Генеалогия воображаемого Запада

Пространство воображаемого Запада не имело ни конкретной границы, ни четкого сформулированного описания. Современники не называли его одним именем, тем более «воображаемым Западом»; это название наше. Тем не менее в результате широкого хождения в Советском Союзе в этот период материальных артефактов, визуальных и звуковых образов, высказываний и языковых форм, имеющих отношение к «Западу» — либо рассказывающих о нем напрямую, либо имеющих «западное» происхождение, либо использующих «западные» символические и эстетические средства (язык, алфавит, визуальную эстетику, музыкальное звучание, материальную текстуру вещей и так далее), — в советской повседневности постепенно возник единый, вполне реальный и всеми узнаваемый объект — воображаемый Запад. Анализ того, как этот воображаемый объект возник, развивался и изменялся в позднесоветский период, позволит нам по-новому взглянуть на многие парадоксы и трансформации позднесоветской системы, знакомые из предыдущих глав, и выявить новые. Для этого проследим генеалогию происхождения воображаемого Запада300.

Примером генеалогического анализа может служить исследование Мишеля Фуко, посвященное тому, как во время перехода к Новому времени постепенно возникло новое понимание феномена безумия. Если ранее, примерно до XVII века, в Европе феномен безумия рассматривался как проявления дьявольских или иных мистических сил, то начиная с XVII века он стал все больше восприниматься как «психическое заболевание», а обозначение кого-то как «сумасшедшего» стало превращаться в медицинский диагноз. Это современное понимание безумия не возникло в одночасье, никакой конкретный медицинский дискурс его не предложил, и никто конкретно его не сформулировал. Оно сформировалось постепенно и незапланированно из огромного множества разрозненных и меняющихся высказываний, идей, открытий, законов и культурных норм в самых разных областях знания (религии, медицине, законодательстве, гражданском праве, государственном управлении и так далее), которые объединял интерес к определению природы человека301. Подобную разнородную среду высказываний, текстов, идей, культурных норм и законодательных актов, не связанных друг с другом напрямую, но имеющих отношение к более-менее общей теме, общие структурные принципы языковых и других дискурсивных высказываний, циркулирующих в обществе в определенный исторический период, Фуко называл дискурсивной формацией [149]. Дискурсивная формация не организована как единый и явный дискурс на определенную тему. Ее элементы (высказывания, формулировки, идеи, недосказанности, не-проговоренные общепринятые посылы) могут появляться независимо друг от друга и в не связанных между собой напрямую областях. Они формулируются разными авторами, на разный лад, по разным поводам. Они не обязательно отражают схожие взгляды на одну проблему или единый подход к ней, они могут соглашаться или противоречить друг другу. Тем не менее в этой распределенной дискурсивной среде постепенно формируются общие принципы и способы говорения и думания на определенную тему, в результате чего в ней может появляться общее понимание некоторых явлений и феноменов истории.

В контексте позднего социализма самые разные высказывания по поводу той или иной связи советского человека с неким «международным» контекстом представляли собой особую распределенную дискурсивную формацию, внутри которой постепенно сформировался феномен воображаемого Запада. Эта дискурсивная формация включала в себя противоречивые высказывания, артефакты, продукты культуры, имеющие отношение к самым разным темам — капитализму, интернационализму, космополитизму, международной ситуации, шедеврам мировой культуры, западным спецслужбам, дружбе народов, обществу потребления, «всему прогрессивному человечеству», высокому искусству, «всесторонне развитой личности», буржуазному влиянию и так далее. Огромное число из этих высказываний, текстов, артефактов и символов, которые могут показаться противоречащими друг другу и принадлежащими к разным областям жизни и политическим позициям, на самом деле было объединено общей темой и едиными дискурсивными принципами. Их невозможно понять, не поставив их в контекст единого для них всех парадокса советской культуры (см. выше). Например, одни и те же примеры «культурного влияния» Запада, даже в рамках авторитетного дискурса Советского государства, могли рассматриваться и негативно (как пропаганда буржуазных ценностей), и позитивно (как пример интернационализма трудящихся всего мира), могли распространяться внутри Советского Союза и по «несанкционированным» государством каналам, и посредством самого государства, могли попадать в советскую жизнь из-за рубежа и создаваться внутри самого Советского Союза.