Анна Горенко – гимназистка. 1904 г. Царское Село.

 

Анна, в детстве сильно привязанная к отцу, в отрочестве была целиком на стороне матери.

 

«…С Аней мы познакомились в Гунгербурге, довольно модном тогда курорте близ Нарвы. Аня была худенькой стриженой девочкой, ничем не примечательной, довольно тихонькой и замкнутой.

Дружба пришла позже, когда мы жили в одном и том же доме в Царском Селе, близ вокзала, на углу Широкой улицы и Безымянного переулка.

Аня писала стихи и очень изменилась внутренне и внешне. Стала стройной, с прелестной хрупкой фигурой, с черными, длинными и густыми волосами, прямыми, как водоросли, с большими светлыми глазами, странно выделявшимися на фоне черных волос и темных бровей и ресниц. Она была неутомимой скиталицей-пешеходом, лазала как кошка и плавала как рыба».

В. С. Срезневская (в девичестве Тюльпанова), Из воспоминаний

 

 

* * *

 

Ночь моя – бред о тебе,

День – равнодушное: пусть!

Я улыбнулась судьбе,

Мне посылающей грусть.

 

Тяжек вчерашний угар,

Скоро ли я догорю,

Кажется, этот пожар

Не превратится в зарю.

 

Долго ль мне биться в огне,

Дальнего тайно кляня?…

В страшной моей западне

Ты не увидишь меня.

 

1909, Киев

 

ЗАБЫТОЕ ЧЕТВЕРОСТИШИЕ

 

Глаза безумные твои

И ледяные речи,

И объяснение в любви

Еще до первой встречи.

 

1909(?)

 

* * *

 

Пестро вертится карусель,

И какие-то новые дети

Из еще не бывших столетий

Украшают в Сочельник ель.

 

Из чернового варианта «Поэмы без героя»

 

«С Колей Гумилевым Аня познакомилась в Сочельник… Мы вышли из дому, Аня и я с моим младшим братом, прикупить какие-то украшения для елки, которая всегда бывала у нас в первый день Рождества. Около Гостиного двора мы встретились с мальчиками Гумилевыми… Встретив их на улице, мы дальше пошли уже вместе, я с Митей, Аня с Колей, за покупками».

В. С. Срезневская, Из воспоминаний

 

Валерия Срезневская, в ту пору еще Валечка Тюльпанова, видимо, была не совсем в курсе дела, утверждая, что Коля в тот Сочельник впервые увидел Аню Горенко. Судя по стихотворению Ахматовой, где она говорит об «объяснении в любви еще до первой встречи», Гумилев, гимназист 7-го класса, еще раньше обратил внимание на подругу Валечки – зеленоглазую, черноволосую, сказочной гибкости и худобы грустную диковатую девочку – и, не зная ее имени, окрестил русалкой.

Встречу в Сочельник 1903 года никогда не забывал и Николай Гумилев, несмотря на все свои многочисленные любовные приключения. В плане книги о Николае Гумилеве, человеке и поэте, которую Ахматова не успела окончить, главка о начале их отношений обозначена так: «Дафнис и Хлоя (Царско<сельская> ид<иллия>)».

 

 

Константин Сомов. Дафнис и Хлоя.

 

Дафнис и Хлоя – образ из посвященного Ахматовой стихотворения Гумилева – «Современность» (1911).

 

СОВРЕМЕННОСТЬ

 

Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.

На губах трепетало последнее слово.

Что-то ярко светило – фонарь иль луна,

И медлительно двигалась тень часового.

 

Я так часто бросал испытующий взор

И так много встречал отвечающих взоров,

Одиссеев во мгле пароходных контор,

Агамемнонов между трактирных маркеров.

 

Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,

Застывают в серебряных льдах мастодонты,

Их глухая тоска там колышет снега,

Красной кровью – ведь их – зажжены горизонты.

 

Я печален от книги, томлюсь от луны,

Может быть, мне совсем и не надо героя…

Вот идут по аллее, так странно нежны,

Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

 

 

ЧИТАЯ «ГАМЛЕТА»

 

У кладбища направо пылил пустырь,

А за ним голубела река.

Ты сказал мне: «Ну что ж, иди в монастырь

Или замуж за дурака…»

Принцы только такое всегда говорят,

Но я эту запомнила речь, —

Пусть струится она сто веков подряд

Горностаевой мантией с плеч[1].

 

1909 (1945), Киев

 

 

И как будто по ошибке

Я сказала: «Ты…»

Озарила тень улыбки

Милые черты.

От подобных оговорок

Всякий вспыхнет взор…

Я люблю тебя, как сорок

Ласковых сестер.

 

1909 (1945?), Киев

 

ИЗ ЗАВЕЩАНИЯ ВАСИЛЬКИ

 

А княгиня моя, где захочет жить,

Пусть будет ей вольная воля,

А мне из могилы за тем не следить,

Из могилы средь чистого поля.

Я ей завещаю все серебро[2],

…

 

1909(?)

 

* * *

 

И когда друг друга проклинали

В страсти, раскаленной добела,

Оба мы еще не понимали,

Как земля для двух людей мала,

 

И что память яростная мучит,

Пытка сильных – огненный недуг!

И в ночи бездонной сердце учит

Спрашивать: о, где ушедший друг?

 

А когда, сквозь волны фимиама,

Хор гремит, ликуя и грозя,

Смотрят в душу строго и упрямо

Те же неизбежные глаза.

 

 

* * *

 

То ли я с тобой осталась,

То ли ты ушел со мной,

Но оно не состоялось,

Разлученье, ангел мой!

 

И не вздох печали томной,

Не затейливый укор,

Мне внушает ужас темный

Твой спокойный ясный взор.

 

 

* * *

 

Сладок запах синих виноградин…

Дразнит опьяняющая даль.

Голос твой и глух и безотраден.

Никого мне, никого не жаль.

 

Между ягод сети-паутинки,

Гибких лоз стволы еще тонки,

Облака плывут, как льдинки, льдинки

В ярких водах голубой реки.

 

Солнце в небе. Солнце ярко светит.

Уходи к волне про боль шептать.

О, она наверное ответит,

А быть может, будет целовать.

 

16 января 1910, Киев

 

* * *

 

Н. С. Г<умилеву>

 

Je n'aurai pas l'honneur sublime

De donner mon nom а l'abоme

Qui me servira de Tombeau.

 

Baudelaire [3]

 

 

Пришли и сказали: «Умер твой брат[4]!»…

Не знаю, что это значит.

Как долго сегодня холодный закат

Над крестами лаврскими плачет…

 

 

 

Брата из странствий вернуть могу,

Любимого брата найду я,

Я прошлое в доме моем берегу,

Над прошлым тайно колдуя.

 

«Брат! Дождалась я светлого дня.

В каких скитался ты странах?»

«Сестра, отвернись, не смотри на меня,

Эта грудь в кровавых ранах».

 

«Брат, эта грусть – как кинжал остра,

Отчего ты словно далёко?»

«Прости, о прости, моя сестра,

Ты будешь всегда одинока».

 

25 января 1910, Киев

 

* * *

 

Жарко веет ветер душный,

Солнце руки обожгло.

Надо мною свод воздушный,

Словно синее стекло;

 

Сухо пахнут иммортели

В разметавшейся косе.

На стволе корявой ели

Муравьиное шоссе.

 

Пруд лениво серебрится,

Жизнь по-новому легка…

Кто сегодня мне приснится

В пестрой сетке гамака?

 

Январь 1910, Киев

 

* * *

 

Если в небе луна не бродит,

А стынет – ночи печать…

Мертвый мой муж приходит

Любовные письма читать.

 

В шкатулке резного дуба

Он помнит тайный замок,

Стучат по паркету грубо

Шаги закованных ног.

 

Сверяет часы свиданий

И подписей смутный узор.

Разве мало ему страданий,

Что вынес он до сих пор?

 

1910-е годы

 

 

Валерия Сергеевна Срезневская (Тюльпанова).

* * *

 

В. Срезневской

 

Жрицами божественной бессмыслицы

Назвала нас дивная судьба,

Но я точно знаю – нам зачислятся

Бденья у позорного столба,

 

И свиданье с тем, кто издевается,

И любовь к тому, кто не позвал…

Посмотри туда – он начинается,

Наш кроваво-черный карнавал.

 

1910-е годы, Царское Село

 

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

 

Подушка уже горяча

С обеих сторон.

Вот и вторая свеча

Гаснет, и крик ворон

Становится все слышней.

Я эту ночь не спала,

Поздно думать о сне…

Как нестерпимо бела

Штора на белом окне.

Здравствуй!

 

 

 

Тот же голос, тот же взгляд,

Те же волосы льняные.

Все как год тому назад.

Сквозь стекло лучи дневные

Известь белых стен пестрят…

Свежих лилий аромат

И слова твои простые.

 

1909 или весна 1910