Аутист вздрогнул и испуганно оглянулся, очевидно, вспомнив, как вчера санитар ударил его какой-то жгучей трубкой.

«Правда?»

 

Здесь есть комната с одним чудным устройством, которое с удовольствием бы заполучило твою рыхлую тушу! Тогда увидишь, что я был прав.

 

Штефан беззаботно уставился в окно, давая понять, что разговор закончен и больше ему не интересен. Тем не менее, он успел заметить во взгляде собеседника страх и любопытство, которое тот непременно захочет удовлетворить. Как он и ожидал, вопрос Аутиста последовал почти мгновенно: «Зачем ты так? Я не хочу! Не хочу»

 

Тебя никто не спросит, глупая твоя голова!

 

Штефан вновь отвернулся к окну, рассматривая больничный заснеженный двор, с темнеющими деревьями парка, обнесённый высокой оградой.

«Штефан?»

 

Отвяжись! У тебя слишком много вопросов.

 

До конца терапии Аутист больше не задал Штефану ни одного вопроса, но тот заметил, что Паскалю это давалось с большим трудом. Он впервые в жизни встретил человека, с которым мог поговорить так, как действительно умел, не преодолевая барьер своей болезни.

 

11:15

Как и обещал Франц, до обеда они успели погулять в парке. Штефану было приятно вдыхать холодный воздух и ощущать прикосновения снежинок к своей коже, несмотря на то, что приходилось часто моргать и щуриться, когда они попадали на ресницы. Утренняя метель отнюдь не утихла к обеду, поэтому Францу было довольно тяжело везти коляску по утопающей в рыхлом снегу аллее. Чёрные деревья нависали над ними, переплетаясь причудливо изогнутыми узловатыми ветвями между собой. В парке было очень тихо – никто больше не захотел гулять в такую погоду. Франц со Штефаном оказались здесь совершенно одни. Остановившись у одной из скамеек, санитар снял с пациента перчатки и, зачерпнув рукой снег, вложил его в ладони подопечного. В полной тишине пациент сосредоточенно наблюдал, как тает в его руках холодный комочек.

– Быть может, ты хочешь скатать снежок, Штеф? – ответа не последовало, однако, дождавшись, когда крошечная льдинка совсем превратится в воду, Штефан сжал ладони в замок, показывая, что больше не хочет трогать снег.

– Ладно, как скажешь! Хотя, согласись, погода сегодня классная для игры в снежки! – санитар вздохнул и развернул коляску по направлению к больничному корпусу. Конечно, ни Францу, ни Штефану не хотелось возвращаться в это неуютное душное строение с неприглядными стенами из потемневшего красного кирпича, но время для прогулки подходило к концу. И, хотя Штефан был практически ничем не занят, его время было строго подчинено больничному распорядку, в котором на прогулки в зимние месяцы выделялось не более сорока минут в день.

 

12:30

К удивлению Франца, с обедом особых проблем не возникло. Штефан покорно выпил положенное лекарство из пластикового прозрачного стаканчика и съел практически всю порцию картофельной запеканки, хотя до этого обычно наотрез отказывался даже попробовать подобное блюдо. В качестве поощрения за хороший аппетит он получил десерт в виде чашки горячего шоколада.

 

13:33

Когда я понял, что никогда больше не смогу жить дома, то испытал некое удовлетворение. Попытки родных разговорить меня или заставить двигаться ужасно раздражали, и теперь я был рад, что больше их не увижу. Никто больше не посмеет прятать от меня шкатулку. Однако вскоре я понял, как ошибался. Жизнь в больнице обязывала меня следовать установленным в ней правилам. Сеансы психотерапии, лечебная гимнастика, процедуры занимали практически всё моё время. Ещё позже, когда прошла первая эйфория от пребывания в Лабиринте и от того, что он мне давал, я ощутил глубокую апатию. Это случилось, когда я понял, что мои родственники больше не приходят навещать меня. Господи, я даже не мог вспомнить, когда они приходили в последний раз. Я почти не помнил их лиц. Сначала они приходили часто. Почти каждый день. Я не хотел их видеть, они мешали, отрывали от мыслей о Лабиринте. В то время я думал о нем почти всегда, мечтал, что когда-нибудь смогу стать не просто Хранителем, а хозяином этого странного мира. Они приносили сладости, но я не чувствовал вкуса. Радости Лабиринта были в сотни раз ярче, слаще, чем самые лучшие конфеты. А потом... А потом Лабиринт начал требовать. Он сделал это внезапно, и тогда я понял, что за все надо платить. Лабиринт обманул меня.

Мне было горько. Я отдал ему все – и что получил взамен? Не свободу – рабство. В этот раз я ждал их. Зачем – я и сам не знал. Может быть, тогда я хотел понять, что есть надежда. Дни шли, недели сменяли одна другую, но они так и не вернулись. Я по-прежнему лечился в частной клинике, сначала – в одной, потом меня переводили, а это значило, что деньги на мой счет поступали регулярно, но своих родителей с тех пор я больше не видел.

Никто особенно не интересовался мной, и к этому я скоро привык, но невозможность контролировать свое тело в первое время доводила меня до исступления. Лабиринт забрал родных, друзей, обычную жизнь, дав мне взамен безграничные возможности в своих стенах, но в них и только в них. Вне извилистых дорожек Лабиринта я стал беспомощным. Только теперь, оглянувшись на прошедшие месяцы, я понял, что моя жизнь закончена. Моя привычная жизнь. Я всегда был подвижным и энергичным ребёнком, занимался футболом и плаванием, а теперь не мог даже самостоятельно надеть носки или застегнуть пуговицы на рубашке, поесть или принять душ. Мне пришлось долго привыкать к своей беспомощности и полной зависимости от других людей. Они могли дать мне что-то, если я был хорошим, и отругать, если моё поведение не оправдывало их ожиданий.

Я не сразу понял, что Лабиринт словно разделил мои возможности на два мира. В обычной жизни он полностью контролировал мое тело и не давал возможности совершать какие-либо действия физически. Может, боялся, что я избавлюсь от шкатулки, как только появится возможность. Трудно сказать: очень часто я не могу понять его извращенную логику. Но мои мысли в этой части существования Лабиринт контролировать мог не так часто, как в своих стенах, равно как и разговаривать со мной. В переплетениях же коридоров Лабиринта мое тело слушалось безупречно, но все мысли превращались в субстанцию, которую словно препарировали снова и снова, пытаясь уловить хотя бы намек на неповиновение. Сначала Лабиринт жестоко наказывал даже мысли, противоречащие его воле, но потом словно бы возросло его доверие ко мне, и он стал разрешать мне маленькие вольности, но я все равно должен был быть очень осторожен.

 

14:00

В это время всем пациентам положено было находиться в палатах – в клинике был специально выделен час для полуденного сна, чтобы подопечные могли передохнуть, после утренних занятий с терапевтами. Многим пациентам разрешалось использовать это время на своё усмотрение, единственным условием было лишь нахождение в палате. Эти счастливчики могли во время тихого часа негромко слушать радио, читать или уделить внимание своему хобби. Недавно подопечным предложили новое занятие – раскрашивать картинки со сложными, затейливыми узорами или мастерить макеты из картонных деталей. Они с большим энтузиазмом откликнулись на подобное новшество и теперь любую свободную минутку стремились посвятить увлекательному занятию. Видя такое рвение со стороны пациентов, администрация клиники решила устроить небольшую выставку в день, когда родные и близкие подопечных приедут навестить их перед Рождеством.