Отношениях и дипломатии средних веков

Значительную роль в международных отношениях играл религиозный фактор, окрашивая большую часть военно-политических и колонизационных движений европейских государств, определяя решение территориальных споров. Именно религиозные (конфессиональные) границы стали линиями внешнеполитических расколов Европы. В качестве фактора мировой политики религия выступает главным образом в двух своих ипостасях: как система убеждений (мировоззрение) и как набор институтов. Исходя из этих двух значений слова «религия», ученые часто предлагают отличать религиозный фактор в мировой политике от конфессионального фактора. Под термином «конфессия» подразумевается организованная религия, воплощенная в каких-либо социальных институтах (церковь у христиан, система улемов у мусульман и др.). Институциональные структуры разных религий являются участниками мирового политического процесса, выступая как вариант или аналог организаций.[141] Например, Римская католическая церковь выступает и как доминирующая идеология, и как институт, и как государство, когда мы говорим о средневековом Риме и Папе, как главе теократической монархии. Поэтому в данном параграфе мы будем говорить и о религиозных идеях, которые «окрашивали» политические противоречия в средневековой Европе, и о конфессиональном факторе, а именно о роли Католической церкви (как института) в мировой политике.

К сожалению, проблема взаимоотношений религии и политики часто сводится к проблеме отношений церкви (или другого религиозного института) и государства. Явления внецерковного и внегосударственного характера (транснациональные религиозные движения, религиозно мотивированный терроризм, религиозно-этнические конфликты) упоминаются вскользь. Между тем религия не тождественна «церкви» или любой другой официальной структуре. Религия часто появляется на мировой арене в виде системы транснациональных связей между государствами, отдельными группами, общинами и политическими движениями. Эти связи устанавливаются «поверх» государственных границ, создавая дополнительную систему взаимосвязей, сосуществующую с системой межгосударственных отношений. В каком-то смысле, происходит частичное возвращение мира к до государственному состоянию, когда лояльность человека может принадлежать как государству, так и транснациональной религиозной общности.

По мнению крупнейшего современного исследователя Бенедикта Андерсона, религиозные сообщества досовременной эпохи не были привязаны к определенной территории: будучи глобальными, они простирались почти безгранично, объединенные священными языками и общими сакральными текстами.[142] Это утверждение вполне справедливо для средневековой Европы. Христианство было доминантой европейской истории, а Римская Церковь претендовала на гегемонию в пределах всех европейских государств и стремилась расширить спектр своего влияния на другие культуры (цивилизации). Языками-объединителями разных религий были латынь (для Европы), арабский, церковнославянский и другие языки священных текстов. Но уже в позднем Средневековье начинается процесс «территориализации вероисповеданий», предвосхищавший переход к сакрализации нации и территории.[143]

В раннее средневековье многие аспекты международных отношений: политики и дипломатии, были обусловлены религиозным фактором. Он проявлялся, во-первых, в концепции военной политики (поход на неверных). Примером, иллюстрирующим проявления религиозного фактора можно назвать взаимоотношения между европейскими народами (преимущественно англичанами и французами) к скандинавским викингам. В большинстве средневековых произведений, так или иначе касающихся викингов, последние практически всегда рассматриваются как «исчадие ада, порождение дьявола, свирепые язычники»,[144] испытывающие особую ненависть к христианам - в этом плане не является исключением «Англосаксонская хроника», центральный источник по истории англо-скандинавских отношений IX-XI веков. Так, в данном произведении, при описании событий с 787 по 865 гг. отряды, атаковавшие Англию, гораздо чаще называются именно «языческими», нежели собственно «датскими».[145] При этом сами набеги северян рассматривались как наказание Божье за грехи англосаксов (Жителей Британских островов). Подобные сентенции можно встретить очень у многих авторов, творивших на протяжении всего анализируемого периода, - от Алкуина из Йорка, в конце VIII в. в своих посланиях цитировавшего слова пророка Иеремии о «бедствиях от Севера», до епископа Вульфстана, в «эсхатологических» проповедях первой декады XI в. попрекавшего англичан за «преступления против семьи, родства, лордов и церкви».[146] Наконец, в качестве основной причины прекращения викингских походов и смягчения нравов «диких данов, норвежцев и свеев» называлось именно принятие ими христианства, о чем писал, в частности, Адам Бременский: «Прежде они могли лишь точить зубы, как истые варвары, а теперь воспевают хвалу Господу».[147] Несомненно, главной причиной возникновения подобного взгляда был тот факт, что авторами большинства произведений, в которых содержатся упоминания о викингах, были именно церковные деятели, в наибольшей степени пострадавшие от нашествий и в то же время стремившиеся использовать их в своих интересах – как фактор «запугивающий» и призывающий к покаянию перед Церковью. Наконец, христианские авторы – что вполне естественно - воспринимали и вообще большинство событий через призму исповедуемой ими и господствующей в обществе религии.

Другим примером, иллюстрирующим действие религиозного фактора (против язычников) служили походы Каролингов, многие из которых можно назвать религиозно окрашенными. Хотя сразу следует отметить, что христианство как всепоглощающая идея еще не в полной мере проникло в сердца германцев, и уж тем более королей. Многие из них вели жизнь не соразмерную христианским обычаям, при этом провозглашая себя истинными защитниками веры. Из ранних Каролингов – защитников веры можно выделить Карла Мартелла, который славен тем, что в 732 году под его командованием объединенное войско германских государств остановило движение арабов с Пиренейского полуострова на Западную Европу[148], и Карла Великого и его походы против саксов-язычников. Христианизация последних проходила весьма сурово с 772 по 795 гг. Уже в 772 г., первом году кровавых столкновений, пал Ирминсул, священное дерево саксов. Впервые (по крайней мере, так мы можем утверждать на основании источников) политические и церковные интересы были соединены при заключении мира в 776 г.: покорившиеся саксонские вожди и их свита согласились принять крещение.[149]

Но в силу разных причин, самой значительной из которых было, без сомнения, свободолюбие саксов, в следующие годы вспыхнули новые восстания. В 777 г восставший в борьбе за независимость вождь саксов Видукинд отправляется в языческую Данию для подготовки массированного восстания против христианизации и Карла Великого в частности.[150]

В 775-779 гг. был обнародован так называемый «Саксонский капитулярий», который предписывал наказывать смертью всякое отступление от верности королю и всякое нарушение общественного порядка, а также рекомендовал меры по искоренению любых проявлений язычества [151]

В 782 г. саксы напали на франкское войско, наступавшее на славянских сорбов (победа саксов при Зюнтеле). За этим последовало уничтожение всего, относящегося к христианству, которое нужно считать настоящим гонением на христиан. Всех крещеных принуждали отречься от новой веры, и многие христиане - миряне и клирики - были убиты или замучены до смерти. Жестоким и яростным ответом на это чрезвычайное политическое сопротивление был страшный день 782 г. в Вердене, когда по приказу Карла было казнено около 4500 (?) саксов. Именно тогда начались самые кровавые за все время этих войн восстания, которые продолжались с 783 г. до победы франков в 785г.[152]

Однако своего наивысшего проявления религиозный (и конфессиональный) фактор достиг в Крестовом движении (1098-1271). Крестовые походы воспринимались как походы «креста против полумесяца».Философы и историки Просвещения, от Гиббона и Уильяма Робертса до Юма и Вольтера, характеризовали Крестовые походы как болезненный всплеск ярости и религиозного фанатизма. Это же мнение, пусть и смягченное оговорками, разделяют многие современные историки. [153]

Идейное ядро Крестовых походов, как для духовенства, так и для мирян, составляло понятие о долге освободить Иерусалим... В Крестовом походе нашло мощное выражение единство двух понятий: исполнение времен и исполнение рода человеческого. Мы не будем подробно останавливаться на хронологии и событиях Крестовых походов. Отметим лишь тот факт, что не смотря на политическую коньюктуру этих войн, религиозный фактор имел место быть: во-первых, многие из рядовых участников походов были действительно искренне верующими и шли на эти войны из религиозных убеждений. Об этом говорит нам у факт многочисленных паломничеств, и источники, повествующие о религиозном рвении. Во-вторых, кульминационным, и в тоже время трагическим, но как нельзя лучше иллюстрирующим религиозное содержание походов – стал Детский крестовый поход 1212 года.[154]

К концу средневековья происходит секуляризация внешней политики и отступление универсализма перед политикой государственного интереса. Сложилось пространство мировой системы международных отношений, разделенное на сферы влияния ведущих европейских государств. В XIV XVI вв. – в Европе налицо усиление универсалистских тенденций. Это решалось в Столетней войне и в Итальянских войнах.[155]

В XVI в. совершенно изменилась конфессиональная ситуация в Европе. Реформация привела к отпадению от католического мира значительной части германских земель, Швейцарии, Англии, Дании, Швеции, Норвегии, Республики Соединенных провинций. Германию и Францию многие десятилетия сотрясали религиозные войны. Возникло противостояние католических и протестантских стран, олицетворением которого во второй половине века стала политика испанского короля Филиппа II, имевшая целью «задушить протестантскую крамолу» и восстановить католицизм повсюду в Европе. Конфессиональный принцип ляжет в основу формирования межгосударственных союзов и военных конфликтов вплоть до середины XVII в. Религиозный фактор, безусловно влиял на формирование международных отношений и в средневековую эпоху. Так, Реконкиста в Испании, крестовые походы или немецкая колонизация Прибалтики были по своему идеологическому характеру борьбой христиан против неверных или за обращение язычников. Теперь характер религиозного противостояния изменился: принципиальными политическими противниками выступали представители разных конфессий внутри христианской церкви, что приводило к межгосударственному противостоянию европейских стран, нарушало единство христианской Европы и ослабляло ее в борьбе с мусульманской экспансией в лице Османской империи.

Теперь обратимся к фактору, который можно назвать конфессиональным – т.е. рассмотрим влияние католической церкви как института в лице Папы Римского на международные отношения средних веков.

Влияние Папы Римского как представителя католической церкви сильнейшим образом сказывается на всем ходе политической истории средневековья. По самому своему существу Папство представляло собой серьезную международную силу. Искусная дипломатия была политическим оружием Пап не в меньшей, а часто и в большей степени, чем их духовный авторитет. Союз политики и религии, точнее их слияние, в христианстве находит свое символическое воплощение в институте церковного помазания монарха на власть. Благодаря этому институту, а также используя постоянные конфликты и столкновения феодальных властителей, католическая Церковь смогла утвердить свое заметное влияние на монархии средневековой Европы.

В средневековой системе, где судьбы государства вершила католическая церковь, а последнее слово принадлежало Святому престолу, развитие папской дипломатической службы получило значительные импульсы, С самого начала ее характерной чертой стала двойственность, обусловленная действенностью власти самого папы как главы католической церкви и главы папского государства. С одной стороны, перед папскими дипломатами встали сугубо религиозные и церковные задачи: евангелизация, возведение в сан, церковные реформы, строительство монастырей и культовых сооружений, разрешение догматических споров. С другой - их предназначение вполне светское: коронация правителей, решение проблем внешней политики, сбор средств, исполнение надзорных и судебных функций.[156]

Уже в эпоху раннего Средневековья сформировалась разветвленная система папской дипломатии, которая, вышла далеко за пределы Европы. Уже папа Лев I «Великий» (440-461 гг.) приобрел необычайный авторитет в Европе своей удачной дипломатией. Ему удалось уговорить Аттилу не идти на Рим! Церковная легенда представила это событие как чудо и украсила образ папы ореолом святости. Международное положение Рима крайне осложнилось с падением Западной части империи и установлением в Италии власти варваров, организационное единство католической церкви было утрачено, а местная церковь управлялась самостоятельно. Уже с середины V века ввиду упадка императорской власти на Западе Папы тесно связываются с Константинополем. Они держали при константинопольском дворе постоянных резидентов, так называемых апокрисиариев. Помимо чисто церковных дел, им поручалось наблюдение и за политическими настроениями при дворе византийских императоров. Они пользовались некоторыми личными преимуществами, имели право вести переговоры непосредственно с императорами, жили в особом помещении в императорском дворце. В апокрисиариях не без основания видят наиболее ранний прецедент постоянного дипломатического представительства Папы при иностранных дворах. От постоянных резидентов при константинопольском дворе, надо отличать легатов, папских послов, которым давались специальные поручения как церковного, так и политического характера.[157]

После захвата Италии Юстинианом и завоевания большей части Апеннинского полуострова лангобардами Папы остались государями Рима, номинально подчиненными византийскому императору, но фактически почти независимыми. Папам приходится вести сложную дипломатическую игру между лангобардами и Византией. Влияние последней все слабеет. Зато на Западе начинает играть все более крупную роль франкское государство, в котором папы видят опору против лангобардов.[158]

Учитывая складывающуюся во Франкском королевстве политическую обстановку, Папы поддерживали связь не столько с «ленивыми королями» франков, сколько с представителями могущественного рода Арнульфингов (майордомов). В 739 г. папа отправил к майордому Карлу Мартеллу послов просить «спасти римлян от гнета лангобардов». С ними он послал Карлу ключи от гроба св. Петра. Эти ключи, освященные на гробнице апостола и будто бы обладавшие свойством исцелять больных, играли немалую роль в папской дипломатии. Папы посылали их сильным людям в знак дружбы. Карл Мартелл с почетом принял папское посольство, дал ему богатые дары, но против лангобардов выступить не решился.

Лангобарды возобновили нападения на Рим. Новый Папа Стефан II лично отправился просить помощи у франкского короля. Ему была устроена необычайно торжественная встреча. Пипин послал своего сына Карла (будущего императора) за 100 миль вперед навстречу Папе. В результате переговоров Пипину досталась корона - в награду Папа в торжественной церемонии помазал Пипина на царство и дал ему и его сыновьям титул «римских патрициев», а Паская курия добилась франкской защиты против лангобардов. Была образована Папская область куда входил сам Рим и множество других городов: Равенна, Римини, Урбино и др. Папы оказались в фактической зависимости от короля франков, но не хотели этого признать формально. Появился документ, который должен был доказать, что Папа получил лишь то, на что он имеет давнее и неотъемлемое право. В ход пускается самая знаменитая в истории подделка - «Константинов дар»,- сыгравшая крупную роль в папской дипломатии последующих столетий. В этом грубо и аляповато составленном документе.[159] рассказывается история о том, как чудесно исцеленный от проказы император Константин отдал Папе императорскую власть над всем Западом: «Император Константин даровал апостольскому [престолу] корону и всю царскую власть в городе Риме и в Италии и в западных областях»,[160] а сам якобы удалился из Рима на Восток, в Константинополь. С этого времени римские понтифики претендуют и на духовную и на светскую власть – начинается долгий процесс борьбы за инвеституру между Папами и Императорами.

Церковно-реформаторское движение, продвигавшее идею верховенства Пап вошло в историю под названием клюнийского: почин его принадлежал бургундскому аббатству Клюни. Клюнийцы стремились создать централизованное церковное устройство и потому способствовали возвышению папской власти, длительное время переживавшей упадок. Кульминацией высокого положения Церкви - противостояние становится знаменитый эпизод «хождения в Каноссу» 1077 года, когда германский король Генрих IV ходил «просить прощение» у Папы Григория VII.

Среди осуществленных клюнийцами реформ выделяется еще одна: запреты военных действий - как на длительные сроки («Божий мир»), так и на короткое время («Божье перемирие»). Так с XI века, по инициативе Церкви, издаются постановления, которые воспрещают «вторгаться в храмы, притеснять и оскорблять монахов и их спутников, хватать крестьян и крестьянок, похищать или убивать жеребят, волов, ослов, баранов, овец, свиней; пусть никто не задерживает купцов и не грабит их товаров». Нарушителям этого «божьего мира» угрожали отлучением. В этот же период зарождается практика, устанавливать т.н. «божье перемирие», запрещая частные войны по определенным дням (с вечера среды до утра понедельника), в праздники, в течение постов. Первый период – время Божьего мира (975-1025 гг.), или, если использовать понятия той эпохи – «договор о мире», «установление мира», «восстановление мира и справедливости», «мир, подлежащий восстановлению». Во время собора в Пюи в 975 г. епископ Ги Анжуйский собрал на открытом воздухе на поле Сен-Жермен крестьян и рыцарей своей епархии, «чтобы услышать, каково их мнение о поддержании мира». Он сразу же прояснил всю важность вопроса, сказав: «Поскольку мы знаем, что без мира никто не узрит Господа, то предупреждаем людей, во имя Господа, чтобы они стали сынами мира».[161] Так появились границы движения за мир: оно стремилось покончить с каждодневным насилием, незаконными изъятиями и штрафами, с грабежами и набегами, с другой стороны – стало инструментом международной политики Пап.

Божье перемирие (Treuga Dei) впервые было объявлено на соборе в Тулуже в 1027 г. В отличии от Божьего мира, который воспрещал насилие над клиром, бедняками, паломниками и торговцами, Божье перемирие было призвано предотвратить в определенные дни войны среди христиан. Впервые оно было продекларировано на соборе в городе Тулуж (1027 г.). В 1041 г. епископ Прованса, несомненно, под влиянием аббата Клюни Одилона, от своего имени и от имени всех епископов Галлии отправил епископам Италии послание, в котором просил их принять и хранить «Божий мир и перемирие, кои нам ниспосланы с небес Божьим милосердием и коих мы твердо держимся, приняв их. Они состоят в том, чтобы с начала вечерни в четверг и до восхода солнца в понедельник утром среди всех христиан, друзей и врагов воцарялись твердый мир и перемирие».[162]

Несколько лет спустя Божье перемирие было введено в Аквитании, в Бургундии, в Нормандии, в епархиях Вьенна и Безансона. Папство, сначала во времена Николая II, а затем Урбана II, оказало, в свою очередь, содействие в распространении движения за мир на все христианские страны. К прежним были добавлены новые периоды воздержания от войны: Рождественский пост, Рождество, Великий пост, Пасха, время между Вознесением и Пятидесятницей, включая оба праздника, три праздника Девы Марии и дни некоторых святых.[163]

Сами Папы нередко устанавливали божье перемирие в тех или иных городах. Подобный пример описывает Фульхерий Шартрский рассказывая о призывах Папы Урбан II ко крестовому походу: «Вследствие стольких злодеяний, о которых я сказал, вы видите, мои дражайшие [братья], что мир пребывает в таком смятении, что, как нам стало известно от вестников, в некоторых местах ваших провинций, возможно, из-за вашей неспособности вершить справедливость, мало кто решается передвигаться по дорогам без опасений. Поэтому я вас настоятельно прошу, что давно установленное отцами [церкви] перемирие, как его называют в народе, следует возобновить, и чтобы каждый из вас твердо придерживался его в своем епископате. Если же кто движимый алчностью или гордыней самовольно нарушит это [перемирие], то властью, данной мне Господом, и [согласно] постановлениям святых соборов, он будет предан анафеме»».[164]

Движение за мир, в двух своих проявлениях, имело разнообразные последствия. Возникшее из-за несостоятельности публичной власти в некоторых странах Запада, оно побудило королей и князей взять инициативу на себя: Людовик VII в 1155 г. указом против «нарушителей мира» предусматривал «подавление разгула зловредности и обуздание насилия разбойников»; Фридрих Барбаросса в 1158 г. провозгласил мир во всей Италии; многочисленные «земские миры», коими отмечена история Священной Римской империи, порождены той же идеей. В результате война не была изжита, а лишь стала уделом небольшого числа власть имущих, обладавших, по словам Макса Вебера, монополией на насилие. Предписаниями Божьего перемирия было запрещено в любое время года только насилие, не связанное собственно с войной. Что же касается справедливой войны, то большинство знатоков канонического права и теологов считали бесполезным накладывать на нее какие-либо временные ограничения. Св. Фома Аквинский допускал даже, что в случае необходимости (а справедливая война всегда необходима) можно воевать в дни самых торжественных праздников.[165]

С движением за мир можно также связать анафему, объявленную Латеранским собором 1139 г. лучникам и арбалетчикам, которые пользуются своим ненавистным оружием в войнах между христианами. Этот запрет был в «Декреталиях» Григория IX. Конечно, как уже было сказано, он получил лишь временное и ограниченное применение. И если Пьерле Шантр (ок. 1200 г.) допускал использование лука и арбалета против неверных, язычников, катаров, а также в справедливых войнах, то Ричард Английский, Раймунд де Пеньяфорт и Жан де Дье придерживались запрета, введенного II Латеранским собором.

Не смотря на стремление установить мир между христианскими государствами, стать арбитром европейской политики, римские Папы всячески поощряли войны с «неверными». Папа Александр II, благословивший поход 1063–1064 гг., объявил, что церковь отпускает грехи каждому, кто пойдет сражаться в Испании за дело креста, и даже прикомандировал к южно-французским рыцарям, собиравшимся туда, своего легата. Папа Григорий VII, дабы побудить французов к такому же походу, разрешил им в 1073 г. владеть землями, которые будут отняты христианским оружием у «неверных», - правда, при одном условии: если французские рыцари признают верховную власть римского первосвященника над отвоеванными территориями. Ведь Испания, по словам Григория VII, якобы с древних времен повиновалась св. Петру. [166]

Завоевательные предприятия нормандцев в Южной Италии и Сицилии хотя и не сразу, но тоже были поддержаны папством, использовавшим их в своих политических целях. Предводитель нормандских завоевателей Роберт Гискар, став герцогом Апулии и Калабрии, в 1059 г. признал папу римского своим сюзереном: он обязался платить ему ежегодную дань, предоставить военную подмогу и защищать неприкосновенность его престола от покушений германских императоров. Папство санкционировало нападение герцога в 1061 г. на Сицилию, которая была затем отнята нормандцами у арабов. Оказало папство содействие и нормандским рыцарям Вильгельма Незаконнорожденного, завоевавшим в 1066 г. Англию. Во всем этом явственно проступает единая политическая линия римской курии: организация и всяческое поощрение рыцарской агрессии на периферии Западной Европы, особенно в Средиземноморье.[167]

При этом Рим благословлял не только рыцарские захваты. Уже в войнах нормандцев за Сицилию принял участие флот северо-итальянского торгового города Пизы, совершивший в 1063 г. рейд против Палермо. В дальнейшем купечество и других приморских городов Италии включается в борьбу за вытеснение арабов из бассейна Средиземного моря. Папство оказало полную поддержку этим инициативам горожан. Когда в 1087 г. соединенный флот Пизы, Амальфи и Генуи ворвался в гавань Медью в Северной Африке и католические воины захватили город сарацин, папа Виктор III освятил его разграбление. В знак своей особой милости он выслал пиратам знамя св. Петра и отпустил им грехи. Пизанцы отблагодарили апостольский престол, вложив средства, добытые грабежом Медьи, в сооружение у себя храма св. Сикста.[168]

В последней трети XI в. нити европейской политики все больше стягивались в римскую курию. Она становилась тем центром, который один только и мог объединить распыленные силы феодального Запада. Ведь королевская власть там была еще очень слабой. Со времени понтификата Григория VII (1073–1085) папство, стремясь упрочить положение, достигнутое главным образом в результате успехов клюнийского движения, все настойчивее изъявляет притязания на главенство не только в христианской церкви, но и над светскими государями. Григорий VII в своем знаменитом «Диктате папы» [169] открыто заявил: римский престол вправе распоряжаться коронами, назначать и смещать епископов, герцогов, королей, императоров; всякая власть действительна лишь постольку, поскольку она исходит от главы церкви, вице-доминуса, представителя Всевышнего на земле.

Кульминацией успехов Папской курии в международных делах XI-XIII стали: Крестовые походы и некоторые сюжеты смещения германских императоров (например, на Лионском Соборе 1245 года императора Фридриха II).[170] Фактические крестовое движение было подготовлено Римом и сопровождало все крестовые походы. Как пиал Заборов, «картина подготовки событий, сигнал к которым позднее дал папский клич «на Восток!», была сложной и многомерной».[171] Начало дипломатической подготовки относится к понтификату уже упоминаемого нами папы Григория VII. Его стремление преодолеть схизму 1054 года подвигло его к сложной дипломатической игре. Он вел переговоры с Византией, с василевсом Михаилом VII Дукой, обещая ей помощь. Одновременно рассылал посольства к европейским рыцарям: 1074 г. папа обратился с посланием к графу Гийому I Бургундскому, к германскому императору Генриху IV, впоследствии ставшему его заклятым врагом, к маркграфине Матильде Тосканской и, наконец, «ко всем верным св. Петра», призвав их выручить восточную церковь из беды и для этого принять участие в войне на Востоке. Григорий VII не скупился на обещания небесных наград тем, кто согласится воевать с «неверными».[172] В своих письмах он неоднократно повторял, что собирается самолично встать во главе войска западных христиан и отправиться за море. Однако Григорий VII не сумел провести в жизнь свои замыслы. Начавшаяся борьба с германской империей отвлекла его внимание от Византии.

Задуманное Григорием VII дело получило дальнейшее развитие у ближайших преемников этого папы. Папа Урбан II вел переговоры с императором Византии Алексеем I о созыве Собора. Но убедившись в бесплодности стараний осуществить унию дипломатическими средствами, Урбан II встал на путь Григория VII. Он гальванизировал его планы вооруженного натиска на Византию под видом оказания ей подмоги против «неверных». Урбан II взял на себя почин организации массового похода на Восток, мысль о котором уже распространилась в феодальных кругах Западной Европы. В 1095 г. он выступил с широкой программой объединения рыцарства для завоевания восточных стран под лозунгом помощи единоверным грекам и освобождения гроба господня. Мы не будем останавливаться подробно на дальнейших событий Крестовых походов. Участие римской курии в этом «мероприятии» достаточной хорошо известно. Описав общий ход подготовки походов, мы хотели проиллюстрировать еще раз мысль, что в период классического средневековья – римская курия была крупнейшим актором не только европейской, но и мировой политики.

Стремление к едва ли не «мировому» господству, после некоторых неудач крестового движения обозначились в середине XIII века. После монгольских завоеваний в Восточной Европе (1242), а особенно после походов отрядов Бату в Польшу, Моравию и Силезию, опасность монгольского вторжения заставила европейских государей заняться усиленным сбором сведений об азиатских завоевателях - их обычаях, нравах, религии, государственном устройстве, армии и, главное - о внешнеполитических устремлениях. Папа Римский как глава католической церкви стал одним из инициаторов установления дипломатических контактов с монголами.[173]

Энергичный Иннокентий IV пытался восстановить авторитет католической церкви сильной международной политикой, одной из основных идей которой было достижение взаимопонимания с монголами, по возможности путем обращения их в христианство.[174] С этой целью, а также для получения разведывательной информации, папским престолом было направлено четыре миссии к монголам. Самой известной была миссия Иоанна Плано дель Карпини выехала из Лиона 16 апреля 1245 года. Посольство было снабжено буллой Иннокентия IV, адресованной «царю и народу тартар». В этой булле Папа, выступая, как глава христианского мира, порицал монголов за их вторжения в христианские земли и, угрожая им гневом Божьим, увещевал воздержаться от подобных походов в будущем и принять христианство.[175] Плано Карпини вполне справился с поставленной перед ним разведывательной задачей. Но другую важную задачу обращение великого хана в христианство[176] - миссии выполнить не удалось, претензии католической церкви на вселенскую власть натолкнулась на другую универсалистскую доктрину...

Политическая самостоятельность папства была отнюдь не постоянной на протяжении его длительной истории. Временами («Авиньонское пленение», 1309-1377 гг.) папы оказывались пленниками у светских властителей. И все же католическая Церковь веками доминировала в политической жизни феодальной Европы. Многие интриги и военные столкновения связаны с этой Церковью.

Определенную роль в осуществлении самостоятельных политических акций папского престола сыграли возникавшие с VI в. католические ордена. Впрочем, и в более поздние времена папство часто использовало ордена (особенно организованный в XVI в. Орден иезуитов) для проведения своих политических акций в разных странах мира. Любопытный образчик такой политики - организованное в XVII в. иезуитами теократическое государство в Парагвае.[177]

Существенные перемены, как было отмечено ранее, наступили во второй половине XV века. Не стало исключением и международная политика папства. Римская курия столкнулась со все более возрастающей самостоятельностью политики зарождающихся абсолютистских монархий. В римской курии сложилась иерархия исполнителей дип.миссий – нунций – епископ, папский представитель; легат – (a latere и ad latere) – кардиналы, которые посылались папой со специальным поручением и обладали чрезвычайными полномочиями, т.е. чрезвычайные папские послы. Однако Рим все больше и больше терял свои международные позиции…Одним из основополагающих принципов вестфальского миропорядка было отделение религии от дипломатии. Вестфальский конгресс 1648 г. подвел черту под международными отношениями эпохи средневековья, в которых церковь играла едва ли не ведущую роль, и ознаменовал открытие новой главы в истории международных отношений, построенных исключительно на основе государственных интересов. «Государство имеет реальные потребности, – говорил Ришелье, – тогда как потребности церкви воображаемые и иллюзорные». Кому, как не кардиналу и одновременно первому министру могущественнейшего в тот период европейского государства, было это знать. В итоге, целью внешней политики европейских держав стало удовлетворение государственных (реальных) потребностей, тогда как религиозные (воображаемые и иллюзорные) – были отодвинуты на второй, а то и третий план. Конечно, религия продолжала играть определенную роль в международных отношениях нового времени – достаточно вспомнить Священный союз европейских монархов, однако ее значение неизменно шло на убыль.[178]