Взгляд Штефана стал блуждать по комнате, не останавливаясь, впрочем, ни на одном предмете. Стало нечем дышать. Он нервничал.

«Он меня слушает! Он реагирует! Ты сумела зацепить его! Это хорошо, очень хорошо! Значит, он понимает, о чём я говорю. И он всё ещё не смирился со своим состоянием. У нас есть шанс! У тебя есть шанс, слышишь, Штефан! Пожалуйста, не отказывайся от него, не отказывайся от себя. Я просто не позволю тебе этого сделать!»

Не сумев найти поддержки, пациент просто опустил голову. Сьюзен решила чуть надавить.

– Если у меня не получится помочь, я обещаю, что оставлю тебя в покое, – в голосе доктора появились стальные нотки. – Напишу заключение, что ты неизлечим. Тебя все оставят в покое. Ты будешь и дальше жить в спецлечебнице. Но дай шанс! Не мне – дай шанс себе!

Штефан продолжал сидеть, уставившись в пол. Лицо его было нахмурено, а челюсти упрямо сведены.

– Я обещаю, что сделаю всё, что смогу! – голос Сьюзен стал мягким и удивительно женственным. – Мы справимся! Всё будет хорошо.

 

10:15

Кабинет, который выделили для неё, находился на третьем этаже в конце коридора. Небольшой, с одним окном, выходящим на парковку перед клиникой, и, видимо, уже некоторое время необитаемый. Никаких табличек на двери, никаких признаков предыдущего владельца. Всё здесь было какое-то блеклое и серое: белые стены, серая пыль, серый письменный стол, пустые книжные полки, кресло на колесиках и софа. Единственным ярким пятном была красная настольная лама, которая даже под слоем пыли выглядела чем-то чужеродным в этой безрадостной и унылой обстановке. Сьюзен вздохнула, прогоняя мрачные мысли, и опустилась в кресло, положив на стол перед собой папку с личным делом Штефана Брайтера.

«Вот она, твоя новая задача, Сьюзен. Теперь это твое дело».

 

13:16

Доктор Штайнмаер сидел за столом в кабинете, удобно устроившись в кожаном кресле, курил и смотрел пустым взглядом на стену, завешанную фотографиями и дипломами в стеклянных рамках.

Новость о смерти доктора Леманн выбила его из колеи. Они работали вместе давно, и он не верил, что такой человек, как Кристиана, мог свести счёты с жизнью. Нет, только не она. К тому же, если бы её что-то беспокоило в последнее время, он бы знал, почувствовал.

Штайнмаер откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. Перед мысленным взором тут же возник образ доктора Леманн. Он вдруг подумал, что никогда не видел её слабой, беспомощной. Нет, все эти годы рядом с ним была удивительно сильная женщина, строгая, подтянутая, аккуратная, словно облаченная в непробиваемый доспех цинизма, надёжная. Настоящая личность. Даже после самоубийства своего сына она не сдалась. Почему же сейчас?! Что могло произойти, чтобы подтолкнуть её к такому шагу?

Как он ни старался придумать произошедшему хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение, ничего не получалось.

«Вспомни, Виктор, сколько раз её отрезвляющий скептицизм помогал достигать невероятных результатов в работе, сдерживая твою порывистость! Часто твоя импульсивность не позволяла тебе увидеть ситуацию в её реальном свете, а увлечённость зачастую вызывала нетерпимость и желание получить мгновенные результаты там, где требовались время и кропотливая работа. Она была хорошим врачом», – Штайнмаер едва заметно улыбнулся краешком губ, предавшись воспоминаниям.

Он открыл глаза и рассеянно посмотрел в окно, за которым кружила метель. Его мысли вернулись к доктору Сьюзен Вайнер. Штайнмаер возлагал на неё очень большие надежды, хотя, признаться, был немного смущён, когда она переступила порог его кабинета сегодня утром. Хрупкая, точёная фигурка, открытое лицо и плавные движения создавали очень нежный, женственный образ. Так ли он представлял себе профессионала, от которого зависит излечение Штефана и от которого в определённой степени зависел он сам? Вряд ли. К счастью, в ходе беседы он увидел, что хрупкость девушки успешно сочетается с осознанием собственной внутренней силы, плавность движений была следствием самодостаточной сдержанности, а не жеманности, как ему показалось сперва. Она была заинтересована, и это обнадёживало Штайнмаера. Доктору Вайнер придётся весьма непросто в работе со Штефаном. И теперь рядом не будет доктора Леманн, которая могла бы помочь Сьюзен.

Штайнмаер обвёл стол бездумным взглядом. Ему было неспокойно. Только сейчас он заметил, что нервно вертит в руках «паркер», и отложил его в сторону. Тяжёлые воспоминания казались ему предвестником беды. Или он просто накручивает себя?

Это случилось несколько лет назад. Работа со сложным случаем Штефана Брайтера наконец начала приносить плоды. Он стал более спокоен и уравновешен. Ему даже был назначен общий режим содержания, а значит, дела шли хорошо, и команда Штайнмаера ждала новых результатов. Но тут случилось событие, перечеркнувшее все.

Однажды ночью в доме главврача раздался телефонный звонок. Обеспокоенный голос доктора Дитриха сообщил ему, что Штефан пытался покончить с собой. К счастью, все обошлось, но это сводило на нет всю проделанную работу за предыдущие месяцы. Кропотливую и сложную работу. Альбрехт сказал, что при промывании в желудке подопечного обнаружили огромную дозу лекарства. Это означало, что Штефан долго готовился к такому шагу, а никто из них ничего не подозревал.

Штайнмаер винил себя в том, что произошло. Слишком рано ослабил контроль, посчитав, что подопечный сможет адекватно оценить полученную свободу, хотя доктор Леманн предупреждала, что время еще не пришло. Если бы она той ночью не заметила неладное во время обхода, парню бы удалось совершить задуманное.

Иногда казалось, что она чрезмерно строга к Штефану, но зачастую оказывалась права, хотя всем им этого не хотелось. Новаторы и энтузиасты! Убеждения и мечты застилали глаза, как плотная повязка, и лишь доктор Леманн никогда не верила в иллюзии.

Она выполняла распоряжения, но часто не принимала их, считая, что для успешной реабилитации подопечного требуется иная модель поведения. Когда она вносила коррективы в оговоренные методы, ее способы казались ему слишком жёсткими и бескомпромиссными. Со Штефаном так работали и раньше, но это не принесло положительных результатов. Ему грозило длительное медикаментозное лечение за совершенные им убийства, когда Штайнмаер принял решение забрать его в свою клинику, спася тем самым пациента от травли эксперементальными лекарствами. Никто не верил в его излечение другими способами. Никто, кроме него. Он был уверен, что можно вернуть Штефана в общество.

Врач очень хотел помочь парню, от которого все отказались. И, если бы ему удалось это сделать более гуманными способами, чем общепринятые, он смог бы обратить на это внимание врачебного сообщества. И тогда, возможно, удалось бы спасти не одну сломанную жизнь и открыть врачам глаза на бессмысленность чрезмерной жестокости.