Квалификация преступлений со специальным исполнителем

В уголовно-правовой литературе для обозначения таких преступлений чаще всего используется термин "преступления со специальным субъектом". Однако это наименование является неточным, поскольку в нормах Особенной части УК предусматривается уголовная ответственность лиц, непосредственно совершивших описанные в диспозициях преступления. А соучастниками (организаторами, подстрекателями и пособниками) таких преступлений по общему правилу могут быть и лица, не обладающие специальным признаком.

В юридической литературе предложено достаточно много классификаций специальных признаков субъекта преступлений, но для целей квалификации характер специального признака не имеет существенного значения. Суть вопроса состоит в том, что исполнителем преступления может быть только лицо, обладающее специальным признаком, прямо вытекающим из уголовно-правовой нормы.

Чаще всего наличие признака специального исполнителя является очевидным: гражданство, отношение к военной службе, занятие конкретно обозначенной должности (прокурор, следователь, лицо, производящее дознание, и т.п.) и другие аналогичные признаки не требуют специального доказывания. Но в ряде случаев установление признака специального исполнителя представляет немалую сложность. Особенно это важно для уголовно-правовой оценки действий лиц, занимающих должности, при исполнении обязанностей которых лицо обладает двойным статусом: при исполнении чисто профессиональных обязанностей лицо не признается должностным, а при исполнении организационно-распорядительных обязанностей оно таковым признается.

Если на практике суды испытывают затруднения при установлении специального признака исполнителя преступления, то еще большие трудности представляет квалификация действий участников такого преступления, которые не обладают предусмотренным уголовно-правовой нормой специальным признаком. Общее решение вопроса о квалификации действий лиц, не обладающих специальным признаком, но принимающих участие в преступлении со специальным исполнителем, заложено в ч. 4 ст. 34 УК: "Лицо, не являющееся субъектом преступления, специально указанным в соответствующей статье Особенной части настоящего Кодекса, участвовавшее в совершении преступления, предусмотренного этой статьей, несет уголовную ответственность за данное преступление в качестве его организатора, подстрекателя либо пособника". Из этого следует, что в совершении преступлений, исполнителем которого может быть только лицо, обладающее специальным признаком, могут принимать участие и другие лица, не обладающие указанным признаком, но лишь с исполнением функций организатора, подстрекателя или пособника. Так, действия гражданского лица, предоставившего дезертиру цивильную одежду, деньги и транспортное средство, следует квалифицировать как пособничество в дезертирстве (ч. 5 ст. 33 и ст. 338 УК), а частное лицо, склонившее должностное лицо к получению взятки от третьего лица, должно нести ответственность за подстрекательство к получению взятки (ч. 4 ст. 33 и соответствующая часть ст. 290 УК).

Таким образом, квалификация действий организаторов, подстрекателей и пособников преступлений со специальным исполнителем не имеет никакой специфики: она определяется их функциональной ролью и ничем не отличается от квалификации действий организаторов, подстрекателей и пособников, которые, как и исполнитель, обладают специальным признаком субъекта данного преступления. Но здесь возникает ряд вопросов: во всех ли преступлениях со специальным исполнителем возможно соисполнительство? Во всех ли таких преступлениях могут принимать участие в качестве организаторов, подстрекателей или пособников лица, не обладающие специальным признаком?

Соучастие в принципе невозможно в преступлении со специальным субъектом, когда характеризующий субъекта специальный признак носит сугубо личностный характер и не отражается на характере и степени общественной опасности самого деяния. Ярким примером такого преступления является убийство матерью новорожденного ребенка. Но, прежде чем рассматривать вопрос о возможности соучастия в детоубийстве, целесообразно до конца разобраться в исполнителе этого преступления, а именно в вопросе о квалификации убийства новорожденного ребенка его матерью, не достигшей возраста наступления уголовной ответственности за данное преступление.

В соответствии с ч. 2 ст. 20 УК ответственность за преступление, предусмотренное ст. 106 УК, наступает по достижении шестнадцатилетнего возраста. Вопрос же об ответственности за указанное деяние, совершенное матерью младенца, не достигшей указанного возраста, в литературе, к сожалению, не получил должного освещения. Интересный взгляд на данную проблему продемонстрировал С.Ф. Милюков. Отталкиваясь от закрепленного в ч. 3 ст. 17 УК положения о том, что в случае конкуренции общей и специальной норм применяться должна специальная норма, он пишет: "Однако законодатель дифференцировал возраст, с которого наступает уголовная ответственность за убийство, установив его за совершение преступлений, предусмотренных ст. 106-108 УК РФ, с 16 лет, а за убийство без смягчающих обстоятельств - с 14 лет (см. ч. 1 и 2 ст. 20 УК РФ). Тем самым он блокировал действие специальных норм к убийцам, достигшим четырнадцатилетнего, но не достигшим шестнадцатилетнего возраста, чем поставил их в крайне невыгодное положение по сравнению с более старшими несовершеннолетними и даже взрослыми преступниками. Действительно, четырнадцатилетней детоубийце грозит лишение свободы от шести до десяти лет, а шестнадцатилетней - лишь до пяти (!) лет"[155]. Для устранения отмеченного противоречия автор предложил понизить возраст наступления уголовной ответственности за преступления, предусмотренные ст. 106-108 УК, с шестнадцати до четырнадцати лет[156].

Думается, позиция С.Ф. Милюкова не соответствует смыслу ст. 106 УК, а его предложение о снижении возраста наступления уголовной ответственности за это преступление аргументировано весьма слабо. Дело в том, что неверной является исходная позиция названного ученого, согласно которой действия матери новорожденного младенца, не способной нести ответственность по ст. 106 УК в силу недостижения шестнадцатилетнего возраста, должны квалифицироваться по ст. 105 УК, поскольку по этой норме возможна ответственность с четырнадцати лет. Как раз такая квалификация невозможна, поскольку ст. 105 УК устанавливает ответственность за убийство без смягчающих обстоятельств и не может распространяться на случаи убийства при наличии таких обстоятельств. В полном соответствии с буквой закона (ст. 20, 106-108 УК) и с принципом гуманизма Уголовный кодекс РФ считает деяния, предусмотренные ст. 106-108 УК, в случае их совершения лицами в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет, уголовно нерелевантными.

К вопросу о квалификации действий матери-убийцы, не достигшей шестнадцатилетнего возраста, примыкает вопрос о квалификации действий матери, которая совершает задуманное еще в начале срока беременности убийство новорожденного ребенка, а равно убийство ею своего новорожденного младенца, например, для продажи его органов или тканей. Вполне обоснованными с точки зрения социальной оценки представляются предложения квалифицировать заранее запланированное убийство младенца по ч. 1 ст. 105 УК, а убийство с целью использования тканей или органов новорожденного - по п. "м" ч. 2 ст. 105 УК. Но с юридической точки зрения такие предложения неприемлемы, поскольку в ст. 106 УК нет подобных ограничений в квалификации действий матери, совершившей убийство своего новорожденного ребенка, например, сразу же после родов. Поэтому диспозиция этой нормы нуждается в совершенствовании, чтобы учесть предумышленный характер детоубийства или его совершение с названной низменной целью.

Что же касается оценки действий соучастников детоубийства как преступления со специальным исполнителем, то здесь возникает целый комплекс проблем, решение которых имеет важное практическое значение.

На невозможность квалификации действий других участников этого преступления по правилу о соучастии, то есть как соучастия именно в детоубийстве, указывалось еще русскими дореволюционными учеными[157], это же подчеркивалось и в литературе советского периода[158], а также в современной литературе по уголовному праву[159]. Значительное смягчение наказание матери за убийство ею своего новорожденного ребенка обусловлено либо ее специфическим психофизиологическим состоянием во время родов или сразу после их окончания, либо ее психическим расстройством, не исключающим вменяемости, либо объективной психотравмирующей ситуацией. Эти факторы относятся исключительно к личности виновной и не могут оказывать смягчающего влияния на квалификацию действий других участников этого преступления. Поэтому для квалификации действий соучастников детоубийства не может применяться правило, закрепленное в ч. 4 ст. 34 УК[160]. Действия соисполнителя детоубийства должны квалифицироваться как убийство, а действия других соучастников - как действия организатора, подстрекателя или пособника убийства, предусмотренного не ст. 106 УК, а убийства лица, находящегося в состоянии беспомощности, то есть предусмотренного п. "в" ч. 2 ст. 105 УК.

Здесь уместно обратить внимание на неточности предлагаемой квалификации действий соучастников детоубийства. Первая неточность состоит в том, что некоторые авторы допускают квалификацию действий соучастников этого преступления как соучастие в убийстве без отягчающих обстоятельств[161], тогда как наличие отягчающего обстоятельства в виде беспомощного состояния потерпевшего является абсолютным и безусловным. Вторая неточность заключается в рекомендации ссылаться при квалификации действий соучастников на ст. 34 УК[162]. Эта рекомендация неприемлема, во-первых, потому что она как раз не согласуется с ч. 4 ст. 34 УК, а во-вторых, потому что действия соучастников должны квалифицироваться со ссылкой на конкретную часть ст. 33 УК, соответствующую фактически выполняемой соучастником роли, а не на ст. 34 УК, поскольку в ней эта роль не обозначена, а в-третьих, потому что она прямо противоречит ч. 3 ст. 34 УК, согласно которой при квалификации действий организатора, подстрекателя и пособника обязательной является ссылка на ст. 33 УК.

Соучастие невозможно и в тех преступлениях, в которых специальный признак исполнителя характеризует не личные качества субъекта, а его конкретную обязанность совершить определенные действия, не распространяющуюся на других лиц [163]. Например, ст. 287 УК устанавливает уголовную ответственность должностного лица, обязанного предоставить информацию Совету Федерации, Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации. Поскольку эта обязанность не распространяется ни на каких других лиц, соучастие в этом преступлении в принципе невозможно. Если же указанное должностное лицо совершает преступление под воздействием иных лиц, то таковые могут нести ответственность лишь в случае, если совершенные ими действия образуют состав какого-либо самостоятельного преступления (например, по ст. 119, ст. 286 УК и т.п.).

В плане возможности соучастия и квалификации действий соучастников немалый интерес представляют преступления, сходные по всем другим признакам состава за исключением субъекта преступления. Такие пары преступлений могут быть двух видов.

Первый вид образуют преступления, законодательная характеристика которых исчерпывает всех возможных субъектов. Например, шпионаж как форма государственной измены (ст. 275 УК) может быть совершен только гражданином Российской Федерации, а субъектом шпионажа как самостоятельного преступления (ст. 276 УК) может быть только иностранный гражданин или лицо без гражданства. Иных же субъектов просто не существует (лицо с двойным, в том числе и Российской Федерации, гражданством относится к категории российских граждан). В этих преступлениях соучастие невозможно ни в виде соисполнительства, ни в виде действий организатора, подстрекателя или пособника. Вряд ли можно согласиться с мнением, что в качестве организаторов, подстрекателей и пособников государственной измены могут выступать иностранные граждане и лица без гражданства[164]. Представляется ошибочным и мнение, что соучастниками шпионажа (ст. 276 УК) могут быть граждане России[165]. Аналогичные действия гражданина Российской Федерации могут квалифицироваться только как государственная измена либо в форме шпионажа, если он был соисполнителем, либо в форме оказания иной помощи в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, если он оказывал иностранному шпиону содействие. Аналогичную пару преступлений образовывали преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 116 УК РСФСР: производство аборта врачом и производство аборта лицом, не имеющим высшего медицинского образования. По части 1 ст. 116 УК могли нести ответственность при любом виде соучастия только врачи, а субъектами преступления по ч. 2 ст. 116 УК (не только исполнителями, но также организаторами, подстрекателями и пособниками) могли быть только лица, не имеющие высшего медицинского образования соответствующего профиля.

Второй вид преступлений, различающихся только по субъекту, образуют преступления, субъекты которых по своей законодательной характеристике противопоставляются друг другу, но не исчерпывают всех возможных лиц. Так, лицо, выполняющее организационно-распорядительные или административно-хозяйственные функции в государственном учреждении и злоупотребляющее своими полномочиями, совершает преступление, предусмотренное ст. 285 УК. Аналогичные же действия лица, выполняющего указанные функции в коммерческой организации, квалифицируются по ст. 201 УК. Первые не могут быть соучастниками служебных преступлений вторых, и наоборот (имеется в виду - с использованием своих служебных полномочий). Но имеется немало категорий лиц, которые вообще нигде не выполняют организационно-распорядительных или административно-хозяйственных полномочий. Они могут выступать в качестве организаторов, подстрекателей или пособников преступлений, предусмотренных как гл. 23, так и гл. 30 УК.

Проблема квалификации действий лиц, не обладающих признаком специального субъекта, возникает применительно к случаям, когда такие лица вместе со специальным субъектом непосредственно совершают действия, образующие объективную сторону преступления. Такое соисполнительство специального и общего субъектов невозможно при совершении подавляющего большинства преступлений со специальным исполнителем. Оно исключается в составах, где субъект обозначен как конкретно-специальный. Так, не может никто кроме матери выполнять объективную сторону детоубийства, никто кроме капитана судна - объективную сторону неоказания помощи терпящим бедствие, пассажир военного судна - объективную сторону оставления погибающего военного корабля.

Соисполнительство с участием общего субъекта невозможно и в большинстве преступлений со специально-общим субъектом, охватывающем широкий круг лиц с однородным статусом. Так, недолжностное лицо не может быть соисполнителем получения взятки. Однако в отдельных случаях возможно совместное выполнение части объективной стороны специальным исполнителем и лицом, не обладающим специальным признаком.

Так, при изнасиловании исполнителем принято считать только лицо мужского пола. Однако вопрос о поле соисполнителя вовсе не так прост. В постановлении от 15 июня 2004 г. "О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации" Пленум Верховного Суда РФ указал: "Групповым изнасилованием или совершением насильственных действий сексуального характера должны признаваться действия не только лиц, непосредственно совершивших насильственный половой акт или насильственные действия сексуального характера, но и действия лиц, содействовавших им путем применения физического или психического насилия к потерпевшему лицу. При этом действия лиц, лично не совершавших насильственного полового акта или насильственных действий сексуального характера, но путем применения насилия содействовавших другим лицам в совершении преступления, следует квалифицировать как соисполнительство в групповом изнасиловании или совершении насильственных действий сексуального характера (ч. 2 ст. 33 УК РФ)*(399). В последнем случае действия виновных "должны квалифицироваться как соисполнительство в групповом изнасиловании"[166]. Как справедливо заметил Б.В. Волженкин, "принадлежность к женскому полу никак не мешает лицу совершить такие действия, входящие в объективную сторону изнасилования, как физическое насилие или угрозы в отношении потерпевшей"[167]. Сходными аргументами ту же точку зрения обосновывает и А.П. Козлов. Он полагает, что ученые, исключающие женщину из числа субъектов изнасилования, "упускают из виду сложную структуру нормы об изнасиловании, наличие там трех разновидностей совершения преступления: изнасилования с использованием беспомощного состояния потерпевшей, изнасилования с применением угроз насилия и изнасилования с применением насилия. И если в первом случае субъектом действительно является только мужчина, поскольку преступление заключается только в совершении полового акта, то в двух других это вовсе не так. Законодатель, вводя психическое и физическое насилие в диспозицию нормы, расширил рамки диспозиции за счет действий по осуществлению угрозы и по осуществлению насилия. А эти действия могут быть совершены как мужчинами, так и женщинами. Таким образом, женщина как лицо, частично выполняющее объективную сторону изнасилования, становится субъектом данного преступления"[168]. Итак, выполняя часть объективной стороны путем применения к потерпевшей физического или психического насилия, женщина выполняет функцию соисполнителя. Исходя из буквального толкования ч. 4 ст. 34 УК, действия таких соисполнителей должны квалифицироваться как действия организаторов, подстрекателей или пособников. Но фактически выполняемая ими роль совершенно не вписывается в положение, закрепленное в ч. 4 ст. 34 УК, и их действия не подпадают под законодательное описание ни организатора, ни подстрекателя, ни пособника. Следовательно, при квалификации их действий невозможна ссылка ни на одну из трех частей (3-5) ст. 33 УК. Таким образом, законодательное решение, закрепленное в ч. 4 ст. 34 УК, создало непреодолимое препятствие для квалификации действий лиц, не обладающих признаком специального субъекта, но принявших непосредственное участие в его совершении. Выходом из этого тупика могло бы стать исключение из ч. 2 ст. 33 взятого в скобки слова "соисполнители", исключение ч. 2 из ст. 34, дополнение ч. 3 ст. 34 указанием на соисполнителя и, наконец, дополнение ч. 4 ст. 34 УК указанием на то, что лицо, не обладающее признаком специального субъекта, может нести за него уголовную ответственность в качестве соисполнителя. Все эти преобразования позволили бы: а) термин "соисполнитель" применять только к исполнителю преступления со специальным субъектом, не обладающему специальным признаком; б) квалифицировать действия таких лиц как соисполнителей преступления со специальным исполнителем; в) при квалификации их действий ссылаться на ч. 2 ст. 33 УК, из чего будет видно, что лицо непосредственно участвовало в совершении преступления, но не обладало признаком специального исполнителя.

В теории уголовного права нет единства мнений в вопросе о квалификации действий соучастников преступления, в составе которого значение квалифицирующего признака придано социальному статусу субъекта. Такой признак, характеризуя субъекта преступления, всегда объективно повышает степень общественной опасности совершаемого преступления. Так, совершение некоторых должностных преступлений (ч. 2 ст. 285, ч. 2 ст. 286, ч. 2 ст. 287, ч. 3 ст. 290 УК) лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, указывает на нарушение особо охраняемых общественных отношений в сфере функционирования государственной власти и ее органов, поэтому объективно повышает опасность самого преступления. Следовательно, и действия организаторов, подстрекателей и пособников такого преступления, осознающих особый социальный статус исполнителя, а значит, повышенную общественную опасность совместно совершаемого преступления, надлежит квалифицировать с учетом данного отягчающего обстоятельства.

Рассмотренные правила квалификации составляют лишь незначительную часть проблемы квалификации соучастия в преступлении.

Содержание процесса квалификации преступлений по субъективной стороне и ее основные правила.

Общие положения уголовного законодательства определяют, что в уголовно-правовом смысле все субъективное должно быть объективировано, то есть выражено во вне сознания субъекта. Следовательно, мыслительная деятельность выражается в конкретных действиях лица, всегда оставляет следы в реальной действительности. Таким образом, можно, исследуя следы в материальной природе (в объективном) придти к субъективному.

Схематично особенности квалификации по субъективной стороне можно отразить следующим образом.

В уголовном законе часто используются такие термины, как «заведомость», «злостность», которые прямо относятся только к умышленной форме вины.

Заведомость (например, в ст. 129, 207 УК) – наличие точных, достоверных данных; предполагает только прямой умысел.

Злостность (например, в ст. 157 УК) – предполагает устойчивость преступного намерения субъекта преступления продолжать общественно-опасное деяние.

Способы определения субъективных признаков при квалификации:

1) форма вины прямо указывается в диспозиции статьи особенной части УК РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью);

2) в статье присутствуют определенные термины (систематичность, заведомость, злостность);

3) наличие в диспозиции статьи как обязательного признака субъективной стороны мотива и (или) цели (деяние, совершенное с корыстной целью);

4) в некоторых случаях на квалификацию влияет постпреступное поведение, действия соучастников (например, подтверждающие отсутствие умысла на убийство при оказании медицинской помощи, вызове машины скорой помощи).

По субъективной стороне возможно разграничить умышленные и неосторожные преступления (в ч.2 ст. 24 УК РФ содержится важное правило, в соответствии с которым «деяние, совершенное только по неосторожности, признается преступлением лишь в случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части УК РФ»).

Преступления, имеющие формальную конструкцию состава преступления, могут совершаться только с прямым умыслом. К нашему сожалению, законодатель не определяет содержание умысла в формальных составах преступления, а раскрывает его содержание только по отношению к материальным конструкциям.

При этом, содержание прямого умысла в формальных составах, включает обязательность осознанности общественно-опасного характера своего деяния и желание так действовать.

Материальные составы, предполагающие прямой умысел – только в случаях, предусмотренных ч.2 ст. 25 УК РФ.

Прямой умысел в усеченных составах – лицо предвидит возможность наступления общественно-опасных последствий, желает создания угрозы их наступления, а не наступления самих последствий.

При квалификации по субъективной стороне необходимо установить:

1. Охватывает ли диспозиция уголовного закона умышленное деяние и неосторожное деяние; только умышленное деяние; только неосторожное деяние.

2. Обязательность установления психического отношения обвиняемого ко всем фактическим обстоятельствам дела (то есть всего того, что касается объекта, объективной стороны, предмета, факультативных признаков).

3. В отдельных составах преступлений может иметь место двойная форма вины. В подобных случаях, необходимо установить отношение виновного к одному и к другому последствию. В составах преступления с двойной формой вины, основной состав – всегда умышленная форма вины, а в квалифицирующем – отношение к последствиям – только неосторожное. В составах преступления, устанавливающих неосторожную форму вины, например, в ст. 264 УК РФ отсутствует двойная форма вины, так как правила дорожного движения нарушаются не умышленно, а осознанно.

4. В формальных составах не может быть двойной формы вины.

Проблема субъективного вменения.

1. Уголовное законодательство устанавливает важное правило запрета объективного вменения, закрепленное в ч. 2 ст. 5 УК РФ. Следовательно, возможным является только субъективное вменение, то есть обвинение в том деянии и тех общественно-опасных последствиях, которые охватывались умыслом виновного лица. Лицо не может признаваться виновным в тех общественно-опасных последствиях, которые не охватывались его сознанием, мыслительной деятельностью. В этом одно из отличий сознательного поведения как уголовно-наказуемого от казуса, случая.

2. Как показывает правоприменительная деятельность, это требование уголовного закона не всегда выполняется. Особенно явно отклонения обнаруживаются при отграничении основного состава и квалифицированного, содержащего отягчающие обстоятельства. Например, при квалификации такого признака как «причинение гражданину значительного ущерба» при совершении корыстных посягательств. Такая практика складывается, в том числе и на основании носящего рекомендательный характер постановления Пленума Верховного Суда «О судебной практике по делам о краже грабеже и разбое».

3. Среди вызывающих сложность установления субъективной стороны признаков отметим следующие, выделяемые уголовным законом, специальные свойства потерпевшего: совершение преступления в отношении женщины, «заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности»; «в отношении заведомо для виновного несовершеннолетнего»; «лица, не достигшего 16 (14) летнего возраста»; «лица, находящегося в беспомощном состоянии» и пр.

4. Обозначенная проблемная ситуация осложняется более значимо в связи с тем, что УК устанавливает в некоторых материальных составах преступления, так называемые «оценочные признаки» общественно-опасных последствий: существенный вред, ущерб; тяжкие последствия; крупный ущерб и пр. Как показывает судебная практика, и рекомендуют многие комментированные издания УК, эти последствия определяются «следователем или судом исходя из конкретной ситуации по уголовному делу». Однако, ничего, или крайне мало и редко как того бы хотелось, не говорится об установлении умысла на причинение этих последствий со стороны субъекта преступления.

5. Одной из причин такого кризиса особо выделяется проблема доказывания субъективной стороны квалифицированного состава преступления. Очевидно, что собирание, проверка и оценка таких доказательств крайне сложна и предполагает принятие дополнительных мероприятий и следственных действий, направленных на установление квалифицирующих обстоятельств. Значительно легче вменить объективные признаки, не вникая в вопросы направленности умысла и осознанности виновным наступивших общественно-опасных последствий. В подобной ситуации решение проблемы видится не только в уголовно-процессуальном поле. Не менее важным должно быть привлечение криминалистических и оперативно-розыскных мероприятий, знаний, средств, методов установления истины по делу. Решение может быть только комплексным.

6. В случаях невозможности установления направленности умысла на совершение квалифицированного состава преступления, невозможности его доказывания в уголовно-процессуальном праве действует одно из важных положений – принцип презумпции невиновности. Все неустранимые сомнения должны толковаться только в пользу обвиняемого. Недоказанная виновность приравнивается к оказанной невиновности. К нашему сожалению, в следственной и судебной практике этот постулат не всегда соблюдается.

7. Вынесение оправдательного приговора или прекращение уголовного дела, переквалификация с улучшением положения обвиняемого – варианты значимые для преступника, вина которого не доказана, однако, правовые последствия непоправимы для обеспечения защиты законных интересов потерпевшего, интересов общества и государства. В этом случае, значительна роль органов предварительного расследования при проведении качественного производства по уголовному делу.

8. Вывод: Правосознание правоприменителя (дознавателя, следователя, прокурора и суда) должно быть ориентировано только на единственно возможное - субъективное вменение.