Концепции «смерти» человека (Ф.Ницше, М.Фуко, Р. Барт ).

«СМЕРТЬ СУБЪЕКТА» – постструктуралистская метафора, введенная М. Фуко и фиксирующая отказ от классической (рационалистической) и неклассический (модернистской) моделей человека, в первом случае идентифицирующим себя только со своим сознанием, во втором – со своим Я как целостным, самотождественным индивидом. М. Фуко показал, что такое Я – условная культурная конструкция, своего рода маска, за которой далеко не всегда скрывается идентичность.

Субъект «современного гуманизма» рассматривается как порождение дисциплинарно-паноптической модальности власти, превращающей индивидов в манипулируемые тела, пребывающие в состоянии «бесконечного допроса» и отношениях «неукоснительного подчинения». Замещение в постмодернистских текстах человека конфигурацией концептов, преломляющих стереотипы массового сознания, позволяет раскрыть нивелированность душ «дисциплинарных» индивидов.

Да и то, что традиционно понимается под идентичностью, указывает М. Фуко, – лишь пародия на нее: идентичность «населяют множественности, в ней спорят несметные души; пересекаются и повелевают друг другом системы». В постмодернизме на смену целостности и иллюзии Я приходит децентрированность, позволяющая отразить эту множественность, причем разрушаются бинарные оппозиции «тело – душа», «сознание – бессознательное», «мышление – язык», «мужское – женское», так как все они вместе взятые и есть человек, рассматриваемый в его множественности, процессуальности, открытости трансформациям.

"СМЕРТЬ БОГА» – восходящая к Ф. Ницше и постмодернизированная М. Фуко постструктуралистская метафора, указывающая на упразднение внетекстового референта (именуемого также Трансцендентальным Означаемым), детерминирующего смысловое наполнение высказывания, и «фиксирующая в своем содержании парадигматическую установку на отказ от внешней принудительной каузальности, характерной для линейного типа понимания детерминизма» (М. Можейко). Постмодернизм, однако, не переходит на позицию индетерминизма: здесь разрушаются все бинарные оппозиции, и иерархия в оппозиции «детерминизм – индетерминизм» также деиерархизируется – оба ее члена уравниваются на плюралистической основе. Принцип постмодернизма, отказывающегося от абсолютизации как железной необходимости, так и господства случайностей, – вероятностный детерминизм: смысл здесь конституируется релятивно-плюральный, значение знака остается открытым, предполагающим множественность интерпретаций. Поэтому постмодернистский мир—вероятностный мир, актуализирующийся как виртуальность (Ж. Делёз), распускающийся «в опыте предела» (М. Фуко).

Постмодернизм - широкое и популярное на Западе течение XX века. Это течение отрицает все достижения классической философии. Реальность вокруг нас становится ничем, отрицается объективная истина, история представляется хаосом совершенно случайных событий, происходит «деконструкция человека как субъекта». Пока нет традиции в употреблении термина «постмодернизм», поэтому структурализм считается одним из направлений постмодернизма. В этих течениях западной философии проблема человека как таковая освещается в определенной мере с позиций социологизма и даже агностицизма. Структуралистские концепции исходят из того, что человек является функцией социально-экономических, политических, культурно-идеологических, в том числе семантических структур социума, и сам на них существенно повлиять не может. Постмодернизм, отражая своеобразный кризис современной философской мысли в попытках создания единой концепции о природе и сущности человека (на фоне бурного роста прикладных знаний о человеке в психологии, социологии, лингвистике, этнологии и т.п.), выдвигает идею «смерти человека» (смерти субъекта).

Отчетливее других идею «теоретической смерти» человека развивает М. Фуко. Он выделяет в человеческой культуре последних столетий три бессознательные структуры («эпистемы»). В эпоху Возрождения идеи и вещи подобны друг другу, человек не функционирует как объект познания. В эпоху Просвещения человек рассматривает мир сквозь призму своих представлений, но сам не устремлен к познанию своей специфической сущности. В XIX веке человек становится самостоятельным объектом науки (исследования на стыке биологии, политэкономии и лингвистики).

Фуко считает заблуждением положение о том, что человек был центральным объектом познания еще со времен Сократа. Эволюция, согласно Фуко, существовала с возникновения жизни на Земле, но только в XIX веке обнаруживается проблема интеллектуальной эволюции человека, когда он начинает рассматривать себя как результат и вершину биологической эволюции, как меру всех вещей, центр всего и главный объект познания. Человек как объект познания имеет три ограничения: его жизнью, его трудом, его языком. В этом тройном отношении человек как субъект познания открывает свою смерть, тем самым снимая необходимость изучения человека как такового. Поэтому человек становится целью и объектом исследования гуманитарных наук.

По мнению Фуко, гуманитарные науки не могут претендовать на положение истинных наук о человеке, о его природе. Они сводят вопрос о специфической природе человека к его внешним проявлениям и, используя данные биологии, политэкономии, философии, создают наукообразную, но лженаучную модель человека. В области научного познания человек представляет трансцендентную сущность, неуловимую и непостижимую, аналогичную непознаваемой, трансцендентной сущности, кантовской «вещи в себе».

Человек, по Фуко, осознавая себя как живущее, говорящее и производящее существо, остается подвластным биологическому бытию, языку и труду, которые не тождественны его внешним проявлениям. Человек испытывает давление этих чуждых ему структур и превращается в их придаток и функцию. Человек осознает себя, как такового, вместе с невозможностью своего существования, как такового: осознание включает идею «теоретической смерти».

Специфическая природа человека, по мнению Фуко, не может быть открыта в эмпирическом бытии отдельных индивидов, которыми управляет биология. Она не обнаруживается в труде и производстве, поскольку продукты не отчуждены и господствуют над ним. Сущность человека не открывается и в языке, ибо он существует независимо от человека как бессознательная структура. Эта мысль озвучена уже в названии работы Р. Барта «Смерть автора».

Барт доказывает, что в постмодернистском тексте автор умирает, остается лишь скриптор, потому что внутренняя сущность автора есть не что иное, как уже готовый словарь. «Скриптор несет в себе не страсти и чувства, а только небъятный словарь... жизнь лишь подражает книге, а книга соткана из знаков».47 Автор осознает свою функциональность по отношению к созданному тексту. Бог не он, а сам текст.

Постмодернистская стратегия состоит в сознательном отказе от ориентации на оригинальность. Новизна – это осмысление уже сказанного. Текст или произведение искусства предстает как первичная реальность, а мир – как некий текст, состоящий из знаков разного порядка. Чтобы познать мир, необходимо знать лишь язык, т.е. познание мира приравнивается к филологическому анализу. Таким образом, для структуралистов истинно научное познание человека и общества возможно только при условии исключения человека как сознательно действующего субъекта.

Термин специфицирован Р.Бартом как "смерть автора" (одноименная работа, 1968).

Не оказывающий, по Барту, центрального творческого воздействия автор — просто писатель (англ. scriptor, это слово Барт использует, чтобы разрушить традиционную преемственность между терминами «автор» и «авторитет», точнее authority). Функция писателя в том, чтобы «производить», а не объяснять работу. Писатель «рождается одновременно с текстом, ни в коей мере не обладает бытием во время до или после написания, [и] не является субъектом (подлежащим — англ. subject) с книгой в качестве предиката (англ. predicate)». Каждая книга «всегда написана здесь и сейчас», создается заново при каждом новом прочтении, потому что источник смысла лежит исключительно в «языке самом по себе» и во впечатлениях читателя.

Барт отмечает, что традиционный критический подход к литературе поднимает сложную проблему: можем ли мы обнаружить именно то, что вкладывал в текст писатель? Его ответ — не можем. Он вводит это понятие еще в эпиграфе к «Смерти автора»: эпиграф он берет из малоизвестной новеллы «Сарацин (фр.)русск.» Оноре де Бальзака, где главный герой принимает певца-кастрата за женщину и влюбляется в нее. Когда певец говорит о своей женственности, Барт спрашивает читателей: кто это говорит и о чем? Что выражает автор, Бальзак? Литературную идею женственности? Универсальную мудрость? Психологию романтизма? «Мы никогда не узнаем». Письменная фиксация, «разрушение любого голоса», не позволяет одного толкования или перспективы (Барт впоследствии вернулся к «Сарацину» в своей книге S/Z, где разобрал его в деталях).

Признавая наличие своей идеи (или ее вариантов) в работах предыдущих авторов, Барт цитирует в своем эссе С. Малларме, который сказал, что «говорит сам язык». Он упоминает Марселя Пруста, который был «озабочен вопросом неизбежного размытия... связи между писателем и его символами» и сюрреалистов в связи с их практикой «автоматического письма», позволяющего выразить «то, что не знает голова».

Важным постулатом Барта является разрыв между авторитетом и авторством. Вместо открытия единственного «теологического» смысла (послания «Автора-Бога») читатели воспринимают написанное как «многомерное пространство», которое не может быть «расшифровано», только «распутано». Отказ присвоить окончательный смысл тексту «высвобождает то, что можно назвать антитеологической деятельностью, такой деятельностью, которая носит поистине революционный характер, так как отказ от смысла — это в конце концов отказ от Бога и его ипостасей: разума, науки, закона». Основой творческого метода Барта является разъятие смыслов и деструкция.