне, в эмпирических проявлениях, элементы органического целого обособляются как отличные от других предметов, так что возможно и абсолютно необходимо в начале познания фиксировать их в отличиях посредством абстракций (так фиксируются, например, товар, деньги и т.п.). Но лишь с этого момента или при соблюдении этого условия встает специфическая задача — раскрытие закона возникновения и специфики этих элементов. Чтобы решить эту задачу, исследование должно двигаться уже в сфере общего, т.е. выяснить возникновение того или иного элемента во всяком эмпирическом целом, т.е. в каком бы эмпирическом целом он не проявлялся. Например, выяснить возникновение и специфику денег вообще. А это предполагает как раз отвлечение от всех индивидуальных различий эмпирических проявлений денег и процессов их появления, последние обстоятельства могут быть учтены лишь после решения данной задачи путем соответствующей конкретизации. Это, далее, предполагает, как раз отвлечение от координации данного элемента с другими в том или ином эмпирическом целом, — общие законы координации могут быть рассмотрены лишь после решения данной задачи, а индивидуальные особенности того или иного случая могут быть учтены по общим законам конкретизации.

С другой стороны, порой задача выяснения того, что данные элементы есть действительно элементы одного органического целого, еще должна быть решена и должна быть уже решена, чтобы раскрыть их субординацию. Т.е. должно быть выявлено то общее (хотя бы во внешней форме его проявления), дифференциацию и развитие которого они представляют. Так, сведение товара, денег, форм капитала и т.д. к их абстрактному единству (к общему — к стоимости) явилось результатом длительного пути развития науки (хотя бы уже потому, что созерцание капитала как целого тем же путем, как созерцается живой организм, невозможно).

На следующем примере особенно хорошо видна новая, специфическая для диалектического мышления задача исследования. Наука о мышлении изучает различные формы мысли (формы суждений, умозаключений и т.д.). Наблюдение единичных фактов мышления, в которых различные формы мысли впервые обнаруживаются и фиксируются в абстрактной форме (“S — P”, например), есть необходимый начальный этап их научного изучения. Когда обнаруживается целый ряд различных форм, возможно, конечно, взять какое-либо рассуждение и рассмотреть в нем наличие и координацию этих форм. И тут исследователь наталкивается на неприятность: ряд форм в данном рассуждении он вообще не обнаруживает, а другие видит повторяющимися, различные рассуждения в отношении координации форм дают гигантское разнообразие, не поддающиеся никакому обобщению. Это вполне естественно, ибо это — не путь науки о мышлении. Наука о мышлении изучает не то или иное рассуждение, хотя эмпирические рассуждения для нее есть единственный материал изучения, а всю совокупность форм мышления, как единое целое, в котором одни формы возникают при определенных условиях из других. Что может дать категория “часть и целое” с определенным выше содержанием для исследования самих форм мысли? Очень мало: например, положение о том, что суждение состоит из субъекта и предиката, умозаключение — из суждений и т.п. (А в отношении видов суждений и умозаключений логики вообще никогда категорию “часть” и не употребляли). Диалектическое исследование ставит особую задачу: раскрыть субординацию форм мышления.

Из сказанного вовсе не следует, что в мире существуют наряду друг с другом только координированные и только субординированные целые, к которым должны применяться различные методы. Принципиально познание может раскрыть субординацию элементов в любом эмпирическом целом при условии конкретизации вплоть до индивидуальности. С другой стороны, элементы целого внешне выступают в эмпирических проявлениях в форме отношения координации и фиксируются как таковые впервые в мире. Дело в степени развития способа познания одного и того же мира, в развитии метода науки.

Рассмотренная задача и содержание диалектического мышления и должны быть зафиксированы в особых категориях. Будет ли это сделано путем уточнения старых категорий (это создает видимость лишь некоторой модернизации “обычных” категорий), или путем введения новых (это резче подчеркнет особенность, отличие форм диалектического мышления), суть дела не меняется.

Категория “часть и целое” образованы на основе наблюдения эмпирических частей и целых, как обобщение этих отношений, и имеют полную силу там, где речь идет о координации частей в целом. Они совершенно не пригодны там, где встает задача раскрытия субординации элементов целого. Здесь целесообразнее говорить об органическом целом (о расчлененном едином общем) и элементах его структуры. Дело здесь не в том, чтобы привить, навязать конкретным наукам эту терминологию — задача второстепенная и никчемная, — а в уяснении смысла задачи диалектического мышления.

Категории “часть и целое” в диалектическом мышлении, однако, не исчезают. Являясь одной из предпосылок категорий диалектики в смысле первоначальной формы их выражения, они на базе последних выступают как продукт самого диалектического мышления, движутся на его основе и играют вполне определенную роль. Например, в формуле Т-Д-Т’ или Д-Т-Д’ акты Т-Д и Д-Т можно рассматривать как части процесса обращения. Но эти части и это целое могут быть поняты (а не просто зафиксированы в абстрактной формуле) лишь после того, как будет объяснено возникновение и тем самым специфика денег. По этим соображениям анализ целого на части и синтез частей может быть рассмотрен лишь после выведения и на основе его понимания.

В конкретных исследованиях часто для обозначения элементов структуры целого применяется термин “форма”, “формы мысли”, “формы капитала” и т.п. Здесь термин “форма” употребляется в смысле “вид”, “тип”. В этом ничего страшного нет, если не происходит смещения с категорией “форма”, как противоположностью категории “содержание”. Страшно другое. “Вид” как категория, а не фигуральное выражение, имеет строго установившееся содержание: отражает отличие предмета от других такого же рода. Категории “род и вид” фиксируют определенные процессы мышления — установления сходства и различия предметов или их групп, существующих наряду в пространстве и времени, и только. Диалектическое мышление эти процессы специфически не характеризует. И если оно объясняет, как происходит обособление элементов органического целого внешне, так то их фиксируют как виды одного рода, так это — следствие выведения, т.е. специфического процесса диалектического мышления. А эта специфическая задача и процесс категориями “род и вид” ни в коей мере не характеризуется. Кроме того, категория “вид” не всегда создает даже видимости благополучия. Например, логика различает “виды” суждений: по количеству, качеству, отношению и модальности. Пусть она попробует расположить наряду, например, суждение единичное и утвердительное или отрицательное. Т.е. пусть приведет хотя бы пример суждений, которые бы обладали только количеством и только качеством. Эмпирические случаи суждений можно разделять на виды по признакам либо качества, либо количества, но не суждения как отвлеченные формы. Здесь отчетливо видно, что категории “род и вид” вырабатываются на основе различения и установления сходства (выявления общего) эмпирического материала, предметов, существующих наряду, и только. Для объяснения же места самих абстрагированных признаков в соответствующем органическом целом они абсолютно непригодны.

Вторая причина недостаточности данного выше определения выведения заключается в следующем. Возьмем такой пример. Товар есть элемент в структуре капиталистического производства. Маркс раскрыл необходимые условия, т.е. закон его возникновения. Является ли это выведением? Нет. Здесь имело место углубление от формы к содержанию товара и лишь в связи с этим были раскрыты необходимые условия возникновения товара — условия, образующие само содержание товара. При выведении же наоборот: раскрывая закон возникновения элемента органического целого, мы тем самым объясняем его специфику. Точно так же обстоит дело в отношении капитала и его форм, только в более сложной форме: раскрытие содержания капитала есть раскрытие условий его возникновения, выведение же форм капитала ставит задачей раскрыть их закон возникновения и необходимые условия существования и тем самым раскрыть их специфику. Направленность процессов различна.

Очевидно, выведение предполагает какой-то исходный пункт, даваемый другими процессами, и вступает в силу лишь на основе их. Таковым является исследование содержания предмета, не зависящее ни от каких новых элементов в структуре его. Так, чтобы объяснить формы капитала, требуется для этого первоначально раскрыть содержание капитала вообще безотносительно к этим формам. Иначе говоря, исходный пункт выведения образует выявление общего для всех элементов и анализ его содержания.

Отсюда ясным становится то, почему мы постоянно говорили о специфике элементов в структуре целого. Можно было бы сказать, что раскрывается содержание того или другого элемента, и это было бы верно, если бы мы рассматривали понимание этого элемента изолированно, как самостоятельный процесс. (В истории науки такие случаи возможны). Возьмем, например, исследование купеческого капитала. Исследователь имеет перед собой его частные случаи, абстрагирует его специфическую форму Д-Т-Д’ и ставит задачу раскрыть ее содержание, т.е. происхождение торговой прибыли. Исследование с необходимостью должно вывести за пределы непосредственного обращения — к тем экономическим отношениям, в которых существует купеческий капитал, и внутри которых он черпает свою прибыль; в буржуазном обществе исследователь должен идти к производству прибавочной стоимости, к промышленному капиталу и обнаружить, что торговая прибыль — часть промышленной, достающаяся особому виду капитала в силу взаимоотношения их внутри общества.

Но уже здесь совершенно ясно обнаруживается, что понимание содержания купеческого капитала зависит от понимания промышленного капитала вообще. Содержание его — есть содержание всякого капитала или капитала вообще (в буржуазном обществе), как содержание денег есть содержание товара.

Но вместе с тем, купеческий капитал и деньги обнаруживают свойства, которых нет у промышленного капитала и товара и которые позволяют их отличить от них. Встает особая задача — не просто раскрыть содержание этих элементов, а объяснить его в их отличии от товара и денег. Эта двойственная задача и означает, что требуется раскрыть содержание органического целого вообще и объяснить один из его элементов в его специфике особого элемента целого. Эту задачу и решает выведение на основе уже решенной задачи раскрытия содержания целого.

Необходимо заметить, что категорию “специфика” надо строго отличить от категории “отличие” и соответственно определить. Обычно они употребляются как синонимы, хотя еще в древности говорили о специфическом отличии. Разберем сначала пример. Купеческий капитал впервые абстрагируется путем отличения его от других форм капитала, например, ростовщического, от других способов получения “дохода”, например, от ренты, от денег, как средства обращения, — как деньги, получающие прирост денег путем торговли. Это — его отличие. И в этом отличии проявляется какое-то особое отношение, отличное от других отношений — от товарных просто и от экономических отношений той или иной формации. Это отличие — проявление особого содержания и сущности его —есть явление (поскольку мы его отличаем от других) и форма (раз в товарно-денежных отношениях скрыто какое-то содержание, какое-то экономическое отношение, отличное от просто товарного).

Мы уже показали, что раскрытие сущности и содержания купеческого капитала зависит от исследования капитала вообще или промышленного (в других формациях — от исследования отношений данной формации, складывающихся независимо от товарных или обусловленных, и зависящих от господствующих отношений этой формации). Так вот: содержание элемента (купеческого капитала) понятое так, как оно проявляется в его отличии или как оно образует это отличие, мы и будем называть спецификой его (купеческого капитала).

Т.е. специфика есть сущностное и содержательное отличие или, точнее, сущность и содержание предмета, проявляющиеся во внешнем отличии и обуславливающие его отличие и отличительную форму.

Различение категорий “отличие” и “специфика” очень важно, ибо это — отличие двух способов отражения. Отличие есть явление внешнее. Специфика есть содержание и сущность, внутреннее. На таком примере можно показать, что выявление отличия еще не есть раскрытие содержания и сущности предмета. Так, если мы знаем, что купеческий капитал есть капитал (род), применяемый в торговле (вид), мы еще не знаем, ни того, что такое капитал, ни того, как возможно его существование как капитала в торговле, т.е. не знаем, что такое купеческий капитал. Тогда представляется, что давать прибыль есть свойство самих денег, а давать в торговле — зависит от нашего произвола, тем более возможность переноса капитала в промышленность усиливает эту видимость. На этом примере особенно ясно видно наличие двух задач исследования: в первом случае — воспроизведение в языке и мысли (в абстракциях) явлений, во втором случае исследование должно объяснить эти явления, раскрыв их сущность, т.е. объясни