Исторические предпосылки возникновения славянофилов и западников

XIX век в истории нашей страны явился самым богатым на разные политические и общественные события. Именно в этот период начинает находить яркое выражение представление и отстаивание своих взглядов по самым актуальным вопросам на тот момент. Этими вопросами являлись вопрос относительно крестьянства, а если быть более точным вопрос о крепостном праве и его необходимости, вопрос по поводу самодержавия, так как уже чувствовалась изжитость этого явления и конечно же вопрос касаемо дальнейшего пути развития нашего государства с целью следовать в одну ногу с развитыми странами, предотвратить отставание, которое было ощутимо.

Десятые–сороковые годы 19–го столетия были ознаменованы небывалым для новой России интересом к истории отечества, самое яркое свидетельство которого – феномен широкой известности, скажем больше – популярности многотомной «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Пожалуй, впервые в русской истории научное сочинение было встречено читающей публикой с таким вниманием и получило широкий общественный отклик. Успех этого исторического труда говорит не только о его литературных и научных достоинствах, но и о потребности образованного общества в углублении исторического и национального самосознания.

Вступив в 1812 году в войну с наполеоновской Францией (1812–1815), Россия вышла из нее победительницей, что привело к подъему патриотических чувств и росту национального самосознания. Вместе с тем, победа русского оружия обострила противоречие между военно–политическим могуществом России и мерой ее «образованности», «просвещенности», «цивилизованности». Когда в 1813 году русские войска вошли в Париж, радость победы была омрачена сознанием отсталости, провинциальности русской культуры. Здесь, в центре западноевропейского мира, победители чувствовали себя побежденными на поле «европейской образованности». Военная и политическая мощь александровской России не могла компенсировать для «русских европейцев» ни сравнительной бедности ее новой, ориентированной на западные образцы культуры, ни ее гражданско–правовой и экономической отсталости (по сравнению с буржуазными государствами Запада), ни личной несвободы русского крестьянства.

Сознание того, что Россия отстает от «передовых европейских держав» по классу «образованности» и творческой активности, если мерить культурные достижения России меркой западноевропейской истории, заставляло задумываться о причинах такого положения и о перспективах отечественной культуры. Если в восемнадцатом столетии идеология Просвещения давала русским людям надежду на более или менее скорое вхождение в семью «просвещенных народов», то немецкий историзм (Шеллинг, Гегель) потребовал от каждого народа, претендующего на место в мировой истории, самостоятельного мышления и оригинального творчества.

Вопрос о месте России в мировой истории при той его постановке, которую дворянские интеллигенты нашли в современной им европейской (прежде всего – немецкой) философии, провоцировал их критически взглянуть на собственную историю и культуру и вместе с тем – ориентировал на то, чтобы критически отнестись к самому немецкому идеализму, претендовавшему на «закругление» мировой истории в акте философско–исторического самосознания.

Непосредственному оформлению западничества и славянофильства как идеологических течений, а произошло это в 30-40-е годы, предшествовала попытка изменить исторический путь развития Российского государства - выступление в декабре 1825 года. Но как известно закончилась оно победой Николая I на Сенатской площади. Так начался век, который в историографии обозначен как торжество реакции, идейный кризис и упадок, трагедия сломленного последекабристского поколения.

Но всё же с этим мнением нельзя однозначно согласиться. Ведь и в последекабристские годы общественное движение никуда не исчезло, а принимая разные формы и исходя от различных социальных групп, несомненно, развивалось. Оно, конечно, не достигло уровня декабризма, но подъем гражданского самосознания в русле этого движения протекал весьма интенсивно.

Чтобы начать анализ и исследовать течения и работы представителей общественной мысли XIX века, необходимо поставить и решить вопрос об отношении русского общества к делам и людям 14 декабря 1825 г., поскольку все идейные и общественные настроения этого времени были связаны с реакцией на декабризм и были вовсе не однозначными. “Дело всей России”, как было названо восстание в Манифесте 13 июля 1826 г., действительно стало таковым и отражало поиски путей преобразования страны.

В последекабристские годы встали вновь давно назревшие и неразрешенные задачи коренных изменений в государственном и общественном строе страны и общественная мысль начала набирать обороты.

Но правительство не было готово к произведению каких-либо перемен. С целью предотвращения и пресечения всех форм оппозиционности в 1826 г. было создано III Отделение. Это учреждение, призванное осуществлять тайный надзор “за настроением общественного мнения” и “народного духа”. 14 декабря показало правительству во что может вылиться отсутствие внимания и пренебрежение к внутренней жизни общества. А. X. Бенкендорф считал, что это невнимание привело к ослаблению связи между правительством и обществом, что повлекло за собой “обманутые ожидания, обоюдные ошибки и, наконец, разрыв, породивший заговор наших мятежников”[4].

В николаевскую эпоху об отсутствии какого-либо проявления гласности и свободе высказывания своего мнения не приходится говорить, что подтверждается в исторической литературе[5]. Однако, несмотря на этот факт, процесс роста национального самосознания общества продолжался. Попытки выразить общественное мнение имели место и в эти годы, пусть они и не могли получить должного общественного резонанса, как в более позднее время. Примерами в подтверждении верности этого явления могут служить дела Комитета 6 декабря 1826 г., хранящиеся в Российском государственном историческом архиве. Там собрано около 40 записок и всеподданнейших докладов конца 1820—1830-х гг., относящихся к проблеме государственного преобразования страны и освобождения крестьян от крепостной зависимости. Причем, если по первому вопросу чаще встречаются записки “неизвестного”, то в отношении крестьян — это чаще всего записки и другие материалы популярных государственных деятелей того времени — II. С. Мордвинова, В. П. Кочубея, С. С. Уварова.

Значение общественного мнения хорошо понимали и руководители III Отделения. Так, А.X. Бенкендорф полагал, что “общественное мнение для власти то же, что топографическая карта для начальствующего армией”[6]. Его невозможно навязать, за ним необходимо следовать, так как оно никогда не останавливается. “Можно уменьшить, ослабить свет... но погасить это пламя — не во власти правительства, [его] не засадишь в тюрьму, а прижимая, только доведешь до ожесточения”[7]. Ежегодные отчеты III Отделения за 1827—1830 гг. о состоянии общественных настроений по сути своей являются собранием проектов реформ в аграрной, финансовой, юридической и других сферах. Они также содержат анализ политического состояния и настроений в Польше, прибалтийских провинциях, в Финляндии, характеризуют отношение общественного мнения страны к войнам с Персией и Турцией, французской и польской революциям 1830 г.

При этом ни Бенкендорф, ни Фок не считали общественное мнение “эквивалентом разума или истины”, хотя призывали его учитывать. Согласно их взглядам оно может быть благом, когда является просвещенным, и становиться злом, когда заблуждается, превращаясь в силу, оппозиционную правительству[8].

Характеристика этих обзоров ценна в том отношении, что они отражают взаимоотношения между обществом и правительством. Эта проблема крайне сложна и нуждается в самом тщательном изучении естественно с учётом разных этапов развития общества и государственной власти, а также национальных и исторических традиций. Безусловно, в обществе всегда есть силы, оппозиционно настроенные по отношению к правительству. Но в зависимости от периода их оппозиционность выражается либо в большей или же меньшей степени и различными средствами. При этом всякое очередное оживление оппозиционных настроений в обществе связано с необходимостью решения назревших объективных задач развития страны.

Уже с конца XVIII — начала XIX в планы по преобразованию государства занимают особое место в общественной мысли. Кризис самодержавия в это время усилился и становилось все более ясно, что государственный механизм не справляется с управлением страной. Поняли это и сами монархи, и их ближайшее окружение. “Нерешительный постепеновец” Александр I, названный так С. Г. Сватиковым[9], и его “молодые друзья” стали осознавать, что “самодержавие уже не соответствует духу времени”. Французская революция подсказывала, что только конституционализм может предотвратить революционную опасность, назревающую в обществе. Но они боялись ограничить самодержавие до непосредственного проведения реформ, считая его наиболее удобным механизмом их осуществления. Эти идеи получили широкое распространение в обществе среди передовой части дворянства 1810-х гг. Правительственные реформаторы начала века видели препятствие проведению реформ именно в сопротивлении большинства дворянства и потому предпочитали не вступать с ним в конфликт. Тем более, что суть всякой власти заключается в том, что она желает реформации только в рамках той государственной системы, в которой она уже существует. Она ни при каких обстоятельствах не может желать уничтожения самой себя.

Первая радикальная антиправительственная оппозиция стала совершенно новым явлением в общественной жизни России, но закончила она свои поиски изменений социально-экономической системы страны попыткой совершить “военную революцию” на Сенатской площади. Неспособность правительства решить основные проблемы социально-экономического развития страны привела к тому, что русское оппозиционное движение вскоре постепенно превратилось в революционное.

События 14 декабря 1825 г. способствовали еще большей поляризации взглядов представителей почти всех слоев русского общества. Общим было лишь убеждение в необходимости перемен, а выход каждый видел свой, хотя не все сознавали, что какой бы ни был выбран путь — эволюционный или революционный,— ни тот, ни другой не могли полностью исключить или заменить друг друга.

Следует отметить, что и до 14 декабря отношение общества к декабристской идеологии было далеко не однородным. В конце 1820—1830-х гг. для русского общества тоже было характерно различное отношение к декабризму — как к нравственному символу героизма, как к идеологии вообще и конкретно к восстанию 14 декабря как ее радикальному проявлению[10].

Присутствовала и негативная оценка выступления 14 декабря людей социально и мировоззренчески близких к декабристам. Это подтверждают письма за 1825— 1826 гг. А. И. Оленина, Ф. И. Тютчева, В. А. Жуковского, А. С., Ф. С. и С. А. Хомяковых, в которых действия декабристов характеризуются как насилие и преступление. Они тоже видели — так дальше жить нельзя, необходимы перемены, но было опасение, что в такой отсталой стране, как Россия, революция приведет к террору и трагедии. Таким образом, в либеральных кругах, близких к тайным обществам 1820-х гг., метод “военной революции”, использованный 14 декабря, не нашел поддержки. К тому же неудача декабристов еще более убедила либералов в неоправданности насильственной революции как средства последующего преобразования страны. Трагедию на Сенатской площади они восприняли как крах радикальных способов борьбы, а не широкого декабризма как политической программы, идеологии.

Находясь в поисках своих дорог, одни вглядывались в прошлое и, осмысливая историю России, находили в ней предпосылки для будущего страны, обосновывали историческими традициями охранительные начала самодержавия, православия и народности или, предпочитая национальную почву, усиленно защищали российские традиции от посягательств с западной стороны. Другие, предпринимая попытку осознать опыт декабристов с позиций легального дворянского либерализма, вели поиск в теоретико-философском и религиозном направлениях.

Однако в эти годы в русском общественном движении формируются и иные силы, которые преклонялись перед декабристами, считали себя “осколками” их движения. Они включали в себя представителей наиболее радикальной части студенчества, молодежи и мелкопоместного дворянства. Предпринимая попытку продолжить начатое декабристами дело, они создавали тайные политические кружки. Кружки оставались в рамках декабристской революционности, так как социальный состав их участников был представлен в основном выходцами из дворянского сословия. В идеологическом же отношении взгляды членов этих объединений представляли собой смесь революционных и либеральных взглядов с общими для того времени просветительскими идеями. Их политические установки преимущественно сводились к насильственному политическому перевороту и установлению “конституционного правления”. И не удивительно, что “примитивная” революционность дворянской молодежи последекабристского периода вызывала страх повторения “14 декабря” в правительственных кругах.

Начало 1830-х гг. в истории освободительного движения в России связано с возникновением “русского социализма”. Но неясно почему в столь отсталой в социально-экономическом отношении стране нашли поддержку идеи, явно опережающие уровень ее развития. Очевидна правота тех исследователей, которые полагают, что в истории нередко случаются периоды относительно самостоятельного развития идеологии, опережающей социально-экономические условия жизни общества и государства.

Связано это было и с тем, что утопический социализм удовлетворял столь сильную в обществе жажду “обновления”. В письме к Н. П. Огареву в 1833 г. А. И. Герцен писал о том, что “мир ждет обновления... Надобно другие основания положить обществам Европы... более права, более нравственности, более просвещенности”[11]. Большую роль играло и осознание новым поколением того, что поражение декабристов не было случайностью, что нужно, как писал Герцен, “перейти декабризм”.

В поисках нового мировоззрения Герцен, Огарев и их друзья остановились на утопическом социализме. Их идеи социального переустройства общества заключались в длительных и мирных экономических преобразований и морально-этическом совершенствования самого человека. Вся эта программа сочеталась с надеждами на реформы “сверху”. При весьма отрицательном отношении к Николаю I Герцен все же придерживался позиции, что в России ведущую роль всегда играло правительство, а не народ. Таким образом, желая сделать счастливым свой народ, Герцен в своем социализме все же активную роль отводит дворянству и правительству. При чем дворянство выступает как оппозиционная сила.

Итак, в эти годы в России возник и получил распространение мирный просветительский социализм. Его последователи стремились понять личность в связи с обществом, т.е. социальность, а высочайшей целью общественного развития было признано “совершенствование личности”. Эти же идеи следовали II. В. Станкевич, В. Ф. Одоевский, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский, а также П. Я. Чаадаев[12].

Именно у Чаадаева идея об особом историческом пути и предназначении России получила наиболее четкое и яркое выражение. Он явился как бы “мостом”, соединяющим эпоху декабристов с либеральным движением 1840-х гг. Для него самым важным была нравственная и умственная свобода. Во многом это было связано с воспитанием, полученном в иезуитском пансионе. Глубокая западная образованность иезуитов, католическая диалектика привили ему любовь к западной цивилизации и широту взглядов именно в этом направлении.

“Россия и Запад”, “русский путь” и западные образцы подразумевали для Чаадаева не географические понятия, а два порядка вещей, два мировоззрения. Проанализируя особенности исторического пути развития России и выделяя именно в нем причины отсталости страны, он писал: “Одна из наиболее печальных черт пашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах... Это происходит от того, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим... ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций не того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не затронуты всемирным воспитанием человеческого рода”[13]. И все же отсталость для страны, по мнению Чаадаева, не является только лишь минусом, но имеет ряд преимуществ, главное из которых это возможность избежать социальных конфликтов Запада.

Но если Чаадаев видел в “особом пути России” как позитивные, так и негативные моменты, то славянофилы усматривали в нем исключительно одни абсолютные достоинства. Славянофильство в России появилось как не только проявление подъема национального самосознания, но и как реакция на практику построения западных моделей, использованных декабристами. Вообще же в зарождении в 1830-х гг. двух основных направлений будущего либерального течения — славянофильства и западничества — отразилась его определенная внутренняя противоречивость. “Оба направления выходили из движения двадцатых годов. Слитые у декабристов — негодование на русскую действительность и любовь к России — раздвоились, одна сторона пошла в отрицание всего русского, другая — в отрицание всего нерусского”[14], - писал о них Огарев. И будущие западники, и славянофилы, объединенные в годы своей юности в кружке II. В. Станкевича, отталкивались в построениях своих взглядов от осознания необходимости перемен в России. Расхождения появляются тогда, когда у одних возникает убежденность в избранности русского народа, который обладает преимуществами российской истории и соответственно истинными ценностями (община, земщина, православие); другие же, наоборот, следуя идеям Чаадаева думали, что наш народ не был затронут общеевропейским воспитанием, у нас не сформировались традиции и единство, а стало быть, и подлинная история. Они полагали, что для выхода из образовавшегося хаоса, необходимо ускорить развитие буржуазных отношений, и соответственно за образец правления взять конституционные монархии Западной Европы.

Каких бы позиций они не придерживались, представляется несомненным, что на рубеже 1820—1830-х гг. в русской общественной мысли достаточно прочно утвердилась либерально-просветительская концепция эволюции страны, которая по факту отвергала представленный ранее радикализм декабристов.

Основные принцип этой концепции представляет собой следующее: при сложившихся условиях и в силу отсталости нашей страны революция является пагубным явлением. Лишь на основе просвещения, а затем освобождения народа, которое на данном этапе может осуществить только самодержавное правительство, поддерживаемое передовым либеральным дворянством, Россия эволюционным путем придет постепенно к тем самым результатам, которых декабристы пытались достичь путем “военной революции”.

В царствовании Николая I можно выделить три переломных момента — 14 декабря 1825 г., 1830-й и 1848 гг.. В эти моменты как бы толчками происходило усиление консервативных тенденций в его политике.

В условиях всеобщей потребности обновления реформы всё же натыкались на необходимость отложить их претворение в реальную жизнь на неопределенный срок. Политическое благоразумие требовало сначала подготовить для них почву, основания, и в первую очередь конечно же подготовить умы.

Таким образом, Николай I и его окружение ясно осознавали необходимость проведения реформ для развития страны, но считали, что Россия еще не совсем готова их принять. В “черном” манифесте от 13 июля 1826 г. о казни декабристов, подготовленном М. М. Сперанским, подчеркивалось, что “не от дерзновенных мечтаний всегда разрушительных, но свыше усовершенствуются постепенно отечественные установления”. В начале своего правления Николай I был таким же, как Александр I, “нерешительным постепеновцем”, но в отличие от него Николай считал правильным лишь частичное преобразование существующего порядка. И это явилось самой большой его ошибкой, так как “следовало сделать больше — или ничего не делать”, потому как для России, “полумеры гибельны”, писал в 1842 г. в своем донесении французский дипломат К. Перье[15]. Эта двойственность позиции Николая I в отношении реформ весьма отчетливо проявилась в отношении ко всем назревшим на тот момент проблемам, решение которых необходимо было предпринимать разумно и стремительно.

Итак, после 14 декабря 1825 г. Россия вступила в новый период своей истории не только с сохранившимся самодержавием, который уже не отвечал требованиям времени, но и с целым рядом неразрешенных социальных проблем. Декабристы сделали попытку изменить ход и направление российской истории, использую метод «военной революции». В последекабристское время вопрос о возможных приемлемых путях развития страны и о средствах и методах политических и социально-экономических преобразований становится предметом идейных исканий, и споров, в основе которых была непосредственная реакция на декабризм. В своих поисках “правильного” пути русское общество раскололось. Различное понимание интересов государства и отдельной личности, их значение для общества порождали появление противоположных взглядов, программ и идей. Такова была историко–культурная, политическая и социальная ситуация, в которой происходило формирование мировоззрения «западников» и «славянофилов» как двух важнейших направлений философско–исторического самосознания России первой половины XIX–го столетия.

К более подробному исследованию, изучению основного содержания и смыслу идей славянофилов и западников обратимся в данной курсовой работе.

 

 

Глава 2 Основное содержание взглядов славянофилов и западников

Славянофильство

Славянофилы – это представители одного из направлений русской общественной и философской мысли 40—50-х годов 19 века — славянофильства, которые выступали с обоснованием самобытного пути исторического развития России, по их мнению, принципиально отличного от пути западноевропейского. Самобытность России славянофилы видели в отсутствии, как им казалось, в её истории классовой борьбы, в русской поземельной общине и артелях, в православии, которое славянофилы представляли себе как единственное истинное христианство.

Для мировоззрения славянофилов характерны: отрицательное отношение к революции, монархизм и религиозно-философские концепции. Большинство славянофилов по происхождению и социальному положению были средними помещиками из старых служилых родов, частично выходцами из купеческой и разночинной среды.

Главную роль в выработке взглядов славянофилов сыграли литераторы, поэты и учёные А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин. Видными славянофилами являлись П. В. Киреевский, А. И. Кошелев, И. С. Аксаков, Д. А. Валуев, Ф. В. Чижов, И. Д. Беляев, А. Ф. Гильфердинг, позднее — В. И. Ламанский, В. А. Черкасский. Близкими к славянофилам по общественно-идейным позициям в 40—50-х гг. были писатели В. И. Даль, С. Т. Аксаков, А. Н. Островский, А. А. Григорьев, Ф. И. Тютчев, Н. М. Языков. Большую дань взглядам славянофилов отдали историки, слависты и языковеды Ф. И. Буслаев, О. М. Бодянский, В. И. Григорович, И. И. Срезневский, М. А. Максимович[16].

Довольно сложно определить, кому из теоретиков славянофильства принадлежала ведущая роль в становлении данного идейного течения. Киреевский выдвинул ряд основополагающих философских идей и среди своих сподвижников он являлся наиболее философски образованным человеком. Однако все же признано, что ему не хватало "энергии и волевого начала". Данными качествами обладал А. С. Хомяков.

Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) родился в Москве, по отцу и матери (урожденной Киреевской) был представителем старинного дворянского рода. В свое время он получил основательное домашнее образование, занимался изучением основных европейских, в том числе славянских, языков, а также латинского и греческого. В 1822 г. сдал экзамен при Московском университете на степень кандидата математических наук, затем служил в кирасирском и лейб-гвардии конном полку. Участвовал в боевых действиях, имел награды. Имел знакомство с декабристами, но осуждал их взгляды на "военную революцию"[17].

А.С. Хомяков фактически не являлся упрямым "самобытником" или ярым ненавистником Запада, хотя часто так называют его и других представителей славянофильства. Как раз таки напротив, он был более последовательным его почитателем даже в сравнении с западниками. Об этом свидетельствует его высказывание о Западе - "страна святых чудес" (здесь подразумеваются высокие достижения западной христианской культуры). Кроме того он был поклонником английского консерватизма и конституционной монархии, приверженцем установления тесных связей англиканства с Русской православной церковью, о чем свидетельствует его переписка с британским богословом Палмером.

Считается, что очерк Хомякова "О старом и новом" (1839) положил начало формированию основных идей славянофильства. В нем изложен ряд ключевых вопросов зарождавшегося учения славянофилов. Среди них проблема соотношения России и Запада, оценка реформ Петра I в истории России, вопрос о роли религии в истории вообще и православия в русской истории в частности.

Хомяков отстаивал "органический взгляд" на общественное развитие. В его основе лежит идея саморазвития. "Общество, которое вне себя ищет сил для самосохранения, - писал он, - уже находится в состоянии болезненности"[18]. Русская история понимается им вовсе не идеальной и бескризисной: напротив, она полна сложными и драматичными событиями. Ее развитие, преодоление болезненных состояний нельзя осуществить каким-либо внешними, лежащими за ее пределами силами. Главным условием сохранения жизнеспособности России, как сильной державы по Хомякову, является православие. Вместе с тем существующую на тот момент православную церковь мыслитель нередко подвергал критике. Свои богословские сочинения он не имел возможности печатать в России, поскольку они не пропускались духовной цензурой. Хомяков стал первым в России светским религиозным мыслителем, который по-новому, с философской точки зрения трактовал основы православного вероучения и связывал их с государством.

В противоположность Киреевскому и К. Аксакову, Хомяков не скрывает и не замалчивает пороки русской жизни, а жестоко их бичует. В начале Крымской кампании 1854 – 1855 гг. (против Турции, Франции и Англии) он осудил порядки современной ему России (перед реформами Александра II) и призвал ее к покаянию и переменам.

Тем не менее, Хомяков верил в великую миссию русского народа. Эта миссия будет осуществлена тогда, когда русский народ полностью проявит все свои духовные силы и признает принципы, лежащие в основе православия. Россия, по его словам, призвана встать в центре деятельности мировой цивилизации. История дает ей такую возможность, так как принципы, которыми она руководствуется, характеризуются завершенностью и многосторонностью. При чем, эта возможность дается только тому государству, на граждан которого возлагаются особые обязанности. Россия стремится в этом отношении не к тому, чтобы быть богатейшей или могущественной страной, а к тому, чтобы стать «самым христианским из всех человеческих обществ».

Хомяков в своих взглядах придавал величайшее значение русской деревенской общине, миру с его сходками, принимающему единодушное решение. Он также отмечает его традиционную справедливость в соответствии с обычаем, совестью и внутренней истиной.

Наиболее ценные и плодотворные мысли Хомякова содержатся в его учении о соборности. Соборность означает сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям. Эта идея может быть использована для разрешения многих трудных проблем социальной жизни. Хомяков показал, что она применима как к церкви, так и к общине. Анализируя сущность христианства, он выдвинул на первый план неразрывную связь между любовью и свободой, которую мы находим в христианстве. Будучи религией любви, христианство поэтому является и религией свободы.

Хомяков питал искреннюю любовь к другим славянским народам. Он считал, что им присуще непреодолимое стремление к общественной и демократической организации. Хомяков питал надежду, что все славяне, освобожденные с помощью России, образуют впоследствии нерушимый союз.

Относительно мнения Чаадаева о беспочвенности Российской культуры и истории Хомяков замечает: "...не мог удержаться еще от нескольких слов в опровержение мнений, будто Россия не имеет ни историй, ни преданий, не значит ли это, что она не имеет ни корня, ни основы, ни русского духа, не имеет ни прошедшего, ни даже кладбища, которое напоминало бы ей величие предков? Надо знать только историю салонов, чтобы быть до такой степени несправедливым". И затем он обрушивается на эту салонную культуру высшего света, совершенно оторванную от национально-религиозных корней. Представители салонной культуры "живут как гости на родине, не только говорят, пишут, но и мыслят не по-русски". "Мы, - продолжает Хомяков, - отложили работу о совершенствовании всего своего, ибо в нас внушали любовь и уважение только к чужому, и это стоит нам нравственного унижения. Родной язык не уважен; древний наш прямодушный нрав часто заменяется ухищрением...".

Мнение о беспочвенности русской истории и культуры возникает, считает Хомяков, как следствие элементарного невежества. "Виновата ли летопись старого русского быта, что ее не читают?[19]", - восклицает он. На самом ли деле, так уж Россия и все в России плохо и безысходно? Точка зрения Хомякова и по этому пункту прямо противоположна Чаадаеву: "Если бы мы не жили мощными впечатлениями времен прошедших, продолжает Хомяков, мы не гордились бы своим именем, мы бы не смели свергнуть с себя иго монголов, поклонились бы власти какого-нибудь Сикста V или Наполеона, признали бы между адом и раем чистилище и, наконец, давно бы обратились уже в ханжей, следующих правилу "несть зла в прегрешении тайном"[20].

А каково же было мнение славянофилов о реформах Петра 1? Согласно их основным положениям к его деятельности, которая принесла на русскую землю множество различных западных нововведений, они относились отрицательно. Однако было бы ошибочным думать, что славянофилы относились к петровской реформе с отрицанием безусловным, всесторонним. Многое в ней они признавали необходимым. Но им мешал и не нравился государственный абсолютизм, которым она была проникнута. После Петра именно русского самодержавия уже не существует. Земский тип государства сменяется типом полицейским. „Власть обставляется такими мерами политической предосторожности, как будто русский монарх есть завоеватель или узурпатор".[21] Чем дальше, тем все сильнее возрастал гнет государственной власти над народом, тем все более и более чуждыми становились русскому народу его императоры. „Вся земля русская, - утверждал А. С. Хомяков, - превратилась как бы в корабль, на котором слышатся лишь слова немецкой команды".[22]

Вот к чему привел петровский переворот! С тех пор Государство стало систематически вторгаться во внутреннюю жизнь Земли, нарушать пределы своей компетенции. „И на этом внутреннем разладе, как дурная трава, выросла непомерная, бессовестная лесть, уверяющая во всеобщем благоденствии, обращающая почтение к царю в идолопоклонство, воздающая ему, как идолу, божескую честь".[23]

Хомяков разработал понятие о церкви, как поистине органическом целом, как о теле, главой которого является Иисус Христос. Любящие Христа и божественную правду принадлежат Христу и становятся членами тела. В церкви они находят новую, более полную и более совершенную жизнь по сравнению с той, которую они бы встретили вне её.

Под самим словом «церковь» Хомяков всегда понимает православную церковь. Он радуется, что православная церковь хранит в своих глубинах истинный идеал, но «в действительности», по его словам, никогда еще не было ни одного народа, ни одного государства или страны в мире, которые бы осуществили в полной мере все принципы христианства.

Хомяков рассматривал православие как одну истинную церковь, но ни в коей мере не являлся при этом фанатиком.

В католицизме Хомяков находит единство без свободы, а в протестантстве — свободу без единства. В этих вероисповеданиях нашли свое осуществление только внешнее единство и внешняя свобода.

Если вообще оценивать деятельность Хомякова как славянофила, то можно выделить мысль, которую затем разовьют и Гоголь, и Достоевский, и которая прямо противоположна мнению Чаадаева. С его точки зрения, Россия не ничто, но "центр в человечестве европейского полушария, море, в которое стекаются все понятия. Когда оно переполнится истинами частными, тогда потопит свои берега истиной общей. Вот, кажется мне, то таинственное предназначение России, о котором беспокоится сочинитель статьи "Философическое письмо"... И пусть вливаются в наш сосуд общие понятия человечества, в этом сосуде есть древний русский элемент, который предохранит нас от порчи".

 

Западничество

Западники - представители одного из направлений русской общественной мысли 1840 - 50-х гг. Считали историю России частью общемирового исторического процесса, сторонники развития страны по западноевропейскому пути. Критиковали самодержавие и крепостничество, выдвигали проекты освобождения крестьян с землей, сторонники реформ и конституционного преобразования государственного строя.

Главные представители: П. В. Анненков, В. П.Боткин, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, М. Н. Катков, И. С. Тургенев, П.Я. Чаадаев, Б. Н. Чичерин и др. Сотрудничали в журналах ""Отечественные записки"", ""Современник"", Русский вестник"". Крайне левое крыло западников -А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. П. Огарев (до кон. 1840-х гг.). После крестьянской реформы 1861 западники сблизились со славянофилами на почве либерализма. Взгляды западников (особенно их конституционные проекты) получили дальнейшее развитие в программах российских либеральных организаций и групп конца 19 - начала 20 вв[24].

Западничество оформилось как идейное течение в работах и деятельности историков, юристов и литераторов Т.Н. Грановского, П.Н. Кудрявцева, К.Д. Кавелина, П.В. Анненкова, Б.Н. Чичерина, В.П. Боткина. Как и славянофилы, западники стремились к превращению России в передовую державу, к обновлению ее общественного строя. В то же время западничество отличалось оценкой характера развития страны и методов ее переустройства. Западники считали, что Россия движется в своем развитии по тому же пути, что и Запад. В своем историческом развитии она отстала от Запада, поэтому эту осталось необходимо ликвидировать, восприняв опыт и духовные ценности Запада. В России следует утвердить либеральные идеалы свободы личности, гражданское общество и, в перспективе, установить конституционную монархию. В экономической области важно развивать рыночные отношения, предпринимательство, промышленность и торговлю. Они также как и славянофилы выступали за отмену крепостного права с передачей земли крестьянам землю за выкуп. Основными методами своей деятельности западники считали формирование общественного мнения для подготовки преобразования России путем реформ "сверху". Для этого следует развивать образование и распространять научные знания.

Итак,западники были убеждены, что Россия должна учиться у Запада и пройти тот же самый этап развития. Они хотели, чтобы Россия усвоила европейскую науку и плоды векового просвещения. Западники в основном мало интересовались религией. Если среди них и были религиозные люди, то они не видели достоинств православия и имели склонность к преувеличению недостатков русской церкви. Что же касается социальных <