Понятие Другого в структуре модерна. Проблема диалога и специфика гуманитарного знания

Топ10 = европейский, субъект, объект, отношение, культура, диалог, традиция, исследование, ценность, сознание.

Историческое мышление тесно связано с еще одной специфической чертой европейской культуры: со значимостью в этой традиции мышления такого понятия как Другой.

Прошлое также предстает как Другой: нечто, отличающееся от меня самого, с чем я себя соотношу и на фоне чего я себя определяю. Другой оказывается необходимым условием формирования собственной идентичности. Она достигается через сравнение с Другим, обособление от Другого.

Так в гегелевской диалектике самосознание духа осуществляется через соотнесение с Другим. Диалектический процесс идет через стадию инобытия. Самосознание, самопонимание, самоопределение возможно только в соотнесении с тем, что не является таким же. Самоопределение – способность поставить себе предел. И этим пределом является Другой.

Естественное сознание человека склонно ко ксенофобии: к страху и ненависти по отношению к Другому. В европейской традиции отношение к Другому меняется, он начинает восприниматься как ценность. Другой – это другой субъект, с которым можно вступить в диалог. С другим субъектом возможны конфликты и также возможно их разрешение. Когда Другой является только объектом страха, конфликт с ним невозможен: он должен быть уничтожен или уничтожит тебя. Такое сознание монологично.

Возникновение проблемы Другого связано с тенденцией к упадку метафизики. Метафизическое мышление предполагало, что существует некая абсолютная истина. Тот, кто ее достиг – тот прав, кто не достиг – заблуждается. Его мнение – не мнение Другого, а заблуждение. Оно не представляет собой ценности. При крахе метафизической позиции и сомнении в абсолютности истины все мнения становятся равными между собой. Исчезает абсолютный внешний критерий для их сравнения и они становятся предметом обсуждения, столкновения, взаимодействия.

Проблема Другого стала актуальной в этом контексте. Особенно отчетливо она вошла в философскую мысль в связи с развитием немецкого классического идеализма, достигшего кульминации в системе Гегеля.

Становление сознания значимости Другого для самосознания субъекта приводит к существенным изменениям в практической жизни. Можно сказать, что изначально стремление к Другому, стремление за пределы себя проявилось в экспансивности европейского духа и в захвате новых земель, в интересе к новым территориям и новым знаниям.

Однако известно, что к встречаемым там другим культурным традициям и людям отношение было весьма примитивным и утилитарным. Они представали совершенно чужеродными непонятными дикарями. В крайнем случае они мыслились (и в этом понимании преуспела эпоха Просвещения) как равные, как способные стать такими же, и даже иногда как лучшие и лучше нас, испорченных цивилизацией, воплощающие в себе единый образ человека (можно вспомнить вольтеровского Простодушного). Но уже в XIX веке позиция меняется, акцентируется важность отличия. Идея сходства уходит на второй план. Ценностью становится различие людей между собой, а не их способность воплощать единый человеческий образ.

Если раньше чужие культурные традиции представлялись скорее любопытной экзотикой, воспринимались в крайнем случае как необычный эстетический объект, то теперь они вызывают живой интерес. Начинают развиваться этнографические и культурологические исследования. При этом становится очевидным, что для них требуется иной метод познания нежели применим к познанию естественного (природного) мира.

Любопытно в этом контексте высказывания русского путешественника Н.Н.Миклухо-Маклая из выступления его в Русском географическом обществе, где он представлял результаты своих исследований Новой Гвинеи. Обосновывая свое решение заняться этнографией он пишет: «В непродолжительном, быть может, времени, вследствие развития торговли в Тихом океане, жители берега Маклая войдут в сношения с другими народами, и тогда их примитивность вполне исчезнет, а вместе с тем исчезнет большая часть того научного интереса, который представляют дикари в их первобытном состоянии». Между тем, предполагает он: «те же райские птицы и бабочки будут летать на Новой Гвинее даже в далеком будущем, и собирание их будет восхищать зоолога; те же насекомые постепенно наполнят его коллекции».

Эти высказывания хорошо характеризуют специфику гуманитарного метода исследования. Изменчивость объекта исследования в данном случае проистекает из того, что объект не является только объектом, но также субъектом – Другим субъектом – и требует соответствующего к нему отношения. Двойственность приведенного высказывания состоит в том, что, с одной стороны, ученому интересен объект, а с другой, он признает, что этот объект специфичен. Мало того, относиться к Другому как только к объекту аморально: исследователь должен вступать с ним в диалог.

Но здесь для Миклухо-Маклая, как показывают его рассуждения, возникает еще одна проблема: а имеет ли исследователь право вмешиваться в жизнь того, кого он исследует – а вмешивается он самим фактом вступления в диалог, и даже фактом собственного присутствия рядом с другим субъектом. Поэтому, возможно, во имя невмешательства в чужую жизнь исследование вовсе должно быть остановлено? Или все же сокрытие опыта, накопленного европейской цивилизацией, также будет являться по отношению к туземцам преступлением? Эти сомнения наполняют рассуждения исследователя, склоняющегося к тому, что обучение и общение необходимы, но пытающегося активно противостоять осуществляемой экономической и политической экспансии.

Увы, этот баланс оказывается утопической идеей. И можно предположить, что утопичность ее следует из парадоксальности его внутренней структуры: ведь сам акт признания права Другого на свою полную инаковость и на сохранение ее может быть совершен только заведомо значительно превосходящим сознанием. Только тот, кто видит свое превосходство, может позволить другому быть так, как он есть.

В чем же состоит это столь явственно сознаваемое превосходство? Как можно увидеть, характерной чертой европейской культуры является ее принципиальная открытость к изменениям. Ведь не только объект меняется под влиянием исследователя – сам исследователь также меняется под воздействием исследуемого. Изменение европейского сознания, всего мировоззрения в целом, происходившее по мере осуществляемой экспансии и знакомства с другими народами и культурами часто странным образом упускается из виду, притом, что оно очевидно. Начав с грубого вторжения и насильственного захвата, при котором другие традиции и народы казались лишь помехой, в эпоху Возрождения, перейдя к любопытству и даже восторгу перед фактом признания человеческого равенства всех людей, уже к XIX в.. и тем более к XX, европейское мышление приходит к мысли о ценности Другого, о его праве на инаковость, и даже часто о моральном превосходстве других традиций и культур по отношению к европейской, о безусловной ценности их опыта и его сохранения и восприятия. Резкая внутренняя самокритика европейской культуры начинается с этого. (Можно вспомнить А.Шопенгауэра – философа тотального пессимизма, находившего высшую мудрость в индийской мысли и ставившего ее выше западной; популярность Шопенгауэра во второй половине XIX в. связана с общим порывом самокритики, сомнения в верности европейского пути, и она же послужила развитию популярности восточных традиций).

Итак, европейская культура открыта к изменениям. Эта открытость является ее собственным свойством, это свойство фиксируется в диалектической системе Гегеля, полагающей, что самопознание может происходить лишь через самоотрицание и отношение с Другим, а также то, что самосознание есть внутреннее развитие. Европейскому субъекту не свойственно находиться в статичном состоянии, он изменяется и развивается через опыт познания других, диалога с ними.

Но это свойство, фиксируемое европейской философией, характерно именно для европейской культуры. Для других культур оно может быть вовсе не характерным. Мало того, оно почти наверняка для них нехарактерно именно в силу того, что они выступают здесь как другие, как инобытие европейского духа, духа понятого как саморазвивающийся субъект. В этом смысле другие скорее выступают в позиции объекта. Но именно это оказывается невозможным в диалогических отношениях. Если диалектика признает взаимовлияние субъекта и объекта, то в ходе этого взаимовлияния Другой вынужден становиться субъектом. Но вступая в диалог он уже перестает быть тем, чем был раньше. Если же он не вступает в диалог, то он оказывается просто вещью, объектом использования.

Диалогическое отношение парадоксально: требование относиться к Другому как к субъекту, как к участнику диалога, навязывает ему из вне необходимость стать субъектом или вовсе не быть. Диалог навязывается. Вступив в пространство, где возникают отношения субъектов, можно либо стать субъектом, либо стать объектом. Гуманитарное исследование и гуманистические идеалы не позволяют Другому принять последнюю позицию, вынуждая его становиться тем, чем он не был до этого и что для него нехарактерно. Другой создается в качестве субъекта. Возможно именно это является основанием того, что мир приходит к стихийной и быстрой универсализации культуры и глобализации экономико-политических отношений именно по европейскому образцу.